Текст книги "Легкие шаги безумия"

Вообще вся эта возня с недобитыми свидетелями, которые почему-то вдруг стали расти, как сыроежки под грибным дождем, да еще через столько лет, порядком надоела Регине. В этой свистопляске у нее почти не остается времени и сил на Веню. А он плох сейчас. Он плох, как никогда. Он может сорваться в любой момент.

Все надо делать самой. Нельзя использовать никаких связей, нельзя ни к кому обращаться за помощью. Обращаясь с просьбой, ты делишься информацией и попадаешь в зависимость.

Получается дурацкий парадокс: при их связях и деньгах они могли бы нанять любого, самого лучшего киллера. Но хороший киллер умен и крайне осторожен. Прежде чем выполнить заказ, он вполне может поинтересоваться личностью человека, вставшего на пути богатейшего и влиятельнейшего концерна «Вениамин». Известны ведь случаи, когда умный киллер сам звонил по телефону тому, кого должен был убрать, и прямым текстом предлагал сделку: «Мне тебя оплатили. Если заплатишь больше, убивать не буду».

Бывало и другое. Если киллер узнавал, что повод заказа – не месть, не долги, не деление сфер влияния, а опасная для заказчика информация, то, прежде чем выполнить заказ, он всеми доступными способами пытался эту информацию выведать.

Информация, за которую убивают, может очень пригодиться. Разумеется, дурак заработает на ней только пулю. Но если использовать ее осторожно и с умом, то можно заработать такие суммы, по сравнению с которыми киллерский гонорар – слезы, а не деньги. А осторожности и ума хорошему киллеру не занимать.

Регина вынуждена была просчитывать все, даже то, что почти невероятно. Именно поэтому она не могла пойти традиционным путем и нанять хорошего исполнителя для решения всех навалившихся проблем. Все надо было делать самой.

Глава 14

Оперуполномоченный Михаил Сичкин задумчиво глядел на две фотографии, лежавшие перед ним на столе. На одной была снята красивая, прямо-таки голливудски красивая женщина лет сорока, с точеными чертами лица и волосами цвета спелой пшеницы. На другой – девушка с таким безнадежно-некрасивым лицом, что хотелось тяжело вздохнуть от жалости.

Впрочем, при более внимательном взгляде жалость испарялась. Было в этом молодом девичьем лице что-то акулье: скошенный подбородок, плоский большой нос, маленькие ледяные глаза.

У красотки с другой фотографии глаза были те же, только выражение чуть иное.

– Голодная акула и сытая, – пробормотал Миша, – вот и вся разница.

Он тут же одернул себя: «Да что я, в самом деле? Может, эта Градская Регина Валентиновна – милейшая женщина, добрейшей души человек? Я еще ее в глаза не видел, а уже акулой обозвал. Ну сделал себе человек несколько пластических операций, изменил внешность до неузнаваемости. А какая женщина не захочет изменить такую внешность, спрашивается? И мужику не все равно, с каким лицом жить, а уж женщине – и подавно».

…На фею-доктора, о которой обмолвилась фотомодель Вероника Роговец, Сичкин вышел практически сразу. Ему не давала покоя задачка с неизвестным мотивом. Зачем Регине Валентиновне понадобилось так тщательно готовить Веронику Роговец к разговору со следователем?

Да, фея-доктор сильно заинтересовала Мишу Сичкина. Он решил как следует подготовиться к встрече, не пожалел времени и узнал об этой женщине все, что мог узнать.

Сообщение о том, что Регина Валентиновна полностью изменила собственную внешность, только подогрело Мишанин интерес. Фотографий теперешней Градской он нашел много, в том числе и на страницах популярных журналов, где она была снята рядом со своим знаменитым мужем, суперпродюсером Вениамином Волковым. А вот старый, дооперационный, снимок он нашел с трудом. Впрочем, достаточно было одного взгляда на прежнее, настоящее, лицо этой женщины, чтобы понять, зачем она так старательно уничтожала все свои старые фотографии.

К моменту встречи Мишаня знал, что Градская Регина Валентиновна родилась в городе Тобольске Тюменской области в 1946 году. В 1963-м поступила в 1-й Московский мединститут, закончила с красным дипломом. Потом – ординатура, специализировалась по психиатрии, работала в Институте имени Сербского, защитила кандидатскую диссертацию на тему «Особенности эмоциональной сферы и волевых процессов при формировании бредовых мотиваций и их корреляция с нозологическими и синдромальными особенностями психически больных» (пока прочитаешь, мозги завянут!). На самом деле работала ординатор Градская с убийцами-психопатами, изучала их интеллектуальный уровень.

Мишаня не поленился, навестил своего знакомого из Института Сербского, старичка профессора, судебного психиатра. Он не хотел официально заявляться в институт и наводить там справки об одной из ординаторов, работавшей когда-то давным-давно. Проще было навестить старика пенсионера. Проще и полезней. Профессор поболтать любил, и Региночку Градскую помнил отлично.

– Знаешь, я всегда жалел умниц дурнушек. Женщине вовсе не обязательно быть умной, – говорил профессор. – А Региша, так сказать, крайний вариант. Ужасно умная и ужасно некрасивая. Я был уверен тогда, что в науке она пойдет очень далеко. Никакой личной жизни ей не светило. Да, она могла бы далеко пойти, если бы не увлеклась околонаучным трюкачеством, экстрасенсорикой и прочей дребеденью. Собственно, из-за этого и вышел у нее конфликт с нашим институтским руководством. Она такие штуки могла делать, руками, глазами… Наш брат психиатр не любит всех этих фокусов. А тут еще узнали, что она на дому практикует, за деньги. Защититься ей, конечно, дали, но из института попросили по-хорошему.

Уволившись из Института имени Сербского, Градская устроилась в районный психдиспансер. Еще в начале семидесятых, когда это не было модным, когда это считалось мистикой и чепухой, доктор Градская активно занималась экстрасенсорикой – в свободное от работы время.

Регина Валентиновна принимала больных у себя дома, за большие деньги лечила спивающихся знаменитостей, работала со всякими сексуальными расстройствами и тяжелыми депрессиями.

Старый профессор ошибся в своих прогнозах насчет личной жизни дурнушки Региши. В 1986-м Градская вышла замуж за Вениамина Волкова. Сегодня это имя известно каждому школьнику. А тогда его почти никто не знал.

Регина Валентиновна была на десять лет старше своего молодого мужа, к тому же он – мужчина весьма привлекательный, а она тогда, до пластических операций, была страшна как смертный грех. Впрочем, о вкусах не спорят.

Брак оказался весьма плодотворным. Детей, правда, у этой пары не было, зато они родили и вырастили самый мощный и знаменитый в шоу-бизнесе концерн «Вениамин». Убитый певец был тесно связан с этим концерном, так же, как и его любовница-фотомодель. Несколько их совместных клипов было снято на студии концерна, и последнее концертное турне Азарова организовал один из людей Волкова. Кстати, с Вениамином Борисовичем тоже не мешало бы встретиться – когда будут для этого более серьезные основания, чем совместная работа с убитым. Но будут ли они – еще вопрос.

По телефону Регина Валентиновна говорила с Сичкиным весьма любезно, сказала, что готова встретиться с ним в ближайшее время в любом удобном для него месте.

Сичкин счел для себя удобным вызвать Градскую на Петровку. Сейчас он ждал ее с минуты на минуту. Взглянув на часы, он аккуратно сложил в папку и убрал в ящик стола две фотографии и несколько бумажек, касавшихся свидетельницы.

Наконец послышался стук в дверь.

В жизни Регина Валентиновна выглядела еще моложе и элегантней, чем на фотографии. На ней была узкая серая юбка до колен и нежно-розовый пуловер. Все в ее облике было продумано до мелочей, сапоги и маленькая сумочка сшиты из одинаковой дымчато-серой замши, а лак на ногтях и помада на губах были матовыми, нежно-розовыми, как пуловер.

Кабинет наполнился тонким запахом дорогих духов, идеально-белые зубы сверкнули в любезной улыбке. Градская вообще была сама любезность, само обаяние. Мягкие карие глаза смотрели на Сичкина доброжелательно и честно. В них написана была готовность ответить на любой вопрос, рассказать все, что ей известно о трагической гибели молодого талантливого певца Юрия Азарова.

– Вероника Роговец проходила у меня курс реабилитационной терапии, она страдала депрессиями, связанными с некоторыми детскими переживаниями. Она очень ранимая девочка.

– Честно говоря, я этого не заметил, – улыбнулся Сичкин, – мне редко приходилось встречать таких… – он кашлянул, – таких раскрепощенных и уверенных в себе людей. Особенно если учесть, что погиб близкий ей человек, у нее дома…

– Да что вы, это всего лишь игра, – покачала головой Градская, – поверьте, на самом деле девочка очень тяжело переживает Юрину смерть.

– Она обращалась к вам за помощью в последние несколько дней?

– Да, она заезжала ко мне. Буквально в тот же день, вечером.

– И вы помогли ей?

– Да, я поддержала ее. Она была в ужасном состоянии. Знаете, она боялась, что и ее могут убить, но больше всего она боялась, что ее заподозрят. Она так и сказала, мол, сразу ведь начинают подозревать близких. А ближе нее у Юры никого не было. Они практически не расставались в последнее время. Ее волновало, что затаскают по допросам.

– Она советовалась с вами, как лучше вести себя на допросах?

– Да, она спрашивала, как лучше выстроить разговор, чтобы от нее, простите за грубость, «скорее отвязались».

– Ну, это уже почти юридическая консультация, – усмехнулся Сичкин, – и что вы ей посоветовали, если не секрет?

– А как вы думаете? – лукаво улыбнулась Градская.

– Ну, мне кажется, несколько дельных советов на этот счет вы ей дали. Во всяком случае, судя по ее поведению.

– Наверное, она кокетничала с вами вовсю, глазки строила? Это вполне в ее духе. – Регина весело рассмеялась. – Я подозреваю, вы неправильно ее поняли, а она, в свою очередь, неправильно поняла меня.

– Прямо испорченный телефон, – заметил Миша, улыбнувшись в ответ на веселый смех своей собеседницы.

– Скажите, вы серьезно думаете, что я инструктировала Веронику Роговец, как ей вести себя на допросах? – спросила она, отсмеявшись.

– Вы только что сами сказали об этом.

– И вы считаете, что она следовала моим инструкциям? Вы полностью исключаете вариант, что Вероника вела себя так, как ведет всегда и со всеми? Вам кажется, я ее настроила на определенный лад и она, как заводная игрушка, следовала этому настрою?

– Ну, не стоит так огрублять, Регина Валентиновна. Разумеется, Роговец не игрушка, а живой человек. Однако определенное влияние вы на нее имеете, согласитесь. Иначе она не обращалась бы к вам за помощью.

– Если бы она следовала моим советам, то говорила бы вам правду и только правду, – тихо и серьезно произнесла Регина, – но люди, как вы верно заметили, не игрушки. Не музыкальные инструменты.

– Скажите, Регина Валентиновна, а Юрия Азарова вы хорошо знали?

– Не очень, – пожала плечами Градская, – он у меня не лечился.

– Как вы думаете, могли быть у него серьезные долги?

– Какая разница, что я думаю по этому поводу? Такие вещи надо знать точно. Я вам могу точно сказать одно: ни у меня, ни у моего мужа он денег в долг никогда не брал.

Когда она ушла, у Мишани разболелась голова. От разговора остался неприятный осадок. Соображать было трудно, все валилось из рук. Кто-то недавно рассказывал ему нечто подобное… Совсем недавно. Кто-то из его знакомых точно так же, поговорив с милым обаятельным человеком, чувствовал тяжелую усталость, головную боль.

Миша старался вспомнить, что-то подсказывало ему: это важно, это серьезно. Но голова прямо-таки раскалывалась. «Загипнотизировала меня, что ли, эта Градская?» – подумал он с раздражением.

Выпив две таблетки панадола, Мишаня сделал себе крепкий сладкий чай. Головная боль немного отпустила, но соображать все равно было трудно.

Вечером жена заставила его измерить температуру. Оказалось, что у Мишани тридцать восемь и пять. Немудрено. В Москве свирепствовал последний весенний грипп.

* * *

У Лены был сумасшедший день. Она подготовила и сдала все материалы по своему отделу, которые шли в следующий номер, то есть сделала работу, рассчитанную на ближайшие десять дней, она успела заказать и тут же выкупить путевки в подмосковный дом отдыха для Лизы и Веры Федоровны и переделала еще такую кучу мелких и крупных дел, что сама удивлялась.

Ее единственный подчиненный, Гоша Галицын, печатал на компьютере последний абзац своей статьи о модной рок-группе, периодически терзая телефон. Лена ждала, когда он закончит – тот обещал отвезти ее домой на своей «волге». В который раз она ругала себя, что так и не удосужилась получить права.

Бежевый «жигуленок» стоит себе под окном, а ей приходится одалживаться. В дом отдыха Веру Федоровну с Лизой повезет на своей машине Ольга Синицына, Майкла поедет встречать Гоша, а потом он же повезет их в аэропорт, когда они будут улетать в Тюмень.

Никто в шоферы не нанимался. У всех свои дела. Гоша Галицын давно уже не тот оболтус, которым был, когда пришел работать в журнал. Он нашел свою тему, стал писать о музыке, о роке и попсе. За два года даже имя себе заработал, причем не только скандальными подробностями из интимной жизни звезд, но и умением хорошо писать, что в наше время большая редкость.

– Все, сейчас поедем! – вздохнул Гоша, выключая компьютер и тут же еще раз набирая какой-то номер по телефону.

– Кому ты так упорно дозваниваешься? – спросила Лена.

– Волкову!

– А кто это?

– Ну ты даешь, начальница! – Гоша даже фыркнул. – Ты что, вообще телевизор не смотришь?

– Иногда смотрю, но редко, – призналась Лена.

– И про концерн «Вениамин» не слышала?

– Наверное, что-то слышала…

– Лен, это неприлично. Такие вещи надо знать. Вениамин Волков – продюсер номер один, крестный отец каждой третьей поп-звезды.

– Вениамин Волков?.. Подожди, я, кажется, его знаю.

– То есть? Ты что, знакома с ним? Лично знакома?

– Был такой комсомолец в городе Тобольске, очень давно, четырнадцать лет назад, – кивнула Лена.

Гоша выхватил из кипы бумаг на своем столе какой-то яркий музыкальный журнал, нервно пролистал его и сунул Лене под нос огромную, на разворот, цветную фотографию.

С фотографии улыбались мужчина и женщина. Мужчина – лысеющий блондин с бледно-голубыми глазами и худым лицом. Женщина – кареглазая красотка лет сорока, с волосами цвета спелой пшеницы.

– Ну? Это он? – затаив дыхание, спросил Гоша.

– Да, это Веня Волков. Только постарел и полысел, – рассеянно ответила Лена.

Она не могла оторвать взгляд от лица женщины. Что-то смутно знакомое было в этом холеном, чистом, идеально правильном лице. Что-то смутно и неприятно знакомое.

– А кто эта женщина?

– Жена его и совладелица концерна, Регина Градская. Слушай, Лена, значит, ты была лично знакома с самим Волковым, когда он еще жил в Тобольске?

– Гоша, я была знакома с множеством людей по всему бывшему Советскому Союзу. Я ведь не вылезала из командировок. А ты случайно не знаешь, чем занимается его жена, кто она?

– Я же сказал, она – совладелица концерна «Вениамин». Зачем ей еще чем-то заниматься? Вроде она врач или экстрасенс, типа Кашпировского. Какая разница? Ты что, ее тоже знаешь?

– Нет. Ее не знаю. Показалось, что видела где-то… Улыбка знакомая.

– Слушай, ты можешь мне рассказать о Волкове все подробно, каким он был тогда, о чем вы разговаривали?

– Попробую, если тебе так интересно.

– Ты не представляешь, какой можно материал забацать! Это же эксклюзив! Как ты думаешь, он тебя помнит?

– Вряд ли, – пожала плечами Лена, – столько лет прошло… Это был 1982 год. Конец июня.

* * *

У Регины не выходили из головы несколько фраз, которые недавно, в гипнотическом подсознательном бреду, произнес Веня.

– Она могла бы меня спасти. Если бы она не оттолкнула меня тогда, я пошел бы за ней куда угодно, я сумел бы победить свой голод. К ней я чувствовал что-то совсем другое, новое, странное для меня, но, вероятно, нормальное для других. Я чувствовал к ней нежность, мне было за нее страшно, мне не хотелось терзать и топтать. Я любил ее. И не могу забыть. Но я не был ей нужен.

– Кто? О ком ты? – удивленно спросила Регина.

– Я о Полянской… – тихо ответил он, не выходя из гипнотического сна.

– Но ты был знаком с ней всего неделю. Это было страшно давно. Чем же она лучше других?

– Не знаю… Я мог бы стать с ней нормальным мужчиной.

– Почему?

– Она не врала и не фальшивила. В ней не было кокетства. Я любил ее – как мужчина, а не как зверь.

– А разве та первая девочка, Таня Костылева, врала и фальшивила? – осторожно спросила Регина.

– Нет. Теперь я знаю, что нет. Но тогда я был юным идиотом, тогда я не верил никому, кроме своего голода.

– Я научила тебя побеждать голод… – тихо напомнила Регина.

– Да. Но она тоже могла бы меня спасти. Раньше. И по-другому. Она спасла бы меня как-то иначе, чем ты.

– Ты бы убил ее в конце концов, как остальных. Только я научила тебя утолять свой голод, не убивая.

– Да… Только ты…

Потом был обычный припадок, которым всегда заканчивался сеанс.

Регина не стала напоминать ему о словах, сказанных под гипнозом. Но сама забыть их не могла.

В течение всей их совместной жизни вокруг была масса красоток экстра-класса: фотомодели, манекенщицы, певички. Но Регина была спокойна за своего мужа. Он не стал бы спать с другой женщиной. Она внушила Вене, что любую другую он может убить. А этого он боялся больше всего на свете.

У нее не было повода ревновать еще и потому, что Веня сидел на гипнозе, как на игле. Он не мог существовать без этих сеансов, а стало быть, полностью, всей душой – в буквальном смысле слова – зависел от Регины.

И тут, через много лет, оказывается, что была в его жизни обычная, человеческая, а не звериная любовь. Было такое острое и сильное чувство, что он действительно мог бы избавиться от своего психического недуга – без Регининой помощи. Конечно, никакая нормальная баба не согласилась бы жить с ним, узнай она про его подвиги. Эта умница Полянская заложила бы его первому встречному менту и чувствовала бы к нему только ужас и отвращение.

Она нормальна до тошноты. Она не мыслит жизни вне рамок бездарной общепринятой морали. Но именно к ней, к этой банальной пресной кукле, было обращено единственное в Вениной жизни здоровое мужское чувство. Обращено безответно…

Не Регине, которая всю себя вложила, чтобы сделать из него то, чем он стал сейчас, досталась первая и последняя Венина любовь, а этой ментовской женке, сучке, гадине…

Впервые за много лет в ней проснулась настоящая, глубокая и мрачная ревность. Но она справилась с этим глупым, ненужным чувством. Она была уверена, что справилась… Дело не в том, что когда-то Веня был влюблен в Полянскую и теперь вдруг, совсем некстати, стал вспоминать о своей единственной здоровой человеческой любви. Дело в том, что любовь эта – самый опасный и самый активный свидетель. Каждый ее шаг чреват серьезными проблемами – и для Вени, и для Регины, а главное – для концерна.

Глава 15

Лиза долго не могла уснуть. Лена рассказывала ей, как они с бабой Верой поедут за город, в дом отдыха, будут гулять по лесу, дышать свежим воздухом и смотреть, как приходит весна.

– Кто такой домодых? – спрашивала Лиза.

– Это дом, который стоит в лесу, в красивом месте. Туда приезжают отдыхать, – объясняла Лена.

– А ты с нами поедешь?

– Мы поедем все вместе, с тетей Олей на машине. А потом за вами приедет папа.

– Я хочу, чтобы ты в домодыхе жила с нами. Я хочу с тобой.

– Лизонька, вы там с бабой Верой поживете совсем недолго. А я поработаю.

– Зачем?

– Чтобы у нас были деньги и мы могли бы летом поехать к морю.

– Я не хочу к морю, я хочу с тобой и с папочкой. Скоро папочка вернется?

– Да, малыш, папочка вернется скоро. Ты уже решила, какие игрушки возьмешь с собой в дом отдыха?

Лиза молнией выпрыгнула из кроватки, подбежала к ящику с игрушками, стала деловито вытаскивать их одну за другой, приговаривая:

– И тебя возьму, слоник, и тебя, собачка, и всех кубиков возьму. Вот эту большую машину, и кукольную коляску… Ты, куколка, не плачь, я тебя тоже возьму в домодых…

Только в половине двенадцатого Лиза закрыла глаза. Но даже во сне она продолжала бормотать:

– Мамочка, я хочу с тобой и с папочкой… Поехали в домодых все вместе, ну пожалуйста…

Тихонько сложив назад в ящик раскиданные игрушки, Лена подумала, что все они очень большие, громоздкие – и плюшевые звери, и куклы. Брать их с собой неудобно. Для поездки лучше купить что-нибудь маленькое, компактное. Все равно ведь завтра утром она собиралась отправиться с Лизой в магазин. К весне ножка у ребенка выросла на целый размер, нужны новые ботиночки, и колготки, и куча всяких мелочей.

По шестому каналу начался «Дорожный патруль». Лена включила чайник, забралась с ногами на кухонный диван, закурила и, не глядя на экран, рассеянно слушая закадровый голос диктора, думала о делах на завтра. Магазины и уборка днем, вечером прилетает Майкл. По телефону он спросил, нельзя ли две ночи до отлета в Тюмень переночевать у Лены, не связываться с гостиницей.

– Таких дорогих гостиниц, как у вас в Москве, нет нигде в мире, – заметил он, извиняясь.

Стало быть, придется что-то готовить, устраивать ужин в честь его приезда…

«На улице Заславского произошел пожар, один человек погиб, – быстро говорил закадровый голос в телевизоре. – Около трех часов утра жильцы первого и второго этажей были разбужены сильным запахом дыма. Горела квартира на первом этаже.

Прибывшие пожарные обнаружили в квартире, горящей открытым пламенем, труп молодой женщины. Погибшая, Екатерина Синицына, с недавнего времени проживала одна. По словам соседей, она вела замкнутый образ жизни, алкоголем не злоупотребляла».

Лена сильно вздрогнула и уставилась на экран.

«По предварительной версии, причиной возгорания послужило курение в постели, – сказал появившийся в кадре пожарный, – хочу еще раз повторить: это наиболее частая причина пожаров с трагическим исходом. Пожалуйста, будьте осторожны…»

Кадр сменился, дальше шла хроника дорожно-транспортных происшествий. Лена выключила телевизор и набрала Ольгин номер.

– Да, я знаю, – вздохнула Ольга, – этого следовало ожидать. Она вколола себе огромное количество морфия, смертельную дозу, и заснула с сигаретой.

– Пожар начался около двух ночи?

– Да, к трем уже все пылало.

– Я говорила с ней до начала второго. К ней пришла какая-то женщина. Катя извинилась, положила трубку рядом с телефоном, отправилась открывать дверь. А потом было все время занято. Оль, ведь ее убили… Это сделали те же люди, которые убили Митю. Опять все гладко и логично, не подкопаешься. Сложная творческая личность, певец-неудачник, балуется наркотиками вместе со своей наркоманкой-женой и вешается. А через несколько дней погибает жена в результате типичного для алкоголиков и наркоманов несчастного случая. Очень все логично. Один и тот же почерк.

Лена замолчала, она услышала, как Ольга тихо всхлипывает в трубку.

– Олюша, я очень тебя прошу, пожалуйста, попытайся успокоиться. Возьми себя в руки. Ты не захотела слушать Катю вчера вечером. Послушай, что она мне прочитала.

Лена вошла с телефоном в спальню, включила компьютер и быстро нашла файл «Rabbit».

– Этот текст был на скомканном листочке, в кармане Митиной куртки. А вот второй, он был на кассете с песнями, которую оставил мне Митя, в самом конце пленки.

– Ты хочешь сказать, что Митюша пытался кого-то шантажировать? – не дослушав до конца, хрипло спросила Ольга.

– Во всяком случае, он размышлял, делать ему это или нет. И, разумеется, решил не делать. Ему стало противно. Попробуй вспомнить все ваши последние разговоры, поищи у себя дома, может, осталось еще что-нибудь – записка, текст на кассете. Может быть, ежедневник и телефонную книжку он забыл у вас?

– Хорошо, – всхлипнула Ольга, – я попробую. Но ежедневника и записной книжки у нас точно нет. Ты же знаешь, какой в нашей квартире идеальный порядок. Просто так ничего не валяется, у каждой вещи свое место.

После разговора с Ольгой Лена тут же набрала номер Мишани Сичкина. Но там никто не отвечал. Слушая протяжные гудки, Лена вспомнила, что Мишанина жена Ксения часто выключает телефон после двенадцати. А сейчас уже без двадцати час.

Кому еще из Сережиного отдела можно позвонить в такое время? Да, пожалуй, некому. Все ложатся спать рано. Выдергивать из постели человека, которому вставать в половине седьмого, обрушивать на него поток странной, путаной, полубредовой информации – это было выше Лениных сил. Надо подождать до завтра и позвонить Мишане на работу. Хотя бы не придется объяснять все с самого начала. Он уже знает – и про Митю, и про фальшивую докторшу.

Теперь Лена почти не сомневалась, что загадочная Валентина Юрьевна – не наводчица, не сумасшедшая. Недаром после ее ухода у Лены осталось ощущение, будто милая гостья насквозь просвечивала ее рентгеном. Эта женщина связана с теми, кто убрал Митю и Катю. Лену просто прощупывали таким образом, хотели понять, что она знает и насколько опасна.

Но почему в таком случае никто не явился к Ольге с той же целью? Ольга все-таки родная сестра… Впрочем, в офис фирмы «Кокусай-Коеки» без конца приходят посетители, с утра до вечера там толкутся разные люди.

Со старшим менеджером компьютерной фирмы можно разговаривать очень долго. Компьютеры – дело тонкое и многогранное. В разговор о них можно аккуратно вклинить любую постороннюю тему. Ольга обязана уделять внимание каждому посетителю, который может стать покупателем. Это ее работа.

Ольгу вполне могли прощупать на службе, а она и не заметила. Она ведь рассказывала, ей приходится столько общаться и разговаривать в своем офисе, что к вечеру слова сливаются в бессмысленный гул.

Впрочем, сейчас важно другое. Важно понять, почему все это происходит. Кому это понадобилось и зачем.

Пока можно сделать лишь один осторожный и весьма неопределенный вывод: это как-то связано с их давней поездкой по Сибири. Собственно, ради этих воспоминаний и пришел к ней Митя месяц назад. Он что-то пытался выяснить у нее, но она тогда не придала этому значения, думала, у него разыгралась легкая ностальгия по юности.

…У Лены была неплохая память, но события четырнадцатилетней давности осели где-то совсем глубоко. За многие годы наслоилось сверху столько всего важного, значительного. Четырнадцать лет – это почти целая жизнь.

Возможно, помогут фотографии. От поездки вряд ли что-то осталось, у них не было с собой фотоаппарата, а вот университетских снимков 1982 года должно быть много. Вдруг всплывет в памяти какая-нибудь неожиданная, важная подробность?

Альбом с фотографиями был только один. Его купил Сережа, специально для Лизиных снимков. Лена никогда не заводила альбомов. Старые фотографии хранились в ужасном, неразобранном виде, под ворохом всякого барахла, на самом дне старинного, прабабушкиного сундука, который стоял в прихожей.

Разбирая сундук, Лена в который раз ругала себя за свое несусветное домашнее разгильдяйство. Так и не научилась она к тридцати шести годам содержать в порядке вещи, отделять нужное от ненужного, раскладывать все по полочкам.

У каждой женщины есть масса вещей, слишком старых и надоевших, чтобы их носить, но недостаточно изношенных и ветхих, чтобы выкинуть. Разумные и хозяйственные женщины приводят эти старые вещи в порядок, штопают, пришивают красивые заплатки, носят дома или на даче. Лене было проще скидывать все в сундук или на антресоли. В итоге дом зарастал барахлом. Иногда Лена собирала все в большие мешки, выносила во двор и клала рядом с мусорным баком. Тут же приходили бомжи, и мешки исчезали.

Сейчас, добираясь до дна старого сундука, Лена подумала, что пора опять сложить все в мешок и вынести во двор. Все, но только не этот свитер, большой, светло-серый. Ему очень много лет, его сначала носил папа, но Лена беспардонно отняла. Она любила ходить в больших папиных свитерах, в них было как-то особенно тепло и уютно. Да, именно этот светло-серый свитер она взяла с собой в Сибирь летом 1982 года.

Тогда еще он был совсем новый, нарядный. Папа, глядя, как она собирает рюкзак, сказал:

– Возьми что-нибудь теплое, все-таки в Сибирь отправляешься.

Лена вытянула из шкафа светло-серый свитер.

– Только не этот, – стал протестовать папа, – он у меня парадный, совсем новый. Любой другой, только не этот!

– Тогда вообще ничего теплого не возьму! Буду мерзнуть в Сибири! – заявила Лена и тут же, уткнувшись лбом в папино плечо, стала утешать: – Пап, ты не волнуйся, я привезу его целым и невредимым, я буду очень аккуратно носить. Ты ведь не хочешь, чтобы я замерзла…

Папа умер пять лет назад, но до сих пор достаточно было какой-нибудь мелочи, случайной вещи или фразы, чтобы воспоминания о нем нахлынули и затопили все остальное – сегодняшнее. Особенно больно было, что папа так и не увидел Лизу. Ему очень хотелось внука или внучку, а у Лены была для этого слишком сложная личная жизнь, слишком интересная работа. Казалось, так много лет впереди…

Папа никогда ничем не болел. Когда в онкологическом центре на Каширке поставили страшный диагноз: рак желудка – и сообщили Лене, что сделать уже ничего нельзя, что жить Николаю Владимировичу Полянскому осталось не больше двух месяцев, она не поверила. Она до самого конца не верила, все надеялась, что врачи ошиблись, что произойдет чудо…

У Лены никого на свете не было, кроме папы. Он вырастил ее один. Мама, альпинистка, мастер спорта, сорвалась со скалы на Эльбрусе, когда Лене едва исполнилось два года.

«Я была такой, как сейчас моя Лизонька, – вдруг подумала Лена, – я не лазаю по горам, как мама. Но что-то такое происходит сейчас в моей жизни, что-то серьезное и опасное…»

Лена очнулась от нахлынувших воспоминаний и обнаружила, что сидит на полу в прихожей, среди вороха ненужного барахла, уткнувшись лицом в старый папин свитер.

Именно в этом свитере четырнадцать лет назад она сидела в проеме вагонной двери, на ступеньке. Поезд шел из Тюмени в Тобольск. Была светлая, туманная ночь. Ощущение одиночества и бегущей мимо бесконечной тайги накрепко врезалось в память. А потом был какой-то странный, неприятный разговор с тобольским комсомольцем. С Волковым… с тем самым Вениамином Волковым.

Оказывается, он стал знаменитым продюсером, владельцем концерна. Он занимается шоу-бизнесом. Гоша Галицын прямо-таки затрясся, когда Лена вспомнила, что была знакома с «самим Волковым».

И вдруг сердце бешено застучало. О каком-то знаменитом продюсере говорил Митя, но имени не называл… Нет, ерунда. Не может быть…

Добравшись наконец до драной, распухшей папки со старыми фотографиями, быстро перебирая их, Лена неожиданно наткнулась на одну, совсем забытую.

Это был большой черно-белый снимок. Несколько человек, юноши и девушки в стройотрядовской форме, стоят на фоне какого-то вагончика. А в середине – Митя, Ольга, Лена и Вениамин Волков.