Текст книги "Легкие шаги безумия"

Глава 18

Регина старалась не бежать. Проклятый проходной двор давно был позади. Она шла очень быстро, не оглядываясь, и в спину ей летел настырный, монотонный звук милицейской сирены. Она знала, что никто за ней не гнался, но все равно этот противный визг сверлил затылок.

«Каждый должен заниматься своим делом, – тупо повторяла про себя Регина, вышагивая под мелким, как пыль, первым весенним дождем, – каждый должен…»

По дороге попалась троллейбусная остановка, подъехал полупустой троллейбус. Не взглянув на номер, Регина вошла в салон и упала на свободное место. Двери закрылись, но визг милицейской сирены продолжал терзать душу. Регина поняла, что он давно звучит не на улице, а у нее в голове.

Страшно болели затылок и шея. В проклятом одноразовом «москвиче» на спинках передних сидений не было подголовников. Когда огромный джип долбанул жалкую жестянку, голова Регины резко откинулась назад, палец, лежавший на кнопке крошечного пульта дистанционного управления, дернулся. Радиоуправляемый детонатор тут же сработал. Никто не виноват, что это случилось на несколько минут раньше…

Надо радоваться, что не сломан позвоночник, шейные позвонки не сместились. Мышцы побаливают, но это ерунда. Главное – она не потеряла сознание, сумела вовремя выскочить и убежать. Могло все кончиться гораздо хуже. Надо радоваться…

– Женщина, вы что, оглохли? Билет ваш предъявите!

Регина глубоко ушла в свои переживания и не сразу сообразила, что происходит. Подняв голову, она обнаружила над собой наглую круглую физиономию молодого парня. Он держал в руке какую-то металлическую бирку и тыкал ею Регине в нос. Тут она вспомнила, что уже лет десять не ездила городским транспортом.

Когда-то троллейбусный билет стоил четыре копейки. В салонах висели специальные кассы с барабанами, на которые наматывались билетные ленты. Если суммы первой и второй тройки цифр в шестизначном номере совпадали, то билет считался счастливым. Его полагалось съедать. Кто-то съедал целиком, кто-то откусывал кусочек.

Соседка по комнате в общежитии собрала сразу десятка два счастливых билетов и жевала их горстями, запивая лимонадом «Буратино». Регина так и не узнала, получила та девочка свою порцию счастья за жеваную бумагу или нет. Кажется, кроме расстройства желудка, никакого счастья не было от тех билетиков. Впрочем, кто знает? Столько лет прошло…

– Платите штраф или пройдемте в отделение! – не унимался контролер.

«Чушь какая-то! – подумала Регина. – Только отделения мне сейчас не хватало!»

– Сколько? – тихо спросила она парнишку.

– Десять тысяч, – сердито ответил он. – Вон, все написано большими буквами. Давай, женщина, шевелись!

«Сопляк, скотина, сукин сын!» – выкрикнула про себя Регина и, сделав над собой героическое усилие, вежливо произнесла вслух:

– Простите, молодой человек. Сейчас я заплачу вам штраф.

Она стала шарить по карманам короткой афганской дубленки, такой же одноразовой, как бедолага-«москвичок». Но ничего, кроме фальшивых водительских прав на имя Тихоновой Галины Владимировны, пачки сигарет, зажигалки и крошечного пульта управления, оставшегося от взрывного устройства, в карманах не было.

– Ну, что у тебя? – подошел к контролеру напарник, мужичонка постарше, с такой же наглой физиономией.

– Да вот, не хочет женщина штраф платить, – ехидно сообщил парень.

– Я очень плохо себя чувствую, – сказала Регина.

– Пройдемте в отделение. – Тот, что постарше, попытался поднять Регину за локоть.

Головы всех пассажиров были повернуты в их сторону.

– Бессовестные! – вмешалась какая-то старушка. – Только бы вам поиздеваться над человеком! Не видите, что ли, плохо женщине.

Регина действительно выглядела не лучшим образом. Сегодня утром она тщательно загримировалась – нанесла сероватые тени под глаза, подчеркнула носогубные складки, губы сделала тонкими и бледными. На голове у нее была черная вязаная шапочка, старенькая, свалявшаяся, придававшая лицу жалкий, даже траурный вид.

Именно так, по ее представлениям, должна была выглядеть пожилая интеллигентная женщина, владелица пережившего свой век «москвича».

Продумывая и создавая этот образ, Регина представляла себе преподавательницу вуза или старшего научного сотрудника никому не нужного НИИ. У нее все в прошлом – и приличная зарплата, и престиж. Сегодня она получает гроши, питается хлебом и картошкой, бережно донашивает тряпки двадцатилетней давности, с тихим достоинством терпит незаслуженную нищету. То, что на ней надето, в далеких семидесятых называлось дубленкой. То, в чем она ездит, гордо именовалось автомобилем.

Какое отношение эта милая, бедная московская интеллигентка может иметь к чудовищному злодейству, к взрывному устройству, подложенному в детскую прогулочную коляску?

Регина предусмотрела все до мелочей. Но наличных денег у нее с собой не было. Ни копейки. Она просто забыла о них. В ее теперешней жизни жалкие российские бумажки были практически не нужны. Она привыкла пользоваться кредитной карточкой, ибо отоваривалась только в самых лучших и дорогих магазинах. Если иногда ее машину останавливал гаишник, то она давала ему пятидесятидолларовую купюру.

Но и долларов с собой не было. Регина ругала себя последними словами. Она даже заплакала от злости. А два контролера орали матом и пытались поднять ее за локоть. Троллейбус уже минут десять стоял в пробке.

– Простите меня, – говорила она сквозь слезы, – я еду с похорон. У меня нет денег. Я плохо себя чувствую. Простите меня.

Ситуация становилась опасной. Сейчас они поднимут ее с сиденья, на ближайшей остановке выволокут на улицу и потащат в отделение милиции. Она даже не сумеет незаметно выбросить по дороге пульт взрывного устройства. Они ведь будут держать ее за руки, очень крепко. Они просто так не отвяжутся.

– Прекратите орать, – послышался рядом молодой женский голос, – оставьте человека в покое. Я заплачу за нее штраф.

Через проход сидела молодая красивая женщина, с мальчиком лет четырех на коленях. Она протягивала контролерам десятитысячную купюру.

Контролеры замолчали и обалдело оглянулись.

– Че, правда, что ли, платить за нее будешь? – с интересом спросил тот, что постарше.

– Берите деньги, выписывайте квитанцию, – спокойно ответила женщина. – И нечего мне тыкать.

– Тоже, добрая нашлась, – проворчал молодой, выхватывая десятку и пряча в карман.

– Квитанцию не забудьте, – напомнила женщина.

– Да, сейчас. – Тот, что помоложе, полез в карман.

Пробка между тем рассосалась. Троллейбус подъезжал к остановке.

– Спасибо вам огромное, – растерянно бормотала Регина, – я не знаю, как вас благодарить…

– На здоровье, – улыбнулась молодая женщина, поднялась и взяла ребенка на руки. – Каждый может оказаться в такой ситуации.

«Странный город, – неслось у Регины в голове, – с одной стороны – хамство и всеобщее остервенение, с другой – такие вот добрые души… Для человека, который пользуется общественным транспортом, десять тысяч – серьезная сумма. Зачем этой молодой мамаше выбрасывать деньги на постороннюю тетку? Просто так? Из сострадания? Смешно, в самом деле…»

Троллейбус подъехал к остановке, двери открылись. Первыми выскочили контролеры, они так и не дали квитанцию. Потом с ребенком на руках, осторожно ступая по ступенькам, вышла молодая женщина. А следом – Регина.

Легко перепрыгнув через черный затверделый сугроб, она выскочила на проезжую часть, подняла руку, голосуя.

– Волоковский переулок, – бросила она шоферу, усаживаясь на переднее сиденье первой остановившейся машины.

– Сколько? – спросил шофер.

– Пятьдесят, – наугад назвала сумму Регина.

– Поехали, – кивнул шофер.

На самом деле езды было не больше чем на двадцать пять тысяч, но Регина не знала расценок. Все это уже не важно. У охранника должны быть наличные русские деньги, он заплатит.

Молодая женщина с ребенком удивленно взглянула вслед салатовому «опелю», увозившему нищую интеллигентную даму, у которой нет денег на троллейбусный билет.

* * *

– Я видела! Я все видела! – тараторила худенькая бойкая старушенция, выскочившая из подъезда в халате и тапочках. – Я в окно смотрела, кот у меня убежал, ему кошечка нужна весной, вот он и пропадает на несколько дней. Я так волнуюсь, так волнуюсь, высматриваю его в окошко. А позвать не могу, окно-то не открывается, я еще осенью все щели заклеила, знаете, как у нас дует. И отопление выключают постоянно. Я ходила в РЭУ, говорю, что за безобразие! Такие деньги за квартиру платим.

– Подождите, давайте по порядку, – перебил ее оперативник. – Вы на каком этаже живете?

– На втором. Вон оно, мое окошко.

Оперативник взглянул в ту сторону, куда указывала старушенция. Действительно, из ее окна должны были отлично просматриваться и детская площадка, и автостоянка. Весь двор как на ладони.

– В котором часу вы начали смотреть в окно?

– Ой, да не помню я. – Старушка уже поеживалась от холода.

– Может, мы пройдем к вам в квартиру? – предложил оперативник.

– Да у меня не прибрано, – смутилась она.

– Ничего, это не важно.

– Ай, да вон же он, оглоед! – внезапно всплеснула руками бабулька и с криком: – Кузька! Кузька! Кис-кис-кис! Вот я тебя, разбойник! – помчалась молодым галопом через лужи вдогонку за громадным дымчато-серым котярой.

Мяукнув утробным басом, кот взлетел на дерево.

– Ты у меня придешь домой, бесстыжие твои глаза, ты у мены рыбки-то попросишь! – погрозила ему пальцем хозяйка, глядя снизу вверх. – Вот ведь паразит такой!

В однокомнатной квартире стоял крепкий кошачий дух. Громко кричало радио. Покосившись на неприбранную кровать, старушка стыдливо прикрыла дверь в комнату и провела оперативника на кухню, засуетилась, убирая со стола газету с разложенными на ней сухарями.

– Давайте уж все по порядку, – начал оперативник, когда хозяйка наконец угомонилась и уселась напротив. – Фамилия, имя, отчество.

– Колесникова Клавдия Семеновна, 1925 года рождения…

Несмотря на преклонный возраст, Клавдия Семеновна обладала удивительно острым зрением. Она подробно описала молодую женщину, заехавшую во двор с коляской, рассказала, как был одет ребенок.

Полчаса назад оперативник сам видел эту женщину с ребенком и мог убедиться, что старушка не перепутала ни единой детали.

– Ну вот, – продолжала Клавдия Семеновна, – оставила она коляску у скамейки, а сама пошла к качелям. Ребенка на руках несла. Он, хоть и большой, но лужи-то какие! А на коляске два пакета висят. Я еще подумала: что ж ты, миленькая, пакеты-то свои так оставляешь без присмотра? И коляска хорошая, импортная. Потом смотрю, выходит женщина вон из той машины.

Вместе с оперативником она подошла к окну и указала на маленький светло-зеленый «москвич».

– Вот, значит. Вышла она, женщина эта. Быстренько к колясочке подходит, и сразу назад, к машине. Села и сидит, не уезжает.

– Вы не заметили, что она делала у коляски?

– Чего не видела, того не видела, – развела руками старушка, – все это было очень быстро. Сейчас-то я думаю, что женщина эта бонбу в пакет бросила. А тогда мне ничего такого в голову не пришло. Подошла, отошла – мало ли зачем? Может, хотела на скамейку сесть, посидеть. Но увидела, что мокро, и раздумала. А потом это въезжает, ну… Не знаю, как называется. Здоровый такой автомобиль, черный. Сам черный, а на боках фигульки какие-то цветные. Я его часто вижу в последнее время. Уж не знаю, сам здесь живет, либо ездит к кому. Это не в нашем доме, а напротив. Вот про наших-то я про всех знаю. Так вот, эта громадина черная как врежет по зеленой-то машинке сзади. Я ничего понять не успела, смотрю, та, что с ребеночком, на землю упала, этак, знаете, на локотки. А ребеночек – под ней. Она дитя-то прикрыла телом своим, и тут как раз бабахнуло. У меня первая мысль была – мальчишки балуются. У нас ведь, знаете, часто в последнее время безобразничают, эти, как их… пикары пускают.

– Петарды, – поправил оперативник.

– Один бес, – махнула рукой старушка, – грохочет сильно, аж стекла дребезжат. Вот вы, милиция, как это безобразие позволяете?

– А мы не позволяем, – улыбнулся оперативник, – нас не спрашивают. Продолжайте, пожалуйста, Клавдия Семеновна.

– Ну, да чего же продолжать-то? – вздохнула старушка. – Смотрю я, колясочка летит. Прямо вот летит над землей и горит.

– А машины?

– На машины я не смотрела. У меня аж сердце в пятки ушло. Это же надо, думаю, ужас какой! Ведь еще б немного, и женщина та, с ребенком, посадила бы в эту коляску свое дитя. Они же туда, к скамейке, шли. Это каким зверем надо быть, чтоб в коляску бонбу подложить!

– Клавдия Семеновна, пожалуйста, как можно подробней опишите ту женщину, которая выходила из зеленой машины.

– Значит, так, – сосредоточенно наморщила лоб старушка, – немолодая. Но и не старая. Возраст средний, лет пятьдесят, может, поменьше. Высокая, но не очень.

– Примерно какого роста?

– Встань-ка, сынок, – скомандовала старушка.

Оперативник вытянулся перед ней. Он был длинный, метр восемьдесят семь. Свидетельница критически смерила его взглядом.

– По сравнению с тобой, конечно, маленькая, – заключила она, – но вообще высокая.

– Ладно, – вздохнул оперативник, усаживаясь на табуретку, – выше или ниже той, что была с коляской?

– Вроде чуть повыше, – пожала плечами старушка, – а может, такая же.

– Хорошо. Как она была одета?

– Куртка такая, короткая, коричневая. С меховым воротником. Дубленая. Воротник черный, лохматый. На голове шапочка черная, вязаная. Волосы все убраны под шапочку. Юбка темная. Вроде коричневая. Ну, простая такая юбка, не широкая и не узкая. Длинная, но не очень. Сапоги… точно не помню, кажется, черные.

– В руках у нее было что-нибудь?

– Нет. Руки она держала в карманах. Ничего не было, ни сумок, ни пакетов.

– А лицо? Я понимаю, из окошка разглядеть трудно, но все-таки…

– Да вроде никакое у нее лицо, – пожала плечами свидетельница.

– Как это – «никакое»? – удивился оперативник.

– Ну, неприметное, самое что ни на есть обыкновенное. Никакое.

Оперативник встал, подошел к окну и подозвал старушку. Внизу, на автостоянке, работали трассологи из ФСБ. Оперативник указал на того из группы, которого можно было разглядеть:

– Вот у этого какое лицо?

– Круглое, курносое, – не задумываясь, ответила свидетельница, – крестьянское лицо. Простое. Губы толстые. На артиста одного похож. Был такой фильм хороший, про войну. «А зори здесь тихие». Недавно по шестому каналу опять показывали. Я наши советские фильмы всегда смотрю. Там старшина был, душевный такой, простой человек. Вот он похож на того старшину лицом. То есть на артиста, который играл… Фамилии вот не помню, жалко. Хороший артист, только снимался мало.

Оперативник знал, о каком артисте говорит свидетельница. Но фамилии тоже не помнил. Толстогубый простоватый трассолог из ФСБ был действительно похож на старшину Васкова из фильма «А зори здесь тихие». Оперативник сам недавно с удовольствием пересмотрел его вечером по ТВ-6. Он любил старое кино, как и эта бабулька.

– Вас бы к нам на работу, в милицию, – улыбнулся оперативник, – ну а вот та женщина, может, она тоже была похожа на какую-нибудь актрису или дикторшу? Она ведь от машины до скамейки шла лицом к вашему окну.

– Нет, – покачала головой старушка, – ни на кого она не похожа.

– А если бы вы ее встретили, узнать смогли бы?

Клавдия Семеновна задумалась, потом медленно произнесла:

– Смотря во что она будет одета.

– А как вам кажется, она была одета богато или бедно?

– Средне… Пожалуй, скорее небогато. Так себе…

* * *

Оперу было очень обидно. Довольно часто в качестве свидетелей выступают такие вот старушки пенсионерки. Они смотрят в окошко среди бела дня, сидят на лавочках у подъездов. Они много чего замечают. Но показания их, как правило, бывают сбивчивы и бестолковы. Старушки плохо видят и слышат, любят поворчать на разные посторонние темы. Работать с такими свидетелями тяжело и утомительно. А тут попалась не бабулька, а золото. Ее зрению и наблюдательности можно только позавидовать. Но толку при этом почти никакого.

В протоколе допроса была описана подробно некая неизвестная женщина – средних лет, среднего роста, нормального телосложения, с «никаким» лицом. Женщина Икс, расплывчатый безликий образ. Разошлешь такую ориентировку по городу – на смех поднимут.

Был еще некто Игрек. Довольно скоро удалось выяснить, что здоровая черная машина с «фигульками» на боках была джипом «Чероки».

Соседи из дома напротив сообщили, что около трех месяцев назад в квартире номер сто семьдесят поселилась одинокая девица, «молодая-красивая, шуба шикарная до пят». Именно эту молодую-красивую и посещал Игрек на джипе, раза два-три в неделю.

Девица оказалась дома. К приходу милиции отнеслась спокойно и равнодушно. Впрочем, удостоверение изучала внимательно. Одета она была по-домашнему, в короткий шелковый халатик. На длинных голых ногах – золотистые блестящие шлепанцы.

Косенко Наталья Павловна, 1975 года рождения, уроженка подмосковного города Подольска, сняла эту двухкомнатную квартиру в ноябре прошлого года.

– Вы слышали взрыв во дворе? – спросили ее.

– Вроде минут сорок назад бабахнуло что-то, – пожала она плечами, – но я была на кухне, там окно выходит не во двор, а в переулок. И музыка у меня играла. Я не обратила внимания, у нас здесь часто пацаны петардами балуются.

– У кого из ваших знакомых есть черный джип «Чероки» с цветными рисунками на дверцах?

– У Вовки Сизого, – выпалила девица и тут же уточнила: – У Богатых Владимира Игоревича. А что?

– Номер машины, домашний адрес и телефон вам известны?

– Номер не помню, тачка новая. Адреса тоже не знаю, он сам меня навещает. К себе ни разу не возил, и писем я ему не писала. – Она усмехнулась. – А телефон – пожалуйста.

Итак, личность Игрека удалось установить просто и быстро. Богатых Владимир Игоревич к своим двадцати восьми годам был дважды судим, первый раз по малолетке получил условный срок за разбойное нападение. В восемнадцать сел всерьез, на пять лет, по статье 166 УК за угон автомобиля.

По оперативным данным, в последние полгода является членом люблинской преступной группировки, которая контролирует крупный вещевой рынок и сеть коммерческих ларьков в районе Люблино. Банда небольшая, около двадцати боевиков, работает под крылом известного Гарика Апельсина, некоронованного авторитета, грузина по национальности.

Предположить, что нормальный здравомыслящий бандит подложит самодельное взрывное устройство, мощность которого эквивалентна пятидесяти граммам тротила, в детскую коляску во дворе дома, в котором живет его любовница, да еще воспользуется для этого собственным джипом – верх идиотизма.

Во-первых, Богатых «мокрухой» никогда не занимался. Во-вторых, если бы ему пришлось заняться, он сделал бы все совсем иначе: подстерег бы жертву в подъезде, выстрелил бы из-за угла и так далее.

Кроме того, человек, покушавшийся на убийство Полянской Е.Н., должен был перед этим следить за ней. Во двор она зашла случайно, просто по дороге. Если бы за ней ехал такой вот красавец джип, она наверняка заметила бы его.

В общем, заманчивая версия с «братком», на первый взгляд удобная и логичная (раз бандит, значит, мог убить), при ближайшем рассмотрении никуда не годилась.

Впоследствии, когда Богатых нашли и допросили в качестве свидетеля, он честно рассказал все: и про козявку-«москвичка», и про бабу в короткой дубленке и черной шапочке, которую успел заметить, выезжая из двора. А что сам поспешил смыться, так это понятно: зачем лишний раз мелькать?

Между тем трассологи, тщательно осмотрев брошенный на произвол судьбы «москвич» с помятым задом, не обнаружили там ровным счетом ничего интересного. Даже пальцев никаких не нашли. Вероятно, сидевшая за рулем дама не снимала перчаток. Только тонкий, едва уловимый запах дорогих французских духов витал в салоне.

Поисковая собака взяла след, пробежала несколько кварталов, нервно внюхиваясь в мокрую землю, остановилась у стеклянного кубика троллейбусной остановки, повертелась, понюхала и уселась на асфальт, грустно поскуливая. След оборвался.

Злосчастный зеленый «москвич», по данным ГАИ, уже три года числился в угоне. Номерные знаки, разумеется, оказались фальшивыми.

Глава 19

Лиза долго не засыпала, тревожно всхлипывала, прижимая к груди игрушечную обезьянку. Майор ФСБ терпеливо ждал на кухне, задумчиво курил в приоткрытое окошко. Наконец, тихонько прикрыв дверь детской, Лена вышла на кухню.

– Чаю хотите? – спросила она вполголоса.

– Не откажусь, – кивнул майор.

Она включила электрический чайник, села на кухонный диванчик и закурила.

– Ну, как ваша девочка? – сочувственно поинтересовался майор.

– Она ничего не поняла, но все равно, конечно, ужасно испугалась.

– Елена Николаевна, давайте начнем по порядочку, если не возражаете. Вам не трудно сейчас отвечать на мои вопросы? Все-таки такой шок…

– Со мной все нормально. Спрашивайте. – Лена слабо улыбнулась.

На вопросы она отвечала спокойно и точно. Она даже вспомнила, что дважды по дороге к магазину заметила зеленый грязный «москвич», но никакого значения этому не придала.

Майор записывал ее показания и думал о том, что случившееся может быть связано с работой ее мужа, полковника МВД Кротова С.С., который в данный момент находится в Англии.

– Вы будете звонить мужу в Лондон и сообщать о случившемся? – спросил майор.

– Нет, – твердо ответила Лена, – звонить, конечно, буду. Но расскажу только при встрече.

– Почему?

– По телефону о таких вещах нельзя рассказывать. Зачем его пугать, выдергивать из командировки? Что изменится от того, что он прилетит сюда раньше времени, будет нервничать, сходить с ума по дороге? Ведь все обошлось, мы живы, слава богу. Вы, наверное, думаете, это как-то связано с его работой?

– Вы угадали, – улыбнулся майор, – именно это сразу приходит в голову.

– Я не стану вам возражать, – задумчиво произнесла Лена и встала, чтобы налить чаю. – Вам как, покрепче?

– Да, пожалуйста.

– Так вот, возражать я не стану. Вполне возможно, кто-то действительно пытался таким образом отомстить моему мужу. Но почему-то до этого погибли еще два человека. Для моего мужа это люди совершенно посторонние. Для меня – не совсем, но тоже не очень близкие…

Лена рассказала майору о Синицыных, о Мите и Кате. Она излагала только известные ей факты, оставляя в стороне собственные догадки и домыслы.

Майор слушал молча и напряженно, пару раз черкнул что-то в своем блокноте, но протокольную запись не вел. Он стал писать только тогда, когда Лена перешла к истории со странной фальшивой докторшей. Вот тут он зафиксировал в протоколе все – от слова до слова.

– Вас только докторша заинтересовала во всей этой истории? – спросила Лена, закончив свой рассказ. – Я так и знала…

– Елена Николаевна, – вздохнул майор, – смерть супругов Синицыных – это как-то очень уж далеко. Не вижу связи.

– Но вы хотя бы проверьте. У вас ведь есть такая возможность.

– Не знаю, не знаю…

Майор закурил, Лена тоже вытянула сигарету из своей пачки.

– У меня есть к вам одна просьба, – тихо сказала она, – завтра утром я отправляю дочь вместе с соседкой, которая у нас за бабушку и за няню, в дом отдыха «Истра» на Истринском водохранилище. Вы не могли бы связаться с ними, с тамошней охраной, чтобы они…

– Да, я вас понял, – перебил майор, – я сделаю все необходимое. А у вас у самой какие планы на ближайшее время?

– Я должна поехать в Сибирь, сопровождать американского профессора в качестве переводчика-консультанта. – Она улыбнулась. – Деньги буду зарабатывать на хороший летний отдых. Очень хочется вывезти ребенка на море.

– И надолго вы уедете?

– На десять дней. Американец прилетит сегодня поздно вечером. А потом мы летим в Тюмень.

– Я дам вам номер, – сказал майор, – вы позванивайте иногда из Сибири. У нас могут появиться вопросы к вам. А связь односторонняя. Хорошо?

– Да, конечно. Только вы уж, в свою очередь, мужа моего из Лондона не выдергивайте раньше срока. Он впервые за границей. А весь его отдел сейчас на месте, вы можете обратиться к Сичкину Михаилу Ивановичу, впрочем, что я вас учу? Сами разберетесь. Только Сережу не трогайте, не пугайте, ладно? Ему осталась-то там всего одна неделя.

– Ладно, Елена Николаевна, – улыбнулся майор, – я обещаю, что с мужем вашим мы не станем связываться до его возвращения. Вы в общем-то правы, что отправляете ребенка в дом отдыха и сами уезжаете из Москвы. Хотя все это было запланировано раньше, не сегодня.

– Да, конечно.

– А получилось очень кстати.

Когда майор ушел, Лена позвонила Мишане Сичкину на службу.

– Его нет, – ответили ей, – а кто спрашивает?

– Это Полянская.

– Здравствуйте, Елена Николаевна. Загрипповал Сичкин, бюллетенит второй день.

Лена тут же перезвонила Мишане домой. Голос у него был совсем сиплый.

– Только не рассказывай мне, что к тебе приходил фальшивый электрик или сантехник, что ты обнаружила «хвост», как Штирлиц, и что жена того гитариста тоже повесилась, – попросил он жалобно.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась Лена в ответ.

– Отвратительно. Сбиваю температуру всякими «упсами».

– Смотри, желудок испортишь. Скажи Ксюше, чтобы она тебя водкой растирала.

– Водку я лучше внутрь приму, – пробурчал Мишаня.

– Да уж, с аспиринами и панадолами это отлично сочетается. То же мне, алкоголик.

– Ладно, миссис доктор, про грипп и водку мы потом поговорим. Что у тебя случилось, выкладывай.

– Коляска у нас взорвалась сегодня. В пакет с Лизиными ботинками подложили взрывное устройство, пятьдесят грамм тротила. К тебе фээсбэшники придут, они думают, это связано с Сережиной работой.

– Лен, я не понял, ты серьезно? – От волнения у Мишани совсем сел голос. – В Лизину коляску подложили взрывчатку? А где были вы с Лизой?

– Метрах в пятнадцати. Мы не дошли. Она взорвалась на несколько минут раньше. Мы просто упали на землю. Нет, ты не волнуйся, с нами все в порядке, только промокли насквозь.

– Надо звонить Сереге…

– Ни в коем случае! Не вздумай ему говорить, пока не вернется. Ты же его знаешь, он с ума сойдет. Ты уж как-нибудь сам с этими фээсбэшниками пообщайся. А что касается жены гитариста, то она действительно погибла.

– О господи! Когда?

– Позапрошлой ночью. Около половины третьего. Вколола себе смертельную дозу морфия. Потом уронила горящий окурок на одеяло. А за полчаса до этого я говорила с ней по телефону. Мы не договорили. К ней пришла какая-то женщина. Но Катя успела рассказать мне много интересного. Например, о некой докторше, которая лечит ее, гениальной врачихе, такой известной и популярной, что даже имени нельзя называть – как только люди слышат ее имя, сразу просят телефон, рвутся на прием. Не исключено, Мишаня, что именно докторша и навещала Катю той ночью. Трубка лежала рядом с аппаратом, когда она пошла открывать дверь. Я издалека услышала, как Катя назвала женское имя. То ли Инна, то ли Галина.

– Регина… – неожиданно для себя произнес Сичкин.

– Возможно, Регина, – согласилась Лена, – было плохо слышно. А что, тебе просто так пришло в голову это имя? Или есть кто-то конкретный на примете?

– Не знаю… Пока не знаю. Надо скорее выздоравливать и выходить на работу.

– Неужели тебе стало интересно? Мишаня, что с тобой? Скажи мне, что я фантазирую, что Катя – наркоманка и ничего удивительного в ее случайной смерти нет. Никакого криминала не просматривается. Еще скажи мне, что взрывчатку в коляску подложили мальчишки-хулиганы – для смеха. Или какой-нибудь случайный псих пошутил.

– Лен, прекрати издеваться. Когда ты летишь в Сибирь?

– Послезавтра.

– Хорошо, что вас с Лизой какое-то время не будет в Москве.

– Да, майор Иевлев из ФСБ тоже так считает.

* * *

Охранник едва узнал в задрипанной полунищей тетке Регину Валентиновну.

– Гена, – сказала она, вылезая из салатового «опеля», – заплати вот этому полтинник.

– Зелеными? – спросил Гена шепотом.

– Какие у тебя есть, такими и заплати. – Она быстро прошмыгнула в ворота офиса.

– Эй! А деньги? – закричал ей вслед водитель.

– Не ори, – успокоил его охранник и вытащил из кармана пятнистых штанов три скомканные десятитысячные купюры, – хватит с тебя и тридцатки. Уматывай отсюда, мужик, по-хорошему.

Водитель открыл было рот, чтобы поспорить, но, вглядевшись в свирепую низколобую физиономию вооруженного охранника, раздумал, выхватил деньги и быстренько укатил от глухих железных ворот. В вестибюле Регина налетела на горничную.

– Женщина! Вы куда? Вы как сюда попали? – Горничная преградила ей путь.

– Молодец, Галочка, – потрепала ее по щеке Регина, – проявляй бдительность и впредь. Только, пожалуйста, никогда ни к кому не обращайся «женщина». Это невежливо.

Сорвав с головы черную вязаную шапочку, Регина тряхнула своими холеными волосами цвета спелой пшеницы и спокойным шагом проследовала к себе в кабинет.

– Регина Валентиновна, простите, я вас не узнала, – испуганно шелестела губами горничная ей вслед.

Запершись в кабинете, Регина скинула с себя жалкие одноразовые тряпки, под которыми было тонкое французское белье. Его она сняла уже в маленькой кабинетной душевой, осторожно и бережно. Стоя под горячим душем, она смывала с себя все запахи и звуки этого грязного, хамского города.

Ей вдруг вспомнилось, как лет пятнадцать назад один из ее пациентов, крупный чиновник из аппарата ЦК КПСС, жаловался, что постоянно ему снится один и тот же кошмарный сон: будто он едет в метро в час «пик», потом стоит в нескончаемой очереди в гастроном за докторской колбасой, потом несет кусок этой бумажной серо-розовой колбасы в нитяной сумке-авоське. А под ногами хлюпает безнадежная гнилая слякоть, и войлочные боты, которые называют «прощай, молодость», промокли насквозь.

Конечно, за пятнадцать лет Москва стала совсем другой. Нет очередей, колбасы навалом, но все равно ощущение хамства и грязи осталось. Магазинное изобилие и мчащиеся шикарные иномарки только подчеркнули и обострили его…

Выключив воду, Регина стянула с головы непромокаемую шапочку, закуталась в пушистую махровую простыню. «Что теперь? – думала она. – Попробовать вариант с ядом? Но сейчас это вдвойне опасно. А может, переждать? Может, пока вообще ничего не стоит предпринимать?»

И тут послышался осторожный стук в дверь.

– В чем дело? – спросила она недовольно.

– Регина Валентиновна, – раздался за дверью испуганный голос секретарши Инны, – Вениамину Борисовичу нехорошо. К нему пришел какой-то журналист, вам лучше зайти в зал прослушивания.

– Сейчас иду! – Регина выхватила из шкафа первое, что попалось под руку, надела на голое тело клетчатую шотландскую юбку и толстый белый свитер ручной вязки. Сунув голые ноги в мягкие замшевые туфли без каблуков, она мельком взглянула в зеркало, провела щеткой по волосам и быстро вышла из кабинета.

Веня был бледен как смерть. Руки его тряслись. Он стоял в узком проходе между стульями с открытым ртом и не мог произнести ни слова.