Текст книги "Качели (сборник)"

Знак судьбы

Много лет назад Петр Иванович ездил во Псков, в командировку. В то время он работал снабженцем и часто ездил в командировки. Когда он возвращался домой, московский поезд задержался и Петру Ивановичу пришлось провести на вокзале несколько томительных часов.

Вокзал, особенно в провинции, место скучное, грязное и опасное. Петр Иванович поставил свой командировочный портфель на колени, застелил газеткой, когда перекусывал бутербродами. Прямо напротив него сидела белая, рыхлая, как недопеченная булка, дебильная девочка с бутылкой кефира. В то время жидкие молочные продукты продавались в стеклянных бутылках с крышками из толстой фольги. Девочка пыталась содрать крышку зубами, содрала наполовину и сразу стала пить. Кефир тек по ее подбородку. Это выглядело так неприятно, что Петр Иванович даже не сумел доесть свой бутерброд с докторской колбасой, хотя был голоден. Уйти, пересесть он не мог. Свободных мест в зале ожидания не было. Он затосковал, и тоска отразилась на его лице. Наверное, именно поэтому к нему и подошла толстая молодая цыганка. Тоскующий человек теряет бдительность, его легче обмануть.

– Мой красавчик, есть у тебя десять рублей? – деловито спросила цыганка. Во рту у нее сверкало золото.

– Нет, – ответил Петр Иванович.

– А пять?

– Тоже нет.

– Ну, дай, сколько можешь. Я тебе одну важную вещь скажу, – настаивала цыганка, – не бойся. Дай хотя бы рубль, узнаешь всю правду про свою судьбу.

Рубль – это было совсем немного. Петр Иванович вздохнул, достал мятую желтую купюру из кармана и протянул цыганке. Она тут же схватила его руку, дунула. Рубль исчез. Ладонь стала пустой и голой. Цыганка впилась в нее глазами и заговорила быстро и неразборчиво. Петр Иванович понял только одно. Он не всегда будет таким, как сейчас, скромным и незаметным. Придет время, и он прославится, станет знаменитым. На линии жизни у него есть особенный знак, вроде печати. Она показала штучку на его ладони, похожую на типографскую звездочку.

Но тут объявили отправление поезда, и Петр Иванович поспешно отмахнулся от цыганки.

В купе он спокойно доел свой бутерброд, залез на верхнюю полку, была уже полночь, и следовало поскорей заснуть. Но он не мог. Мысли, голые и бесшумные, как рыбы, плыли в голове. Слово «печать», произнесенное цыганкой, подействовало на него странным образом.

Петр Иванович никогда в жизни не делал ничего, что может хотя бы теоретически прославить человека. Мама ему говорила: сиди тихо и не высовывайся. Да, собственно, и высунуться ему было не с чем и некуда. Внешность он имел самую обыкновенную. Рост ниже среднего, узкие плечи, маленькая голова с плоскими волосами цвета мешковины и лицо без всяких особенностей, не красивое, не уродливое. Так себе лицо. Его даже близкие знакомые не всегда узнавали при случайных встречах. В школе учился средне, потом поступил в мясо-молочный институт. Там было несколько приключений, связанных со шпаргалками, поездками в колхоз на картошку и с одной странной девушкой по имени Регина. У них случились отношения. Все удивлялись, поскольку Регина была настоящая красавица, высокая брюнетка с голубыми глазами. Отношения продлились месяца три, не больше. Он даже не удивился и не обиделся, когда она не пришла на свидание, а потом попросила больше не звонить.

Почему-то предсказание цыганки заставило его вспомнить эту Регину, ее длинную нежную шею, прохладные губы, и как она закрывала глаза, щекотно подрагивая густыми ресницами.

В купе было душно, пахло чужой обувью и нездоровым дыханием. С нижней полки слышался влажный равномерный храп. Петр Иванович не заметил, как заснул.

Ему приснилось, что он идет по незнакомому городу, по узкому пустому переулку. Над головой отсутствовало небо, под ногами вместо асфальта зияла пустота. Когда он поднимал лицо, не видел вообще ничего, словно был слеп. Более того, он не видел самого себя, собственных идущих ног, собственных рук, протянутых во мглу. То есть, сам он никак не был обозначен в пространстве и являлся всего лишь частью страшной мглы, пустотой в пустоте.

Он шел вдоль коричневых стен, черных окон, дверных проемов, бездонных провалов в подворотни. Он догадался, что переулок всего лишь декорация, тонкий фанерный муляж, за которым ничего нет. Петр Иванович решился свернуть в какую-то арку, оттуда слышались сухие тихие звуки. Там он увидел высокого человека в ватнике и коротких широких штанах. Человек подметал пустоту огромной дворницкой метлой. Петр Иванович окликнул его и спросил, мягко кашлянув:

– Скажите, пожалуйста, где здесь какой-нибудь выход?

Дворник повернулся. Вместо лица у него был экран телевизора. Там, внутри, переливалась яркая, ослепительная жизнь. Играли оркестры, пенилось шампанское, смеялись и щебетали десятки маленьких разноцветных регин. Петр Иванович легко оттолкнулся невидимыми ногами от черной пустоты, взлетел и больно стукнулся лбом. От боли он проснулся. Оказалось, что, ворочаясь во сне на тесной полке, он ударился головой о стенку.

Поезд стоял. Уютно, по-ночному, перекликались гулкие голоса диспетчеров. Пластиковая шторка на окне задралась. На станции ярко светили фонари. Петр Иванович свесился с полки, выглянул в окно, увидел на мокрой платформе, в световом круге, мужика с мятым сонным лицом и большими закопченными ушами. Из сапога торчал желтый флажок.

Поезд тронулся. Опять стало темно.

«Какая такая печать? Анекдот, в самом деле», – подумал Петр Иванович.

Он представил, как вернется домой, его встретит жена, такая же тихая и незаметная, как он, они сядут пить чай, и он расскажет ей о цыганке и о диком предсказании. Он даже, пожалуй, покажет жене маленькую звездочку на ладони.

– Я стану знаменитым. Анекдот. Смешно, в самом деле. Ха-ха! – пробурчал он во влажную вагонную подушку.

Перед глазами отчетливо встало круглое грубое лицо цыганки, блеснуло золото во рту. Анекдот был не слишком смешной, но странный, как бы с двойным дном, и там, на глубоком дне анекдота, Петр Иванович обнаружил мятый лоскут собственной студенческой юности, случайное полудохлое воспоминание. То ли мастерская какого-то скульптора на Кировской, то ли подвальная выставка запрещенных художников на Сретенке. В общем, свечка горит, блюдечко с окурками на полу, дым, много красивых томных дам. Он сам среди них, с Региной.

Вернувшись домой, он не стал рассказывать жене анекдот про цыганку и ее предсказание. Ему показалось, что если он расскажет об этом вслух за чаем на своей серо-желтой бедной кухне, то звездочка на его ладони отсохнет и отвалится, как корка зажившей царапины.

Он стал жить дальше. Ходил на свою фабрику, в отдел снабжения, ездил в командировки в скучные провинциальные города. Волосы его редели и седели, дочка подрастала, страдала из-за подростковых прыщиков. Полнела и старела жена. Жить становилось все трудней, денег не хватало, зарплату выплачивали неаккуратно, наконец, фабрику закрыли. Жена работала участковым терапевтом в районной поликлинике и тоже получала все меньше. А цены росли, из магазинов исчезали продукты.

Сон, приснившийся Петру Ивановичу когда-то на верхней полке пассажирского поезда Псков – Москва, повторялся периодически, в разных вариантах. Собственно, ничего другого ему не снилось.

Иногда вместо узкого переулка была площадь, а вместо дворника с метлой гигантское многолапое чудище, то ли паук, то ли кальмар. У чудища приходилось спрашивать, где выход, оно медленно поворачивало голову, демонстрируя телеэкран вместо морды. А то дело происходило в лесу, среди неживых застывших деревьев с бумажными листьями, и там присутствовал медведь с женскими ногами в сетчатых чулках, в туфельках на шпильках. Неизменными оставались только внешняя мгла и светящийся живой экран, в который надо было непременно нырнуть, чтобы стать видимым, обозначиться в пространстве.

Сослуживица жены, врач-уролог, предложила Петру Ивановичу торговать новейшими растительными препаратами под названием «Чудо жизни» для похудания, поднятия мужской потенции и интеллектуальных способностей. Он стал путешествовать с чемоданчиком по разным адресам, предлагать яркие рекламные буклеты и образцы волшебных желатиновых капсул, набитых буро-зеленой сухой травой.

Однажды ему пришлось посетить странную контору. Он долго плутал по дворам и переулкам в незнакомом районе, наконец, отыскал железную дверь полуподвального помещения с вывеской: «АО ИПЧИ». На звонок открыл огромный мрачный детина в пятнистом военном камуфляже. Петр Иванович робко представился. Детина заставил показать паспорт, раскрыть чемоданчик и только потом пропустил, не сказав ни слова.

Внутри был коридор, устланный дорогим светлым ковром, и множество дверей, которые без конца хлопали, выпуская и впуская возбужденно-деловитых, хорошо одетых людей. Петра Ивановича никто не замечал, несколько раз толкнули, он совсем растерялся, но тут из ближайшей двери появилась дама в строгом васильковом костюме, похожая на райкомовского работника, оглядела его с ног до головы и спросила:

– Вы чудо жизни?

– Да, – радостно кивнул Петр Иванович, – я чудо!

Дама повлекла его за собой по коридору, к последней, тупиковой двери. Прежде чем эта дверь распахнулась, оттуда прогремел нервный мужской голос:

– Нужна совсем другая фишка! Бренд должен быть абсолютно убойным!

– Ну вот и давай, предлагай варианты, ты же сам не знаешь, чего хочешь, – ответил другой мужской голос, спокойный и насмешливый.

– Я хочу, чтобы оно всем вставляло! – кричал нервный.

Петр Иванович вошел, огляделся. Посередине просторной комнаты стоял огромный стол, обитый зеленым сукном, похожий на бильярдный, но без луз. Он был завален бумагами. По стенам высились полки, забитые видеокассетами и какими-то папками. Беспорядок был ужасный. На полу стоял работающий компьютер, в мониторе плавали кривые разноцветные окошки. За столом сидел и курил мужчина. Из-за дыма Петр Иванович не сразу разглядел его. Второй мужчина прыгал вокруг стола. Он был молодой, худой, маленький. Длинные пряди обрамляли его небритое лицо, как круглые скобки. Он был в свитере и мятых летних брюках, хотя на дворе стояла ранняя весна, ледяная и мокрая.

– Чтобы вставляло, должно быть очень круто, – продолжил диалог тот, что сидел за столом в дыму.

– Вот, Дмитрий Петрович, я вам привела распространителя «Чуда», как вы просили, – сообщила васильковая дама, вклинившись в короткую паузу.

Дым развеялся, Петр Иванович разглядел человека за столом. Лицо было полное, гладкое, важное и смутно знакомое.

– Ну, давайте, показывайте, что там у вас, – подскочил к Петру Ивановичу молодой, в летних брюках, – только быстро, быстро, что вы там возитесь?

Петр Иванович привык к разному обращению клиентов, вежливому, невежливому и даже хамскому.

– Новейшие препараты, по американской рецептуре, на исключительно натуральной основе, – начал он, вытащив яркий рекламный проспект.

– Слушайте! – перебил его полный. – Где вы учились?

– Я? А что? – растерялся Петр Иванович. Таких вопросов ему еще не задавали. Впрочем, скоро все разъяснилось. Они с Дмитрием Петровичем узнали друг друга почти одновременно. Оказывается, они были сокурсниками, вместе закончили мясо-молочный институт.

– Ну, скажи мне честно, Петька, помогают твои американские травки? – интимным шепотом спросил Дмитрий Петрович после короткого всплеска ностальгических эмоций, – я тут, понимаешь, бизнесом занимаюсь, сплошные нервы, и оно, конечно, сказывается на здоровье. Вот, мне посоветовали это «Чудо жизни». Кстати, ты помнишь Регину? Помнишь, конечно! Она теперь моя жена. У нас двое детей, мальчик и девочка.

– Наверное, уже совсем большие? – с прерывистым пунктирным вздохом спросил Петр Иванович. Он так сильно разволновался, что даже вспотел. Ему захотелось честно объяснить своему бывшему сокурснику, что травки эти еще никому не помогли, все это ерунда, но тут вдруг молодой человек в летних брюках произнес громко и медленно:

– Вот она, фишка! Вот он, крутой бренд! – его указательный палец с длинным грязным ногтем был направлен прямо в лицо Петру Ивановичу. – Этот всем вставит! – добавил он, возбужденно повышая голос.

Петр Иванович растерянно замер. Теперь все присутствующие, включая васильковую даму, внимательно и молча его разглядывали.

– А что, Дмитрий Петрович, в определенном смысле Гоша прав. Это именно то лицо, которое нам нужно.

Ошеломленного Петра Ивановича усадили за стол, принесли кофе и стали объяснять про фишку и бренд.

Дело было в том, что его бывший сокурсник создал акционерное общество, и, чтобы широкие слои населения активно покупали акции, нужна реклама по телевидению. Обычные приемы с фотомоделями, актерами и актрисами, красавцами и красавицами, не подходят. Реклама должна убеждать, что акции сделают богатым и счастливым самого обычного человека, ничем не примечательного. А более обычного и менее примечательного человека, чем Петр Иванович, никто из присутствующих еще не встречал.

– Денег получишь! – гудел Дмитрий Петрович, бывший сокурсник. – Прославишься на всю Россию! И делать ничего не надо. Просто скажешь перед камерой несколько слов, искренне, от души, в самой обычной обстановке.

– Легко, старик, – вторил ему длинноволосый Гоша, – ты это сделаешь, я знаю. Представь, что ты совсем дошел до ручки. Плохо тебе, работы нет, денег нет. Тоска смертная. И вот на последние копейки ты купил несколько бумажек. Ну, просто так, от тоски.

– На последние я лучше крупы куплю, – тихо возразил Петр Иванович и втянул голову в плечи.

– Отлично! – Гоша подпрыгнул и хлопнул в ладоши. – Вот у нас уже внутренний конфликт, пошла драматургия!

Драматургия действительно пошла, побежала, помчалась. Петр Иванович бросил свои желатиновые капсулы, стал ездить на съемки. Первый клип снимался в декорациях старой советской кухни, с клеенчатыми обоями и маленьким пластиковым столом.

Петр Иванович в клипе стал зваться Иваном Петровичем и вначале вид имел самый жалкий. По сюжету жена от него ушла, с работы уволили, оставалось только пить, но не на что было, к тому же он страдал язвой. Глядя на красивые гербовые акции, разложенные на облезлом пластике, он грустно рассуждал с самим собой, что на последние деньги было бы разумней купить крупы и сахару. Но тут звонил телефон, и приятный женский голос приглашал его в банк, получить с купленных акций положенные проценты.

Далее в каждом следующем трехминутном сюжете благосостояние Ивана Петровича неуклонно возрастало. Он уже не думал о крупе. Ее было вдоволь. Он приобрел хороший костюм, потом новую кухню, потом отправился в ресторан и познакомился там с интересной женщиной. Женщина эта должна была стать его женой, далее предполагалось, что они увеличат жилплощадь и отправятся отдыхать за границу.

За первый клип Петр Иванович получил сумму, которую еще ни разу в жизни не держал в руках. Когда клип дали в эфир, вся семья сидела у телевизора. Стол был накрыт. Петр Иванович так волновался, что не мог есть. Он сидел, до боли стиснув ладони, словно боялся, что особая печать исчезнет с линии жизни. Он даже чувствовал легкую щекотку, как будто звездочка ожила и зашевелила лапками.

Одной из первых покупок на деньги, полученные за клип, был видеомагнитофон. Глубокой ночью, когда дочь и жена спали, Петр Иванович вставал и прокручивал записи рекламных клипов по несколько раз. Так в раннем детстве он вставал ночью, залезал на табуретку, открывал буфет, чтобы потихоньку съесть шоколадную конфету. В детстве от шоколада у него был диатез, и съедать разрешалось понемногу.

Вскоре Петра Ивановича стали узнавать на улицах. На него глазели, ему улыбались, с ним здоровались незнакомые люди и называли Ванюшей или Петровичем. Вышел второй клип, потом третий.

Из подвального помещения с железной дверью «АО ИПЧИ» переехало в маленький симпатичный особняк неподалеку от Патриарших. Был потрясающий банкет в честь новоселья. Петра Ивановича, конечно, тоже пригласили вместе с супругой, и пожилая пара скромно млела от обилия деликатесов и знаменитостей.

Петр Иванович увидел Регину. Она царственно подплыла к нему в открытом серебряном платье, все такая же тонкая, синеглазая и надменная, словно не прошло тьмы лет и не существует старости. Она улыбнулась, знакомясь с его супругой. Она сказала им обоим несколько ласковых слов и уплыла.

На банкете случилось еще одно знаменательное событие. К Петру Ивановичу подскочила стриженая энергичная девушка, пожала руку и пригласила на телевидение, принять участие в ток-шоу.

В тот день Петр Иванович долго и тщательно брился, чистил ботинки и вылил на себя полбутылки французского мужского одеколона. Когда он приехал, его не оставили в фойе ждать начала съемки вместе с обычной публикой. Энергичная девушка провела его в комнату отдыха, познакомила с ведущей, весьма знаменитой и красивой женщиной. Они даже вместе выпили кофе и поговорили о погоде.

Посередине студии стояли кресла. В них сидели герои, два мужчины и две женщины. Вокруг, на стульях, сидела разнообразная публика. По студии ходила красивая ведущая с микрофоном. Петра Ивановича посадили среди публики, но в первый ряд. Перед самым началом съемки вышел толстый маленький человек, лысый, но с кудрявыми рыжими бачками, и тонким пронзительным голосом стал объяснять публике, что не следует стесняться и подавлять свои эмоции. Затем включили камеры. Двое мужчин в креслах возбужденно заговорили о том, что мужчины лучше женщин. Женщины принялись возражать. Все четверо нервничали и кричали друг на друга. Ведущая просила успокоиться, не переходить на личности и выбирать выражения.

Было нестерпимо жарко. Петра Ивановича предупредили заранее, что ему придется высказать свое мнение. Пока говорили другие, он мучительно думал, но так и не придумал никакого мнения. Когда ведущая подошла к нему с микрофоном, он сказал, что главное, чтобы человек был хороший, а остальное неважно. С ним все согласились и захлопали.

Через несколько дней Петра Ивановича пригласили на другое ток-шоу. Там пожилая грустная дама жаловалась на своего мужа, который ушел от нее к другой даме, молодой и веселой. Потом вышел этот самый муж и стал объяснять, почему он так поступил. Явилась молодая веселая дама и подтвердила, что он не хотел никого обидеть. Петру Ивановичу следовало высказать мнение, и он сказал, что в жизни все бывает. Опять ему аплодировали.

Когда он собирался на четвертое или пятое ток-шоу, оказалось, что у его выходного пиджака заметно лоснится воротник, а на синем пуловере, который можно надеть вместо пиджака, большое масляное пятно. Следовало пополнить гардероб, но денег, полученных за первые три клипа про Ивана Петровича, почти не осталось. Он позвонил молодому человеку Гоше с лицом в скобках, тому самому Гоше, который руководил съемками рекламных клипов, узнать, когда начнутся дальнейшие съемки и нельзя ли получить небольшой аванс. Но телефон не отвечал.

Всю следующую неделю Петр Иванович нервничал. Он пытался связаться со своим бывшим сокурсником Дмитрием Петровичем, с васильковой дамой, похожей на райкомовского работника, но все тщетно. Жена его обратила внимание, что клипы про Ивана Петровича совсем перестали показывать.

Петр Иванович отправился в район Патриарших, к особняку, в котором совсем недавно проводился шикарный банкет и плавала среди шампанского, икры и знаменитостей нестареющая Регина в серебряном платье.

Была осень. Под ногами шуршали сухие яркие листья. Петр Иванович подошел к воротам особняка и увидел ремонтные леса, зеленую сетку, горы песка во дворе. Солнце ударило в окно соседнего дома, вспыхнуло густое зарево, ослепительное, нереальное. Петр Иванович постоял, повздыхал и отправился домой.

Клип с рестораном и интересной дамой оказался последним. Широкие слои населения скупили чрезвычайно много акций, «АО ИПЧИ» испарилось вместе с деньгами. Дальше был скандал, уголовное дело, митинги обманутых вкладчиков. Жена боялась, чтобы Петр Иванович выходил на улицу и тем более участвовал в ток-шоу. Но все обошлось. Обида широких слоев населения на «АО ИПЧИ» никоим образом не коснулась лично Петра Ивановича. Его разыскали представители одной небольшой, но шумной политической организации. Эта организация боролась за справедливость. Петра Ивановича попросили выступить на митинге и осудить не только «АО ИПЧИ», но и власть, которая позволяет всяким мерзавцам грабить простой народ. Речь ему написали заранее. Он выступил. Ему аплодировали.

Вскоре он стал членом этой организации, получил красный членский билет и должность заместителя исполнительного секретаря по пропаганде и разоблачениям.

Должность, в общем, небольшая, но кое-какие деньги иногда платят. Петр Иванович продолжает посещать ток-шоу, выступать на митингах, заседать в комиссиях и участвовать в разных мероприятиях. Он говорит много и вдохновенно, он высказывает свое мнение о государственном устройстве и гомосексуализме, о супружеской верности и клонировании, о конфликте поколений, о приватизации, проституции, сублимации. Иногда его просят высказать нечто особенное, скандально-разоблачительное, и за это платят потихоньку, «черным наликом». Он разоблачает, критикует, негодует, советует, поддерживает и одобряет. Он красит волосы и брови в сочный каштановый цвет. Он четко обозначен в пространстве.

Когда кончается мероприятие, он едет домой на метро. Машины у него нет. В вагоне он раскрывает газету или журнал, читает рецензии на ток-шоу и полосы светской хроники, разглядывает фотографии, и, если где-нибудь, например, в перечне присутствующих на мероприятии, мелькает его имя, он заметно краснеет.

Ехать ему далеко. Живет он на окраине, то ли в Солнцево, то ли в Бибирево. От метро надо еще ехать на автобусе четыре остановки. Если не холодно и нет дождя, он идет пешком.

Сначала он проходит вдоль сверкающих круглосуточных торговых рядов, где пахнет свежими цветами и пригорелым куриным жиром. Грохочет музыка, зычным матом перекликаются кавказцы, и цветочницы кричат: «Ро-озы, ро-озы, розы, розы!», словно сзывают к кормушке одноименных домашних животных. Иногда он заходит в продовольственную палатку, покупает хлеб, сардельки, молоко. Потом надо пересечь площадь. Там ужасное движение, и вечно сломан светофор. Он ступает на мостовую так, словно сквозь ботинок пробует пальцами ледяную воду, и потом неуклюже бежит, тревожно озираясь по сторонам, вздрагивая от резких сигналов, щурясь на наглый свет фар. Всякий раз, оказавшись на тротуаре, он сквозь хриплую одышку торжественно произносит одно и то же слово: «Адреналин!» и уже бодрей семенит дальше, через длинный жидкий сквер, от квартала к кварталу, вдоль ровных рядов сизых, расчерченных на клетки панельных коробок, мимо темного здания школы, где когда-то училась его дочь. Она теперь живет в США, в городе Бостон, все не может найти работу, получить грин-карт и выйти замуж. Каждый раз, проходя мимо школы, Петр Иванович сам не замечает, что вздыхает, грустно, прерывисто, пунктирно. Дальше у него на пути здание районной поликлиники, похожее на обувную коробку. Там до сих пор работает его жена.

Как бы поздно он ни возвращался, на верхнем этаже, в последней перед пустырем, в самой окраинной панельке, в правом верхнем углу светится окошко. Ему приходится подниматься пешком. Лифт часто ломается, все кнопки выжжены.

Петр Иванович медленно поднимается, от пролета к пролету дышит все тяжелей. В маленькой двухкомнатной квартирке с совмещенным санузлом ждет его жена, участковый терапевт. На среднем пальце правой руки у нее большая, твердая мозоль. Всю жизнь она писала: выписывала рецепты и заполняла карточки больных своим непонятным медицинским почерком.

Она целует его, он целует ее. Она кормит его первым и вторым, обычно это куриный суп с вермишелью и обжаренный на сковородке кусок курицы из супа с картофельным пюре. Он обязательно съедает все, даже если сыт. Потом они пьют чай, он рассказывает ей, как прошло очередное мероприятие, что сказал этот, как посмотрел тот. Она в ответ делится с ним подробностями своего рабочего дня, говорит о хронических старушках, о наглых симулянтах-алкашах, о молодых наркоманах, нудных, но иногда опасных, и что сказала медсестра, и как посмотрела заведующая.

Засыпают они, обнявшись, на полуторной скрипучей тахте. Петру Ивановичу больше не снится черная страшная пустота. Ему снится собственное лицо в телевизоре. Он знаменит и совершенно счастлив.

Октябрь 2002

События, описанные в этих двух очерках, почти реальны. Имена всех персонажей изменены до неузнаваемости.

Автор благодарит сотрудников Московского регионального управления по борьбе с организованной преступностью за предоставленные материалы.