Текст книги "Качели (сборник)"

Теория вероятности[1]1
  Написано на документальной основе.


[Закрыть]

Сидел Вадик Султанов совсем недолго, всего два года. Статья была хорошая, не позорная – мошенничество. Так что, можно считать, повезло. Поздней осенью 1990 года, с легкой душой, легкой пружинистой походкой вышел Вадик за ворота ИТУ. Жизнь только начиналась, и впереди грезилось много всего хорошего, приятного. Никаких следов на крепком молодом теле двухлетняя отсидка не оставила. Вадик, умный человек, наколок делать не стал. Во-первых, больно, во-вторых, уже не модно, в-третьих, мало ли с кем придется в бане париться, на пляже загорать, с какими девушками предстоит близко познакомиться?

Оказавшись в купе скорого поезда «Новосибирск – Москва», Вадик критически оглядел сначала самого себя в зеркале на двери, потом соседей. Собой остался доволен. Лицо открытое, глаза ясные, взгляд веселый. Что касается соседей, их вид обрадовал его значительно меньше. Две пожилые тетки, толстые, скучные, поедали жареную курицу, помада и жир размазались по их ртам, и рты эти болтали без умолку о всякой бабьей ерунде. Еще была широкая мужская спина, обтянутая тельником, на верхней полке. В общем, ничего интересного.

Ему казалось, что стоит сесть в этот московский поезд, о котором он мечтал весь последний год перед освобождением, и тут же злодейка-судьба преподнесет ему заслуженный подарок в виде одинокой длинноногой блондинки-попутчицы не старше двадцати. Он ясно представлял себе, как знакомится с девушкой, как они улыбаются друг другу и идут по узким коридорам в вагон-ресторан. Там белые скатерти, шампанское в высоких бокалах.

Два года он мечтал выпить шампанского. Чем ближе был срок его освобождения, тем отчетливей ощущал он легкую терпкую сладость во рту, быстрое щекотное покалывание пузырьков. Весь последний месяц у него ночами чесалось нёбо и чудился нежный звон хрусталя. Но выпить шампанского ему хотелось не в одиночестве, не из горлышка или банального стакана. Это можно было запросто организовать уже на вокзале, в Новосибирске. Нет, Вадик мечтал выпить именно в вагоне-ресторане, чтобы плыл пейзаж за окном, стучали колеса, чтобы напротив сидела красавица и стол был накрыт белой скатертью. И чтобы непременно бутылку принесли в серебряном ведерке, у официанта под горлом чернела бабочка, а от крахмальных салфеток, свернутых конусом, пахло утюгом и свежестью.

Этот первый, выстраданный, сладкий глоток обозначил бы начало новой жизни, в которой все будет красиво, ароматно, чисто и так вкусно, как никому никогда на свете не бывало.

Сколько Вадик помнил себя, он постоянно думал о еде и о разных напитках. Есть люди, наделенные уникальным слухом. Они могут напеть без единой фальшивой ноты любую мелодию и даже какую-нибудь симфонию, услышав ее всего один раз. Музыканты называют такой слух крысиным. А некоторые счастливцы наделены от природы поразительным чувством цвета. В языке австралийских аборигенов существует около двадцати определений зеленого. Канадские эскимосы, российские чукчи, финские саами умеют разглядеть и назвать на своих языках более двадцати оттенков белого. Для художников-импрессионистов прозрачный воздух состоял из бесконечной цветовой гаммы.

Бывший заключенный Вадик Султанов тоже обладал уникальным даром. Для него еда представляла собой целый мир, и в этом мире он поразительно тонко чувствовал не только вкусовые оттенки и запахи, но цвета и звуки. Шипение масла на сковородке, бульканье супа в кастрюльке, шепот пузырьков минеральной воды или шампанского, все звуки, которыми обычно сопровождается процесс приготовления и поедания пищи, складывались для Вадика в неземную музыку. На кухне, даже в зоне, даже в детском доме, где он вырос, Вадик чувствовал себя как меломан в концертном зале.

Из кухонь в детском доме и в интернате пахло пригорелой кашей и пресным гороховым супом. Кухонный запах на зоне причудливо переплетался с той особенной тюремной вонью, которая для чуткого носа невыносима. И все-таки Вадик умел унюхать сквозь испарения хлорки, карболки, грубого мыла, нездоровых нечистых тел простой, добрый дух хлеба, теплый пресный запах пшенки, рыхлый, влажный запах риса, аромат вареной капусты, для обывателя не самый приятный, но для Вадика вполне живой и содержательный.

На казенных кухнях в пищу не добавляли специй. Только соль. Первозданные запахи крупы, овощей, мяса, рыбы имели свою особую, диковинную прелесть. До того как он сел в тюрьму, ему доводилось бывать в ресторанах, в том числе и дорогих. Конечно, готовить там умели. Но, нюхая, разглядывая и пробуя разные блюда, Вадик всякий раз думал о том, что он мог бы приготовить ту же осетрину по-монастырски или котлету по-киевски значительно лучше. Допустим, в соус к осетрине муки надо добавлять совсем капельку и сначала прокалить на сухой сковороде, до золотистого цвета, а потом остудить, подержать в холодильнике. С майонезом следует обращаться осторожней. Майонез сильная вещь, может испортить любое блюдо, особенно если замешан не на натуральном яичке, а на порошке, и если уксусу много. А что касается киевских котлеток, тут весь секрет в панировке. Она обязана быть тонкой, почти прозрачной, такой, чтобы в сыром виде розовое куриное филе светилось сквозь нее, как солнышко сквозь перистое закатное облако, и, само собой, лучше брать не банальные толченые сухари, а манную крупу.

Эти и многие другие подробности Вадик даже не знал, он их просто чувствовал всей силой своего молодого организма. Откуда взялось в нем это чутье – непонятно. Родословной своей он не ведал, поскольку был сиротой, но догадывался, что в туманной череде его предков присутствовал какой-нибудь чудо-повар, гений кулинарной алхимии.

Между тем тетки, соседки по купе, все ели свою курицу. Какая это была курица, и как они ее пожирали! Наблюдать это было настоящим мучением для Вадика. Жирная грубая кожа местами пригорела до черноты. Запах липкий, затхлый. Даже такие нежные части, как грудка и крылышки, выглядели серыми и жесткими. У Вадика щемило сердце. Он уважал курятину, а это было настоящее издевательство над благородным продуктом. Настроение у него заметно испортилось.

Мужик на верхней полке явно не спал, полосатая спина ворочалась, полка скрипела. Однако лицом к попутчикам он еще ни разу не повернулся. Наверное, ему тоже неохота было наблюдать, как тетки жрут курицу.

Вадик приметил пятнистую камуфляжную куртку на вешалке, высокие спецназовские ботинки сорок пятого размера внизу, под столиком. Куртка была старая, воротник из темно-зеленого искусственного меха совсем свалялся и напоминал вареный шпинат.

– Молодые люди, вы не могли бы выйти? Нам надо переодеться, – сказала одна из теток, утираясь салфеткой. Другая сосредоточенно заворачивала куриные косточки в промасленную газету, не замечая, как руки ее чернеют от типографской краски.

Был поздний вечер. Все собирались спать. Но Вадику спать совершенно не хотелось. Он подумал, не сходить ли все-таки в ресторан, но тут же представил, как сидит за столиком в одиночестве, и загрустил. Даже шампанского расхотелось. То ли тетки нагнали тоску, то ли просто дала себя знать двухлетняя усталость. Все-таки зона есть зона, и два года – не один день.

– Мужик, пойдем, что ли, выпьем? – Вадик осторожно тронул могучую спину в тельнике. В ответ заскрипела верхняя полка. К Вадику повернулось мятое, заспанное лицо, приоткрылись опухшие глаза и тут же впились в него жестко, оценивающе. – Я угощаю, – добавил Вадик, чтобы сразу снять все сомнения.

Не ответив ни слова, не спуская с Вадика своего неприятного взгляда, мужик легко и бесшумно соскользнул с верхней полки. Он оказался таким здоровенным, что на миг в купе потемнело.

До вагона-ресторана шли молча. И только когда уселись за столик, огромная толстопалая лапища протянулась к Вадику.

– Валера, – мрачно представился попутчик и тут же добавил с едва заметной усмешкой: – Сидел, что ли?

Вадик огорчился. Ему казалось, что не оставила на нем зона ни единого своего знака, но вот первый встречный с первого взгляда определил. Интересно, по каким таким тайным приметам?

– В глаза не смотришь, – пояснил новый знакомый, – и на корточки садишься по-зековски.

Официант между тем принес графинчик водки, салат оливье. Выпили по первой, чокнулись молча.

«Вот, оказывается, как все обернулось, – разочарованно думал Вадик, – вместо блондинки грубый мужик, вместо шампанского водка. Правда, скатерть белая, официант с бабочкой и крахмальные салфетки конусом. Но праздника все равно не получается. Салат кислый, картошки в него наложено сверх меры, вареные яйца старые, белок серый, резиновый, желток крошится. Даже такая приятная вещь, как зеленый горошек, существует в этом салате без всякого вдохновения. Крупный горошек, старый, рыхлый».

– Сам, что ли, там побывал? – осторожно поинтересовался Вадик, отодвигая прочь невкусный оливье.

– Сам я в другом месте побывал. Круче любой зоны. Тебе, пацан, такое во сне не приснится.

– В Афгане? – спросил Вадик почему-то шепотом, и ноздри его мелко задрожали.

В ответ Валера кивнул, цыкнул зубом, подобрал хлебной корочкой остатки салата со своей тарелки и произнес хрипло:

– Хоть бы одна сука спасибо сказала. Только и слышу: «Мы тебя туда не посылали». Работы нет, жилья нет, ни хрена нет.

Запах, доносившийся из кухни, становился все отчетливей. Там жарили шашлык. Вадик на минуту забыл о своем мрачном приятеле, задержал дыхание, зажмурился и потом осторожно, словно боясь обжечься, втянул ноздрями густой, волнующий шашлычный аромат.

Композиция дыма, мяса, специй может иметь сотни оттенков. Чтобы переплетение этих сложных, иногда противоречивых запахов составило правильный, гармоничный узор, нужны не только свежие, качественные продукты, но талант и вдохновение повара. Человек, у которого пучит живот, болит зуб, в принципе способен приготовить вполне приличный шашлык. Но не такой, чтобы один только запах пьянил крепче водки.

Официант появился с подносом, на котором тихо дымились две металлические овальные тарелки. На каждой по два шампура шашлыка, перевитого тонкими прозрачными кольцами лука.

Валера продолжал говорить, словно ничего не изменилось. Вадик задумчиво смотрел на куски мяса и все не решался попробовать, боялся разочарования. Наконец поддел вилкой самый маленький, поджаристый ломтик. Пока он жевал, глаза его были закрыты. Нежнейшая, свежайшая свинина, протомившаяся, сколько положено, в кисло-сладком шашлычном маринаде, приправленная черным перчиком, пропитанная правильным пряным угольным дымком, прожаренная так, что сверху тверденькая корочка цвета розового золота, внутри нежная сочная мякоть. Безусловно, повар вагона ресторана был талантлив, имел отличное пищеварение и здоровые зубы.

– Будет, Валерка, – весело пообещал Вадик, – все у нас с тобой будет. Давай выпьем за это.

Стучали колеса. За окном плыла черная ноябрьская ночь. Двое молодых людей, безработный афганец Валерий Осипов и освобожденный из мест лишения свободы Вадим Султанов ехали завоевывать Москву. Не они первые, не они последние. Оба верили, что будет у них много денег, московское жилье, красивые иномарки, красивые девушки. Ну, что там еще может пожелать самому себе молодой жадный провинциал ночью в поезде за рюмкой водки?

Вадик больше всего на свете желал открыть собственный ресторан. Он ясно видел все мелочи интерьера, в ушах стояли звуки кухни, тихие переливы голосов в двух залах, обеденном и кофейном, звон нежный дорогой посуды. Запахи были столь отчетливы, что почти сводили с ума. Он также видел самого себя, в белоснежной рубашке с закатанными рукавами, среди великолепия своей ресторанной кухни.

Ресторан будет называться просто: «Вадим». В рекламных проспектах следует отметить, что посетителям предложат блюда русской, европейской и некоторых восточных кухонь. Из каждой кулинарной традиции Вадим намеревался взять самое лучшее. Еще маленьким мальчиком он откопал в интернатской библиотеке «Книгу о вкусной и здоровой пище», стащил ее, держал у себя под матрацем, постоянно перечитывал и выучил наизусть. Потом были в его жизни другие кулинарные книги, он узнал об истории кулинарии, о национальных особенностях разных кухонь. Не имея возможности попробовать, например, французские лягушачьи лапки или китайские морские гребешки, он пытался мысленно представить себе их вкус и запах. И представлял вполне достоверно. Более того, знал, как приготовить.

Мысленно расхаживая по сверкающей, волшебно пахнущей кухне, он с приятной грустью думал о том, что липкая карамелька, съеденная ночью, под одеялом, может быть вкуснее лучшего швейцарского шоколада. Подобные мелочи делали его мечту настолько реальной, что настоящая, сегодняшняя жизнь тонула в тумане, отступала на задний план. Вадик ехал в Москву, не имея представления, где и на какие деньги будет там жить, как найдет работу. Билет на московский поезд он купил потому, что свой ресторан видел только в столице, в самом центре. Воображение его работало столь живо и мощно, что неким загадочным образом мечта стала просачиваться сквозь реальность и властно влиять на ход событий.

Вадику повезло. У его нового приятеля Валеры имелся случайный московский адресок. Дальний родственник кого-то из его армейских друзей сдавал очень дешево комнату на окраине в Бибирево. Именно туда и отправились они прямо с вокзала.

Родственник оказался совершенно спившимся одиноким мужичком шестидесяти лет. Звали его дядя Костя. Двухкомнатная квартира представляла собой вонючую свалку, бутылки катались по полу, вместо мебели набросаны тряпки, драные матрасы, которые хозяин притаскивал с ближайшей помойки.

Гостям дядя Костя обрадовался, договариваясь о цене, все напускал на себя солидности, хмурил морщинистый лоб, раздувал мятые небритые щеки. Вадик еле сдерживал смех. Он сразу догадался, что жить здесь можно сколько хочешь, практически бесплатно, за бутылку.

В первую ночь, ворочаясь на вонючем матрасе, Вадик не мог уснуть. Нет, не из-за вони, не из-за трубного храпа дяди Кости, а из-за собственных мыслей, сложных и противоречивых. Вот ведь, живет в неплохой двухкомнатной квартире, в добротном кирпичном доме, такая, с позволения сказать, дрянь человеческая, превратила отличное московское жилье в помойку, пьет, воняет, коптит небо. Кому, спрашивается, нужен этот дядя Костя?

Утром, ровно в девять, постучали в дверь. Звонок не работал. Вадик проснулся от стука, услышал, как Валера прошлепал босиком в прихожую.

– Кто?

– Служба помощи престарелым и инвалидам, – ответил бодрый молодой голос.

Удивленно переглянувшись с Вадиком, который живо подскочил к двери, Валера щелкнул замком.

На пороге стоял молодой человек, их ровесник, невысокий, стройный, в ладных дорогих джинсах, в новенькой кожанке. Стоял и приветливо, открыто улыбался. Валера и Вадик на улыбку не ответили, глядели на незваного гостя в мрачном молчании.

– А что, спит еще хозяин? – весело спросил молодой человек. – Я тут ему матпомощь притащил, продукты.

Из комнаты раздавался мерный, тяжелый храп дяди Кости.

– Меня Михаилом зовут. Для своих Михля. – Он поставил на пол пластиковый пакет и протянул руку, сначала Валере, потом Вадику. Оба ответили на рукопожатие.

Миша Ласточкин умел быстро и легко снимать напряжение. Коренной москвич, мальчик из интеллигентной семьи, он закончил театральное училище. Актерское образование очень ему пригодилось. Но вовсе не для игры на сцене или в кино.

Через полчаса все трое завтракали. Михля вывалил на табуретку, служившую кухонным столом, скромные продукты, предназначенные одинокому пенсионеру дяде Косте. Сам он все храпел и не ведал, как много гостей собралось у него на кухне.

Скоро Вадик и Валера узнали от своего нового приятеля, что Служба помощи престарелым и инвалидам – это совершенно особая организация.

– Я учредитель, коммерческий директор, рядовой сотрудник, – объяснил Михля, – я главный бухгалтер и заместитель главного бухгалтера. А клиент у меня на сегодня один, дядя Костя.

– Ну и на хрена тебе это надо? – мрачно поинтересовался Валера.

– Душу спасаю добрыми делами, – ответил Михля, придав своему обаятельному лицу серьезное и задумчивое выражение, – знаете, на что сейчас самый острый дефицит в Москве? На добрые дела. Спрос в миллион раз превышает предложение.

Валера ничего не понял. А Вадик не сводил с умного Михли восхищенных глаз. На вонючей кухне, где вместо стола – табуретка, покрытая газетой, и прямо на газете, из-за отсутствия тарелок, наложены толстые сероватые ломти вареной колбасы, отчетливо зазвучала волшебная симфония звуков и запахов лучшего московского ресторана. В Париже «Максим», а в Москве будет «Вадим». Нужна такая малость, как изначальный капитал. Деньги. Совсем немного денег. Из ничего не выйдет ничего.

Через месяц случилось несчастье. Дядю Костю нашли мертвым на пустыре за стройкой, неподалеку от его дома. Перепил, отравился некачественной дешевой водкой. Такой трагический конец никому не показался странным, ни соседям, ни милиции. Дядя Костя давно страдал хроническим алкоголизмом, был одинок и болен. Следов насилия на трупе не обнаружили.

В квартире поселилось вполне добропорядочное лицо кавказской национальности. Генеральная доверенность на квартиру, которую за два месяца до смерти подписал дядя Костя, не сохранилась. Никто не узнал, что в качестве доверенного лица, продавшего квартиру дяди Кости, в этом важном документе фигурировал гражданин Ласточкин Михаил Владимирович, 1962 года рождения. Тот самый Михля, с высшим театральным образованием и доброй, отзывчивой душой.

* * *

В начале девяностых на Курском вокзале появились первые, самые примитивные персональные компьютеры со специальными игровыми программами. На экране, на беговых дорожках, соревновались тараканы, собачки, лошадки, морские свинки и прочие безобидные животные. Это было внушительней и интересней, чем банальные лотереи и «наперсточники».

Зазывали клиентов обаятельные улыбчивые барышни, за компьютерами сидели приятные молодые люди, похожие на студентов и младших научных сотрудников.

Полная легализация этого вида игорного бизнеса произошла в 1992 году. Образовалось ТО «Садко», которое имело несколько точек в Лужниках, в аэропорту «Домодедово». Слово «компьютер», вид забавных зверушек, бегущих по экрану, – все это завораживало приезжих, которые искали в Москве еще и свежих впечатлений.

В Лужниках, напротив одной из палаток, открылась небольшая, очень уютная шашлычная, которая называлась «У Вадима».

В начале девяностых в Москве было еще мало приличных кафе и ресторанов. В основном неприличные, в том смысле, что существовало два крайних варианта. Либо грязные сомнительные забегаловки, после которых изжога оказывалась самой невинной из неприятностей, либо роскошные заведения с космическими ценами. Там можно было не опасаться изжоги, зато имелись серьезные шансы получить пулю внутри заведения либо у его подъезда. Питаться за такие деньги могли позволить себе только очень богатые люди, а их убивали чаще, чем бедных.

Шашлычная «У Вадима» заняла бревенчатую избенку, в которой прежде размещалась грязная блинная. Вонь перегорелого жира сменилась дивным ароматом мангалов и свежего жареного мяса. Вместо толстых, липких блинов посетителям предлагалось несколько видов шашлыка: свиной, бараний, говяжий, куриный, из осетрины. Кроме того, на углях жарились толстенькие, истекающие пенистым соком домашние колбаски, жгучие «люля-кебаб», серебристые тушки свежей форели. В качестве гарнира подавались розовая капуста, зеленый салат, крупно нарезанные помидоры и огурцы. Разумеется, вино, красное к мясу, белое к рыбе, соки и домашние морсы для тех, кто не употребляет спиртного. Был также кофе по-восточному, кофе эспрессо, капуччино, чай черный, чай зеленый. Наконец, имелся набор фирменных десертов, изысканных и легких.

Запах этого заведения плыл медленными томными волнами, окрашивая пасмурное суетное пространство в радужные тона, заставляя даже самых сытых посетителей Лужников замирать на мгновение и трепетать ноздрями. Трепетала и душа, хотелось не просто есть. Хотелось жить полной, интересной жизнью. Многие подходили к шашлычной только посмотреть, уверенные, что так благоухать может лишь очень дорогое заведение. Но их ждал сюрприз. Снаружи, на двери, было вывешено меню. Цены более чем умеренные, доступные даже самому скромному посетителю. Оставалось зайти и заказать, чего душа пожелает.

Далее, отведав свежайшей, вкуснейшей еды, расслабленный любезным обслуживанием, за чашечкой отличного кофе, посетитель получал вместе с крошечной рюмкой фирменного ванильного ликера «от заведения» картонную карточку, на которой был отпечатан номер. Официант с теплой улыбкой поздравлял с нежданной удачей.

Вы бесплатно становитесь участником беспроигрышной лотереи. Зайдите с этим билетиком в стеклянную палатку, она вот тут, напротив. Вас ждет подарок. Видеомагнитофон или музыкальный центр. Вы уже выиграли, вам остается только зайти и получить свой приз.

…К девяносто седьмому было уже двенадцать официально зарегистрированных фирм. В Лужниках расположилось сорок три точки, стеклянные палатки с компьютерами, с картонными коробками вдоль стен, в которых были призы, японская видеотехника. Каждую точку обслуживали от восьми до двенадцати человек – зазывалы, охрана, исполнители, то есть люди, занятые непосредственно компьютером, а также подставные игроки, которые на глазах у очередного клиента выигрывали видеомагнитофоны, телевизоры, музыкальные центры, подогревали не слишком азартных, подбадривали огорченных, совали деньги в долг, лишь бы продолжалась игра.

И шашлычных стало больше. Там, правда, уже не выдавали бесплатных билетов для участия в беспроигрышной лотерее. Это было рискованно. Иногда клиент возвращался, чтобы высказать официанту, который подарил ему счастливый билет, все, что он думает. Это беспокоило посетителей, портило аппетит. Чтобы такого не случалось, зазывалы работали рядом, подлавливали сытых, слегка выпивших, счастливых.

Ежедневный доход рядового работника фирмы доходил иногда до пятисот долларов. Работники эти были в основном жителями ближнего зарубежья, симпатичные девушки-зазывалы, крепкие солидные юноши-охранники. Были также бригадиры, казначеи «носчики», уносившие проигранные деньги из палаток от греха подальше. Имелись и специальные группы боевиков, на случай внезапной агрессии со стороны проигравшегося в пух и прах клиента.

Клиенты попадались разные, не только наивные небогатые провинциалы, но и вполне искушенные состоятельные люди. Однажды проигрыш составил сто пятьдесят тысяч долларов. Проиграл их скромный гражданин. До сих пор остается загадкой, зачем ему понадобилось прогуляться по торговому комплексу «Лужники» с такой суммой наличными и что его заставило, помахивая кейсом, заглянуть в стеклянную палатку поглазеть на компьютерные тараканьи бега. Неужели так прельстила перспектива получить бесплатно видеомагнитофон? Или его вдохновил на участие в азартной игре шикарный шашлык из осетрины, который он съел перед этим в шашлычной напротив?

Если клиент, не отлипая от экрана, стараясь отыграться, решался взять в долг у незнакомых болельщиков, которые, разумеется, были подставными, то иногда это кончалось продажей квартиры. Ведь с долгами надо расплачиваться.

Однажды в роли клиента выступил целый коллектив, детский танцевальный ансамбль из Якутии. Подростки, впервые попавшие в столицу, да еще в Лужники, так увлеклись соревнованием компьютерных зверюшек, что незаметно просадили не только все свои карманные деньги, но и чужие, которые охотно одалживали им взрослые болельщики. Вот тут и пришлось вызвать мобильную группу боевиков, чтобы якутские малолетние плясуны не разбежались. Нет, никаких крайних мер боевики применять не собирались, избави Бог. Они просто задержали подростков до тех пор, пока сопровождавшие группу педагоги не нашли возможность заплатить все сполна.

Вообще на крайние меры шли редко. Если только попадались совсем уж нервные, неуправляемые клиенты, которые начинали слишком активно качать права, категорически отказывались платить или пытались вернуть проигранное. Способы воздействия были просты и эффективны. Упрямцев приглашали либо затаскивали насильно на переговоры в какое-нибудь безлюдное место и били. Так же поступали с теми «низовыми» работниками, которые пытались жульничать, присваивали часть дневной выручки. Вообще дисциплина была строжайшая, структура держалась крепко, не терпела разгильдяйства и мелкого жульничества.

Получались ли в результате этих разборок трупы, и сколько именно, до сих пор неизвестно. Москва-река хранит много неразгаданных тайн. Когда всплывает на поверхность очередной утопленник, бывает сложно разобраться, стал ли он жертвой несчастного случая, сам ли решил свести счеты с жизнью или кто-то помог ему в этом.

Конечно, в местное отделение милиции шел поток заявлений от потерпевших. Жалобы писались в прокуратуру, в МВД, даже президенту. Сотни жалоб, отчаянных, слезных. Но ни по одному из заявлений уголовные дела не возбуждались. Признаков преступления не было. Ни малейших признаков. Все двенадцать фирм, занимавшихся компьютерными «лоходромами», были официально зарегистрированы, имели лицензии на свою прибыльную коммерческую деятельность, которая вплоть до 1997 года не подпадала ни под одну из статей Уголовного кодекса.

Игра есть игра. Кому-то везет, кому-то нет. Компьютер – машина умная, беспристрастная. Это вам не ловкие руки жулика-наперсточника или карточного шулера. Даже не рулетка в казино, которой можно управлять при помощи дистанционного пульта.

Во главе всей этой умной и честной системы стояли трое. Бывший зек Вадик, бывший афганец Валера и выпускник театрального училища Михля. Они не ожидали, что дело их так разрастется. Начинали с ерунды. Теперь у них было все, о чем они мечтали, и даже больше.

Валера держал в подземном гараже своего дома, выстроенного в элитарном дачном поселке на Минском шоссе, семь автомобилей самых дорогих и модных марок. Даже просто смотреть на них, залезать в салоны, крутить руль было для него счастьем. А когда на недозволенной скорости по ночному шоссе он вез в собственном «Мерседесе» или джипе в свой дом очередную девушку немыслимой красоты, и музыка играла, и девушка млела, готовая на все, Валера испытывал полное, гармоничное, бесконечное блаженство. Ради таких минут стоило жить.

Михля получал удовольствие от самого процесса добывания денег, больших денег, очень больших денег. Ему нравилось чувствовать себя победителем в интеллектуальных поединках с Уголовным кодексом, с милицией, с налоговой инспекцией, с главарями крупнейших криминальных группировок Москвы, которые, безусловно, не обошли вниманием успешных предпринимателей. Михля умел и любил выкручиваться из безвыходных ситуаций, договариваться с теми, с кем в принципе договориться невозможно.

Когда собирались все трое, Михля, выпив французского коньяку, произносил один и тот же монолог, более или менее связно, в зависимости от количества выпитого.

– А вы помните, – спрашивал он, – как убеждали меня, что я не прав?

За этим вступлением следовали внимательные, пронзительные взгляды в глаза обоим собеседникам и пауза, долгая и значительная, какие бывают только в театре.

Вадик и Валера, как правило, ничего не отвечали, и Михля продолжал:

– Вы оба не понимали, что за чудо эта маленькая, хитренькая компьютерная программа и почему она стоит так дорого. Вы даже кинуть меня хотели, думали, у меня совсем крыша съехала. Жаль вам было денег на программу, на компьютеры, на аренду ларьков. Молчите? Ну и правильно! Что вам еще остается?

Тут Михля выразительно шмыгал носом и вытирал слезу, иногда воображаемую, а иногда и вполне реальную, мокрую, соленую. Все зависело, опять же, от количества выпитого.

Если Михля слишком распалялся, Вадик напоминал ему о своих шашлычных. Он был уверен, что главной причиной успеха их бизнеса стал волшебный запах мангала, который притягивал к себе толпы, как магнит железную стружку. И, в общем, это было правдой. Палатки, расположенные вблизи шашлычных, приносили значительно больший доход по сравнению с теми, что существовали сами по себе и работали только при помощи зазывал. Но лично для Вадика шашлычные оставались всего лишь грубым эскизом будущего ресторана.

Все свое свободное время Вадик проводил в маленьком старинном особнячке в центре Москвы, в Старопечатном переулке. Там стучали молотки, рычали дрели, пахло краской, свежим деревом, было трудно дышать от известковой пыли. Ремонт здания длился больше года. Мечта о ресторане воплощалась в жизнь значительно медленней и мучительней, чем ему казалось когда-то. Она, эта ароматная, волшебная, дивная мечта, пожирала всю его долю в общей прибыли.

Еще давно, в девяностом году, когда был жив несчастный алкоголик дядя Костя и ничего еще не началось, Вадик присмотрел двухэтажный каменный особнячок в Старопечатном переулке, такой красивый, запущенный и несчастный, что щемило сердце. Там были грязные коммуналки, мутные окна, облупленный вонючий подъезд. Но для Вадика все это представлялось временными, пустяковыми трудностями. Он долго ходил вокруг, размышляя, как можно все здесь устроить, с летней верандой, с небольшим садиком. В течение следующих бурных пяти лет он навещал особнячок не реже раза в месяц и скучал по нему, как по родному дому, которого у него, сироты, никогда не было. Мысль о том, сколько может стоить аренда и ремонт, сколько денег потребуется на взятки чиновникам в разных инстанциях, никогда его не мучила. Он свято верил в исполнение своей мечты, не допускал иных вариантов. И был прав.

Дело их развивалось. Настал момент, когда Вадик спокойно оформил аренду особнячка и принялся ездить по дизайнерским фирмам. Он придирчиво оценивал разные предлагаемые проекты, пока не выбрал лучший. Теперь каждый вечер перед сном, лежа в постели, он рассматривал альбом с картинками, на которых подробнейшим образом изображались интерьеры его ресторана. Картинки в альбоме были яркие, красивые, стильные, дизайнер не поленился нарисовать даже тарелки на столах, даже кухонную утварь, фигурки поваров в колпаках, официантов с бабочками, посетителей в вечерних туалетах.

Все это оживало перед восхищенными глазами Вадика, двигалось, дышало, звучало, сперва как в мультфильме, потом как в игровом кино, наконец становилось теплой, объемной, ароматной реальностью. Вадик засыпал совершенно счастливый.

Вместе с дизайнером он ездил по магазинам, выбирал самые дорогие дверные ручки, самую изысканную итальянскую сантехнику для туалетов. Униформу для швейцаров, поваров, официантов и уборщиц он собирался заказывать в лучшем ателье Москвы. О том, сколько все это стоит, Вадик не думал. Он знал, что денег у него достаточно, с каждый днем все больше.