Текст книги "Любовь – не повод для иллюзий"

Глава 21.

    С июля по август они еще успели съездить в несколько поездок вместе, а дальше раскачка закончилась и началась более плотная работа с туром Романа. Тот всё это время пахал в танцклассе, на сцене и в спортзале, наверстывая время простоя, и к тому моменту находился в прекрасной форме. Глеб попросту его не узнавал: в Романе поселилась какая-то уверенность и мягкая сила, какой раньше не было. Пропал из глаз, из жестов, ломаный жизнью испуганный мальчик. На смену ему явился молодой мужчина, уверенный в себе, холёный, залюбленный до последнего ноготка, сияющий довольством и жаждой жизни. И таким он нравился ему гораздо больше. А по признанию самого Романа, и Глеб тоже перестал метаться и стараться понравиться всем на свете, словно обрёл крепкую почву под ногами и крылья за спиной.

   Переговоры с концертными залами на тот момент уже подошли к концу, Роман разрывался между шоу на ТВ, куда Игорь его пропихивал всеми правдами и неправдами, интервью в газетах и съемками для промо и рекламы. Вскоре его афишами пестрели все билборды, обещая грандиозные шоу в декабре, предпродажи на которое уже начались, и Андрей жаловался, что шарахается, видя лицо любимого на каждом углу – непривычно.

  – Привыкай, – усмехался Игорь. – Роман с нами работает всерьез и надолго.

   Работа снова отнимала массу времени, но это не напрягало: когда работа любимая, то часы просто летят, и ты их не замечаешь. Один раз они с Глебом даже засиделись в офисе так надолго, что смысла не было ехать домой, и они снова занимались любовью и спали на памятном диване, как в первый раз.

   До начала тура оставался примерно месяц, жизнь била ключом и Глебу просто некогда было уследить за всеми нюансами подготовки и заметить, что возни с бумагами у Игоря прибавилось и он чаще стал выезжать на встречи за пределами офиса.

   У Игоря в последнее время действительно прибавилось головной боли, но пока всё было в рамках допустимого. К тому же, на них вышли представители некоторых любопытных певцов, появилась идея совместить в Москве и Питере на выступлениях живую музыку и танец, и нужно было в срочном порядке внести изменения в программу. За всеми делами едва хватало времени на поесть, для разговоров по душам его попросту не было. К тому же, существовала реальная опасность переноса сложностей из работы в личную жизнь, как у многих других пар, чья работа была совместной. Этого пока удавалось избежать, но постепенно усталость накапливалась и теперь они чаще всего домой приезжали только поспать.

   Глеб снова впрягся в обеспечение нужд Романа и согласование всех его встреч и дел. Пока они с Игорем были в поездках, этим занимался Андрей, но у него и своей работы было невпроворот, а режим Романа день ото дня становился все более напряженным и совмещать стало в конце концов невозможно. Глебу было не привыкать, Ромка и раньше пахал как проклятый. Сейчас было даже легче – не приходилось никуда летать, всё можно было решить в Москве. Игорь выделил ему один из кабинетов в офисе N* и они стали приезжать на работу и уезжать вместе, а если Игорь задерживался – Глеб мог подождать его, сидя в кабинете на диване. Он брал ноутбук на колени, рядом с подлокотником на столике ставил чашку с кофе, и сидел, погруженный в переписку, время от времени поглядывая на мужа. А он – на него...

   Начинался тур Романа с Владивостока. За три недели до премьеры туда отправили декорации и свет, следом выслали аппаратуру. И, наконец, за неделю – вылетел сам танцор в сопровождении Глеба и Андрея. Последнему пришлось ради этого взять отпуск за свой счет на фирме, но он не жалел. Попросту не мог уже больше иначе, и Глеб хорошо его понимал. Сам он не мог себе позволить таких вольностей, слишком много всего приходилось контролировать лично и решать уже по месту.

   Накануне отъезда они с Игорем были в "Потёмкине". Вкусный ужин, неспешный разговор, в течение которого Глеб изредка, буквально слегка, касался его руки, и из глаз Игоря постепенно уходило поселившееся там мрачное выражение.

   Поднявшись в номер, он набросился на Глеба с порога, соскучившийся, жадный, голодный, а утолив немного сжигающую обоих страсть, долго гладил по лицу, впитывая его черты, каждую ямочку на теле, каждый изгиб зацеловывая нежно, неспешно.

   – Я буду безумно скучать, знаешь?

   – Знаю, родной...

   – Ты приедешь? – он молчал так долго, что в голосе Глеба появилась мольба. –  Ну хоть звонить будешь?

   – Конечно буду. Спи...

   – Не могу я спать. Завтра самолёт...

   Глеб погладил его по щеке, подушечкой большого пальца очертив ямочку на месте любимой усмешки, и проговорил:

   – Ты хочешь уходить? Но день не скоро:

То соловей – не жаворонок был,

Что пением смутил твой слух пугливый;

Он здесь всю ночь поет в кусте гранатном.

Поверь мне, милый, то был соловей...

   Игорь улыбнулся, поцеловал его пальцы и легко продолжил:

  – То жаворонок был, предвестник утра, —

Не соловей. Смотри, любовь моя, —

Завистливым лучом уж на востоке

Заря завесу облак прорезает.

Ночь тушит свечи: радостное утро

На цыпочки встает на горных кручах.

Уйти – мне жить; остаться – умереть...

   Глеба как током обожгло изнутри холодом. Сердце ёкнуло и бешено заколотилось. На что никогда не был суеверным, и все же захотелось сплюнуть через плечо и по голове себе, дурню, настучать.

    – Вот дурной! – всхлипнув, он прижался к мужу и крепко его обнял, зарылся лицом в изгиб шеи. Игорь тихо рассмеялся, гладя его по спине. Порывистый, нежный... Чудо, как оно есть.

    – Не бойся, малыш. Всё будет хорошо... Мы справимся.

Глава 22.

   Владивосток встречает утренним туманом, который долго лежит в ложбинах, но к полудню уже всё окончательно проясняется. Двенадцать часов разницы переносятся по прежнему скверно и несколько дней уходят на адаптацию, экскурсии, интервью местным каналам и газетам, а когда монтаж декораций и света завершается – настает черед репетиций. Пока Роман вкалывает – Глеб откровенно плюёт в потолок: ну нет здесь такой нагрузки, как в Москве. Предварительные договоренности заключены, местные дела улажены, но рвануть обратно, само собой, возможности нет. У Игоря по прежнему масса дел, звонил он за всё это время всего лишь раз, поговорили довольно скомкано, и он отключился – пора на встречу.

   Глеб скучал и изо всех сил старался себя не накручивать. Ну не смог, ладно, бывает.

   На премьеру он не прилетел – не ближний свет туда-сюда гонять, – но видеограф всё снимал, и уже заполночь Игорь позвонил по Skype, поздравил с премьерой, узнал, как Роман после шоу, как рука. Говорили все вместе, и вроде как неудобно о личном, но тут уже у Романа сработало чувство деликатности. Они с Андреем ушли к себе.

   – Как ты? – мягко спросил Игорь, и из Глеба будто выпустили воздух.

   – Скучаю. Дико просто, как… К тебе хочу.

   – Потерпи, недавно же только виделись, – улыбнулся Игорь.

   – Неделя прошла!

   – Всего…

   – Целая!

   – Всего… А кажется, уже все три, – вздохнул Игорь, пальцами погладив экран. Глеб с облегчением выдохнул.

   – Что тебе привезти? Тут товары всякие есть японские, хочешь что нибудь?

   – Себя мне привези. Целого, невредимого и соскучившегося, угу?

   – Договорились…

***

    Шоу приняли на ура. Глеб, в общем, и не сомневался, он его видел десятки раз, если не сотни, а вот кто смотрел затаив дыхание – так это Андрей. Всё же видеть отдельные номера на планшете или компьютере, и видеть шоу целиком – это воспринимается совершенно по разному. Шоу, в котором задействован твой любимый человек. Шоу, в котором он блистает ярче тысячи солнц! После первого концерта, Роману на сцену вынесли охапку бордовых роз с метровыми стеблями, в огромной плетеной корзине, и следом поднялся сам Андрей с большим букетом, но роз белоснежных, приобнял его слегка, поздравляя “от фирмы” и шепнул на ушко:

   – Ты божественно красивый. Люблю тебя...

   Роман мило улыбнулся, внутри ликуя. Всё не зря… Все годы мучений и одиночества позади, поганая его карма отступила, прошли бессонные ночи в холодной постели. Чего ещё желать?

   Оказалось, желать надо было запасные батарейки. После Владивостока был Хабаровск, за ним Иркутск и Омск. Бесконечные перелеты и переезды, смены гостиниц и часовых поясов, изматывающий ритм. Нагрузки, с трудом совместимые с вменяемой жизнью. Подорванное здоровье и хроническая усталость. Роман растрачивал себя слишком щедро, слишком расточительно. Он выходил на поклоны, сияя, а за кулисами без сил падал в руки Андрея, мокрый насквозь. Он не роптал, но всё же планку ему на сей раз задрали чересчур круто.

   Но всё искупала любовь зрителей, их тепло, их восторги! Почти с нуля, он за полгода взлетел на пик в стране, где его совсем не знали, и куда бы ни приехал, в каком бы городе ни проходил его концерт, их везде принимали очень тепло и сердечно.

   Через полтора месяца они прибыли в Сочи. Половина тура была уже позади, и теперь было немного свободного времени на то, чтобы расслабиться, погулять по набережным, отдохнуть, выспаться как следует, подышать морским воздухом. Был уже ноябрь, но на юге было еще очень тепло, можно было гулять, наслаждаться хорошей погодой, пусть не жарким, но солнцем, любить друг друга, не спеша, не отвлекаясь на посторонних… Глеб, пользуясь недельной передышкой, поспешил улететь в Москву, а Андрей с Романом остались, чтобы не тратить время на перелеты, и просто отдыхали. И конечно, узнавали друг друга всё с новых сторон.

   Например, Андрей был без понятия, что Ромка стоит на сноуборде, пусть и не рискует забираться дальше зеленых трасс и не делает трюков.

   – Знаешь, хоть мое здоровье и застраховано, но страховка не покрывает случаи, когда я нарочно пытаюсь самоубиться, – шутит он, натягивая перчатки на руки.

   В Красной поляне снег на трассе прекрасный,  они арендовали номер в одной из гостиниц олимпийского комплекса и с утра уже выбрались покататься. Роман еще не надел шлем, волосы рассыпались по плечам и порывом ветерка на него с крыши сдувает снежинки, искрящиеся в солнечном луче. Он смеется, отмахивается перчаткой, и в сердце Вяземского разливается тепло.

   – Люблю тебя, – невпопад отвечает он. Ромка вскидывает глаза, они на свету такого чистого синего цвета, что больно смотреть, и мило смущается, рядом посторонние, а Андрей не считает нужным говорить тише. Это приятно так, черт…

   – Я тоже тебя очень люблю, – ну и фиг с ними со всеми! Надевает шлем, волосы стянув под него резинкой, опускает очки. – Кто последний, тот редиска!

   Это как медовый месяц, которого у них не было. Как самый нежный на свете медовый месяц… Вечером в номере горит камин с живыми дровами, Андрей приносит в пузатой кружке глинтвейн и укутывает ему ноги пледом, устраивается рядом.

   – Тебе не кажется, что это все похоже на картинку для пинтерест? – насмешливо поддевает его брат, зыркая из-под темной челки. – У них даже пледы в модную хипстерскую клеточку. Сейчас начнут играть колядки…

   – Не начнут. Ты по дому шастаешь босиком, вот потому и нужен плед, да и носков модных вязаных у нас нет, ноги с кружкой в инстаграм не выложить. Выдыхай!

   – Ну слава богу, ты меня успокоил. Я уж думал, в водевиль попал, – смеется, получив тычок в бок. – Эй! Обольюсь…

   – Пей давай, нам только сопливого носа твоего не хватает.

   Это правда, вывалялись в снегу они за день знатно и Ромка покашливал. Но даже это не могло испортить какое-то нереальное теплое волшебство, накрывшее их обоих. Первая совместная зима... Ну ладно, не зима, но снег, камин, борд и глинтвейн точно были настоящими, так что к черту условности! Просто они оба любили это время с детства.  Просто десять лет уже встречали праздники порознь. Просто слишком много еще было острых тем и углов, которые приходилось с осторожностью огибать.

   – А помнишь новый год, когда у мамы кошелек вырезали? – внезапно говорит Андрей, целуя его в висок, и Ромка вскидывает голову, а сердце в груди делает кульбит.

   – Помню… Это когда ты ей французские духи подарил? В три свои зарплаты ценой?

   – Но-но. Не я, а дед Мороз, – кружки опустели и можно обняться, засунуть ноги к Ромке под плед, а руку запустить ему под водолазку, гладить плоский твердый живот.

   – Угу… В моем лице дед мороз был нищебродом, – фыркает он и вздыхает. Денег в том году катастрофически не хватало, и с его карманных хватило лишь на носки брату и китайский носовой платочек – маме. Правда, он был с вышивкой, в симпатичной коробочке, но все равно, с высоты прожитых лет вспоминать было грустно.

   – Я всегда вспоминаю тот год, когда начинаю прибедняться, что жемчуг мелковат, – признался Андрей, вздыхая. – Мы через столько прошли, вспомнить страшно. Знаешь, откуда нашлись деньги маме на духи и тебе на приставку?

   – М?

   – У Игоря тогда в охране ходил, – признался Андрей со смешком. – В бригаде. Он бизнес тогда уже делал вовсю. 90-е, первые разборки… Думаешь, я с заводской зарплаты из кооператива мешки с едой носил?

   Роман отстранился и посмотрел на него возмущенно.

   – Выясняется! А на спине шрам, – как бы на сучок налетел? – это?..

   – Пуля, – спокойно ответил Андрей. – Игоря прикрыл.

   – Пиздец, – прокомментировал Роман, психуя.

   – Счас рот с мылом мыть пойдешь.

   – Ага, щас. Иди в жопу!

   – Иду...

Глава 23.

   В квартире темно. Время уже близится к полуночи, когда, наконец, во входной двери лязгает, проворачиваясь, язычок замка, клацает выключатель. Глухой стук каблуков, шорох одежды. Глеб сидит, не дыша, и прислушивается к звукам в прихожей, волнуясь. Звонок телефона перекрывает звук шагов. Родной голос Игоря, такой уставший, резкий…

   – Да, Герман. – минутное молчание. – Да, понимаю. Сколько это будет стоить? Угу… Нет. Это не вариант. Ну должно же быть что-то… У меня нет таких сведений. Если по вашим каналам… да. Да, благодарю. В любое время, звоните. Всего доброго.

   Он вздыхает так, что Глеб не выдерживает, подходит неслышно, чтобы обнять… и мгновенно получает удар поддых, выбивший воздух из груди, и оказывается впечатан в стену с завернутой за спину рукой!

   – Чт… Глеб?! Ты в своем уме, так подкрадываешься?

   Глеб поморщился, потирая грудь чуть ниже солнечного сплетения.

   – Вот тебе и здрасте… Сюрприз… хотел.

   – Сюрприз удался, – раздражение в голосе Игорю не удается замаскировать. – Иди сюда… Прости...

   Обняв, гладит по спине, проходится по виску губами, выдыхает, сжатый, резкий, как в ком перекрученный.

    –  Прости… Не подкрадывайся больше, пожалуйста, у меня рефлексы.

    – Да, я заметил, – болезненно прошипел Глеб, место удара еще саднило.

   Задрав на нем футболку, Игорь осмотрел чуть покрасневший участок, досадливо поморщился.

   – Очень больно?

   – Терпимо. Ты такой взвинченный… Что происходит?

   – Да ерунда, производственные заморочки, не бери в голову. Иди ко мне…

   Производственные заморочки, видимо, действительно сильно зацепили. Поцелуи Игоря необычно резки, почти до боли, слишком напористо и крепко впивается, клеймит собой, пальцами сжимает бока Глеба так, что тот охает и тихо стонет. И как ни силится не спешить, не психовать, поосторожнее – не выходит ничерта. Как пружина на взводе, тронь – и сорвется, так оглушит отдачей – костей не соберешь!

   – Разденься пока… Я в душ, – Глеб только и успел, что удивленно проводить глазами его спину.

   Душ немного помогает успокоиться, расслабиться, настроиться с драки на ласку, на нежность. Любимого пугать не хотел. Глеба он берёг ото всех своих невзгод и бед. В горе и радости Игорь намеревался его горе разделить, разметать в прах, а со своим уж как нибудь сам, по праву сильного. Глеб всё равно не сумел бы помочь… А кто может – Игорь искал уже, искал давно, и небезуспешно. Когда ему порекомендовали адвокатское бюро Германа Баженова, дело заметно сдвинулось с мертвой точки. Хотя, увы, времени было упущено прилично, но ничего, еще пободаемся! Не на того напали…

   Саданув кулаком в стену, он на миг стиснул челюсти, шумно выдыхая. На шее и висках напряглись жилы, желваки заходили. Миг другой… третий… Переключил воду на ледяную, облился не спеша, снова на прохладную, по волосам пятерней, по лицу. Чёрт… Сейчас бы не Глеба, сейчас бы Богдана сюда… Нервы просто в мочало в последние дни. Точка его покоя уплыла черт знает куда… А из нынешнего взвинченного настроя не наделать бы бед…

   Вышел из душа, когда уже дольше тянуть просто не мог, накинув полотенце на бедра, вошел в темную спальню, откинул одеяло, навалился на горячее на контрасте с его кожей тело мужа. Смял губами смешок  на его губах, руками – литые жаркие бедра, толкнулся в него, уже готового, смазанного, растянутого, шалея от страсти при мысли о том, как он ждал его здесь, лежа в темноте и разминая себя пальцами. Вбился, урча как зверь, пожирая его шею страстными укусами, зализывая языком, снова и снова таранными тычками нанизывая Глеба на себя. Тот только стонал заполошно, не ожидал… ”Ох, малыш, ты столько еще не знал и не видел… привыкай. Я могу быть и таким… и много… много хуже…”

   Сжав аккуратно его шею, Игорь начал наращивать темп, отрывисто, часто и жестко бить бедрами, не сводя глаз с лица Глеба в темноте. Перекрыл на несколько секунд доступ кислорода вовсе, поцеловал жадно, покусывая его нижнюю губу, покачивая членом глубоко в нём, и постепенно отпустил, дал глотнуть воздуха. Глеб со всхлипом вдохнул, посмотрел на него ошалело, немного испуганно.

   – Нравится? – мурлычущим низким голосом ему в губы, продолжая брать нежно, неспешно.

   – Д-да… – на миг задумался, кивнул. – Да. Возбуждает…

   – Сейчас может стать немного страшно… Потерпи. Ты мне веришь?

   – Верю… Верю, любимый… Хочу!

   – Хороший мальчик…

   Вышел ненадолго из него. Перехватив руки Глеба за запястья, завел наверх за голову, закрепил в мягкие кандалы, карабинами – к ажурной спинке кровати. Глеб дернул руками, пробуя, провел языком по губам, предвкушая.

   – Я скучал…

   – Знаю, малыш. Ты готов?

   – Да… Я весь твой, ты же знаешь.

   – Знаю, мой хороший. Знаю...

   Взяв их обоих в один кулак, Игорь поводил рукой, лаская, возбуждая до каменной твердости, мягко вошел снова, целуя, посасывая губы, прикусывая, покачиваясь в нем нежно, но постепенно вновь наращивая темп и силу толчков – до ударов тела о тело, о него – глубоко внутри, до сдавленного крика Глеба. Крика, который он перехватил в ладонь и смял, сжимая горло, вколачиваясь часто и жестко, дико, слушая его хрипы, осязая всем телом его подёргивание в преддверии экстаза, и отпустил, так же постепенно, не давая свалиться в обморок, зачастил так, что Глеб не выдержал, забился, кончая, ни разу не коснувшись себя. И вскоре сам так же стонал в шею этого невозможного мальчика, укравшего его душу. С потрохами...

Глава 24.

    Вернуться в Москву – это была и замечательная идея, и отвратительная одновременно. Игорь зашивается на работе, приходит поздно, взвинченный. Это никак не отражается внешне, но чувствуется всей кожей. И Глеб быстро устаёт жить с ощущением часовой бомбы в груди. Никогда не был мнительным, но как быть, если всё твоё существо вопит о каком-то предчувствии беды? И как изменить ситуацию, когда на все вопросы любимый отвечает улыбкой, целует и переводит разговор на мирную тему?

   – Не нагнетай, – в ответ на его тревогу, Игорь прижимает его голову к груди и ворошит пальцами, перебирает пряди, дышит, зарывшись лицом в растрепанные волосы мужа, зажмурившись, стиснув за его спиной руку в кулак. Как же это всё заебало... Миг – и снова участливый взгляд и непроницаемое лицо. – Просто конец года, у нас как всегда аврал.

У Глеба куплены билеты на завтрашний вечерний рейс, но когда в квартире раздается поздний звонок с новостями из Сочи, в аэропорт срываются они оба.

   Ничто не предвещало беды. За неделю нагулявшись и накатавшись на сноубордах и лыжах до одури, Роман с Андреем вечером собрались спуститься в город, завтра днем должен был состояться генеральный прогон программы перед концертом. Роман сидел на заднем сиденье за водителем и дремал, когда на горной дороге вдруг машина резко вильнула, а Андрей встревоженно выматерился.

   – Что такое? – он подался вперед, и не обиделся на раздраженный рык: Андрей не мог отвлекаться. А их уже несло с нарастающей скоростью, Андрей едва успевал вращать руль и бормотал сквозь зубы, отключив передачу на ноль и дернув ручник, ехал накатом.

   Дорога шла под уклон, пусть не сильный, и без крутых поворотов, но под уклон и вдоль ущелья, от которого их отделял лишь хилый заборчик отбойника. Роман сжал спинку сиденья, всматриваясь в лобовое стекло. Начинало смеркаться, но видимость еще была хорошая.

 – Андрей... – напряженным голосом позвал он, глядя на побелевшие костяшки его пальцев, сжимающих руль. – Что происходит?!

 – Дорога свободна... Выпрыгивай, – каким-то не своим металлическим голосом ответил он, стиснув челюсти. – Рома, быстро!

  – Впереди тоннель, – Роман уткнулся в телефон, – Метров пятьсот еще!

   Тоннель давал хоть какую-то призрачную надежду притормозить, не уйти в свободное падение. Опоры тоннеля были достаточно широки, и если направить машину в них...

 – Голову укрой курткой и держись крепче, – рыкнул Андрей, чуть поворачивая руль и прижимая автомобиль боком к отбойнику, оттормаживался, пытаясь погасить скорость. Машина продолжала неминуемо катиться под уклон, ее трясло и мотало, но Андрей снова и снова прижимал ее к краю дороги, стараясь не думать о том, не пробьет ли он отбойник на следующем вираже... Обрыв справа чернел голодной пастью. До светящегося зева тоннеля оставалось метров двести, а они все еще двигались быстро, чересчур быстро! У Романа на заднем сиденье еще были шансы, но сам он с большой долей  вероятности должен был остаться калекой, и это при благополучном исходе...

   Когда с левого бока и чуть вперед, с заносом в капот, к ним пристроился старый плюющийся выхлопами и воняющий дизелем грузовик, аккуратно, как невесту на руках, прижимая их и собственным бортом гася их скорость, Андрей чуть не застонал от облегчения. Но этого оказалось мало, они всё еще продолжали ускоряться. Грузовик ушел чуть вперед, обогнал их и притормозил, подставился, дал машине Андрея так необходимую им помощь. Удар, пусть и не сильный, сотряс автомобиль, зашипела сработавшая подушка безопасности, рулевое колесо тяжело ударило Вяземского в грудь. Но главное – за счет тяжелого грузовика и его тормозов они постепенно смогли остановиться. Выскочив из машины, Роман распахнул дверь со стороны водителя. Андрей держался за помятые ребра, осколками пластика от лопнувшей приборной панели ему посекло руки, а удар подушки безопасности пришелся на лицо, залитое кровью. Но главное – он был жив! Роман осел на дорогу, руки ходили ходуном и губы тряслись так, что "скорую" вызывать пришлось водителю грузовика, сам он не в состоянии был ворочать языком.

Глебу позвонить удалось лишь около полуночи, предупредить... У Романа от успокоительного с трудом получалось держать веки открытыми, мысли путались, поэтому встревоженная трескотня Глеба пролетала мимо – не мог он внятно ответить. Трубку перехватил Игорь.

  – Рома, что случилось, – от его спокойного уверенного тона Роману стало немного легче.

  – Авария, – бесцветным голосом ответил Роман. – Подрезали... тормоза.

  – Откуда сведения? – с нажимом спросил Игорь, напрягаясь.

 – ГАИ... Посмотрели... На экспертизе... машина. Андрей... – он замолчал, переводя дыхание и Кудрявцеву стоило пары десятков седых волос это его молчание, – В порядке. Ребра треснули. Ушиб... И руки... посекло.

   – Сам как?

   – Шок... Обкололи наркотой... язык не... шевелится. Извини...

   – Сергей с тобой? Я ему перезвоню.

   – Да...

   – Отдыхай, мы скоро будем. Всё будет хорошо.

   Но Роман уже спал. А ему резко стало не до сна: организовать расследование, усилить охрану танцора, прописать пиздюлей ответственным за сопровождение Ибрагимова... Ничего не сказав Глебу, он прошел мимо него и заперся в кабинете.