Текст книги "Метаморфозы"

Книга двенадцатая

 
Старый не ведал Приам, что Эсак, став отныне пернатым,
Жив, – и рыдал. Над холмом, на котором лишь значилось имя,
С братьями вместе свершал поминки напрасные Гектор.
И лишь Парис не присутствовал там на печальных обрядах.
⁵ Только что долгую брань, похитив супругу, занес он
В землю родную свою, и тысяча следом союзных
Шла кораблей и на них всем скопом народы пеласгов,
И не замедлила б месть, когда бы свирепые ветры
По морю путь не прервали, когда б в земле Беотийской
¹⁰ Не задержала судов изобильная рыбой Авлида.
Жертву Юпитеру тут по обычаю предков готовить
Стали, и древний алтарь уж зарделся огнем возожженным;
Вдруг увидали змею голубую данайцы: всползала
Вверх по платану она поблизости начатой жертвы.
¹⁵ Было в вершине гнездо, в нем восемь птенцов находилось;
Всех их, также и мать, что летала вкруг горькой утраты,
Вдруг пожирает змея и в жадной скрывает утробе.
Остолбенела толпа, но, правды провидец, гадатель,
Фестора сын говорит: «Победим! Веселитесь, пеласги!»
²⁰ Троя падет, но наши труды долговременны будут,
Девять же птиц как девять годов он брани толкует.
Молвил, змея ж, как была обнявшей зеленые ветки,
Камнем стала, но вид навсегда сохранила змеиный.
Всё ж продолжает Нерей в аонийских свирепствовать водах,
²⁵ Воинств не хочет везти. Полагают иные, что стены
Трои жалеет Нептун, ибо он вкруг града возвел их, —
Только не Фестора сын: он не может не знать, не скрывает,
Что укротить надлежит гнев Девы-богини – девичьей
Кровью. Когда победило любовь всенародное дело,
³⁰ Царь – отца победил, и, чтоб чистой пожертвовать кровью,
Пред алтарем, меж рыдавших жрецов, Ифигения стала, —
Покорена богиня была; всем очи покрыла
Облаком вдруг и в толпе, при служенье, меж гласов молебных,
Деву Микен, – говорят, – заменила подставленной ланью.
³⁵ Лишь долженствующим ей убиеньем смягчилась Диана,
Как одновременно гнев прекратился и Фебы и моря:
Тысяча тотчас судов, дождавшись попутного ветра
И натерпевшись в пути, к пескам прибывают фригийским.
 
 
Есть посредине всего, между морем, сушей и небом,
⁴⁰ Некое место, оно – пограничье трехчастного мира.
Всё, что ни есть, будь оно и в далёких пределах, оттуда
Видно, все голоса человечьих ушей достигают.
Там госпожою – Молва; избрала себе дом на вершине;
Входов устроила там без числа и хоромы; прихожих
⁴⁵ Тысячу; в доме нигде не замкнула прохода дверями;
Ночью и днем он открыт, – и весь-то из меди звучащей:
Весь он гудит, разнося звук всякий и всё повторяя.
Нет тишины в нем нигде, нигде никакого покоя,
Всё же и крика там нет, – лишь негромкий слышится шепот.
⁵⁰ Ропот подобный у волн морского прибоя, коль слушать
Издали; так в небесах, когда загрохочет Юпитер
В сумрачных тучах, звучат последние грома раскаты.
В атриях – толпы. Идут и уходят воздушные сонмы.
Смешаны с верными, там облыжных тысячи слухов
⁵⁵ Ходят; делиться спешат с другими неверною молвью,
Уши людские своей болтовнею пустой наполняют.
Те переносят рассказ, разрастается мера неправды;
Каждый, услышав, еще от себя прибавляет рассказчик.
Бродит Доверчивость там; дерзновенное там Заблужденье,
⁶⁰ Тщетная Радость живет и уныния полные Страхи;
Там же ползучий Раздор, неизвестно кем поднятый Ропот.
Там обитая, Молва всё видит, что в небе творится,
На море и на земле, – всё в мире ей надобно вызнать!
Распространила она, что с сильным пришли ополченьем
⁶⁵ Греков суда; но нет, их встретил во всеоружье
Враг; проходы закрыл, защитить позаботился берег
Трои. Первым тогда от Гектора, волею рока,
Пал ты, Протесилай! Недешево стоил данайцам
Бой и могучий душой, убиеньем прославленный Гектор!
⁷⁰ Но и фригийцам пришлось всю силу изведать ахейской
Длани и крови пролить немало. Уже и сигейский
Берег багрился, и Кикн, потомок Нептунов, уж смерти
Тысячу предал мужей. Ахилл стоял в колеснице
И пелионским копьем укладывал строи троянцев;
⁷⁵ Он по рядам, или Кикна ища, или Гектора, встретил
Кикна, – и на́ десять лет отложилась Гектора гибель.
Вот, погоняя коней, ярмом блестящие шеи
Сжав, герой на врага колесницу направил; в могучих
Дланях потряс он копье, задрожавшее грозно, и молвил:
⁸⁰ «Кто бы ты ни был, юнец, да станет тебе утешеньем
В смерти, что был ты копьем гемонийца заколот Ахилла!»
Так промолвил герой, – и копье вслед голосу взвилось,
Но хоть в ударах его никакой не случалось ошибки,
Он ничего не достиг наконечником брошенной пики.
⁸⁵ Только лишь слабый удар поразил ему грудь, произносит
Тот: «Богини дитя, – ибо ты по молве мне известен, —
Что удивляешься так, что нет на груди моей раны?»
Он удивился и впрямь. «Мой шлем, который ты видишь,
С гривой коня золотой, щит – груз руки моей левой, —
⁹⁰ Нет, я не ими спасен. Они – украшенье, и только.
Этого ради и Марс надевает доспехи; но если
Скину доспехи совсем, не меньше уйду невредимым.
Что-нибудь значит, что я не рожден Нереидой, но оным,
Кто над Нереем самим, над детьми и над морем владыка!» —
⁹⁵ Молвил; и, целясь копьем в закругленье щита, в Эакида
Бросил его, и оно слой меди и кожи бычачьей
Девять пробило слоев и только в десятом застряло.
Вырвал герой острие и обратно дрожащую пику
Кинул могучей рукой. Двукратно поранено тело —
¹⁰⁰ Всё ж невредимо оно. Не пронзило и третье оружье
Незащищенного, грудь под удар подставлявшего Кикна.
Разгорячился Ахилл, как бык на открытой арене,
Что на дразнящую ткань пунцовую рогом ужасным
Тщится напасть, хоть чует, что ран избегает противник.
¹⁰⁵ Иль отвалился с копья – глядит – наконечник железный?
Нет, на древке торчит. «Так, значит, рука ослабела?
На одного истощила она в ней бывшие силы!
Годной, однако, была, когда я Лирнесскую крепость
Первым в прах разметал; когда Тенедос я и Фивы,
¹¹⁰ Ээтионов предел, наполнил их собственной кровью,
И Эолийский Каик багряным от кровопролитья
Тек, и копья моего мощь дважды почувствовал Телеф!
На побережии здесь немало убитых я сгрудил.
Вижу, моя тут рука и была и осталась пригодна!» —
¹¹⁵ Молвил; но, мало еще доверяя свершенному, прямо
Кинул в Мента копье, в ликийского простолюдина, —
Сразу ему и броню прободал, и грудь под бронею.
А как ударился тот головой полумертвой о землю,
Тотчас извлек он копье из дымящейся раны и молвил:
¹²⁰ «Руку свою узнаю и копье, с каким победил я.
Их я направлю в него и молю, да успеха достигну!»
Так произнес и на Кикна напал; с пути не склонился —
В левом плече зазвенел, не избегнут противником, ясень,
Но как от некой стены или твердой скалы отскочил он.
¹²⁵ Там, где ударил Ахилл, он увидел, однако, что пятна
Крови на Кикне, и вот взвеселился герой – но напрасно:
Раны не было, – Кикн обагрен был Ментовой кровью.
В ярости шумно тогда Эакид с колесницы высокой
Спрянул и светлым мечом спокойно стоящего Кикна
¹³⁰ С маху разит – и видит: броня и шелом прохудились,
Но посрамилось опять в твердокаменном теле железо.
Тут не стерпел Эакид и трижды, четырежды Кикна
Тылом округлым щита по лицу и вискам ударяет,
За уходящим идет, теснит то обманом, то боем
¹³⁵ И не дает передышки ему, изумленному. Кикна
Страх обуял; задернул глаза его мрак; а покуда
Задом шагал он, ему среди поля стал камень преградой.
Тут, навалившись, его, лежащего навзничь, с огромной
Силою перевернул Эакид и повергнул на землю.
¹⁴⁰ После, щитом и коленами грудь придавив ему крепко,
Шлема стянул он ремни, и они, охватив подбородок,
Горло сдавили, лишив и пути и дыхания душу.
И уж хотел с побежденного снять он доспехи, но видит:
Только доспехи лежат. Бог моря в белую птицу
¹⁴⁵ Тело его обратил, и хранит она Кикново имя.
 
 
Эти труды, многодневный их бой привели за собою
Отдых; оружье сложив, враги прекратили сраженье.
Бдительно стража блюдет крепостные фригийские стены,
Бдительно стража блюдет аргосские рвы крепостные.
¹⁵⁰ Вот и торжественный день наступил, и Ахилл, победитель
Кикна, умилостивлял Палладу закланьем телицы.
На раскаленный алтарь положил он сваренные части,
И заструился в эфире дым жертвы, бессмертным угодный;
Пламя свое унесло, остальное назначено пиру.
¹⁵⁵ Вот и вожди возлежат и досыта жареным мясом
Полнят утробы, вином облегчают заботы и жажду.
Их услаждала в тот раз не кифара, не пенье, не звуки
Длинных флейт о многих ладах, прорезанных в буксе, —
Ночь в разговорах течет, и доблесть – предмет их беседы.
¹⁶⁰ Передают о победах своих и врага. Им отрадно
Между собой вспоминать об опасностях, ими столь часто
Преодоленных; о чем говорить подобало Ахиллу?
Да и о чем говорить подобало в шатре у Ахилла?
Больше всего на устах пораженье недавнее Кикна
¹⁶⁵ Было, и все изумлялись тому, что бойца молодого
Тело пронзить не могло никакое копье, что поранить
Нечего думать его, что юноша ломит железо.
Сам Эакид в изумлении был и ахейские мужи.
Нестор промолвил тогда: «На вашем веку был один лишь
¹⁷⁰ Пренебрежитель копья, никаким не сразимый ударом, —
Кикн; а я видел в дни давние, как невредимым
Телом тысячи ран выносил Кеней перхебеец,
Славный делами Кеней перхебеец, который на склоне
Офриса жил. Но еще удивительней быль о Кенее:
¹⁷⁵ Женщиной он родился». Небывалым взволнованы чудом
Все – и просят его рассказать, и Ахилл между ними:
«Молви, затем что у всех одинакова слушать охота,
Красноречивый старик, премудрость нашего века,
Кто был Кеней, как в пол обратился противуположный,
¹⁸⁰ В деле военном каком, в бореньях какого сраженья
Знал ты его; кем был побежден, коль был побеждаем?»
Старец в ответ: «Хоть мне и помехой глубокая древность,
Хоть ускользает уже, что́ видел я в ранние годы,
Многое помню я всё ж, но из воинских дел и домашних
¹⁸⁵ Больше, однако, других мне врезались эти событья
В память. Если кому даровала глубокая старость
Многих свидетелем дел оказаться – так мне, ибо прожил
Двести я лет и теперь свой третий уж век проживаю.
Славилась дивной красой – Элата потомство – Кенида,
¹⁹⁰ Краше всех дев фессалийских была; в городах по соседству,
Также в твоих, о Ахилл, – ибо тех же ты мест уроженец, —
Многих она женихов оставалась напрасным желаньем.
Может быть, сам бы Пелей посвататься к ней попытался,
Только владел он тогда твоей уже матери ложем
¹⁹⁵ Иль обещанье имел. Кенида, однако же, замуж
Не выходила. Ее, на пустынном блуждавшую бреге,
Бог обесчестил морской; об этом молва разносилась.
Возвеселился Нептун, любви той новой отведав.
“Пусть пожеланья твои, – он сказал, – исполнятся тотчас!
²⁰⁰ Что по душе – выбирай!” – и об этом молва разносилась.
“Оскорблена я тобой, и немало мое пожеланье:
Чтоб никогда не терпеть мне подобного, – так отвечала, —
Женщиной пусть перестану я быть: вот дар наилучший!”
Низким голосом речь заключила, мужским показаться
²⁰⁵ Мог он – мужским уже был: бог моря широкого просьбу
Девы уже исполнял, – и так содеял, чтоб телу
Раны грозить не могли и оно от копья не погибло.
Радуясь дару, Кеней ушел; в мужских упражненьях
Стал свой век проводить, по полям близ Пенея скитаясь.
²¹⁰ С Гипподами́ей свой брак справлял Пирифой Иксионов.
Вот тучеродных зверей – лишь столы порасставлены были —
Он приглашает возлечь в затененной дубравой пещере.
Были знатнейшие там гемонийцы; мы тоже там были.
Пестрой толпою полна, пированьем шумела палата.
²¹⁵ Вот Гименея поют, огни задымились у входа,
И молодая идет в окружении женщин замужних,
Дивнопрекрасна лицом. С такою супругой – счастливцем
Мы Пирифоя зовем, но в предвестье едва не ошиблись,
Ибо твое, о кентавр из свирепых свирепейший, Эврит,
²²⁰ Сердце вино разожгло и краса молодой новобрачной,
В нем опьянения власть сладострастьем удвоена плотским!
Сразу нарушился пир, столы опрокинуты. Силой
Вот уже буйный схватил молодую за волосы Эврит,
Гипподамию влачит, другие – которых желали
²²⁵ Или могли захватить; казалось, то – город плененный.
Криками женскими дом оглашаем. Вскочить поспешаем
Все мы, и первым воскликнул Тезей: “Сумасбродство какое,
Эврит, толкает тебя, что при мне при живом оскорбляешь
Ты Пирифоя, – двоих, не зная, в едином бесчестишь?”
²³⁰ Духом великий герой не задаром об этом напомнил:
Он наступавших отбил, отымает у буйных добычу.
Эврит на это молчит; не может таким он деяньям
Противустать на словах. Руками он наглыми лезет
Мстителю прямо в лицо, благородную грудь ударяет.
²³⁵ Рядом случился как раз, от литых изваяний неровный,
Древний крате́р; огромный сосуд – сам огромней сосуда —
Поднял руками Эгид и в лицо супротивника бросил.
Сгустки крови, и мозг, и вино одновременно раной
Тот извергает и ртом и, на мокром песке запрокинут,
²⁴⁰ Тщится лягнуть. Разожглись двуприродные братья от крови,
Наперерыв, как один, восклицают: “К оружью! К оружью!”
Пыла вино придает. И вот, зачиная сраженье,
Хрупкие кади летят, и кривые лебеты, и кубки, —
Утварь пиров, а теперь – убийственной брани орудье!
²⁴⁵ Первым Ами́к Офионов дерзнул с домашней святыни
Нагло ограбить дары; решился он первым алтарный
Тяжкий светильник схватить, где обильно сияли лампады,
И, высоко приподняв, как будто он белую шею
Жертвы священной – быка – собирался ударить секирой,
²⁵⁰ Лоб им лапифа разбил Келадонта; разбил лицевые
Кости и перемешал, и узнать уж нельзя Келадонта,
Выпали яблоки глаз; лишь кости лица размозжил он,
Нос вдавился вовнутрь, пройдя серединою нёба.
Гнутую ножку стола схватив кленового, наземь
²⁵⁵ Недруга грохнул Пелат, – тот свесил на грудь подбородок.
И между тем как плевал он с кровью багровые зубы,
Ранил вторично его и в Тартар к теням отправил.
Рядом стоящий Гриней, на дымящийся жертвенник глядя
Взором ужасным, сказал: “Отчего б не пустить его в дело?”
²⁶⁰ Поднял огромный алтарь он со всеми его пламенами
И в середину метнул наступавших лапифов, и двое
Были придавлены им, – Бротеад и Ори́он; Орион
Той был Микалой рожден, молва о которой ходила,
Что заклинаньем луну низводить она может на землю.
²⁶⁵ “Это тебе не пройдет, оружия только б достало!” —
Молвил Эксадий; как раз в замену оружья оленьи
Тут оказались рога, – на высокой сосне приношенье.
В очи Гриней поражен был этою ветвью двойною, —
И выпадают глаза, их часть на рогах застревает,
²⁷⁰ Часть течет по браде и свисает с запекшейся кровью.
Вот с середины схватил алтаря головню сливяную,
Жарко горевшую, Рет и стоявшему справа Хараку
Голову ею разбил под защитой волос золотистых.
Быстро занявшись огнем, подобно созревшим колосьям,
²⁷⁵ Волосы вспыхнули, кровь, от огня закипевшая в ране,
Страшно шипеть начала, как железа кусок раскаленный
Докрасна, если его кривлеными мастер щипцами
Вытащит вон из огня и в воду опустит – железо
Тут и шипит и свистит, погрузясь в забурлившую воду.
²⁸⁰ Раненный Ретом Лапиф от торчащих волос отряхает
Жадный огонь и, порог от земли оторвав, подымает
На плечи, – груз для волов! Но метнуть во врага помешала
Самая тяжесть его; товарища каменной глыбой
Он невзначай придавил – Кометея, стоявшего рядом.
²⁸⁵ Радости Рет не сдержал. “Об одном я молю, – он воскликнул, —
В стане да будут твоем остальные всё так же могучи!”
И повторяет удар вполовину сгоревшим поленом.
Трижды, четырежды швы головные ударом тяжелым
Он разломил, и в мозгу истекающем кости засели.
²⁹⁰ Вот, победив, он напал на Эвагра, Корита, Дрианта.
Отрок, которому пух покрыл лишь недавно ланиты,
Мертвым повержен Корит. “Что за славу себе приобрел ты,
С мальчиком сладив?” – Эвагр восклицает. Но больше промолвить
Рет не позволил ему. Он багряное пламя, свирепый,
²⁹⁵ Вставил в раскрывшийся рот и в грудь вогнал. За тобою
Также, могучий Дриант, он мчится, огонь обращая
Вкруг головы. Но тебя не постигла такая же гибель, —
Ты, пока тот ликовал, что в бою неизменно успешен,
Кол обожженный ему – где плечо начинается – вставил.
³⁰⁰ Тут застонал и с трудом кол вырвал из кости могучей
Рет и бежит, на ходу обливаясь собственной кровью.
В бегство пустились Орней, и Ликаб, и в правую руку
Раненный тяжко Медон, бежали Тавмант с Пизенором;
Также проворностью ног до того побеждавший любого
³⁰⁵ Мермер медлительно шел, тяжелою мучимый раной.
Фол, Меланей, и Абант, знаменитый охотник на вепрей,
И, понапрасну своих отвращавший от боя, гадатель
Астил: он Нессу сказал, который ранений боялся:
“Ты не беги: сохраняют тебя для стрелы Геркулеса!”
³¹⁰ Ни Эврином, ни Ликид, ни Арей, ни Имбрей не сумели
Смерти избегнуть. Их всех поразила Дрианта десница
Спереди. Также и ты был спереди ранен, хоть тылом
Был обращен, убегая, Креней. Назад обернувшись,
Тяжким ударом меча меж глаз поражен был в то место
³¹⁵ Лба, где нижняя часть с носовой сочетается костью.
В шуме таком, от вина, которое пил он без меры,
Сонный лежал, не проснувшись, Афид; рукой ослабевшей
Всё еще чашу держал с разбавленным Вакховым соком.
В шкуру мохнатую был он укутан медведицы осской.
³²⁰ Издали видя его, хоть тот и не поднял оружья,
Пальцы вставляя в ремни, – “Пить будешь вино ты с водою
Стиксовой!” – молвил Форбант и в юношу без промедленья
Дрот свой метнул, – и попал с наконечником кованым ясень
В шею Афида, пока он лежать продолжал, запрокинут.
³²⁵ Смерти своей не почувствовал он. Из полной гортани
Черная кровь потекла и на ложе, и в винную чашу.
Видел еще, как пытался Петрей желудями покрытый
Выдернуть дуб из земли, но, когда заключил он в объятья
Дерево, начал качать, поколебленный ствол потрясая,
³³⁰ Вдруг Пирифоя копье, угодившее в ребра Петрею,
К крепкому дубу его пригвоздило могучею грудью.
От Пирифоя погиб достославного Лик, говорили,
От Пирифоя – Хромид. Но меньше доставили чести
Оба они победившему их, чем Ди́ктид и Ге́лоп:
³³⁵ Гелопа он проколол, сквозь голову путь проложил он:
В правое ухо войдя, дрот вышел из левого уха.
Диктид в то время бежал с горы двухвершинной, и, в страхе
От поспешавшего вслед уходя Иксионова сына,
В пропасть низвергся кентавр и тяжестью тела огромной
³⁴⁰ Вяз поломал, и кишки на поломанном вязе повисли.
Мститель приспел Афарей и, скалу от горы оторвавши,
Кинуть в Эгида готов; но пока он готовился, этот
Предупреждает его, ствол дуба метнув, и ломает
Локоть огромный: но нет ему времени, нет и охоты
³⁴⁵ Смерти без проку его предавать, – Биенору-гиганту,
Кроме себя никого не носившему, на спину прянул;
В ребра колени упер и, волосы левой рукою
Крепко схватив и держа, лицо узловатой дубиной
Грозное он раздробил и череп, твердого тверже.
³⁵⁰ Дубом Медимна сразил и метателя копий Ликота,
И Гиппозона, чья грудь бородой защищалася длинной,
Он уложил, и Рифея, леса превзошедшего ростом;
И приводившего с гор в свой дом зачастую живыми
Пойманных им медведей, свирепо рычащих, Терея.
³⁵⁵ Дольше не может стерпеть боевых Тезея успехов
Демолеон: из твердой земли суковатую с корнем
Древнюю вырвать сосну с превеликим усилием тщится.
Вырвать, однако, не смог: сломав, в противника бросил.
Но далеко от удара Тезей отстранился, Палладой
³⁶⁰ Предупрежденный, – ему самому так верить хотелось!
Рухнула всё же сосна не напрасно: высокому ростом
Крантору с левым плечом всю грудь отделила от шеи.
Оруженосцем, Ахилл, у отца твоего состоял он.
Некогда, бой проиграв, владыка долопов, Аминтор,
³⁶⁵ Дал Эакиду его залогом мира и дружбы.
Только увидел Пелей, сколь он мерзостной раной разодран,
Молвил: “Прими, из юношей всех мне любезнейший, Крантор,
Дар поминальный!” – и сам могучею кинул рукою
Ясеневое копье, всей силою гнева, в кентавра.
³⁷⁰ Клетку грудную оно прорвало и внутри, меж костями,
Затрепетало, – рукой тот вынул без кончика древко;
Кончик не вышел совсем: застряв, задержался он в легком.
Боль ему сил придала; на противника, в лютой досаде,
Он поднялся и его лошадиными топчет ногами.
³⁷⁵ Шлемом Пелей и щитом принимает кентавра удары.
Плечи спешит защитить, наготове он держит оружье,
И из-за плеч мечом две груди зараз поражает.
Раньше он смерти предал Флегрея, однако, и Гила —
Издали; а Гифиной и Кланид в непосредственной схватке
³⁸⁰ Пали; погиб и Дорил, – покрывал себе голову волчьей
Шкурою он и вместо копья возносил, угрожая,
Бычьи кривые рога, обагренные кровью обильной.
Силы мне гнев придает, говорю я ему: “Так увидишь,
Сколь эти бычьи рога моему уступают железу!”
³⁸⁵ Дрот я в кентавра метнул. Он не мог уж удара избегнуть,
Правой рукой себе лоб заградил, защищаясь от раны.
Тотчас со лбом была сшита рука. Крик подняли. Ближе
Бывший Пелей, меж тем как лежал тот с тяжкою раной,
Посередине в живот мечом поразил его насмерть.
³⁹⁰ Тот привскочил и кишки по земле, разъяренный, волочит;
Стал их топтать, волоча; истоптав, разорвал, и ногами
Сам же запутался в них, и с пустым пал чревом на землю.
В этом сраженье, Киллар, ты не был спасен красотою, —
Ежели мы красоту за такою породой призна́ем.
³⁹⁵ Лишь зачалась борода и была золотой; золотые
Падали волосы с плеч, половину скрывая предплечий.
Милая честность в лице; голова его, плечи и руки,
Грудь, мужская вся часть знаменитые напоминала
Статуи скульпторов; часть, что коня изъявляет подобье, —
⁴⁰⁰ Не уступала мужской. Придай ему голову, шею —
Кастору будет под стать! Так удобна спина, так высоко
Мышцы приподняли грудь! И весь-то смолы он чернее,
И белоснежен лишь хвост, и такие же белые ноги;
Многих из рода его возбуждал он желанья. Пленила
⁴⁰⁵ Лишь Гилонома его. Никакая меж полуживотных
Женщина краше ее не живала в надгорных дубравах.
Эта и лаской своей, и любовью, и клятвой любовной
Держит Киллара одна. Насколько возможно украсить
Тело такое, она его украшает: гребенкой
⁴¹⁰ Волосы чешет, цветы розмарина, фиалки вплетает,
Розы, а иногда белоснежные лилии. Дважды
В день в студеном ручье, что с вершины лесной Пагасея
Падает, моет лицо; погружается в воду двукратно;
И выбирает к лицу зверей пушистые шкуры,
⁴¹⁵ Чтобы себе на плечо или на спину слева накинуть.
Их обоюдна любовь. По горам они странствуют вместе;
Входят в пещеры вдвоем; и в дом к лапифам явились
Оба они и вели то сраженье жестокое оба.
Кто тут зачинщиком был – неизвестным осталось, но слева
⁴²⁰ Взвилось копье и в месте, где грудь подходит под шею,
Был ты проколот, Киллар. Задетое легкою раной
Сердце и вскоре он весь, лишь вынули меч, холодеют;
И Гилонома тотча́с приняла полумертвое тело,
Руку на рану кладет, согревает его, приближает
⁴²⁵ Губы к губам, и душе уходящей препятствовать тщится.
Но увидав, что он мертв, со словами, которых за криком
Слух мой не мог уловить, на копье, что торчало из тела,
Пала она и еще обнимала супруга, кончаясь.
Так и стоит перед взором моим, завязавший узлами
⁴³⁰ Львиные шкуры – их шесть на себя надевал он, – огромный
Феокомед, человека зараз и коня защищая.
Кинул он пень, который едва и две пары могли бы
Сдвинуть, – и Фоноленид поражен был в голову сверху,
И широко головы разверзлась громада. Чрез уши,
⁴³⁵ Рот и глаза и отверстья ноздрей истекает тягучий
Мозг, – отстоявшись, так молоко из дубовой струится
Крынки, иль масляный сок под давленьем тяжелого гнета
Каплями, до́густа сжат, выступает из частых отверстий.
Я же, увидев, что снять он с лежащего хочет доспехи, —
⁴⁴⁰ Пусть это знает Пелей, твой отец, – всадил ему меч свой
В недра нутра. Повалил и Хтония с Телебоадом
Меч мой. Первый из них был вилоподобною ветвью
Вооружен и дротом другой. Меня он поранил.
Видишь ты знак? До сих пор этот шрам стародавний приметен.
⁴⁴⁵ Надо тогда бы меня посылать завоевывать Пергам!
Не одолеть – так сдержать великого Гектора руку
Мог я рукою тогда; но тогда его не было вовсе
Или он мальчиком был; а ныне мне возраст мешает.
О Перифанте, в бою победившем кентавра Пирета,
⁴⁵⁰ Или об Ампике что́ расскажу, который Оэкла
Прямо в лицо проколол неокованным древком терновым?
Пелефронейца сразил Эригдупа, рожон ему всунув
В грудь, Макарей, – вспоминаю, и я в подбрюшье Кимелу
Вставил большое копье, что было завещано Нессом.
⁴⁵⁵ Ты не подумай, что мог лишь грядущие судьбы пророчить
Ампика детище, Мопс. Мопс дрот метнул, и на землю
Пал двоевидный Одит, говорить он напрасно пытался:
Был к подбородку язык, подбородок к гортани приколот.
Гибели предал Кеней пятерых, Антимаха, Стифела,
⁴⁶⁰ Брома, Гелима сразил и двуострой секирой Пиракма.
Вспомнить я ран не могу; имена ж и число я приметил.
Но вылетает Латрей, облаченный в доспехи Галеза,
Коего он умертвил, – и руками и телом огромен.
Возрастом был уж не юноша он, но еще и не старец:
⁴⁶⁵ Силен по-юному был; а виски сединой уж пестрели.
Шлемом своим и щитом, своей македонской красуясь
Пикой, лицом обратясь к обоим враждующим станам,
Вот он оружьем потряс и, по-конски прошедшись по кругу,
Бросил такие слова, горделивый, в пустое пространство:
⁴⁷⁰ “Я ли, Кенида, тебя потерплю? Век женщиной будешь,
Прежней Кенидою ты для меня. Тебя не смущает
Происхожденье твое? Позабыла, за дело какое
Ты, как награду, мужской получила обманчивый образ?
Вспомни, кем ты родилась и что испытала. Иди же,
⁴⁷⁵ Сядь за корзинку свою; знай пальцем верти веретенце, —
Битвы мужчинам оставь!” Пока говорил он так дерзко,
В беге растянутый бок Кеней разорвал ему дротом
В месте, где муж сочетался с конем: и завыл он от боли,
В лик без забрала копьем он филейского юношу ранит;
⁴⁸⁰ Но отскочило копье, как градины скачут от кровли
Иль если камешком кто в игральную кинул лопатку.
Вот подступает кентавр и пытается в бок его твердый
Меч свой вонзить. Но мечу преграждается в тело дорога.
“Нет, не сбежишь ты! Падешь, серединой меча перерублен,
⁴⁸⁵ Коль острие притупилось!” – сказал и меч направляет
Наискось, сам же врага захватил уже длинной рукою.
Громко удар застонал, словно было из мрамора тело,
И разлетелось в куски лезвиё, об шею ударясь.
И, удивленному дав насмотреться на здравые члены, —
⁴⁹⁰ “Ну-ка, – промолвил Кеней, – о твои телеса испытаем
Наше оружье!” – и вмиг в плечо свой меч смертоносный
До рукояти вонзил и в мясе задвигал вслепую:
Руку не раз повернул и ранами рану умножил.
Вот, во весь голос крича, полузвери бросаются, рьяны,
⁴⁹⁵ Копья свои на него одного направляют и мечут.
Копья, отпрянув, лежат. Невредим под ударами всеми,
Не окровавлен ничуть пребывает Кеней элатеец.
Делом невиданным все поражаются. “Стыд нам великий! —
Так восклицает Моних. – Мы – народ – одному подаемся, —
⁵⁰⁰ Муж он, и то не совсем; пусть муж; но в слабости нашей
Стали мы тем, чем он был. На что нам тела великанов?
Силы двойные к чему? И то, что двойная порода
В нас мощнейшие два существа воедино связала?
Нет, не богиня нам мать, и отец не Икси́он, который
⁵⁰⁵ Столь был велик, что надежды свои простирал на Юнону
Вышнюю. Мы же, к стыду, поддаемся врагу-полумужу!
Камни, стволы на него громоздите и целые горы!
Двиньте леса на него, задушите живучую душу!
Лес пусть сдавит гортань: пусть раны бремя заменит!” —
⁵¹⁰ Молвил и, ствол увидав, безумною силою Австра
Сваленный, взял и его в противника мощного бросил.
То был пример остальным. В короткое время лишен был
Офрис деревьев своих, Пелион – без тени остался.
Страшным придавлен холмом, Кеней под грузом деревьев
⁵¹⁵ Борется, бешенства полн, и дубы, сам ими завален,
Держит на крепких плечах. Но, лицо закрывая и темя,
Тяжесть росла, и уже не хватало простора дыханью, —
Он между тем ослабел; не раз приподняться пытался, —
Но понапрасну, – и лес, на него понакиданный, сбросить.
⁵²⁰ Двигался лес между тем; так Иды – что вон, перед нами —
При колебаньях земли потрясаются склоны крутые.
Но неизвестен исход: уверяли иные, что тело,
Свергнуто грузом лесов, опустилось в пустоты Аида.
То отрицал Амникид: он видел, как желтая птица
⁵²⁵ Вышла из груды дерев и в воздухе чистом исчезла, —
Видел ту птицу тогда я в первый раз и в последний.
Тут, созерцая ее, летевшую тихо над станом,
Хлопаньем крыльев своих широко оглашая округу,
Мопс, одинаково вслед и глазами несясь и душою,
⁵³⁰ Проговорил: “О, привет, прославление рода лапифов!
Муж величайший Кеней – а теперь небывалая птица!”
Верили все, ибо он так сказал. Скорбь гнев подогрела.
Тяжко нам было снести, что от стольких врагов пострадал он,
И лишь тогда обагрять перестали мы кровью железо,
⁵³⁵ Как умертвили мы часть, часть – бегство и ночь удалили».
Так говорил о боях лапифов с кентаврами Нестор.
А Тлеполем огорчился, что тот позабыл про Алкида;
Перенести молчаливо не мог он досады и молвил
Так: «Удивительно мне, что дела Геркулесовой славы,
⁵⁴⁰ Старец, ты замолчал! Меж тем мне рассказывал часто
Сам мой родитель, как он одолел тучеродных». На это
Грустно пилосец в ответ: «Зачем вспоминать понуждаешь
Беды мои, оживлять смягченное го́дами горе
И открывать, как отца твоего, пострадав, ненавижу?
⁵⁴⁵ Боги! Деянья его превзошли вероятье, всем миром
Он по заслугам ценим, – я их отрицать предпочел бы!
Но Деифоба ведь мы или Полидоманта не хвалим, —
Гектора даже, – врагу расточать кто станет хваленья?
Твой ведь когда-то отец крепостные Мессении стены
⁵⁵⁰ Срыл, он Элиду и Пил – неповинные грады – разгрому
Предал; он меч и огонь в мой дом к родимым пенатам
Внес; о других умолчу, которых сгубил он; двенадцать
Было нас всех у Нелея сынов, – молодежи отборной, —
Все от ударов руки Геркулесовой пали – двенадцать,
⁵⁵⁵ Кроме меня. Что других победил он, то было понятно;
Периклимена лишь смерть поразительна; мог по желанью
Облики он изменять и в прежние вновь возвращаться, —
Так соизволил Нептун, основатель Нелеева рода.
Периклимен, испытав понапрасну различные виды,
⁵⁶⁰ В птицу себя обратил, которая в согнутых лапах
Молнии держит небес и любезна владыке бессмертных.
Средствами пользуясь птицы, крылами и загнутым клювом,
Крючьями острых когтей терзал он лицо человека.
Целясь в него, натянул тиринфянин лук свой, чрезмерно
⁵⁶⁵ Меткий, и там в облаках несущего легким пареньем
Тело свое в высоте, у начала крыла поражает.
Рана ничтожна была. Но, раненьем разорваны, мышцы
Ослабевают, уж нет ни движенья, ни силы в полете.
Падает на землю он, крылом искалеченным воздух
⁵⁷⁰ Не в состоянье забрать. Стрела, что впилась неглубоко,
Вдавлена в мясо была всем грузом упавшего тела,
По верху боком пройдя, показалась слева из глотки.
И неужель твоего Геркулеса я должен деянья
Славить еще, о родосских судов предводитель прекрасный?
⁵⁷⁵ Значит, не иначе я, как молчаньем об этих деяньях
Братьев своих отомщу. Но с тобою крепка моя дружба».
Сладости полные так Нелида уста заключили.
Только лишь старец замолк, вновь Вакхом наполнили чаши,
С лож потом поднялись; ночь прочую сну посвятили.
⁵⁸⁰ Бог меж тем, чье копье управляет морскими волнами,
Сердцем отцовским болел, что сын в Сфенелеиду– птицу
Был превращен, и жестокого стал ненавидеть Ахилла, —
Больше обычного гнев питает, памятлив крепко.
Целых два пятилетья прошло, как война продолжалась,
⁵⁸⁵ И обратился он так к длинновласому богу-сминфейцу:
«О милейший из всех сыновей громкозвучного брата,
Ставивший вместе со мной вкруг Трои ненужные стены!
Иль, на эти, упасть обреченные, глядя твердыни,
Ты не вздохнул? Иль тебе не прискорбно, что тысячи пали
⁵⁹⁰ Храбрых защитников их? Иль еще – всё другое миную —
Гектора тень не встает, провлаченного вкруг Илиона?
Самый же лютый меж тем, самой кровожаднее брани,
Жив и доныне Ахилл, разоритель нам общего дела?
Только он мне попадись, – у меня он узнал бы, что́ может
⁵⁹⁵ Этот трезубец! Но раз уж сойтись не дано мне вплотную
С недругом, ты погуби его тайной стрелою нежданно!»
Тот согласился. И вот, своему и Нептунову чувству
Одновременно служа, за облаком скрытый Делосец
В стан илионский пришел и видит, что в гуще сраженья
⁶⁰⁰ Редкие стрелы свои в никому не известных ахейцев
Мечет Парис. Объявил себя бог и молвил: «Что́ тратишь
Стрелы на низкую кровь? Коль полн ты заботы о близких, —
Так обратись на Ахилла, отмсти за погубленных братьев!»
Молвил, а сам указал на Пелида, который железом
⁶⁰⁵ Рушил троянцев ряды, повернул его лук на героя,
Верным смертельным стрелам направленье давая десницей.
Ежели старец Приам, оплакав Гектора, ведал
Радость, то в этот лишь миг! Ахилл, победитель столь многих!
Робкий тебя победил похититель супруги-гречанки!
⁶¹⁰ Если тебе на роду было пасть под женским ударом,
То предпочел бы ты смерть от двукрылой стрелы Фермодонта.
Вот уже, трепет троян, краса и защита пеласгов,
Внук Эака, герой, не ведавший равного в сечах, —
В пламени. Вооружил его бог, и сжег его он же.
⁶¹⁵ Пеплом он стал, и осталось уже от героя Ахилла
Малая толика, чем едва бы наполнилась урна.
Слава, однако, жива и собою весь мир наполняет.
Мера такая ему соответствует, в этом величье
Стал несравненен Пелид и пучин не знает Аида.
⁶²⁰ Щит его спор возбудил, по нему догадаться ты мог бы,
Чьим был он раньше щитом. О доспехе сразились доспехи.
Требовать щит ни Тидид, ни Аянт Оилеев не смеют,
Младший не смеет Атрид, ни старший боями и веком.
Также никто из других; и только лишь сын Теламона
⁶²⁵ С сыном Лаэрта одни уверенно ищут награды.
Но от себя отклонил Танталид затрудненье и зависть:
Всем он аргосским вождям приказал в середине их стана
Сесть и передал им обсуждение соревнованья.