Текст книги "Метаморфозы"

Книга девятая

 
Что за причина вздыхать и как рог обломился у бога,
Просит Нептунов герой рассказать; и Поток Калидонский,
Под тростниковый венок подобрав свои волосы, начал:
«Просьба твоя тяжела, ибо кто, побежденный, захочет
⁵ Битвы свои вспоминать? Расскажу по порядку, однако:
Меньше в моем пораженье стыда, чем в боренье – почета,
И победителем я столь великим утешен немало.
Может быть, издалека до тебя и дошло Деяниры
Имя; когда-то была она дивнопрекрасною девой,
¹⁰ Многих влюбленных в нее домогателей целью завидной.
С ними, ее испросить, в дом тестя явился я тоже.
“Зятем меня назови, – я сказал ему, – сын Парфаона!”
Так же сказал и Алкид. Остальные нам двум уступили.
Тот похвалялся, что даст им Юпитера в свекры, и славу
¹⁵ Подвигов трудных, и всё, что по воле он мачехи вынес.
Я возражал, что позор, если бог человеку уступит, —
Богом он не был тогда: “Пред собою ты видишь владыку
Вод, что, наклонно катясь, по владеньям твоим протекают.
Нет, не из чуждых краев постояльцем зять тебе прислан, —
²⁰ Буду я – свой человек и часть твоего достоянья.
Не повредило бы мне лишь одно, что царицей Юноной
Я не гоним, не несу никакой подневольной работы!
Ежели хвалишься ты, что Алкменой рожден, то Юпитер
Ложный родитель тебе, а коль подлинный, – значит, преступный.
²⁵ Матери блудом себе приобрел ты отца: выбирай же,
Иль не Юпитер родитель тебе, иль рожден ты постыдно?”
На говорящего так он давно уже скошенным глазом
Смотрит, не в силах уже управлять распалившимся гневом,
И возражает в ответ: “Не язык, а рука – моя сила.
³⁰ Лишь бы в борьбе одолеть, – побеждай в разговорах, пожалуй!”
Грозный ко мне подступил. После речи такой уж не мог я
Пятиться: тотчас с себя я зеленую сбросил одежду,
Выставил руки вперед и держал кулаки перед грудью,
Став в положенье бойца, все члены к борьбе приготовил.
³⁵ Пригоршню пыли набрав, меня он той пылью осыпал;
Тотчас и сам пожелтел, песком занесенный сыпучим.
То за зашеек меня, то за ноги проворные схватит, —
Правда, иль чудится так, – но со всех он сторон нападает.
Тяжесть моя защищала меня, он наскакивал тщетно.
⁴⁰ Так неподвижна скала, на которую с шумом великим
Приступом волны идут: стоит, обеспечена грузом.
Вот мы чуть-чуть отошли и уж снова сходимся биться.
Крепко стоим на земле, порешив не сдаваться. Прижались
Крепко ногою к ноге. Всей грудью вперед наклонившись,
⁴⁵ Пальцами пальцы давлю и на лоб его лбом нажимаю.
Видел я, сходятся так два могучих быка, состязаясь,
Если награда борьбы, красавица первая паствы,
Самка кидает их в бой, а скотина глядит и страшится,
В недоумении, кто завоюет такую державу.
⁵⁰ Трижды отбросить хотел от себя сын грозный Алкея
Грудь мою в этой борьбе. По четвертому разу объятий
Всё ж он избег и сумел свои вызволить руки, отвел их;
Тут же он руку напряг, – это чистая правда! – и сразу
Перевернул меня вдруг и налег всей тяжестью сзади.
⁵⁵ Верите ль, нет ли, – но я не стремлюсь неправдивым рассказом
Славу снискать! – почудилось мне, что горой я придавлен.
Еле я вытащить мог увлажненные потом обильным
Руки, едва разорвав вкруг груди тугое объятье.
Я задыхался, но он не позволил мне с силой собраться.
⁶⁰ Шею мою захватил. Наконец, уж не мог я не тронуть
Землю коленом своим и песок закусил, побежденный.
Силой слабее его, прибегаю к своим ухищреньям
И ускользаю из рук, превратившись в длинного змея.
Но между тем как я полз, образуя извивы и кольца,
⁶⁵ Страшно свистя и притом шевеля языком раздвоенным,
Захохотал лишь тиринфский герой на мои ухищренья, —
Молвив: “Змей укрощать, – то подвиг моей колыбели!
Если драконов других победить, Ахелой, ты и можешь,
Всё ж не ничтожная ль часть ты, змей, Лернейской Ехидны?
⁷⁰ Та размножалась от ран; из сотни голов ни единой
Было нельзя у нее безнаказанно срезать, чтоб тотчас,
Две обретя головы, ее выя не стала сильнее;
Отпрыски новых гадюк появлялись в погибели, убыль
Впрок ей была, я ее одолел и пленил, одолевши.
⁷⁵ Кто же ты после того, – змеей обернувшийся лживо,
Воин с оружьем чужим, обличьем прикрытый заёмным?”
Так он сказал; и схватил, как узлом, меня сверху за горло
Пальцами. Дух занялся, был я сдавлен словно клещами:
Освободить лишь гортань я большими перстами пытался.
⁸⁰ После того, побежденному, мне оставался лишь третий
Образ – быка; и, в быка обратясь, вновь в битву ступаю.
С левой тогда стороны он на шею закинул мне руки,
Тащит меня за собой, – побежавшего было, – крутые
В землю вставляет рога и меня на песок простирает.
⁸⁵ Мало того: беспощадной рукой он ломает мой крепкий
Рог, захваченный им, и срывает, чело искажая.
Нимфы плодами мой рог и цветами душистыми полнят
И освящают, – и он превращается в Рог изобилья», —
Молвил. Наяда тогда, подобравшись, подобно Диане, —
⁹⁰ Из услужавших одна, – с волосами, упавшими вольно,
Входит, с собою неся в том самом роскошнейшем роге
Целую осень – плодов урожай в завершение пира.
 
 
Лишь рассвело и едва по вершинам ударило солнце,
Юноши, встав, разошлись; дожидаться не стали, что волны
⁹⁵ Снова покой обрели и текли безмятежно, что воды
Бурные вновь улеглись. Ахелой же свой лик деревенский,
Свой обездоленный лоб – в глубокую спрятал пучину.
Но не вредила ему украшенья былого утрата.
Рог был другой невредим. К тому же ветловой листвою
¹⁰⁰ Мог он позор головы прикрывать иль венком камышовым.
Но для тебя, Несс лютый, любовь к той деве причиной
Гибели стала, – ты пал, пронзенный крылатой стрелою.
Древле Юпитера сын, с молодой возвращаясь супругой
К отчим стенам, подошел к стремительным водам Эвена;
¹⁰⁵ Больше обычного вздут был поток непогодою зимней,
В водоворотах был весь, прервалась по нему переправа.
Неустрашим за себя, за супругу Геракл опасался.
Тут подошел к нему Несс – и могучий, и знающий броды.
«Пусть, доверившись мне, – говорит, – на брег супротивный
¹¹⁰ Ступит она, о Алкид! Ты же – сильный – вплавь переправься».
Бледную, перед рекой и кентавром дрожавшую в страхе,
Взял калидонку герой-аониец и передал Нессу.
Сам же, – как был, отягчен колчаном и шкурою львиной, —
Палицу, также и лук, на берег другой перекинул, —
¹¹⁵ «Раз уж пустился я вплавь, – одолею течение!» – молвил.
Смело поплыл; где тише места на реке, и не спросит!
Даже не хочет, плывя, забирать по теченью потока.
Только он брега достиг и лук переброшенный поднял,
Как услыхал вдруг голос жены и увидел, что с ношей
¹²⁰ Хочет кентавр ускользнуть. «На ноги надеясь напрасно,
Мчишься ты, дерзкий, куда? – воскликнул он. – Несс двоевидный,
Слушай, тебе говорю, – себе не присваивай наше!
Если ты вовсе ко мне не питаешь почтенья, припомнить
Мог бы отца колесо и любви избегать запрещенной.
¹²⁵ Но от меня не уйдешь, хоть на конскую мощь положился.
Раной настигну тебя, не ногами!» Последнее слово
Действием он подтвердил: пронзил убегавшего спину
Острой вдогонку стрелой, – и конец ее вышел из груди.
Только он вырвал стрелу, как кровь из обоих отверстий
¹³⁰ Хлынула, с ядом смесясь смертоносным желчи лернейской.
Несс же ту кровь подобрал: «Нет, я не умру неотмщенным!» —
Проговорил про себя и залитую кровью одежду
Отдал добыче своей, – как любовного при́ворот чувства.
Времени много прошло, и великого слава Геракла
¹³⁵ Землю наполнила всю и насытила мачехи злобу.
Помня обет, Эхалию взяв, победитель собрался
Жертвы Кенейскому жечь Юпитеру. Вскоре донесся
Слух, Деянира, к тебе – молва говорливая рада
К истине ложь примешать и от собственной лжи вырастает, —
¹⁴⁰ Слышит и верит жена, что Амфитрионида пленила
Дева Иола вдали. Потрясенная новой изменой,
Плакать сперва начала; растопила несчастная муку
Горькой слезой; но потом, – «Зачем я, однако, – сказала, —
Плачу? Слезы мои лишь усладой сопернице будут.
¹⁴⁵ Скоро прибудет она: мне что-нибудь надо придумать
Спешно, чтоб ложем моим завладеть не успела другая.
Плакать ли мне иль молчать? В Калидон ли вернуться, остаться ль?
Бросить ли дом? Иль противиться, средств иных не имея?
Что, если я, Мелеагр, не забыв, что твоею сестрою
¹⁵⁰ Я рождена, преступленье свершу и соперницы смертью
Всем докажу, какова оскорбленной женщины сила!»
В разные стороны мысль ее мечется! Всё же решенье
Принято: мужу послать напоенную Нессовой кровью
Тунику, чтобы вернуть вновь силу любви ослабевшей.
¹⁵⁵ Лихасу дар, неизвестный ему, снести поручает, —
Будущих бедствий залог! Несчастная ласково просит
Мужу его передать. Герой принимает, не зная;
Вот уж он плечи облек тем ядом Лернейской Ехидны.
Первый огонь разведя и с мольбой фимиам воскуряя,
¹⁶⁰ Сам он из чаши вино возливал на мрамор алтарный.
Яд разогрелся и вот, растворившись от жара, широко
В тело Геракла проник и по всем его членам разлился.
Сколько он мог, подавлял привычным мужеством стоны, —
Боль победила его наконец, и алтарь оттолкнул он
¹⁶⁵ И восклицаньями всю оглашает дубравную Эту.
Медлить нельзя: разорвать смертоносную тщится рубаху,
Но, отдираясь сама, отдирает и кожу. Противно
Молвить! То к телу она прилипает – сорвать невозможно! —
Или же мяса клоки обнажает и мощные кости.
¹⁷⁰ Словно железо, когда погрузишь раскаленное в воду,
Кровь у страдальца шипит и вскипает от ярого яда.
Меры страданию нет. Вся грудь пожирается жадным
Пламенем. С тела всего кровяная испарина льется.
Жилы, сгорая, трещат. И, почувствовав, что разъедает
¹⁷⁵ Тайное тленье нутро, простер к небесам он ладони.
«Гибелью нашей, – вскричал, – утоляйся, Сатурния, ныне!
О, утоляйся! С небес, о жестокая, мукой любуйся!
Зверское сердце насыть! Но если меня пожалел бы
Даже и враг, – ибо враг я тебе, – удрученную пыткой
¹⁸⁰ Горькую душу мою, для трудов порожденную, вырви!
Смерть мне будет – как дар, и для мачехи – дар подходящий!
Некогда храмы богов сквернившего путников кровью,
Я Бузирида смирил; у Антея свирепого отнял
Я материнскую мощь; не смутил меня пастырь иберский
¹⁸⁵ Тройственным видом, ни ты своим тройственным видом, о Цербер!
Руки мои, вы ль рогов не пригнули могучего тура?
Ведомы ваши дела и Элиде, и водам Стимфалы,
И Партенийским лесам. Был доблестью вашей похищен
Воинский пояс с резьбой, фермодонтского золота; вами
¹⁹⁰ Взяты плоды Гесперид, береженые худо Драконом.
Противостать не могли мне кентавры, не мог разоритель
Горной Аркадии – вепрь, проку в том не было Гидре,
Что от ударов росла, что мощь обретала двойную.
Разве фракийских коней, человечьей насыщенных кровью,
¹⁹⁵ Я, подойдя, не узрел у наполненных трупами яслей,
Не разметал их, узрев, не пленил и коней и владельца?
В этих задохшись руках, и Немейская пала громада.
Выей держал небеса. Утомилась давать приказанья
В гневе Юнона; лишь я утомленья не знаю в деяньях!
²⁰⁰ Новая ныне напасть, – одолеть ее доблесть бессильна,
Слабы копье и броня; в глубине уж по легким блуждает,
Плоть разъедая, огонь и по всем разливается членам.
Счастлив меж тем Эврисфей! И есть же, которые верят,
В существованье богов!» – сказал, и по́ верху Эты
²⁰⁵ Вот уже шествует он, как тур, за собою влачащий
В тело вонзившийся дрот, – а метавший спасается бегством.
Ты увидал бы его то стенающим, то разъяренным,
Или стремящимся вновь изорвать всю в клочья одежду,
Или валящим стволы, иль исполненным гнева на горы,
²¹⁰ Или же руки свои простирающим к отчему небу.
Лихаса он увидал трепетавшего, рядом в пещере
Скрытого. Мука в тот миг всё неистовство в нем пробудила.
«Лихас, не ты ли, – величал, – мне передал дар погребальный?
Смерти не ты ли виновник моей?» – а тот испугался,
²¹⁵ Бледный, дрожит и слова извинения молвит смиренно.
Вот уж хотел он колена обнять, но схватил его тут же
Гневный Алкид и сильней, чем баллистой, и три и четыре
Раза крутил над собой и забросил в Эвбейские воды.
Между небес и земли отвердел он в воздушном пространстве, —
²²⁰ Так дожди – говорят – под холодным сгущаются ветром,
И образуется снег, сжимается он от вращенья
Плавного, и, округлясь, превращаются в градины хлопья.
Так вот и он: в пустоту исполинскими брошен руками,
Белым от ужаса стал, вся влажность из тела исчезла,
²²⁵ И – по преданью веков – превратился в утес он бездушный.
Ныне еще из Эвбейских пучин выступает высоко
Стройной скалой и как будто хранит человеческий облик.
Как за живого – задеть за него опасается кормщик, —
Лихасом так и зовут. Ты же, сын Юпитера славный,
²³⁰ Древ наломав, что на Эте крутой взрасли, воздвигаешь
Сам погребальный костер, а лук и в уемистом туле
Стрелы, которым опять увидать Илион предстояло,
Сыну Пеанта даешь. Как только подбросил помощник
Пищи огню и костер уже весь запылал, на вершину
²³⁵ Груды древесной ты сам немедля немейскую шкуру
Стелешь; на палицу лег головой и на шкуре простерся.
Был же ты ликом таков, как будто возлег и пируешь
Между наполненных чаш, венками цветов разукрашен!
Стало сильней между тем и по всем сторонам зашумело
²⁴⁰ Пламя, уже подошло к его телу спокойному, он же
Силу огня презирал. Устрашились тут боги, что гибнет
Освободитель земли; и Юпитер с сияющим ликом
Так обратился к богам: «Ваш страх – для меня утешенье,
О небожители! Днесь восхвалять себя не устану,
²⁴⁵ Что благородного я и отец и правитель народа,
Что обеспечен мой сын благосклонностью также и вашей.
Хоть воздаете ему по его непомерным деяньям,
Сам я, однако, в долгу. Но пусть перестанут бояться
Верные ваши сердца: презрите этейское пламя!
²⁵⁰ Всё победив, победит он огонь, созерцаемый вами.
Частью одной, что от матери в нем, он почувствует силу
Пламени. Что ж от меня – вековечно, то власти не знает
Смерти, и ей непричастно, огнем никаким не смиримо.
Ныне его, лишь умрет, восприму я в пределах небесных
²⁵⁵ И уповаю: богам всем будет подобный поступок
По сердцу. Если же кто огорчится, пожалуй, что богом
Станет Геракл, то и те, хоть его награждать не желали б,
Зная заслуги его, поневоле со мной согласятся».
Боги одобрили речь, и супруга державная даже
²⁶⁰ Не омрачилась лицом, – омрачилась она, лишь услышав
Самый конец его слов, и на мужнин намек осердилась.
А между тем, что могло обратиться под пламенем в пепел,
Мулькибер всё отрешил, и обличье Гераклово стало
Неузнаваемо. В нем ничего материнского боле
²⁶⁵ Не оставалось. Черты Юпитера в нем сохранились.
Так змея, обновясь, вместе с кожей сбросив и старость,
В полной явясь красоте, чешуей молодою сверкает.
Только тиринфский герой отрешился от смертного тела,
Лучшею частью своей расцвел, стал ростом казаться
²⁷⁰ Выше и страх возбуждать величьем и важностью новой.
И всемогущий отец в колеснице четверкой восхитил
Сына среди облаков и вместил меж лучистых созвездий.
Тяжесть почуял Атлант. И тогда Эврисфея, однако,
Всё еще гнев не утих. Он, отца ненавидя, потомство,
²⁷⁵ Лютый, преследовать стал. С арголидской Алкменой, печальной
Вечно, Иола была, и лишь ей поверяла старуха
Жалобы или рассказ о всесветно известных деяньях
Сына и беды свои. А с Иолой, веленьем Геракла,
Юноша Гилл разделял и любовное ложе и душу;
²⁸⁰ Ей благородным плодом он наполнил утробу. Алкмена
Так обратилася к ней: «Да хранят тебя боги всечасно!
Пусть они срок сократят неизбежный, когда ты, созревши,
Будешь Или́фию звать, – попечение робких родильниц, —
Что не хотела помочь мне по милости гневной Юноны.
²⁸⁵ День приближался, на свет нарождался Геракл, совершитель
Подвигов, солнце меж тем до десятого знака достигло.
Тяжесть чрево мое напрягла, и плод мой созревший
Столь оказался велик, что в виновнике скрытого груза
Всякий Юпитера мог угадать. Выносить свои муки
²⁹⁰ Долее я не могла. И ныне от ужаса тело
Всё холодеет, когда говорю; лишь вспомню, – страдаю.
Семь я терзалась ночей, дней столько же, и утомилась
От нескончаемых мук, и к небу простерла я руки,
С громким криком звала я Луцину и Никсов двойничных.
²⁹⁵ И появилась она, но настроена гневом Юноны
Злобной, готовая ей принести мою голову в жертву.
Только лишь стоны мои услыхала, на жертвенник села
Возле дверей и, колено одно положив на другое,
Между собою персты сплетя наподобие гребня,
³⁰⁰ Мне не давала родить. Заклинания тихо шептала,
Ими мешала она завершиться начавшимся ро́дам.
Силюсь, в безумье хулой Олимпийца напрасно порочу
Неблагодарного. Смерть призываю. Могла бы и камни
Жалобой сдвинуть! Со мной пребывают кадмейские жены,
³⁰⁵ К небу возносят мольбы, утешают болящую словом.
Тут Галантида была, из простого народа, служанка,
Златоволосая, все исполнять приказанья проворна,
Первая в службе своей. Почудилось ей, что Юнона
Гневная что-то творит. Выходя и входя постоянно
³¹⁰ В двери, она и алтарь, и воссевшую видит богиню, —
Как на коленях персты меж собою сплетенные держит.
“Кто б ни была ты, поздравь госпожу! – говорит, – разрешилась
И родила наконец, – совершилось желанье Алкмены”.
Та привскочила, и вдруг развела в изумленье руками
³¹⁵ Родов богиня, – и я облегчилась, лишь узел расторгся.
Тут, обманув божество, хохотать начала Галантида.
Но хохотавшую вмиг схватила в гневе богиня
За волоса, не дала ей с земли приподняться и руки
В первую очередь ей превратила в звериные лапы.
³²⁰ Так же проворна она, как и прежде, и не изменила
Цвета спина. В остальном же от прежнего облик отличен.
Так как, устами солгав, помогла роженице, – устами
Ныне родит; и у нас, как прежде, в домах обитает».
Молвила так и, былую слугу вспомянув, застонала,
³²⁵ Тронута; на ухо ей, застонавшей, невестка шепнула:
 
 
«Тем ли растрогана ты, что утратила облик служанка,
Чуждая крови твоей. Что, если тебе расскажу я
Дивную участь сестры? – хоть и слезы и горе мешают
И не дают говорить. Единой у матери дочкой —
³³⁰ Я от другой рождена – и красою в Эхалии первой
Наша Дриопа была. Она ранее девства лишилась,
Бога насилье познав, в чьей власти и Дельфы и Делос.
Взял же ее Андремон – и счастливым считался супругом.
Озеро есть. Берега у него опускаются словно
³³⁵ Берег пологий морской и увенчаны по верху миртой.
Как-то к нему подошла, его судеб не зная, Дриопа.
И возмутительней то, что венки принесла она нимфам!
Мальчика, – сладостный груз! – еще не достигшего года,
Нежно несла на руках, молоком его теплым питая.
³⁴⁰ Недалеко от воды, подражая тирийской окраске,
Лотос там рос водяной, в уповании ягод расцветший.
Стала Дриопа цветы обрывать и совать их младенцу,
Чтоб позабавить его; собиралась сделать я то же, —
Ибо с сестрою была, – но увидела вдруг: упадают
³⁴⁵ Капельки крови с цветов и колеблются трепетно ветки.
Тут, наконец, – опоздав, – нам сказали селяне, что нимфа
Именем Лотос, стыда избегая с Приапом, когда-то
С деревом лик измененный слила, – сохранилось лишь имя,
Было неведомо то для сестры. Устрашенная, хочет
³⁵⁰ Выйти обратно и, нимф приношеньем почтив, удалиться, —
Ноги корнями вросли; их силой пытается вырвать,
Может лишь верхнюю часть шевельнуть; растущая снизу,
Мягкие члены ее постепенно кора облекает.
Это увидев, она попыталась волосы дернуть, —
³⁵⁵ Листья наполнили горсть: голова покрывалась листвою.
А малолетний Амфис – ибо имя от Эврита деда
Он унаследовал – вдруг ощущает, что грудь затвердела
Матери, что молоко не струится в сосущие губы.
Я же, как зритель, была при жестоком событье, не в силах
³⁶⁰ Быть тебе в помощь, сестра! Лишь сколько могла, превращенье
Тщилась я задержать, и ствол обнимая и ветви.
Я бы желала, клянусь, под тою же скрыться корою!
Вот подошли и супруг Андремон, и родитель несчастный, —
Оба Дриопу зовут. Зовущим Дриопу на Лотос
³⁶⁵ Я указала. Они неостывшие члены целуют,
Оба, к родным приникая корням, оторваться не могут.
Стало уж деревом всё, ты одно лишь лицо сохраняла,
О дорогая сестра! И на свежие листья, на место
Бедного тела ее, – льет слезы; пока еще можно
³⁷⁰ И пропускают уста, как жалобно молит в пространство:
“Ежели верите вы несчастливцам, клянуся богами,
Не заслужила я мук. Терплю, неповинная, кару.
Чистой я жизнью жила. Пусть, если лгу, я засохну,
Всю потеряю листву и, срублена, пусть запылаю.
³⁷⁵ Но уж пора, отнимите дитя от ветвей материнских,
Дайте кормилице. Пусть – вы о том позаботьтесь! – почаще
Здесь он сосет молоко и играет под тенью моею.
А как начнет говорить, – чтоб матери он поклонился,
С грустью промолвил бы: «Мать укрывается в дереве этом».
³⁸⁰ Пусть лишь боится озер и цветов не срывает с деревьев,
Да и кустарники все пусть плотью богов почитает.
Милый супруг мой, прости! Ты, родная сестра, ты, отец мой!
Если живет в нас любовь, молю: от укусов скотины
И от ранений серпа вы листву защитите родную!
³⁸⁵ Так как мне не дано до вас наклониться, то сами
Вы протянитесь ко мне и к моим поцелуям приблизьтесь.
Можно еще прикоснуться ко мне, поднесите сыночка!
Больше сказать не могу; уже мягкой древесной корою
Белая кроется грудь, – теряюсь в зеленой вершине.
³⁹⁰ Руки от глаз отведите моих: и без вашей заботы
Этой растущей корой, умирая, затянутся очи”.
Одновременно уста говорить и быть перестали.
Ветви же долго еще превращенной тепло сохраняли».
 
 
Так о печальных делах повествует Иола. Свекровь же,
³⁹⁵ Пальцем большим вытирая с лица Эвритиды потоки
Слез, льет слезы сама. Но утешило все их печали
Новое диво: стоит в глубине на пороге пред ними
Чуть ли не мальчик, с лицом, на котором лишь пух незаметный,
Прежние годы свои обретя, Иолай превращенный.
⁴⁰⁰ Так одарила его от Юноны рожденная Геба,
К просьбам супруга склонясь, и готовилась было поклясться,
Что никому уж не даст перемены подобной. Фемида
Не потерпела того и сказала: «Усобицы в Фивах
Уж возбуждают войну. Капаней же Юпитером только
⁴⁰⁵ Будет в борьбе побежден. Убьют два брата друг друга.
Лоно разверзнет земля, и живым прорицатель увидит
Душу в Аиде свою. За отца отомстит материнской
Кровью сын и, убив, благочестным преступником станет;
Но, устрашенный грехом, рассудка лишившись и дома,
⁴¹⁰ Будет гоним Эвменидами он и матери тенью,
Злата доколь у него рокового не спросит супруга
И не пронзит ему бок меч родственный в длани фегейской.
И наконец, Ахелоева дочь Каллироя попросит
У Громовержца, чтоб он ее детям года приумножил
⁴¹⁵ И не оставил притом неотмщенной мстителя смерти.
Просьбами тронутый бог дар падчерице и невестке
Ранее срока пошлет и в мужей превратит – малолетних».
Лишь провещали уста провидицы судеб грядущих
Девы Фемиды, тотчас зашумели Всевышние разом,
⁴²⁰ Ропот пошел, почему у других нет прав на такую
Милость – и вот на года престарелого сетует мужа
Паллантиада; что сед Ясион – благая Церера
Сетует также; Вулкан – тот требует, чтоб обновился
И Эрихтония век. О грядущем заботясь, Венера
⁴²⁵ Хочет вступить в договор, чтоб лета обновились Анхиза.
Нежной заботы предмет есть у каждого бога. Мятежный
Шум от усердья растет. Но разверз уста Громовержец
И произнес: «О, ежели к нам в вас есть уваженье, —
Что поднялись? Иль себя вы настолько могучими мните,
⁴³⁰ Чтобы и Рок превзойти? Иолай в свои прежние годы
Был возвращен. Каллирои сынам по велению судеб
В юношей должно созреть: тут ни сила, ни спесь не решают.
Всё это надо сносить спокойней: правят и вами
Су́дьбы, и мной. О, когда б я силу имел изменять их,
⁴³⁵ Поздние годы тогда моего не согнули б Эака,
Переживал бы всегда Радамант свой возраст цветущий,
Также мой милый Минос. А к нему возбуждает презренье
Старости горестный груз, и не так уж он правит, как прежде».
Тронул Юпитер богов. Ни один не посетовал боле,
⁴⁴⁰ Раз увидав, что Эак с Радамантом своим долголетьем
Удручены, и Минос, кто, бывало, в цветущие лета,
Именем страх наводя, грозой был великих народов,
Ныне же немощен стал. Дионина сына Милета,
Гордого силой своей молодой и родителем Фебом,
⁴⁴⁵ Старый страшился. Боясь, что его завоюет он царство,
Юношу всё ж удалить от родных не решался пенатов.
Но добровольно, Милет, бежишь ты и судном взрезаешь
Быстрым Эгейскую ширь, и в Азийской земле отдаленной
Стены кладешь: тот град получил основателя имя.
 
 
⁴⁵⁰ Там-то Меандрова дочь, по извилине брега блуждая
Возле потока-отца, что течет и туда и обратно,
Стала женою тебе, – Кианея, прекрасная телом.
Двойню потом для тебя родила она: Би́блиду с Кавном.
Библиды участь – урок: пусть любят законное девы!
⁴⁵⁵ Библида стала пылать вожделением к брату – потомку
Феба. Его не как брата сестра, не как должно, любила.
Не понимает сама, где страстного чувства источник;
В помыслах нет, что грешит, поцелуи с ним часто сливая
Или объятьем своим обвиваючи братнину шею.
⁴⁶⁰ Долго вводило ее в заблуждение ложное чувство.
Мало-помалу оно переходит в любовь: чтобы видеть
Брата, себя убирает она, казаться красивой
Хочет и всем, кто краше ее, завидует тайно.
Всё же сама не постижна себе; никакого желанья
⁴⁶⁵ Не вызывает огонь; меж тем нутро в ней пылает.
Брата зовет «господин», – обращенье родства ей постыло, —
Предпочитает, чтоб он ее Библидой звал, не сестрою.
Бодрствуя, все же питать упований бесстыдных не смеет
В пылкой душе. Но когда забывается сном безмятежным,
⁴⁷⁰ Часто ей снится любовь; сливаются будто бы с братом
Плотски, – краснеет тогда, хоть и в сон погруженная крепкий.
Сон отлетает; молчит она долго, в уме повторяя
Зрелище сна, наконец со смущенной душой произносит:
«Горе! Что значит оно, сновидение ночи безмолвной?
⁴⁷⁵ Лишь бы оно не сбылось! И зачем мне подобное снится?
Он ведь собою красив и для взора враждебного даже,
Как я любила б его, не родись мы сестрою и братом.
Он ведь достоин меня; быть истинно плохо сестрою!
Только бы я наяву совершить не пыталась такого!
⁴⁸⁰ Всё ж почаще бы сон возвращался с видением тем же!
Нет свидетеля сну, но есть в нем подобье блаженства!
Ты, о Венера, и ты, сын резвый матери нежной!
Как наслаждалась я! Как упоеньем несдержанным сердце
Переполнялось! О, как на постели я вся изомлела!
⁴⁸⁵ Как вспоминать хорошо! Но было недолгим блаженство, —
Ночь поспешила уйти, ей мечты мои были завидны.
Если бы, имя сменив, я могла съединитъся с тобою,
Я бы отцу твоему, о Кавн, называлась невесткой,
Ты же отцу моему, о Кавн, назывался бы зятем!
⁴⁹⁰ Если бы было у нас от богов всё общее, кроме
Предков! Хотелось бы мне, чтоб был ты меня родовитей!
Матерью кто от тебя, ненаглядный, станет, не знаю.
Мне же, на горе себе от родителей тех же рожденной,
Братом останешься ты – одна для обоих преграда.
⁴⁹⁵ Что же виденья мои для меня означают? Какая
Сила, однако, во снах? Иль силою сны обладают?
Лучше богам! Не раз любили сестер своих боги:
Опию выбрал Сатурн, с ней связанный кровно, с Тетидой
В брак вступил Океан, с Юноной – властитель Олимпа.
⁵⁰⁰ Свой у Всевышних закон: для чего же приравнивать нравы
Неба к нравам людей, на чужие ссылаться союзы?
Иль у меня из груди запретное пламя исчезнет,
Или, – когда не смогу, – пусть раньше умру, и на ложе
Мертвую сложат меня, и целует пусть мертвую брат мой!
⁵⁰⁵ Всё же, чтоб это свершить, согласье потребно обоих.
Пусть это по сердцу мне, – преступленьем покажется брату!
А ведь Эола сыны не боялись сестрина ложа!
Знаю откуда про них? Зачем их в пример привела я?
Что́ я, куда меня мчит? Прочь, прочь, бесстыдное пламя!
⁵¹⁰ Буду я брата любить подобающей сестрам любовью.
Если б, однако же, он был первый любовью охвачен,
Может быть, к страсти его снисходительна я оказалась.
Или сама, в чем просьбе его отказать не могла бы,
Стану просить? И могла б ты сказать? И могла бы признаться?
⁵¹⁵ Нудит любовь. Смогу. А если уста мои свяжет
Стыд, пусть скрытый огонь потаенные строки объявят».
Так решено; эта мысль победила души колебанья.
Приподнялась на боку и, на левую руку опершись,
Молвила: «Сам он увидит, я пыл безумный открою.
⁵²⁰ Горе! Что я творю? О, какою пылаю любовью?»
Вот уж обдуманных слов ряд чертит рукою дрожащей,
Правою держит стилет, а левой – пустую дощечку;
Только начнет – прервет; вновь пишет – и воск проклинает;
Что начертала – сотрет; отвергает, меняет, приемлет,
⁵²⁵ Только дощечки взяла – бросает, а бросив – берет их.
Хочет чего – не поймет; что́ сделать решила, то снова
Кажется худо; в лице со стыдливостью смешана смелость.
Вот написала «сестра» – и решила «сестра» уничтожить,
И переглаженный воск покрывает такими словами:
⁵³⁰ «Это письмо, лишь с тобой иль ни с кем не надеясь на счастье,
Пишет влюбленная. Стыд, ах, стыд назвать ее имя!
Если стремленья мои ты желаешь узнать, – я хотела б,
Имя свое не открыв, достичь, чтоб не раньше узналась
Библида, нежель сама в пожеланьях уверена станет.
⁵³⁵ Может свидетельством быть для тебя моей раны сердечной —
Бледность лица, худоба, выражение, влажные вечно
Веки, из груди моей беспричинно встающие вздохи,
Или объятья мои слишком частые, иль поцелуи,
Что далеко, как ты сам замечал, не сестрины были.
⁵⁴⁰ Я и сама, хоть душа страдала от раны тяжелой,
Хоть и пылало огнем нутро мое, всячески тщилась, —
Боги свидетели мне! – избавить себя от безумья.
Долго вела я борьбу, избежать порываясь оружья
Мощного страсти. Сносить мне пришлось страданья сильнее,
⁵⁴⁵ Нежели деве терпеть подобает. Должна я признаться:
Побеждена я, тебя умоляю о помощи робко.
Ныне один ты спасти и сгубить полюбившую можешь.
Выбери, что совершить. Об этом не враг умоляет,
Но человек, что к тебе уже крепко привязан, но крепче
⁵⁵⁰ Жаждет связаться с тобой и плотнее узлом затянуться.
Долг соблюдать – старикам; что дозволено, что незаконно
Или законно, пускай вопрошают, права разбирая, —
Дерзкая нашим годам подобает Венера. Нам рано
Знать, что можно, что нет, готовы мы верить, что можно
⁵⁵⁵ Всё, – и великих богов мы следуем в этом примеру.
Нет, ни суровость отца, ни почтение к толку людскому
Нас не удержит, ни страх. Так нечего нам и страшиться!
Сладостный сердцу обман прикроем с тобой именами
“Брат” и “сестра”. Я могу говорить потихоньку с тобою.
⁵⁶⁰ Мы обниматься вольны, мы целуем друг друга открыто.
Недостает нам чего? Над признанием сжалься любовным!
Не излилось бы оно, но понудил огонь нестерпимый.
Пусть на могиле моей не означат, что ты ей виновник».
Всё исчертила рука, не оставил ей больше простору
⁵⁶⁵ Воск: на самом краю примостилась последняя строчка.
Вот преступленья свои скрепляет печатью, слезами
Камень резной намочив: не влажен язык пересохший.
Вот из рабов одного позвала, застыдившись, и в страхе
Ласково молвила: «На! Отнеси это – верный из верных —
⁵⁷⁰ Ты моему… – потом, после долгого времени, – брату…»
Передавая, из рук уронила дощечки. Приметой
Дева была смущена… Удобную выбрав минуту,
К Кавну слуга подошел и слова потаенные отдал.
Сразу же гнев охватил молодого Меандрова внука.
⁵⁷⁵ Часть лишь посланья прочтя, от себя он отбросил дощечки
И, удержавши едва над слугою трепещущим руки,
Молвит: «Скорей, о любви недозволенной вестник негодный,
Прочь убегай! Если б гибель твоя не влекла за собою
Также стыда моего, ты сейчас поплатился бы смертью!»
⁵⁸⁰ В страхе слуга убежал. Слова те жестокие Кавна
Передает госпоже. И, отвергнута, ты побледнела,
Библида! В ужасе грудь сковал ей холод ледяный.
Чувства вернулися к ней, и с ними вернулось безумство, —
И через силу уста так в воздух пустой восклицают:
⁵⁸⁵ «И поделом! О, зачем показала я в дерзости праздной
Рану мою? Для чего то признанье, которое должно
Было таить, я, увы, поручила дощечкам поспешным?
Надо мне было вперед души его выведать тайны
Речью окольной! Затем, чтобы мне не носиться по ветру,
⁵⁹⁰ Часть парусов развернув, испытать дуновенье сначала
Надобно было – и плыть проверенным морем; теперь же
Я парусов напрягла полотно неизведанным ветром,
И на утесы несет мой корабль; потону – и нахлынет
Весь на меня Океан, моему не вернуться ветрилу!
⁵⁹⁵ Что же? Иль ясные мне не вещали приметы – преступной
Не предаваться любви, – недаром письмо при посылке
Я уронила и с ним мои уронила надежды?
Что бы число изменить, или даже письма содержанье?
Всё-таки лучше число… Сам бог советовал, ясно
⁶⁰⁰ Сам указанья давал, – да только была я безумна!
Должно мне было самой говорить, а не воску вверяться,
Надо мне было пред ним обнаружить безумие страсти.
Слезы увидел бы он; лицо бы увидел влюбленной.
Больше могла б я сказать, чем эти вместили таблички!
⁶⁰⁵ Против желанья его я могла бы обвить ему шею,
Милые ноги обнять и о жизни молить, припадая.
Если б отверг он меня, увидал бы, что я умираю.
Предприняла бы я всё; и когда бы одно не смягчило
Жесткую душу его, – могло бы всё вместе. Отчасти,
⁶¹⁰ Может быть, в том виноват и посыльный-слуга. Подошел он,
Верно, некстати, избрал неудачное время. Не выждал
Мига, когда у того и досуг был, и мысли свободны.
Это сгубило меня. Он, однако, рожден не тигрицей!
Ведь не каменья же он, не железо он твердое носит
⁶¹⁵ И не алмазы в груди; молоком он вскормлен не львицы!
Будет он всё ж побежден; повторю нападенье; досада
Не остановит меня нипочем до последнего вздоха.
Если бы можно назад воротить совершенное, – лучше
Было бы не начинать, – но начатое должно докончить!
⁶²⁰ Так, но не может же он, если б я отложила признанья,
Не вспоминать постоянно о том, что я сделать решилась.
Если я буду молчать, он подумает: то увлеченье
Легкое; боле того – что его искушаю коварством.
Будет он думать, что я покорилась не богу, который
⁶²⁵ Сильно так жег и сжигает мне грудь, – но влечению плоти.
Всё, наконец, мне равно: несказанное я совершила.
Я написала ему, молила, греха я желала.
Это одно совершив, не могу я назваться невинной.
Действуя дальше, любовь я спасу, а вины не прибавлю», —
⁶³⁰ Молвила. И до того в ней расстроен смущенный рассудок! —
Жаждет опять испытать, что́ ее же сразило. Не знает
Меры, несчастная; вновь подвергает себя униженью…
Делу не видя конца, он бежал от греха, он покинул
Родину и основал град новый в земле чужедальней.
⁶³⁵ Скорбью томима, тогда Милетида лишилась и вовсе
Разума, как говорят. Тогда сорвала она платье
С груди и стала в нее ударять в исступленном безумье.
И откровенно, в бреду, признается при всех, что надежды
Не совершились любви. Родимый свой край и пенатов
⁶⁴⁰ Бросив постылых, идет по следам убежавшего брата.
Как, потрясая свой тирс, о потомок Семелы, по чину
Раз в три года тебя исмарийские славят вакханки, —
Так на просторных полях завывавшую Библиду жены
Зрели бубасские. Их же оставив, она у карийцев
⁶⁴⁵ И у лелегов была ратоборных, и в Ликии тоже.
Вот уж оставила Краг, и Лимиру, и Ксанфовы воды,
Также хребет, где Химера жила, извергавшая пламя
Из глубины, – с змеиным хвостом и с львиною пастью.
Вот уже нет и лесов, – блужданьем своим утомившись,
⁶⁵⁰ Библида, падаешь ты головой на твердую землю
И неподвижно лежишь, лицом в облетевшие листья.
Нимфы лелегов не раз приподнять ее в нежных объятьях
Тщетно пытались, не раз с уговорами к ней подступали,
Чтобы умерила страсть; утешали ей душу глухую.
⁶⁵⁵ Молча лежит, запустив свои ногти в зеленые травы,
Библида и мураву потоками слез орошает.
Создали нимфы из слез – по преданью – струю водяную
Неиссякаемую. Что дать могли они больше?
Вскоре, подобно смоле, что из свежего каплет надреза,
⁶⁶⁰ Или как липкий битум, что из тучной земли истекает,
Иль как вода, что весной, под дыханием первым Фавона
Ставшая твердой от стуж, размягчается снова на солнце, —
Так же, слезой изойдя, и несчастная Фебова внучка,
Библида, стала ручьем, сохраняющим в этих долинах
⁶⁶⁵ Имя своей госпожи и текущим под иликом черным.
 
 
Критских сто городов, быть может, наполнила б слава
О превращении том, когда бы недавнее чудо —
Ифис, сменившая вид, – как раз не случилось на Крите.
Феста земля, что лежит недалёко от Кносского царства,
⁶⁷⁰ Некогда произвела никому не известного Лигда,
Был из простых он людей, отличался богатством не боле,
Чем благородством. Зато незапятнаны были у Лигда
И благочестье и жизнь. К супруге он, бремя носившей,
Так обратился, когда уж родить подходили ей сроки:
⁶⁷⁵ «Два пожеланья тебе: страдать поменьше и сына
Мне подарить: тяжела была бы мне участь иная.
Сил нам Фортуна не даст. Тогда, – пусть того не случится! —
Если ребенка родишь мне женского пола, хоть против
Воли, но всё ж прикажу: – прости, благочестье! – пусть гибнет!»
⁶⁸⁰ Вымолвил, и по лицу покатились обильные слезы
И у того, кто приказ отдавал, и у той, кто внимала.
Тщетно тут стала молить Телетуза любезного мужа,
Чтоб надеждам ее он подобной не ставил препоны.
Но на решенье своем тот твердо стоял. И созревший
⁶⁸⁵ Плод через силу уже Телетуза носила во чреве.
Вдруг, среди ночи явись ей видением сонным, однажды
Инаха дочь у постели ее в окружении пышном
Будто стоит, – иль привиделось. Лоб украшали богини
Рожки луны и колосья, живым отливавшие златом,
⁶⁹⁰ И диадема; при ней – Анубис, что лает по-песьи,
Апис, с окраской двойной, Бубастида святая и оный,
Кто заглушает слова и перстом призывает к молчанью.
Систры звучали; тут был и вечно искомый Озирис
Вместе с ползучей змеей, смертоносного полною яда.
⁶⁹⁵ И, отряхнувшей свой сон, как будто всё видящей ясно,
Шепчет богиня: «О ты, что присно при мне, Телетуза!
Тяжкие думы откинь, – обмани приказанья супруга.
Не сомневайся: когда облегчит твое тело Луцина, —
То и прими, что дано: я богиня-пособница, помощь
⁷⁰⁰ Всем я просящим несу; не будешь пенять, что почтила
Неблагодарное ты божество». Так молвив – исчезла.
Радостно с ложа встает и к созвездьям подъемлет критянка
Чистые руки, моля, чтобы сон ее сделался явью.
Муки тогда возросли, и само ее бремя наружу
⁷⁰⁵ Выпало: дочь родилась, а отец и не ведал об этом.
Девочку вскармливать мать отдает, объявив, что родился
Мальчик. Поверили все. Лишь кормилица знает про тайну.
Клятвы снимает отец и дает ему дедово имя,
Ифис – так звали того. Мать рада: то имя подходит
⁷¹⁰ И для мужчин и для женщин; никто заподозрить не может.
Так незаметно обман покрывается ложью невинной.
Мальчика был на ребенке наряд, а лицо – безразлично,
Девочки было б оно или мальчика – было прекрасно.
А между тем уж тринадцатый год наступает подростку.
⁷¹⁵ Тут тебе, Ифис, отец белокурую прочит Ианту.
Между фестийских девиц несравненно она выделялась
Даром красы, рождена же была от диктейца Телеста.
Годами были равны и красой. От наставников тех же
Знанья они обрели, возмужалости первой начатки.
⁷²⁰ Вскоре любовь их сердца охватила. И с силою равной
Ранила сразу двоих: но различны их были надежды!
Срока желанного ждет и обещанных светочей свадьбы,
Мужем считает ее, в союз с ней верит Ианта.
Ифис же любит, сама обладать не надеясь любимым,
⁷²⁵ И лишь сильнее огонь! Пылает к девице девица.
Слезы смиряя едва, – «О, какой мне исход, – восклицает, —
Если чудовищной я и никем не испытанной новой
Страстью горю? О, когда б пощадить меня боги хотели,
То погубили б меня, а когда б и губить не хотели,
⁷³⁰ Пусть бы естественный мне и обычный недуг даровали!
Ибо коровы коров и кобылы кобыл не желают,
Любят бараны овец, и олень за подругою ходит;
Тот же союз и у птиц; не бывало вовек у животных
Так, чтобы самка у них запылала желанием к самке.
⁷³⁵ Лучше б мне вовсе не жить! Иль вправду одних лишь чудовищ
Крит порождает?.. Быка дочь Солнца на Крите любила, —
Всё-таки был он самец. Но моя – если только признаться
В правде – безумнее страсть: на любовь упованье питала
Та. Ухищреньем она и обличьем коровьим достигла,
⁷⁴⁰ Что испытала быка. Для обмана нашелся любовник.
Тут же, когда бы весь мир предложил мне услуги, когда бы
Вновь на вощеных крылах полетел бы по воздуху Дедал,
Что бы поделать он мог? Иль хитрым искусством из девы
Юношей сделать меня? Иль тебя изменить, о Ианта?
⁷⁴⁵ Что ж не скрепишь ты души, в себе не замкнешься, о Ифис,
Что не отбросишь своих безнадежных и глупых желаний?
Кем родилась ты, взгляни, и себя не обманывай доле.
К должному только стремись, люби, что для женщины любо.
Всё от надежды: она и приводит любовь, и питает.
⁷⁵⁰ А у тебя ее нет. Отстраняет от милых объятий
Вовсе не стража тебя, не безмолвный дозор господина
И не суровость отца; и сама она просьб не отвергла б,
Всё ж недоступна она; когда б и всего ты достигла, —
Счастья тебе не познать, хоть боги б и люди трудились.
⁷⁵⁵ Из пожеланий моих лишь одно остается напрасным;
Боги способствуют мне, – что́ могут – всё даровали.
Хочет того же она, и родитель, и будущий свекор,
Только природа одна, что всех их могучее, – против.
Против меня лишь она. Подходит желанное время,
⁷⁶⁰ Свадебный видится свет, и станет моею Ианта, —
Но не достигнет меня: я, водой окруженная, жажду!
Сваха Юнона и ты, Гименей, для чего снизошли вы
К таинствам этим, где нет жениха, где мы обе – невесты!»
И замолчала, сказав. Но не в меньшем волненье другая
⁷⁶⁵ Девушка; молит тебя, Гименей, чтоб шел ты скорее.
Просит она, – но, боясь, Телетуза со сроками медлит.
То на притворный недуг ссылается; то ей приметы
Доводом служат, то сны; но средства лжи истощила
Все наконец. И уже подступает отложенной свадьбы
⁷⁷⁰ Срок; уже сутки одни остаются. Тогда Телетуза
С дочки своей и с себя головные срывает повязки
И, распустив волоса, обнимает алтарь, – «О Изида, —
Чьи Паретоний, Фарос и поля Мареотики, – молит, —
Вместе с великим, на семь рукавов разделяемым Нилом!
⁷⁷⁵ Помощь подай мне, молю, о, избавь меня ныне от страха!
В день тот, богиня, тебя по твоим угадала я знакам,
Всё я признала: твоих провожатых, светочи, звуки
Систров, и всё у меня отпечаталось в памяти крепко.
Если она родилась, если я не стыдилась обмана, —
⁷⁸⁰ Твой то совет, поощренье твое! Над обеими сжалься,
Помощью нас поддержи!» – слова тут сменились слезами.
Чудится ей, что алтарь колеблет богиня, – и вправду
Поколебала! Врата задрожали у храма; зарделись
Лунным сияньем рога; зазвучали гремящие систры.
⁷⁸⁵ Верить не смея еще, но счастливому знаменью рада,
Мать из храма ушла. А за матерью вышла и Ифис, —
Шагом крупней, чем обычно; в лице белизны его прежней
Не было; силы ее возросли; в чертах появилось
Мужество, пряди волос свободные стали короче.
⁷⁹⁰ Более крепости в ней, чем бывает у женщин, – и стала
Юношей, девушка, ты! Приношенья несите же в храмы!
Радуйтесь, страх отрешив, – и несут приношения в храмы.
Сделали надпись, – на ней был коротенький стих обозначен:
«Юноша дар посвятил, обещанный девушкой, – Ифис».
⁷⁹⁵ Вскоре лучами заря мировые разверзла просторы,
Вместе Венера тогда и Юнона сошлись с Гименеем
К общим огням. И своей господином стал Ифис Ианты.