Текст книги "Косовский одуванчик"
Автор книги: Пуриша Джорджевич
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
* * *
«ИТАК, – сказала я себе перед „Пицериа Хилари“ и под небом без звезд, – итак, Мария – сказала я себе, – если генерал выпивает за стойкой с сержантом, тогда этот сержант… Тогда Джон его личный писарь или писатель нового романа, который сначала воспроизведет слова вроде Маркесовых, а потом убьет их или возьмет в плен».
Ну а чтобы меня не убили или не взяли в плен, я прислушалась к голосу тела: «Выпей виски у Скендера, уведи его, а потом отправь капитана Гарольда в Сербию, а сама, Мария, вернись в Косово, чтобы закончить роман с Джоном, а может, и майор Шустер простит тебя за ложь о похищенных родителях!»
«Пицериа Хилари» сверкала небольшими лампочками: буква А была немного больше прочих. Я снова в форме – ебать я хотела этот психоанализ, разве годится для нормальной психики эта улица, начинающаяся от «Пицериа Хилари», на домах которой вместо номеров светятся имена: «Дом Клинтона», «Киоск Блэр», «Кафе Вацлав Гавел», «Ресторан Кук», «Чайная Тачи», «Кинотеатр Мадлен Олбрайт», «Авеню Уокера» – того самого, который сочинил резню в деревне Рачак, после чего Клинтон и велел начать бомбардировки. Да, тут где-то Солана должен быть… А, вот он, «Тупик Солана», он со своей напудренной бо-роденкой мог бы стать прекрасным типажом для Кустурицы.
Итак, Гитлера заменила Хилари, имя без всякой негативной коннотации. Но всякая замена похожа на розу, которая – как бы ее ни называли – зовется розой. Замены имени на вывеске было достаточно для того, чтобы Скендер пару часов спустя уже прохаживался по кафане как метродотель – он был в смокинге, угадывал пожелания клиентов, а девять блондинок разносили напитки, улыбки и оставляли на жопах и сиськах свободные места для поцелуев нажравшихся солдат. Естественно, лучшими клиентами были итальянцы. Вокруг них с гитарой в руках кружил Эмин Джи-новици, а они в четыре голоса распевали: «Poj improviso venivo dal cello infinito…» Девять блондинок откликались: «Volare oho cantare oho ho ho nel blu di hinto di blu» …
Я продралась сквозь солдат и песню к прилавку. Скендер встретил меня радостно:
– Иди к русским девкам!
– Что, сразу? – спрашиваю.
– Помогло мне имя «Хилари». Спасибо тебе, Мария.
– Спасибо скажешь, когда дом увидишь, – принялась я его обрабатывать.
– Полегче, пиано ма лонтано, – откликнулся Скендер.
– Пошли, – повторяю.
– Нет, Мария, прибыл генерал Кларк со свитой офицеров, телекамерами и репортерами. Надеюсь, он сюда заглянет, если не ради меня, то ради Хилари.
– Ладно, – говорю, – у меня другой покупатель есть.
– Кто? – встрепенулся Скендер.
– Раймонда! – нагло вру я.
– Она! – возопил Скендер. – Та, что связалась с тем сербом из «Бара Кукри»! Не позволим! Вставай за стойку, помоги, мы что-нибудь придумаем.
Девять русских девок повизгивали, выпрашивая заказы, я со Скендером подавала бутылки вина, коньяка, водки, текилы. Я и сама была как пустая бутылка, которую вот-вот выкинут на помойку или разобьют о стену. Ко мне за стойку подошел Эмин Джиновици, повесил гитару на стену, взял бутылку виски и сказал со злостью:
– Никогда мне эти итальянские канцоне не нравились. Поют о любви, как будто ничего другого в мире нет. Разве наша борьба за свободу Албании не заслуживает песен? Павшие герои требуют этого от нас!
Эмин Джиновици пристально, будто что-то вспоминая, смотрел на меня.
– Ты ведь не русская? Что ты здесь делаешь?
– У меня дела со Скендером.
– Больше не переводишь тому американцу?
– Почему? Просто взяла свободный вечер.
– А не боишься, что мы тебя, сербку, укокошим?
– Сегодня вечером – нет.
– Почему? Скендер тебя прикрывает?
– Нет, в Приштине генерал Кларк, он сейчас в «Баре Кукри», было бы глупо продолжать убивать, пока он здесь.
– А когда он уезжает? – лукаво спрашивает Джиновици.
– Через два дня опять сможешь гоняться за сербами, если получится.
– Я за ними гоняться не буду, я их куплю. Моя идея – не эта кафана и не песни под гитару. Я новую песню сочиняю – вслед за всем этим придет иностранный капитал.
– Откуда? Из Европы?
– Да нет, из Америки! Я создам албано-американский банк с американским капиталом и буду давать деньги в долг. Попутно стану покупать землю у сербов делить ее на маленькие участки по четыре сотки. Сербы – банкроты. Их дома и имения можно за копейки скупить. А в Приштине – не кафану, а универсам с американскими продуктами! И не для албанцев, а для этих, из КФОРа, они здесь не меньше, чем на десять лет. И не станут шоколадки из Призрена покупать, потому что уже завтра им подавай «Милку» из Швейцарии и Давидова с сигаретами из Женевы. А я американцам и кубинские сигары продавать стану!
– Отличная идея, – говорю.
– Но я на этом останавливаться не буду. Через месяц-другой КФОР в Белград войдет, меня Сербия ждет, с табаком, шелком, виноградниками, там и жито из Воеводины, сливы, персики, яблоки вокруг Чачака и По-жеги, Трепча – медь, золото… Дешевая рабочая сила…
Подошел Скендер, пожаловался:
– Нет и нет Кларка!
– Да и ты пропал! – говорю с укоризной.
– Не могу ведь я бросить клиентов, пока никто еще не расплатился…
– Я больше ждать не могу.
– Говоришь, маленький дом, большой палисадник… Джиновици, становись в дверях, чтобы итальянцы не сбежали!
Эмин Джиновици со злобой глянул на Скен-дера и отошел. Я повторила:
– Еще чуть-чуть подожду, и все, Скендер.
– Боюсь, ночью трудно будет выбраться из Приштины. Генерал Кларк весь КФОР поднял по тревоге. Не думаю, что нам позволят уехать из Приштины.
– Мой сержант Джон проводит нас, – соврала я.
– Уже твой?
– Наполовину, – отвечаю с улыбкой.
– Он что, тоже с тобой в Сербию? – Нет.
– Так чего же спешить, если все мы скоро будем в Белграде? Я хочу открыть там сеть кондитерских. Сербы всегда с удовольствием покупали нашу пахлаву.
– А что бы тебе сейчас не открыть в маленьком доме с большим палисадником что-нибудь вроде кондитерской?
– Хорошо, и сколько это будет стоить?
– Нисколько, – говорю.
– Что?
– За это ты меня перебросишь в Сербию.
– Не в Сербию, а только до границы. Очень уж подозрительно, как ты на все соглашаешься!
– Увидишь маленький домик с большим палисадником, а также возможность наебать меня – сразу согласишься: возьмешь дом, а мне – гуд бай!
– Я как раз об этом и думал, – говорит Скендер.
– Я рискую.
– Где этот дом?
– Не скажу, пока не придем.
– А ты тоже не из простеньких!
– Причины на то есть…
– Что за причины?
– Сержант Джон.
– Думаешь, он с нами до границы поедет?
– Сейчас из-за генерала Кларка в Пришти-не толкучка, попрошу Джона довести меня до дома. Но не из-за охранников Кларка, а из-за тебя.
– Хорошо, Мария, давай подождем немного, пока хоть кто-нибудь расплатится, на заре не замерзнешь, как вы, сербы, говорите.
И в этот момент в кафану ворвалась Canada Press, а вместе с ней, как вороны, которым тесно на одной ветке, явилось с десяток телекамер. Итальянцы немедленно принялись позировать. В дверях Джиновици заорал:
– Да здравствует генерал Кларк!
Я подскочила к дверям: по улице, прямо на камеры, перла толпа албанцев, скандируя: «НАТО! НА-ТО!» Перед ними неспешно вышагивал генерал Кларк, вокруг него роились албанцы, целуя его пилотку, нос, уши. Генерал Кларк ладонью защищал свой американский головной убор, а за его спиной американские солдаты руками и ногами отбивались от возбудившихся албанцев. За спиной Кларка я приметила Джона и, улучив момент, оттолкнула Canada Press и прорвалась сквозь албанские поцелуи. По пути успела обнять генерала Кларка и шепнуть ему «сенк ю», и тут же солдаты отбросили меня от него прямо к Джону. Он принял меня в объятия, и пока вокруг нас в воздухе висели крики «НАТО фор эвер», я шепнула ему на ухо:
– Умоляю, помоги…
Толпа унесла генерала Кларка, я только и успела заметить, как лучи сияющего слова «Хилари» обрызгали его униформу.
Джон остановился, подивившись новому названию пиццерии, и я воспользовалась моментом, чтобы прижаться к нему телом и словами:
– Джон, у тебя уже готово описание любви албанцев к генералу Кларку, а на расстоянии пишется лучше…
– И что ты предлагаешь? – примиряющим тоном спросил Джон.
– Зайди со мной в «Пицериа Хилари». Одного твоего присутствия хватит, чтобы Скендер пошел со мной к маленькому домику с большим палисадником, мы заберем оттуда капитана Гарольда, и Скендер отвезет нас на машине к границе…
– Мне идти с тобой?
– Нет, я не хочу втравливать тебя в это. Может, нам придется убить Скендера, если он задумает обмануть нас.
– Кто будет убивать? – пошутил Джон.
– Парашютист, он с генералом Джексоном научился убивать в Ирландии.
– Тебя не смущает, что капитан – убийца? – Нет.
– Почему?
– Потому что я познакомилась с тобой. Мне кажется, поменять убийцу на писателя – совсем неплохо.
– Теперь ты мне еще больше нравишься как действующее лицо романа, а не как девушка по имени Мария.
– А у Скендера и шампанское есть…
Скендер в пиццерии гасил свет, Джинови-ци на бегу брал деньги с итальянцев, которые спешно удалялись, уводя с собой девять русских девок, горланя: «Аванти, че посто!»
На стойке сияли два бокала с шампанским: Джон обнюхал пенящееся вино, потом обратился к Скендеру. Я переводила:
– Никогда не подавайте игристое вино в этих мелких бокалах, так называемых «шампан-ках». Легенда утверждает, что их форма повторяет форму грудей Марии Антуанетты, но французы отказались от них, и вам следует поступить так же. Эти бокалы позволяют сбежать пузырькам и аромату, вино выдыхается, и вы не успеваете насладиться им. Лучше уж пивная кружка! Для шампанского идеально подходит высокий бокал в форме тюльпана, наливать его нужно только до половины, вину остается где пениться, а вашему носу – где нюхать. Налитое шампанское не следует портить перемешиванием, самое малое колебание может погубить создававшиеся годами пузырьки. И уж ни в коем случае нельзя добавлять лед, он уничтожает аромат и пену. Кроме того, бокалы следует заранее вымыть и высушить, потому что даже капля воды в состоянии убить пузырьки.
– Дайте попробовать, – отозвался Скендер.
– Нет, – отрезал Джон. – Пробовать будете то, что вам предложит Мария.
– Маленький домик с большим палисадником! – воскликнул Скендер.
– Да, по сегодняшней рыночной цене.
– Добро, – говорит Скендер. – Если вы пойдете с нами… Я согласен на любую цену!
– Цену назовет Мария, – повторил Джон.
– Пошли, Джиновици, – велел Скен-дер. – Заводи машину.
– Нет, – говорит Джон. – Джиновици останется со мной. Он залог того, что все будет о'кей.
Я посмотрела на Джона, и в эту минуту мне показалось, что было бы лучше, если бы в маленький домик с большим палисадником Скен-дер отправился сам, и чтобы капитан Гарольд убил его или сдался бы Скендеру, увидев, что меня нет рядом с ним.
Как только Скендер исчез со словами: «Я буду в машине перед пиццерией», я сказала Джону:
– Я не забыла, Джон – ведь воскресенье еще не закончилось – про этот напиток для поднятия воскресного духа…
Джон переспросил:
– Падший ангел? Да, вот рецепт: в стакан для виски влей чашечку лимонного сока и джина, полчашечки мятного ликера, добавь охлажденное шампанское, кубик льда и ягодку черешни.
Я повторила про себя: лед, ликер и ягодка черешни. Звучит совсем как хокку. Джон добавил:
– Найдется в Белграде лед, ликер и ягодка черешни?
Он произнес это с легким оттенком печали, и я, дурочка, поднялась на цыпочки и поцеловала его меж глаз. Скендер кричал с улицы:
– Поехали, Мария!
– Я песню сочинил, – бормотал Джино-вици. – Красная черешня, зелененький ликер, и кубик льда звенит, как сопровождающий ритм.
– Чао, Мария, – сказал Джон, приобняв меня. – Не печалься, я не прощаюсь с тобой, я тебе говорю – до свидания.
Я выбежала, чтобы не остаться. Скендер открыл мне дверцу, я бросила ему:
– Езжай к многоэтажке!
– Я ее покупать не собираюсь! – пошутил он, нажимая на педаль газа.
– Когда доберемся до нее, я скажу тебе, где этот маленький домик с большим палисадником.
– Ты еще цену не назвала…
– Рыночная – ты слышал, что Джон сказал?
– Ебать тебе эту Сербию, зачем тебе эта Сербия, когда здесь у тебя Джон есть?
– Оставляю его тебе.
– Мы с ним тебя и в Белграде отыщем.
– Там тебя встретит падший ангел, с экскаваторным ковшом вместо стакана.
– Все угрожаешь, угрожаешь…
– Угрожаю, потому что Джон будет оберегать нас до самой границы. Сейчас давай за многоэтажку. Стой! Пошли…
– Большой палисадник, маленький домик во тьме.
Скендер развернулся, спросил:
– А где тут джип с сержантом Джоном?
– Он видит нас, – отвечаю. – Пошли.
– Мария, давай договоримся: мы сначала как условились – ты отдаешь маленький домик и большой палисадник с условием, что я переброшу тебя к границе…
– Так оно и будет.
– Джон говорил про рыночную цену…
– Я тебе сказала: отвезешь меня к границе – дом и палисадник твои, и ни динара.
– Ну, я тебе пару марок все же дам.
– У меня твоих десять тысяч есть за мой дом.
– Так этого ж мало.
– Мне хватит, чтобы начать новую жизнь в Сербии. Давай поспеши. Посмотрим дом – и вперед, скоро рассвет.
Я зашагала, Скендер за мной, двери отворились. Капитан Гарольд держал в руке дамский револьвер.
– Не надо, – сказал Скендер, – вперед, капитан.
Гарольд обнял Скендера, ощупывая его на наличие оружия, и вытащил из внутреннего кармана пиджака нож.
– Перочинный, – сказал Скендер. – Это не кукри.
– Пошли, капитан, – говорю я.
– Спокойно, – отозвался Скендер, – теперь моя очередь дом ощупать.
Скендер профессионально осмотрел окна, заглянул под кровать. Включил телевизор, поднял трубку телефона.
– Неплохо, неплохо, – бормотал он. – А что, вас разве двое? – спросил Скендер, глянув на нас.
– Пошли, пошли, Скендер, вот-вот рассветет.
– Ключ! – потребовал Скендер.
– В дверях, – отвечаю.
– Запасной?
– Нет, не переживай.
– Дом отличный, – говорит Скендер.
– Летс гоу, – откликнулся Гарольд.
– Выключи телевизор, – бросила я Скендеру.
На экране в это мгновение появился генерал Кларк, за его спиной – немецкий командующий КФОРа генерал Клаус Райнхардт. Я приметила, с каким отвращением Гарольд посмотрел на угасающие лики двух генералов.
* * *
НОЧЬ. На пятой скорости мы вылетели из Приштины. Мы с капитаном расположились на заднем сиденье. Скендер несся мимо танков, телег, крестьян, погоняющих усталых волов.
– Что ты молчишь, Мария? – спросил Гарольд, нежно касаясь меня рукой.
– Боюсь, – говорю.
– Ты не доверяешь этому шоферу? Капитан не хотел называть Скендера по имени.
– Говори спокойно, он не знает английского.
– Как ты со мной разговариваешь? – спрашивает Гарольд.
– Что значит – как? – обозлилась я.
– Что-то случилось? – испуганно спрашивает Гарольд.
– Случиться все что угодно может. Боюсь, как бы нас не выследили.
– Кто еще знает о нашем побеге?
– НАТО и еще девятнадцать стран, – отвечаю и впервые улыбаюсь.
Гарольд взял меня за руку, теперь на ней было три отпечатка – майора Шустера, сержанта Джона и капитана Гарольда.
Скендер резко свернул с дороги.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Меняем план, так мы скорее доберемся до реки.
– Где мы? – спрашивает Гарольд.
– Нигде, – отвечаю, – не волнуйся, куда-нибудь да приедем.
Гарольд продемонстрировал Скендеру дамский револьвер. Я отвела его руку:
– Гарольд, успеется с револьвером, я скажу тебе когда.
Скендер добродушно отозвался:
– Мария, пожалуйста, переведи мои слова капитану.
– Хорошо, – говорю, – запевай…
– Это ты хорошо сказала – запевай! Потому что это будет наша старинная албанская песня.
– Ладно, – говорю, – можешь не петь, перескажи, мне легче будет Гарольду переводить.
Машина прыгала по колеям, накатанным танками и джипами. Скендер медленно говорил, я переводила:
Если вдруг мужик захочет
Защитить себя с любимой,
Это как стоять в засаде
Посредь горного ущелья,
Что не шире, чем кишочки
Нарожденного ягненка.
Но не уже, чем ворота
Самой маленькой кошары.
Пусть тогда их будут сотни,
Тех врагов любви безбрежной —
Всех любовь их одолеет.
Красивая баллада Скендера, и ночь лунная. Гарольд взял меня за руку, и слова песни уничтожили последние сомнения в честности Скен-дера, который не успел снять смокинга и выглядел как учитель танцев. А мы с Гарольдом опять были той самой парой на лугу, под блеянием мягкого лунного света, победившего небольшое облачко и пролившего его на землю в виде легкого тумана. И в этом тумане больше не было ни майора Шустера, ни сержанта Джона, я опять была в кошаре с капитаном Гарольдом. Любовь, подумала я, неужели вернулась моя любовь к Гарольду, или это только моя сербская улыбка, которая раньше означала: да заебись ты! А теперь – пусть будет, чего быть не может, потому что мы воплотились, похоже, в новую народную песню, рожденную в Косове. С обязательной, поскольку это песня, гибелью героев в конце. Пусть это будет Скендер, подумала я, да даже и капитан Гарольд, только не я, не я, Мария Лепич, прекрасная, как моя фамилия, – при условии, если хорошо высплюсь. Скендер продолжал:
– Не надо бояться любви, потому что она нас омолаживает на некоторое время. Прежде эта молодость любви длилась порядочно, но теперь темп Нового мирового порядка сокращает дни любви. Нет больше у людей души, которая украшала любовь! Много я видел душ, сбежавших от нищих и крестьян и переселившихся в мафиози, потому что душа тоже любит хорошие машины, пятизвездочные отели, четырехзвездных генералов. Так что я не знаю, что с вашими душами творится, твоей и капи-тановой. Боюсь, как бы их не убили там, куда вы стремитесь. Извини, но разве стоит Косово гибели ста тысяч душ и изгнания трехсот тысяч сербов?
– Это переселение душ обеспечили вы, албанцы.
– Нет, Мария. Кто знает, увидимся ли мы еще? Я тебе все это специально рассказываю, чтобы ты знала: не все албанцы Эмины Джи-новици. Все, что сейчас в Косове творится, – результат того, что нам объяснили, какой хороший этот Новый мировой порядок. Требуйте демократии – объясняют по телевизору, – и вы станете богами, забудете о страданиях. И чем выше мы с вами поднимались к этой демократии, тем чаще с неба демократии сыпались бомбы. Теперь случилось то, во что верил Эмин Джиновици, и не только он. То, что нам предлагает КФОР и политики – то же самое, что Гитлер предлагал немецкому народу, и наша любовь к нашим вождям освобождает нас от чувства вины, даже когда мы убиваем.
Я слово в слово переводила все это Гарольду, и слова Скендера взволновали его. Капитан в знак благодарности положил ему руку на плечо. Скендер прибавил газу, словно стараясь убежать от тумана.
– За нами едут, – сказал он. – Оглянись, Мария, видишь их?
Я увидела в тумане с десяток огней, которые, скрещиваясь, удалялись от нас. Вдалеке оставались только два горящих глаза маленькой машины.
– «Фиат уно», – сказал Скендер, – это не страшно. Кто-то своровал машину, вот и утекает.
«Фиат уно», подумала я. Неужели это Джон провожает нас? Неужели он решил подстраховать наш побег? Или захватить… Я уставилась в туман. Два маленьких горящих глаза исчезли в тумане, потому что Скендер знал все тропки в этой части Косова. Эта дорожка должна была привести нас к лугу, и еще чуть дальше, к мосту или просто к реке.
– К реке? – спросила я Скендера.
– Я готов и на луг, и на речку, и на мост – выбирайте, где вам легче будет перебраться в твою Сербию.
– За рекой еще не моя Сербия.
– Точно. Но за рекой ты уже в северной части Косовской Митровицы, там твоя родня и Милошевы корни.
– Мы с Гарольдом сразу двинемся дальше.
– Чем дальше, тем ближе, – профилософ-ствовал Скендер. – Мельче или глубже, мост всегда выглядит солиднее, но я рекомендую луг. Там отдохнете, и с первыми пташками перейдете через реку, она там куда мельче, чем у моста. На юге Косовской Митровицы мост наполовину наш, а та половина, что к северу – ваша.
Скендер выключил движок и погасил фары. Мы катились вниз, в долину, я рассмотрела только ветви большого дерева, которые словно подавали нам знак.
– Приехали, – сказал Скендер. – Прекрасная ночь, правда, без звезд. Прошу вас!
– Тебе знакомо это место? – спросил Гарольд, вылезая из машины.
– Дерево знакомо.
Мы стояли, тоже как два случайных дерева, объявившиеся в ночи, в которой должны народиться вновь, или…
Скендер отошел к машине, потом подозвал меня.
– Верни ему нож, – сказал Гарольд, все еще пораженный речью Скендера. Похоже, теперь он верил ему больше, чем мне.
Скендер, газуя, чтобы Гарольд не расслышал его слова, сказал мне:
– Спасибо тебе за все, куколка. Жалко, что ты уезжаешь. Желаю тебе попасть в Сербию живой и здоровой. Будь повнимательней, Мария!
– Да мы запросто, с рассветом, через луг. Здесь ведь никого нет, я столько раз здесь бывала.
– Хорошо, – сказал Скендер, – только осторожнее по лугу, тут мин полно. Прощай, Мария!
И Скендер отступил в туман. Фары он так и не включил.
– Мины? На лугу? – переспросила я, словно проверяя, правильно ли я поняла Скендера. – Я каждый лужок вдоль границы знаю, а речка здесь мелкая.
– Смотри, Мария, я обязан предупредить тебя. Луг и река напичканы минами. Прощай, Мария!
Скендер сел в машину и резко рванул с места, не зажигая фар.
– Ети его мать, и что теперь? – вздохнула я. – Мины на лугу и в речке. Что я теперь скажу Гарольду? Подумает еще, что я увела его, чтобы прикончить…
– Мария! – крикнул Гарольд. – Куда ты подевалась?
Ночь, туман… «Где ты, Мария?» – спросила я себя.
Направилась к Гарольду и дереву, неспешно, и тут подумала, что скорее сама взорвусь после слов Скендера, чем мины на лугу перед нами. «Может, соврал? – подумала, продолжая борьбу с собственными мыслями. – Что теперь, что теперь, Мария? Сказать ли Гарольду? Может, вернуться? Это было бы лучше всего. Так, значит, надо сказать ему. Джон, – подумала я, – где же ты? Здесь роман сочиняется почище, чем у Мейлера». В темноте я налетела на Гарольда, который принял меня в нежные объятия и пошутил в моем стиле:
– Наша первая брачная ночь!
И тут, в той стороне, куда уехал Скендер, вспыхнули в небе два прожектора, словно автомобиль сел на задницу и его фары уставились в небо. И в свете этих лучей раздался ужасающий взрыв, который, как дирижер, дал знак оркестру пулеметов разразиться очередями. В разных направлениях полетели яркие и веселые птицы трассирующих снарядов, и по этому сигналу стороны стали соревноваться в интенсивности огня.
Гарольд обнял меня, прикрыл своим телом, а дерево за нами трещало так, словно в его ветвях и стволе после сражений в Косове застряли патроны и гранаты, которые ждали своего часа, чтобы вновь взорваться. Я лежала под Гарольдом, и ничего лучше не могла придумать, как сказать с улыбкой:
– Первая брачная ночь…
И ничего лучше придумать не могла.
– Ты крепко спала, – сказал Гарольд, сползая с меня, и мы вместе стали выползать из могилы. Гарольд старательно отряхивал с себя и с меня иссеченные ветки дерева и тяжелую илистую землю. Не поднимаясь на ноги, мы стряхивали с себя землю, я вытаскивала из волос сломанные веточки… И мы все продолжали лежать, глядя на старую липу, которую будто только что изуродовал топор дровосека. Сразу за ее стволом зияла воронка от разорвавшегося снаряда.
– Бог есть, – прошептала я.
– Есть ты, значит, есть и Бог, – нежно прошептал Гарольд.
– Неужели мы живы? – говорю. – Бог впервые меня спас!
– Светает, – напомнил Гарольд. – Пора идти.
– Мне страшно, – говорю.
– Чего вдруг?
– Да нет, прошло…
Я приподнялась из могилы и опять увидела старую полуразрушенную липу, груды ила, выброшенного взрывами из земной утробы. Гарольд смотрел на меня, не понимая, что я там увидела и почему перестала бояться.
Перед моими глазами в этом хаосе новой агрикультуры… Словно говорит мне: «Доброе утро!» Или: «Не бойся, я здесь! Это я, одуванчик!» На тонкой ножке светился белый мячик созревшего одуванчика. Мины, гранаты рвут вокруг него воздух, надломленное дерево над его головой… И ничего! Одуванчик стоит, как победитель, и будто протягивает мне руку.
Гарольд ничего не понял из моего диалога с одуванчиком.
– Посмотри на него, – говорю я ему. – Остался в живых! Только травы не страдают от хаоса войны. Смотри – похоже, эти создания хранят в себе высший порядок и высший закон. Как сказала бы госпожа Анна Ахматова: гармония, без которой наш мир невозможен. Да, да, высший закон существует, Бог, или природа, сохранили одуванчик! Может, и нас?
– Нам пора, – говорит Гарольд.
Я не смотрела на Гарольда. Я оценивала не слова, а луг, реку, журчание которой доносилось до нас, справа должен быть мост, он был не виден в ночи… От луга до реки было метров двадцать. Я прощупала первый метр луга.
– Ты куда, Мария? – схватил меня за руку Гарольд.
– Простите, капитан, перед вторым шагом я должна вам кое-что сказать.
– Может, потом, когда мы переберемся в Сербию?
– Да, конечно, но я хочу, чтобы мы пришли туда без лжи.
– Мне не о чем врать в твоей Сербии. Я туда иду не только из-за тебя, но из-за всего того, что случилось в Косове. Я объявил об этом вслух, заплатив не только любовью к тебе.
– Да, себе ты не соврал, только мне…
– Кто тебе это сказал?
– Майор Шустер.
– Почему именно он?
– Я переспала с ним, когда узнала правду о тебе.
– Почему именно с немцем?
– Потому что и с американцем: я шла до конца.
– Что за американец?
– Сержант Джон.
– Ты и с ним спала?
– Храпела… – отвечаю в своем стиле.
– Не понял?
– Когда я проснулась в его палатке, он сказал, что я храпела.
– Оставь ты эти сербские шуточки!
– Я не успела научить тебя смеяться в самые трудные минуты, а это – наша национальная особенность. Но при этом мы не лжем…
– О'кей, – говорит Гарольд. – Ты права. Забуду про немца и американца.
– И про жену Дженет, и про сына Оливера восьми лет.
– Я их бросил ради тебя, просто не было случая рассказать тебе о них. Попросту говоря, я любил тебя так сильно, что мог и соврать.
– Это была страсть, не любовь.
– Бога ради, Мария, разве ты не видишь, на что я способен ради тебя. Я бросил все для того, чтобы жить с тобой в твоей стране!
– Не знаю, будешь ли ты любить меня после всего, что с нами случилось. Любовь – еще не доказательство, что ты именно из-за меня бросил родину, жену, сына…
– Что за доказательство? Я от тебя доказательств не требую!
– Ты доказать не только мне должен, но и моей стране, если после всего захочешь навсегда остаться в Сербии.
– Мы будем жить вместе…
– Будем, если останемся в живых.
– Нас от этого отделяет только луг. Разве за ним не твоя страна?
– Я должна кое-что сделать для своей страны, чтобы она тебе поверила, что ты не шпион, а человек, который хотел помочь ей.
Передо мной был человек, которого я больше не любила. Передо мной была Сербия. Я не хотела вести капитана Гарольда через луг, чтобы его убила мина, как новый взрыв ненависти к моей стране. Моя же смерть для Сербии не значит ничего. Скажут: так тебе и надо, блядь оккупантская!
Ой, Сербия, да пошла бы ты на хуй, первая рвану через лужок! Если останусь в живых – подарю вам Гарольда, и вы покажете его по телевизору как коронного свидетеля против НАТО.
Я осторожно шагала по лугу. Не знаю зачем, но туфли сбросила, как будто босой легче пройти минное поле. Босая, на лугу, вспомнила рассказ матери. Отправляясь с отцом на работу, она шла по лугу впереди него, сбивая росу, чтобы отцовские ботинки не отсырели. Это была любовь…
Оглянулась; улыбкой дала Гарольду знак – пока не следовать за мной. Потом зашагала быстрей. Надеясь, что еще не утратила навыки игры в классики и не наступлю на черту, и не вылечу из игры.
После каждого шага оборачивалась, опасаясь, что Гарольд пойдет за мной. Посылала ему воздушные поцелуи, но не была уверена, что он видит их в тумане. Да я и сама в этом тумане ощущала себя смертью, только косы в руках не хватало. «Не болтай ерунды», – говорила сама себе, пугалась и едва не кричала.
– Где же вы, ети вашу мать? – спрашивала я зеленую траву про мины. – Где вы прячетесь, вы, маленькие черные твари ростом с медведку или крота?
Остановилась, трава колыхнулась… Это был первый ночной ветерок, от которого рождается рассвет.
Туман разбежался, будто кто-то порвал его в клочья.
Я повернулась и увидела в тридцати метрах от себя Гарольда, встревожено указывающего на небо.
Увидела – справа, от моста.
Вдоль реки летит вертолет…
Еб твою мать, что это еще такое?
Вертолет замер в воздухе, немного левее меня.
В дверях черной птицы висел Джон. За его спиной я увидела Скендера… Скендер, что ли, рассказал Джону про мины на лугу?
– Мария! – кричал Джон. – Берегись! Луг и река заминированы!
Я махнула Джону рукой – не волнуйся, знаю!
Но испугалась: а вдруг капитан Гарольд сейчас бросится ко мне?
Вертолет, словно опасаясь взрыва, взвился в небо. Я увидела Гарольда, который мог слышать или догадаться о цели их прилета.
Гарольд бежал ко мне. Крикнул со смехом:
– Смотри, не растопчи одуванчик!
И поскольку я сербка и не могу быть трусливее его, я рванулась к капитану английского королевского парашютно-десантного полка.
Стремясь друг к другу, мы перепрыгнули ОДУВАНЧИК, обнялись в воздухе, и больше на землю не возвращались. Мины, взрываясь одна за другой, унесли нас в небо.
Мы летели обнявшись.
Капитан Гарольд,
чтобы объясниться мне в любви.
Я, Мария Лепич,
чтобы стать Сербией.
Сербия, мать твою, разве мне это надо было?
После всего этого,
я прекратила понимать…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.