Текст книги "7 способов соврать"

Валентин Симмонс

Впервые за год на субботу у меня есть планы. Последний раз такое было, когда я наблюдал неполное лунное затмение вместе с отцом и членами местного астрономического клуба – горсткой шестидесятилетних стариков. Вряд ли сегодня будет так же интересно.

Джунипер сказала, что вечеринка начинается в девять, но, если верить Интернету, никто не приходит вовремя – это было бы нелепо. Обычно все опаздывают минимум на час. Не понимаю, почему сразу не назначить вечеринку на десять, хотя кто я такой, чтобы менять правила общественного поведения?

После ужина я погружаюсь в новую книгу, которую стащил из кабинета отца. К десяти часам я настолько поглощен чтением, что мне не хочется никуда идти. Еще минут пятнадцать я медлю, но в итоге, уговорив себя, беру запасные ключи и плетусь к выходу.

– Гулять идешь, малыш? – останавливает меня голос, раздавшийся из глубокого кресла перед телевизором.

Отец, по-видимому, перестал замечать, что я взрослею, когда мне было лет десять, и с тех пор, обращаясь ко мне, использует только такие слова, как «малыш», «ребенок» и «малец». Пожалуй, на Рождество надо бы подарить ему справочник для родителей, изданный после 1960 года.

– Да, – отвечаю я.

Отец поворачивает в мою сторону голову, покоящуюся на эргономической подушке, и его каштановые с проседью волосы встают торчком.

– Куда?

В его пухлые щеки врезаются уголки губ, раздвинувшиеся в улыбке, наполненной надеждой. Грустно наблюдать, как он из кожи лезет вон, чтобы установить со мной контакт.

– На вечеринку. Нужно поговорить с одной девчонкой из моего класса.

– С девчонкой, ха? – Отец подмигивает. – Тогда не буду тебя задерживать. Беги к своей девчонке.

Я поворачиваюсь, сдерживая раздраженный вздох.

– Конечно. Пока. – Именно поэтому я стараюсь общаться с родителями как можно меньше.

– Не позже двенадцати, хорошо? – Отец снова утыкается в телевизор – он смотрит исторический канал, – а я, буркнув что-то в знак согласия, выхожу за дверь.

В район, где живет Джунипер, я добираюсь к половине одиннадцатого. Он называется Мшистая роща и состоит из лабиринта глухих переулков. Все дома – под одну гребенку, будто архитектор нашел в Интернете модель элитного поселка и по его образу и подобию спроектировал весь квартал. Одинаковые фронтоны над входными дверями, одинаковые навесы для автомобилей сбоку от зданий, одинаковые черные сводчатые крыши с трубами на краю. Я заблудился даже не один раз, а целых два: спасибо гению, который решил, что здесь должны существовать «Особняк в Мшистой роще» и «Усадьба в Мшистой роще».

Я замедляю ход, по третьему разу сверяя адрес. Джунипер живет на одной из дальних улиц района, где каждый дом претендует на статус особняка. Дом восседает на возвышении в глубине участка, как король на троне, обозревающий свое королевство. Вокруг раскинулся темный газон. Посреди двора – двухъярусный фонтан, опоясанный дорожкой из крупной гальки; по краям газона – высокие ели, отчего подъездная аллея кажется еще длиннее. Из окон льется золотистый свет, доносится отдаленный гул басов. Кажется, внутри веселится уйма народу.

У меня сжимается горло. Даже не верится, что я променял на толпу и шум драгоценное уединение своих выходных, которое не нарушал вот уже шестьдесят три часа двадцать минут. Я еще в дверь не постучал, а уже нахожусь на грани паники. И все равно еду мимо вереницы машин, узурпировавших обочину дороги на улице Джунипер.

На самом деле мне вовсе не хочется знать имя учителя и вообще подробности всей этой истории. Новая информация станет еще более тяжким бременем для меня, а я не хотел бы быть вовлеченным в скандал.

И все же вопреки голосу разума, требующему, чтобы я повернул назад, я припарковываюсь, собираюсь с духом и иду к дому.

Джунипер Киплинг

Узкая горловина металлического слива в раковине запотевает

от моего дыхания.

как я здесь оказалась? лицом вниз,

пьяная в стельку, а ведь еще только 11:00.

жалкое зрелище.

во рту вкус блевотины.

я не в силах уйти от себя.

(мне нужен ты, мое единственное спасение –

и ты это знаешь.)

нет. мне нужно взять себя в руки.

выпрямиться. умыться. вздохнуть. выйти.

улыбка на моих губах имеет привкус крови и засохшей губной помады.

откуда, черт побери, взялась кровь? из желудка? из горла? из сердца?

чтобы протрезветь, естественно, нужно выпить еще!

господи помилуй, как же жжет.

я знаю только одно: с твоим уходом

я вернулась в век обскурантизма, в ледниковый период.

прощаясь, ты сказал: всего доброго.

ничего доброго я не нахожу с тех пор.

минуты, часы, бог его знает – один черт.

спотыкаюсь, оступаюсь… где я? сидя на полу, трудно определить. (джунипер, не позорься, держись на ногах)

(шумно приветствуй всех и каждого; смейся с девчонками, которых ты узнала бы, если б была хоть чуточку менее пьяной, но…)

дверь отворяется.

валентин? – непроизвольно слетает с моих губ.

я знаю его два года и прежде ни разу не видела его вне стен школы.

можно подумать, что он вырос там,

взращен в пробирке, со всей тщательностью и бережностью,

а теперь стоит здесь, не пришей кобыле хвост.

можно с тобой поговорить? – спрашивает он. – пожалуйста. я всю неделю пытался найти тебя, но так ни разу и не застал после школы, а в обеденный перерыв… затруднительно, так можно мы поговорим? с глазу на глаз?

я: почему?

он: деликатное дело.

мне не хватает воздуха (меня шатает, перед глазами все плывет, качается).

начинаю валиться на бок.

ладонью судорожно опираюсь о стену…

живот крутит…

мозг снова хватается за любимую тему.

скользкие от пота пальцы нащупывают в кармане телефон…

я проявлю слабость, если напишу? спрошу?

(как ты без меня,

не скучаешь?

я не хочу, чтобы ты страдал, как я).

или это было бы жестоко?

вытащи руку из кармана, джунипер.

он сам справится.

валентин: тебе плохо?

я: что? нет, все нормально, кажется… пойду еще выпью.

потихоньку выпрямляюсь, обретая равновесие.

валентин: тебе лучше воды, воды выпить.

вода. заманчивая идея. я снова оступаюсь.

валентин: о господи, дай помогу.

его ладонь касается моей спины, мы ковыляем мимо скоплений тел,

подходим к рабочему столу на кухне,

и бутылка сама начинает наливаться.

валентин, тихо: остановись.

я останавливаюсь.

но кристально прозрачная жидкость так прекрасна.

мне не терпится прильнуть к бокалу…

я умираю от жажды…

мысли превращаются в сотни тысяч алкающих ртов.

я: о чем ты хотел поговорить?

он: давай отойдем куда-нибудь… м-м… в укромное место?

я, с улыбкой: хм, и что это за разговор? я могу тебе доверять?

(неужели я флиртую с валентином симмонсом?

сама эта мысль до того забавна, что я готова расплакаться,

вот-вот заплачу)

он:…доверять мне?

я: я тебе доверяю, это была шутка, не волнуйся, не волнуйся.

он: доверяешь? почему?

я: что? почему я тебе доверяю? ну… я вообще людям доверяю, если они разумны и приятны.

смех у него странный, будто кто-то щиплет гитарную струну, легкий тенор.

ты думаешь, я приятный человек?

я: ты мне показался приятным, когда мы болтали.

он: конечно.

я: так о чем ты хотел спросить?..

он нервничает, переминается с ноги на ногу, его губы приоткрываются. ладно, говорит он, это… и он издает смешок, который быстро затихает, берет бокал, наполняет его спрайтом, залпом осушает, и взгляд его тускнеет, смягчается, складка упрямого рта теряет жесткость, а я пытливо смотрю на него.

он: я пытаюсь придумать, как спросить у тебя…

дэвид…

это я делаю признание.

это я рассказываю валентину, подожди, постой, нужно… в ванную, я сейчас.

это я украдкой пробираюсь в гостевую спальню, в темное потайное местечко,

открываю шкафчик, роюсь в нем в поисках спрятанного спиртного

(бутылки, что будет стынуть, потеть и пыхтеть в моей руке).

три раза поворачиваю крышку,

два прошибающих глотка прямо из горла и затем

нажим на клавишу быстрого набора,

всего один раз.

два гудка, щелчок и он на связи (так легко. очень легко).

Я… Джунипер? Что с тобой? Почему ты звонишь? Что случилось?

его тихий голос как теплое солнце, выглянувшее после череды холодных мрачных дней.

помнится, до того, как наша любовь увязла в муках,

я видела будущее, размеченное дорожными знаками,

что ослепительно сверкали по обочинам шоссе.

помнится, если настраивала его на лирический лад,

он говорил как бог.

я лежу на кровати, делаю еще глоток обжигающе холодной жидкости

и представляю на пустом пространстве его тело.

голова лениво вертится из стороны в сторону,

как подвесная абстрактная структура,

мозг подпрыгивает в двух футах над этим телом.

состояние сонное. дэвид… дэвид

Наконец-то. Поговори со мной. Все хорошо?

ты дома? – спрашиваю я.

Да. (пауза) Зачем звонишь?

мне не следует говорить: я скучаю по тебе. скучаю.

(пауза) ты пьешь.

извини. хотя, по-моему, извинение неуместно.

Ох, Джун.

что?

(пауза) не садись за руль.

дэвид, я никогда не говорила. я поворачиваюсь на бок. я знаю, что у тебя, естественно, были причины…

Да…

я перебиваю его. (мои слова похожи на слова? я чувствую, как они кренятся, шатаются, падают.) я не могу допустить, чтобы тебя… чтобы тебя судили за мои решения…

он вздыхает. Судить меня за твои решения никто не собирается. Меня будут судить за мои.

да знаю, знаю, я все это читала, все статьи, но в конечном итоге у меня такое чувство… дэвид, я вполне способна принимать собственные решения…

Не сомневаюсь, но…

наконец из меня выплескивается: и это я выбрала тебя, ты меня к тому не принуждал, и я до сих пор каждый день тебя выбираю, с каждым своим вздохом, может, это и неверный выбор, но ты по-прежнему мой, мой.

Джун, так не должно…

ты мне нужен. (нужен целый и невредимый, я готова рисковать чем угодно, только не тобой.

как ты не понимаешь?)

темнота, словно целебный бальзам, смягчает головную боль.

его молчание жжет, как огонь.

Не говори так, прошу тебя, слышу я его надсадный, надрывный голос. Мне это больно слышать.

дэвид, прости, прости, не оставляй, не бросай меня, умоляю. я люблю тебя, скажи, что я тебе по-прежнему желанна, скажи, что ты…

Джунипер, ты сама не своя. Ты меня пугаешь. У тебя под рукой есть вода? Рядом с тобой есть люди?

дэвид…

зубы вонзились в губу, привкус крови во рту, нетерпение жилистыми пальцами стискивает горло.

(мне нужно знать, что ты мой, единственный, несравненный).

я сажусь, и мир переворачивается вверх тормашками.

приди ко мне. я хочу тебя видеть, прямо сейчас.

Не могу.

умоляю.

я жду…

(моя голова… чтоб ей пусто было.)

а потом…

нет, не он отвечает.

тук. тук. тук.

Кто-то пришел? – спрашивает он.

нет…

(нужно запереть дверь, запереться ото всех,

чтобы никто не проник в это мое убежище.)

я встаю слишком резко, голова кружится,

горло натягивается,

закупоривается,

рвотные спазмы.

Джунипер! Джунипер!

(стук продолжается…)

пытаюсь сдвинуться с места, добраться до двери…

бутылка падает на ковер.

(куда подевались мои ноги?)

я поднимаюсь, в темноте нащупываю дверную ручку, я…

хаос.

я

(щелк – замок закрыт)

врезаюсь в дверь.

я получила ответ?

очнись, джунипер…

(где-то слышится его голос,

он кричит, зовет меня.

какая сладкая колыбельная.

баю-

бай.)

Мэтт Джексон

К 11:45 огни в доме погасли, кто-то включил на всю громкость мощную акустическую систему Джунипер. В центре так называемой дискотечной комнаты – настоящее столпотворение. А деревянный пол там до того скользкий, что за последние десять минут на моих глазах свалились пять человек. Глядя на это бесиво, я решаю, что пора убираться домой.

Где-то в толпе раздаются пять-шесть возгласов протеста. Кто-то воскликнул:

– Ну вот, лужу наделал!

Толпа расступается, и я вижу на полу огромную пенящуюся лужу пива. «Все, с меня хватит», – думаю я. Но, поворачиваясь к выходу, плечом врезаюсь в Оливию, и мой план быстренько смыться летит ко всем чертям. При столкновении спортивная сумка соскальзывает с плеча Оливии и падает на пол. Из нее выкатывается бутылочка с раствором для контактных линз.

– Черт, моя вина, – говорю я, наклоняясь, чтобы подобрать ее вещи.

– Мы с тобой то и дело сталкиваемся, – с улыбкой замечает она.

Густо краснея, я отдаю ей сумку и лепечу:

– Ты… м-м… Э-э-э… ты здесь с ночевкой?

– Да. Сумку дома забыла, а сестра привезла. – Я смотрю по сторонам, ожидая, что где-то рядом вот-вот возникнет Кэт Скотт.

– Она не остается, – добавляет Оливия. – Сейчас в ванной, а потом уедет. – Оливия устремляет взгляд в комнату за моей спиной. – Черт, а вот это уже плохо.

– Не то слово, – соглашаюсь я.

– Боже, – морщится она, – надо найти Джунипер. Ее родители на годовщину свадьбы поехали на концерт в Канзас-Сити, вернуться должны где-то в час. Я ведь ее предупреждала, что трудно будет выпроводить народ в полночь.

– Я видел Джунипер с Валентином Симмонсом, они о чем-то болтали на кухне.

– А-а-а, в той стороне, значит, – с облегчением произносит она. – Когда ты ее видел?

Музыка звучит громче, и Оливия подходит ко мне почти вплотную, отчего у меня путаются мысли. В темноте половина ее лица раскрашена тенями, на второй пляшут бело-голубые блики телевизионного экрана, также отражающиеся в глазах.

Я заставляю себя не смотреть на нее.

– Может, с полчаса назад… – неуверенно отвечаю я.

– Черт! – восклицает она. – Ладно, начну выпроваживать народ.

И тут через порог переступает Дэн Силверстайн с красным стаканчиком в руке. Заметив нас, он расплывается в улыбке, подпирающей его пухлые щеки. У меня сжимается сердце, когда я вижу, что он направляется к нам, перекрикивая музыку:

– Мэтт, ты знаком с Оливией?

– Да, – отвечаю я, – мы в одном классе.

Оливия вскидывает ладонь, а Дэн произносит:

– Отлично выглядишь сегодня.

Он окидывает ее взглядом с головы до ног, а я в смущении пристыженно думаю: «Почему я не сказал ей, что она отлично выглядит?». А она действительно выглядит сногсшибательно: черный свободный топ на бретельках, укороченные узкие джинсы, облегающие длинные ноги. Можете считать меня старомодным, но меня в жар бросает при виде ее оголенных лодыжек, которые я почему-то воспринимаю как интимные части тела.

– Спасибо, – говорит Оливия. – Дэн, ты не видел Джунипер, нет?

– Не-а. – Он подступает к Оливии, и я замечаю, как она чуть отпрянула. У меня чешутся кулаки – дать бы ему в глаз, – но я смиряю свой порыв. Меня не просили заступаться.

– Хочешь пойти выпить? – предлагает Дэн, почти касаясь губами ее уха.

– Нет, спасибо, – отказывается она.

– Почему нет? Мэтт, не тормози, принеси девушке выпить.

– Я серьезно говорю. Мне нужно найти Джунипер, да и вечеринку пора заканчивать. К тому же я не пью. Вот тебе и весь расклад.

– Мне это нравится, – смеется Дэн. – Ты мне нравишься. Ты не такая, как другие девчонки.

Оливия приподнимает брови:

– Чем тебе другие девчонки не угодили?

– Да ничем. Просто ты… ты занятная.

– Тебе повезло, – отвечает Оливия. – Многие девчонки занятны.

Дэн бросает на меня раздраженный взгляд.

– Я же пытаюсь сделать тебе комплимент.

На что Оливия говорит:

– Видишь ли…

– Я рад, что встретил тебя, – перебивает ее Дэн. – Думал, ты уже ушла.

Он снова многозначительно смотрит на меня: Будь другом, смойся уже. Но черта с два я смоюсь, если он намеков не понимает.

– Нет, – отвечает Оливия. – Уйти я не могу, помогаю хозяйке дома.

– Слушай, давай найдем более тихий уголок и поговорим? – настаивает Дэн.

А она:

– Нет, я…

– Пойдем. – Он кладет руку ей на бедро, и она отступает от него на шаг. – Да ладно тебе, не выделывайся.

– Чувак, ты оглох, что ли? – не выдерживаю я. – Тебе же ясно сказали: нет. Блин, во дает.

Дэн вытаращился на меня в изумлении. К его раздражению примешивается гнев, как капли крови, расплывающиеся в воде. Я жду, что он набросится на меня, скажет, чтобы я заткнулся, устроит пьяную драку или еще что.

И вдруг мы слышим вой сирен. Поначалу тихий и отдаленный, но мы все трое замираем, переглядываемся.

– Это… – подает голос Дэн.

– Да, – подтверждаю я.

А потом Оливия кидается к толпе, кричит:

– Выключите музыку! Расходимся. Все расходимся…

На ее призывы никто не обращает внимания, пока она не орет во всю глотку:

– ПОЛИЦИЯ!

Музыка мгновенно смолкла, тишину разрезает сирена, начинается страшная паника.

Все бегут. Я никогда не видел такой давки. Беспорядочная толпа ринулась к ближайшему выходу. Все пихаются, толкаются, протискиваются мимо друг друга. Я прижимаюсь к стене, надеясь переждать это светопреставление, но слышу голос:

– Эй!

Смотрю налево. Валентин Симмонс с выпученными глазами пробирается сквозь толпу в обратном направлении. Его плющат со всех сторон, но никто не внемлет его отчаянным призывам.

– Помогите… кто-нибудь… Джунипер там, в комнате. Она заперлась, и я не могу вытащить ее оттуда.

Я зову Оливию. Валентин неистово манит нас за собой. Втроем мы, лавируя между бегущими по длинному коридору, спешим к запертой двери, перед которой уже стоит на коленях, дергая за ручку, Лукас Маккаллум.

Мы подскакиваем к двери. Оливия вытаскивает из волос заколку, ломает ее на две части.

– Дай я, – говорит она Лукасу.

Он отходит, а она склоняется над дверной ручкой, загибая один конец шпильки.

– Кто-нибудь, посмотрите, что там с полицией, – распоряжается она.

Я мчусь по коридору, на бегу сбивая в складки ковер с кисточками. Уворачиваюсь от открывающейся двери ванной, откуда выглядывает Кэт. К тому времени, когда вылетаю в холл и останавливаюсь перед распахнутой настежь дверью, ребята уже рассыпались по газону Джунипер, как муравьи.

На обочине стоит не полицейская машина – скорая помощь.

А к дому подъезжает блестящий черный автомобиль, в котором за ветровым стеклом я вижу двух взрослых, одеревеневших от ужаса. Родители Джунипер прибыли немного раньше.

Лукас Маккаллум

Сегодня вечером, чуть раньше, каждый, кто переступал порог дома Джунипер, восклицал или думал: «Мать честная!», но я умело скрывал свое изумление и восхищение. Почти все мои друзья уверены, что я богат, потому что я ходил в школу в Пиннакле и одеваюсь, как ребята, живущие в Пиннакле. Если кто-то спросит, лгать я не стану, но таращиться, выдавая себя, тоже не намерен.

Теперь дом тоже заслуживает оценки «Мать честная!», но совсем по другим причинам. Он напоминает размякший фасонный торт, который расковыряли и не доели. Ковры сдвинуты, их углы загнуты. Две широкие кожаные оттоманки в одной из гостиных перевернуты, поставлены на ребро. На желтом деревянном полу – осколки хрустального графина, купающиеся в луже виски, который, наверно, стоит дороже, чем мой грузовичок. В коридорах, где еще недавно звучал насмешливый речитатив Лила Джона[50]50
  Джонатан Мортимер Смит, более известный под псевдонимом Лил Джон (род. в 1971 г.) – амер. рэпер, продюсер, пионер недавно образовавшегося поджанра хип-хопа «кранк» (сочетает в себе элементы музыки баунс, диско и южного хип-хопа).


[Закрыть], теперь звенит тишина.

Впятером мы стоим в холле, провожая взглядами машину скорой помощи, которая с воем удаляется от дома в ночь. За «неотложкой» в своем «мерседесе» следуют родители Джунипер. Валентин, слева от меня, переминается с ноги на ногу, словно стоит на раскаленном песке. У двери Оливия и Кэт Скотт о чем-то тихо спорят. Мэтт Джексон топчется поблизости, то и дело поглядывая на Оливию.

– Ладно, – произносит Оливия, обращаясь к нам. У ее сестры недовольный вид, будто она зла на весь белый свет. – Перед тем как мы уйдем, нужно бы навести в доме порядок. Кто-нибудь может остаться и помочь?

– Конечно, – соглашаюсь я, пребывая в оцепенении.

Перед глазами все еще стоит белое, как мрамор, лицо Джунипер, которую выносят из дома на носилках. Сейчас я не могу остаться один.

Мэтт кивает. Валентин с таким же, как всегда, ничего не выражающим лицом, не отвечая, просто идет вглубь дома.

– Как он? – спрашивает Оливия, кивая ему вслед.

– Да вроде нормально, – говорю я.

Валентин входит в гостевую спальню, где отключилась Джунипер. Я припускаю за ним, остальные идут следом.

Валентин стоит у кровати, глядя на лужу рвотной массы на полу, размазанную там, где в нее упала Джунипер. Лужа имеет красноватый оттенок – цвет пунша. При виде этой картины мне и самому хочется блевануть. Я отвожу взгляд, покручивая свои часы на руке.

– Это я уберу, – говорит Оливия, махая на блевотину.

– Уверена? Давай я, – вызывается Мэтт, хотя лицо его в сто раз сильнее искажено от отвращения, чем у Оливии.

– Не надо, не волнуйся. За последние две недели мы с рвотой Джуни крепко сдружились. – Она показывает в сторону холла. – Лучше займись кухней или…

Звонит чей-то телефон. Мы все лезем в карманы, но я замечаю на постели мобильник, который, должно быть, принадлежит Джунипер. Быстро обойдя мерзкую лужу на полу, я хватаю с кровати телефон и, глянув на дисплей, хмурюсь.

– Номер не из ее контактов, – сообщаю я. – Ответить?

– Может быть, важный звонок. Дай мне, – говорит Оливия.

Я кладу ей в ладонь телефон, она принимает вызов:

– Алло.

Стоя в шаге от Оливии, я слышу, как в трубке тараторит мужской голос. Через несколько секунд у Оливии вытягивается лицо. Она издает тихое «ой».

Еще через несколько мгновений голос на другом конце провода умолкает.

– Это н… это не Джунипер, – хриплым шепотом произносит Оливия. – Это Оливия Скотт. А вы?..

Молчание. Мы с Мэттом обмениваемся обескураженными взглядами.

– Что происходит? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отвечает Мэтт.

– Кто это? – спрашивает Оливия, повышая голос.

Мы все вздрагиваем, за исключением Валентина. Он смотрит на грязный пол, и на лице его читается страх.

– Валентин, – окликаю я его.

Он даже не шевельнулся.

Голос на другом конце провода снова оживает.

– Это мистер Гарсия? – тихо уточняет Оливия.

Воздух в комнате уплотняется – не продохнуть.

– Господи помилуй, – охаю я, сознавая, чему мы стали свидетелями.

У Кэт с Мэттом лица становятся такими же невыразительными, как у Валентина.

Из трубки рвется поток звуков, но Оливия, побледнев как полотно, трясет головой:

– Не могу… мне пора.

Она отнимает телефон от уха, и я улавливаю одно слово:

– Подожди…

Оливия роняет телефон на кровать и пятится, словно тот плюется ядом. Я в полнейшем изумлении. Не могу поверить в то, что слух подтвердился, и уж тем более в то, что стали известны имена участников злополучного романа. Как так получилось, что это Джунипер Киплинг? Клэр всегда восхваляла ее до небес, говорила, что она само совершенство, что у нее жизнь по неделям расписана на десять лет вперед, что она уравновешенная и рассудительная…

– Вот так, – произносит Валентин таким тоном, будто мы только что прослушали прогноз погоды, а не узнали шокирующие подробности школьного скандала века.

– Постой. Так ты знал? – спрашивает Мэтт, тыча пальцем в сторону Валентина. – Ты знал? Что за черт?

Валентин награждает его испепеляющим взглядом:

– Конечно, знал. Иначе зачем бы я был здесь?

– Боже, даже не верится, что это она, – говорит Кэт.

– Неужели это так удивительно? – спрашивает Валентин.

– Здрасьте, приехали! – восклицает Кэт. – Суперпопулярная первая отличница, редчайшее дарование, гордость всего человечества – и крутит любовь с учителем. Как-то это все не вяжется.

– Во-первых, – возражает Валентин, прокашлявшись, – она вторая отличница. Первый отличник – я.

Черт возьми, Валентин, ну ты даешь! Я чуть не расхохотался.

– Как скажешь. Дело не в этом. – Кэт приглаживает рукой свой «конский хвост». – Мы расскажем о них, да?

Я киваю. Оливия, у которой вид такой, будто ее вот-вот стошнит, тоже энергично кивает. И остальные также выражают свое согласие. Кроме Валентина. Он кривит губы в сомнении.

– А вы уверены, что нам следует на них донести? – спрашивает он.

– По крайней мере на Гарсию, – говорит Кэт. – Он же насильник несовершеннолетних.

При слове «насильник» мы старательно смотрим куда угодно, только не друг на друга. Такое впечатление, что мы не подростки, пытающиеся привести в порядок дом после вечеринки, а участники какого-то полицейского телевизионного ток-шоу или криминалисты, съехавшиеся на место преступления. Я невольно представил Джунипер вместе с Гарсией и на мгновение зажмурился, вытесняя из сознания эту непристойную картину.

В следующую секунду Валентин достает свой телефон:

– Сколько Джунипер лет?

– Семнадцать точно есть, – отвечает Кэт. Оливия кивает.

С минуту Валентин тычет пальцем по клавиатуре, затем снова убирает телефон в карман.

– Тогда это не совращение несовершеннолетних. В Канзасе брачный возраст наступает с шестнадцати лет.

– Это ничего не меняет, – резко возражает Оливия. – Только то, что кто-то взял за брачный возраст произвольное число, не означает, что он ее не принуждал.

– А он сказал, что они занимались сексом? – спрашивает Валентин. – Или она? Кто-нибудь говорил тебе, как далеко зашли их отношения?

– Нет, но…

Валентин складывает руки на груди:

– Тогда прежде нужно хотя бы поговорить с ней.

– Слушай, а почему ты так настаиваешь, чтобы мы не торопились?

– А почему вам так не терпится заложить Джунипер? – парирует Валентин. – Ведь она тоже пострадает, как и он, если их отношения получат огласку. И нам известно гораздо меньше, чем вам кажется. К тому же их роман, если между ними вообще что-то есть, наверняка начался не вчера. Несколько дней погоды не сделают. По времени это сущая ерунда, зато мы могли бы выяснить массу подробностей… ну, не знаю… например, поговорив с ними.

После вспышки Валентина повисает напряженная тишина. Сам он густо краснеет, до корней волос.

– Да, – соглашаюсь я, – ты прав. Спешить не надо.

Валентин смотрит на меня, и на долю секунды я замечаю в его взгляде благодарность.

– Я… хорошо, – беспомощно произносит Оливия. – Но мне очень тревожно.

– Сейчас главное, – продолжает Валентин, – не испортить ей жизнь, пока она лежит в больнице с трубкой в носу.

Валентин, как всегда, образец деликатности. Я вскидываю ладони, желая сгладить его бестактность.

– Все будет хорошо, Оливия, – успокаиваю я ее. – В час ночи ничего толкового мы не придумаем, но со временем непременно во всем разберемся, договорились? Пусть она выпишется из больницы, отдохнет, придет в себя, а потом ты у нее все выяснишь, оттуда и будем плясать. Как тебе такое предложение?

Она едва заметно улыбается:

– Спасибо, Лукас.

– Вот и отлично. А теперь за уборку! – Потирая руки, я смотрю на остальных с широченной улыбкой, какую только способен изобразить. – С чего начнем?

Но в душе мне до веселья. Я представляю, как прихожу на телепрограмму «Исповедник», глубоко запрятав секрет стоимостью целых $50 000. Нас пятерых обстоятельства свели вместе, и мы вынуждены объединиться в несовершенный, но неразрывный союз.