Текст книги "7 способов соврать"

Валентин Симмонс

В понедельник утром директор Тернер приветствует школу легкомысленным объявлением:

– Учащиеся и преподаватели, мы приняли решение, что следующим шагом в нашем расследовании станут короткие собеседования со всеми учениками. Собеседования будут проводиться строго конфиденциально, в закрытом помещении.

Я смотрю по сторонам, но, похоже, никого из тех, кто пришел на первый урок, это объявление не встревожило. Видимо, им все равно, что поиски людей, закрутивших роман, приобретают масштабы испанской инквизиции.

Я сижу за партой как изваяние, уткнувшись взглядом в таблицу дифференциальных уравнений. В выходные я подумывал о том, чтобы поговорить с Джунипер Киплинг, но так и не собрался ей позвонить. Не люблю общаться по телефону. К тому же, если б я ни с того ни с сего обвинил ее в прелюбодеянии, это выглядело бы по меньшей мере нелепо.

И все же я должен с ней переговорить, причем как можно скорее. Если ее принудили и она жертва, я буду держать рот на замке. Ведь собеседование, о котором предупредила директриса, – отличная возможность сообщить администрации школы то, что мне известно, если я сочту это уместным.

В начале обеденного перерыва я стою неподалеку от входа в столовую в надежде перехватить Джунипер. Меня со всех сторон обходят группы ребят. Их взгляды скользят по мне как по пустому месту, словно я – часть стены.

Наконец я замечаю Джунипер. Она на полпути к столовой, идет в компании двух девчонок: высокой брюнетки с хорошей осанкой амазонки и рыжей коротышки с жирным серебряным контуром вокруг глаз. Брюнетка говорит что-то, и все трое заливаются смехом. Их одинаковые улыбки свидетельствуют о том, что они часто веселятся вместе. При их приближении я прочищаю горло и, сжав кулаки, преграждаю им дорогу.

– Прощу прощения, – говорю я.

Все трое останавливаются, глядя на меня с недоумением.

– М-м, привет, – первой подает голос брюнетка. – Ты, кажется, Валентин, да?

– Да, – подтверждаю я и, чувствуя, как у меня от напряжения звенят нервы, обращаюсь к Джунипер: – Можно тебя на минутку?

– Меня? Конечно.

Джунипер обращается к высокой девчонке:

Я вас догоню.

Брюнетка и рыжая смешиваются с толпой, а мы с Джунипер отходим к стене.

– Ши-и-и-зик, – гудит знакомый голос.

Мои щеки опаляет жар. Я оборачиваюсь: мимо идут двое парней на голову выше меня.

– Хоть бы новенькое что придумали для разнообразия, – зло бросаю я им в спины, на которых висят одинаковые рюкзаки. Но они даже не обернулись.

– Дин, – окликает Джунипер.

Оба парня тотчас же оглядываются. Один – худой, жилистый, стриженный под «ежик». Второго я узнаю́: тот самый длинноносый кудрявый пловец, который на прошлой неделе был на парковке, но тоже не извинился.

Джунипер, прищурившись, смотрит на парня с короткой стрижкой:

– Это был ты? Ты это сказал?

– М-м, – мычит Дин, глядя на своего кудрявого приятеля.

Тот беспомощно бегает взглядом по вестибюлю.

– Извинитесь перед Валентином, – требует Джунипер, подходя к парням.

– О боже, – бормочу я. – Пожалуйста, не надо. Ты не обязана меня защищать.

– Это общественное учреждение, – говорит она, в упор уставившись на моих обидчиков.

Те слишком долго стоят на одном месте – основная масса учеников уже прошла, и теперь они вдвоем топчутся у входа. В глазах Джунипер появляется стальной блеск, и я благодарю бога, что смотрит она не на меня.

– Извинитесь, – настаивает она.

Дин пожимает плечами.

– Ладно, извини, – говорит он, почти не глядя в мою сторону, и подталкивает локтем приятеля. – Пойдем займем наш столик.

Дин направляется в столовую, а Джунипер с укором смотрит на кудрявого парня. Тот задерживается.

– Лукас, от тебя я этого не ожидала, – разочарованно произносит Джунипер. – Так и будешь просто?..

Лукас сник, опустил плечи. Несмотря на понурый вид, он почти на две головы выше меня, а плечи у него широкие, как у медведя. В его глазах цвета влажной коры мелькает что-то похожее на чувство вины. При виде хмурого лица парня я жалею его, хотя он едва ли похож на жертву.

Лукас открывает рот, очевидно, собираясь извиниться, но я перебиваю его:

– Все нормально.

А сам недоумеваю: зачем я это сказал? Это не нормально. Ведь, по сути, молчание сродни соучастию.

Больше я ничего сказать не успеваю, потому что из столовой вылетает темноволосая подруга Джунипер. С разбегу она резко останавливается перед нами и спрашивает:

– Эй, Джуни, можно тебя украсть? Клэр говорит, нам «необходимо обсудить» субботний вечер – позорище всех времен. По-моему, она думает, что я вливала вино тебе в глотку.

Рядом кто-то кашлянул, прочищая горло. Мы оборачиваемся на звук. Мистер Гарсия, хмурясь, замедляет шаг рядом с нами. Не говоря ни слова, смотрит на Джунипер с Оливией и идет дальше.

– А у нас здесь никто не потребляет спиртное, – добавляет Оливия, – потому что мы все несовершеннолетние.

Морщина на лбу Гарсии становится глубже. Он исчезает в коридоре, а Оливия корчит ему вслед рожицу.

– Не пойму, почему он так настроен против спиртного. Ведь сам не так давно был студентом. – Она обращается ко мне: – Извини, что помешала. Я – Оливия. Рада знакомству.

Джунипер виновато смотрит на меня:

– Валентин, ты не возражаешь, если я найду тебя чуть позже? Мне нужно поговорить с Клэр. Надеюсь, у тебя это не очень срочно, нет?

– Я хотел… то есть… – Я осекаюсь.

Если скажу, что срочно, только еще больше подогрею интерес Лукаса и Оливии. Я пытаюсь ответить «нет», но язык не повинуется. Горло сдавило от страха из-за того, что ко мне обращено столько лиц. Все эти люди выше меня и очень красивы. Мне еще никогда не было так неловко.

Хорошо, – наконец соглашаюсь я, приподняв подбородок, пытаясь не выглядеть нелепо. – Можно и потом, если ты… да.

– Давай завтра, ладно?

– Договорились.

В арке она останавливается и оборачивается ко мне: на ее лице застыло решительное выражение.

– Вот еще что, Валентин. В субботу в районе девяти у меня дома кое-что намечается. Приходи, если хочешь.

Меня разбирает истерический смех. Лишь чудом удалось не расхохотаться.

– Ладно, – отвечаю я, стараясь не выдать своего изумления. Чтобы я пошел на вечеринку… нарочно не придумаешь. – Спасибо.

Девушки исчезают в столовой. Лукас мнется у двери, пристально рассматривая меня.

– До свиданья, – подчеркнуто говорю я ему.

Он не двигается с места:

– Извини.

– Я же сказал: все нормально.

– Просто Дин в этом году – капитан команды, вот мы все и вынуждены мириться с его выходками и молчать. А через неделю соревнования, так он сейчас и вовсе на взводе…

– Мне плевать.

Лукас опешил.

– М-м, – произносит он. – Наверное, имеешь право. Но ты все равно меня извини, ладно?

Какой-то у него странный выговор, совсем не канзасский: согласные произносит с сильным придыханием, гласные плющит. И тон у него какой-то слишком встревоженный, торопливый, настойчивый, словно он боится хоть на секунду упустить мое внимание. Боже, до чего смешны люди, которые из кожи вон лезут.

Я слишком долго медлю. Очевидно, он принимает это за приглашение продолжить беседу и представляется:

– Я – Лукас Маккаллум. А тебя как зовут?

– Валентин Симмонс.

– Солидное имечко. – Он улыбается, и меня передергивает от отвращения.

Его улыбка до идиотизма фотогенична, неестественна, как у голливудских красавчиков, которые сверкают зубами по любому поводу. Этому парню легко придется в жизни, ему все будут преподносить на блюдечке, потому что он выглядит как греческий бог. Я уже немного его ненавижу, и меня обескураживает его отчаянное желание утвердиться. Разве он, как и все люди с привлекательной внешностью, не привык к тому, что весь мир падает к его ногам без каких-либо усилий с его стороны?

– Как жизнь, Валентин Симмонс? – спрашивает Лукас.

– Так себе. Обедать иду.

Я, отвернувшись, только собираюсь отойти от столовой, как он уточняет:

– Не в столовую?

Я бросаю на него презрительный взгляд через плечо. Говорят, не бывает глупых вопросов, а этот чем не пример? Ярчайший.

– В столовой полно людей, которые мне совершенно не нужны, – холодно отвечаю я.

Лукас разражается раскатистым смехом, словно я очень смешно пошутил. Я резко поворачиваюсь и, даже не думая скрывать злость, рявкаю:

– Что?

– Смешно, – отвечает он. – Разве это была не шутка?

– Нет. Сказал как есть.

– О, ладно. – Усилием воли он заставляет себя принять серьезный вид. – То есть ты обедаешь не в школе?

– В школе.

– А где же тогда?

– А что?

– Просто спросил. Необязательно анализировать мой вопрос.

– О, – хмурюсь я, – ладно. У меня привычка все анализировать.

Лукас снова улыбается, без всякой причины. В беспощадном свете вестибюльных ламп выделяются морщинки в уголках его глаз. Он весь дышит каким-то внутренним довольством. Не знаю, почему он так воспринимает жизнь, но это, должно быть, приятно. Возможно, он с какой-то другой планеты, где всегда светит солнце, все неизменно приветливы друг с другом, а на улицах резвятся радостные щенки.

– На улице, – объясняю я. – Возле передвижных учебных классов.

– Так холодно же?!

– Лучше обедать на холоде, чем терпеть то, что там. – Я киваю на столовую. – Тупые разговоры, разборки «кто круче»…

Лукас сдвигает брови. Что это? Удивление? Смятение? Раздражение?

– Люди не так банальны, как ты думаешь, – возражает он. – Каждому есть что скрывать.

– Ну конечно. – Я закатываю глаза. – Ты, я уверен, само воплощение таинственности.

На этот раз он серьезен. Он, наверно, серийный убийца, усмехаюсь я. У него-то какие могут быть секреты? Люди, которые выглядят столь карикатурно счастливыми, интересными не бывают.

Я запихиваю руки в карманы:

– Ладно. Люди меня раздражают независимо от того, есть им что скрывать или нет. Сам я чудик и тоже никому не нравлюсь. Это взаимно.

– Мне жаль, что так складывается, – говорит Лукас, склоняя голову.

– Что? Не надо меня жалеть. Кому какое дело? Ерунда это все. – Я тряхнул головой. Зачем я вообще все еще болтаю с ним? Не удосужившись попрощаться, я иду прочь.

Удаляясь, я слышу – мог бы в том поклясться, – как он бормочет что-то типа:

– Вовсе не ерунда.

Меня вызывают на собеседование в начале шестого урока. Я безумно рад, что мне представилась возможность ненадолго отлучиться с занятия. Наш учитель латыни подхватил простуду и постоянно чихает на тех, кто сидит в первом ряду. Я решил, что буду идти не торопясь в методический центр и обратно. Лучше уж бесцельно бродить по школе, чем подвергаться атакам чужой мокроты.

По пути в методкабинет я рассматриваю агитационные плакаты кандидатов в президенты класса, которыми увешаны стены и шкафчики, а также лестничные перила. Их рисовали в основном не в меру усердные выдвиженцы из девятого класса, которых всего восемь человек. От одиннадцатиклассников всего три кандидата, одна из них – Джунипер. Меня удивляет, как она еще успевает заниматься общественной работой, но, если верить слоганам, Джунипер задалась целью победить на выборах: только ее плакаты выглядят более-менее представительными. Призывы Оливии пестрят квадратными буквами столь ярких цветов, что у меня слезятся глаза. А Мэтт Джексон на своих постерах шрифтом «комик санс» написал: «Только МЭТТ! Голосуйте за МЭТТА!».

Миновав двойные двери, я покидаю новое крыло и перехожу в старое. Здесь нет зеркального стекла и вездесущего блеска. Через высокие окна на темный в оспинах пол падают узкие лучи света, словно прожекторы, освещающие сцену. Своим пластиковым пропуском я задеваю висячие замочки на шкафчиках, раскачивая их. Повезло тем, кто получил шкафчики в этой части школы. Они до того просторные, что в них можно прятаться, как это показывают во всех фильмах про школу, снятых до 2000 года. А парню моих габаритов в таком шкафчике было бы вполне удобно. Я мог бы поставить там симпатичный маленький столик, и у меня наконец появилось бы укромное местечко для чтения.

Я быстро спускаюсь на первый этаж и вхожу в методический центр, состоящий из нескольких крошечных кабинетов. Моя мама, возглавляющая центр, сидит в приемной под плакатом с изображением замотивированного котенка. «ДЕРЖИСЬ!» – гласит надпись на нем. Котенок висит на ветке дерева с испуганным видом, словно его жизнь в опасности.

– Привет, дорогой, – говорит мама. – На собеседование?

– Да. – Я заглядываю за угол, смотрю на закрытые двери. – Вы действительно намерены опросить каждого ученика? Нас ведь больше тысячи.

– Нас восемь человек, управимся быстрее, чем ты думаешь. – Мама дает мне бланк, на котором сверху написано мое имя. – Отдай это мисс Конрад, когда она тебя вызовет, ладно?

Я усаживаюсь на скамейку с мягким сиденьем между двумя учениками. Пытаюсь не суетиться, считаю квадраты на ковре, чтобы расслабиться. Может, и следует рассказать. Джунипер будет наказана за свои ошибки, ну а я перестану мучиться сомнениями. Моя роль будет исполнена.

– Валентин Симмонс, – вызывают меня из глубин методического центра.

Я направляюсь к последней двери слева, прохожу мимо невысокой нервной девчонки, которую опрашивали передо мной. Аккуратно закрываю за собой дверь и сажусь напротив мисс Конрад, коренастой упитанной женщины с дредами толще, чем мои пальцы.

Она с улыбкой забирает у меня бланк:

– Спасибо, Валентин. Ты сын Сары, верно?

– Да.

– Хорошие гены, – замечает она, разглаживая листок. Щелкает розовой ручкой, выдвигая чернильный стержень. – Итак, я задам тебе несколько вопросов, а ты постарайся ответить на них как можно точнее. Во-первых: слышал ли ты какие-нибудь версии о том, у кого из учителей завязались незаконные отношения с кем-то из учащихся?

– Вы просите, чтобы я передал вам сплетни? – хмурюсь я. – Вы же, наверно, понимаете, что это просто глупые слухи?

– Не уходи от ответа, пожалуйста, – вздыхает мисс Конрад.

– Ну, ребята упоминали доктора Мейерс, но я в это не верю.

– Хм. – Она записывает фамилию доктора Мейерс. – Ну а из учащихся – кто бы это мог быть?

На кончике языка вертится имя Джунипер. Опустив голову, я сдавленно сглатываю слюну:

– Про это ничего не слышал.

– Совсем ничего?

Я смотрю на мисс Конрад. Она не сводит с меня карих глаз. Я заставляю себя выдержать ее пронизывающий взгляд.

– Совсем ничего, – подтверждаю я, даже не вздрогнув.

Мэтт Джексон

В воскресенье во второй половине дня мы с Берком подъезжаем к моему дому как раз в тот момент, когда из него выходит мама. У нее сегодня прием у стоматолога. Она машет мне рукой и говорит:

– Проследи, чтобы Расс не хватал ничего всухомятку, а то он ужинать не станет. Y cierra la puerta[41]41
  Y cierra la puerta (исп.) – зд.: И дверь закрой.


[Закрыть], а то вчера она оставалась приоткрытой, и к вечеру весь дом выстудило.

Мама, как обычно, награждает Берка вымученной улыбкой, которую приберегает специально для него, потому что, как и все в школе, она считает, что он одевается нелепо. На нем сегодня кожаные штаны в облипку, обтягивающие каждую мышцу на ногах, и нечто мохнатое, вроде как из альпаки, на плечах.

– Удачи у стоматолога, – напутствует ее неизменно учтивый Берк.

Мы входим в дом. Я подпираю дверь плечом, чтобы она плотнее закрылась. Расс сидит на диване. При виде меня он отвлекается от картонной книжки про самолеты и выпячивает губу.

– Привет, Расс, – говорю я. – Берка помнишь?

– Да. – Мальчик переводит взгляд на моего друга и яростно машет ему.

Широко улыбаясь, Берк садится в кресло возле дивана и забрасывает ноги в полевых ботинках на журнальный столик.

– Твой брат единственный, кто не пялится на мою одежду, – замечает он мне.

– Я тоже не пялюсь, – вставляю я.

– Ты как раз больше всех пялишься, чувак, – возражает Берк.

Я вздыхаю, скидывая на пол свой рюкзак.

– Мэтт, – окликает меня Расс.

– Да? – Я сажусь на диван рядом с ним.

– Где Оливия? – спрашивает он.

– Не знаю.

– А она еще придет?

– Так-так, подожди, – встревает Берк. – Та самая Оливия? Когда она была здесь?

– В субботу, – отвечаю я. – Мы готовили презентацию «Ада» для урока литературы.

– И?

– Что «и»?

– Ну не знаю, – говорит Берк. – Как прошло?

Я пожимаю плечами и, смущенный, разваливаюсь на диване.

– Не знаю. Все время думаю о ней, – признаюсь я, чувствуя себя идиотом.

Однако это серьезная проблема. Я вспоминаю, как она склонялась над моим кухонным столом, сосредоточенно покусывая нижнюю губу. Представляю, как она встряхивает головой, убирая с глаз длинные волосы. Слышу ее гортанный смех в ответ на мои фразы, которые я никогда не считал забавными. В голове постоянно звучит ее быстрая речь, звонкий голос, перед глазами стоит радужная улыбка, и я не в силах избавиться от желания вновь увидеть ее.

Я смотрю на Расселла. Тот все еще таращится на меня, ожидая ответа.

– Не знаю, Расс, – говорю я. – Надеюсь, придет. – И он энергично кивает, слегка подскакивая на диване, и снова утыкается носом в книжку.

– Так между вами что-то было? – допытывается Берк, понижая голос до шепота.

Я наклоняюсь к нему, локтями упираясь в колени:

– На прошлой неделе мы созванивались, и у нас вышел довольно серьезный разговор, поэтому в субботу было немного напряженно, понимаешь, да? – Я ерошу волосы. – Чувак, я без ума от нее, но в четверг сдадим задание и… не знаю.

– Так поговори с ней, – советует Берк, словно это так просто.

Я скептически смотрю на него:

– Ну конечно. Как будто за ней не увиваются сотни других парней.

– А ты спроси, тогда будешь точно знать. – Берк лениво щелкнул по кольцу в носу. – Пойдем.

Он направляется в коридор, ведущий на кухню. Убедившись, что Расс увлечен подбором самолета, который соответствует силуэту в книжке, я иду следом.

Берк садится за кухонный стол, я устраиваюсь на стуле напротив.

– Как я с ней поговорю? – спрашиваю я.

– У тебя же есть ее мобильник.

– Да, но…

– Так напиши ей.

– Что? Нет, дурацкая идея, – возражаю я.

– Почему? – Он смотрит на меня так, будто ждет каких-то доказательств того, что я не слизняк.

Хотя, полагаю, я и есть слизняк, когда дело касается Оливии.

– Мне жуть как страшно, – признаюсь я. – Я с ней разговаривал всего-то три раза, так с чего вдруг, черт побери, я… это… стану… ну ты понимаешь?

– Что «это»? Интересоваться? – Берк расстегивает свой рюкзак и вынимает огромную стопку книг – непонятно, как они все вообще там умещались. – Послушай, – говорит он, открывая учебник по экономике, – вы вместе готовили презентацию по литературе, так пошути на этот счет. Веди себя естественно.

– Предлагаешь, чтобы я написал Оливии что-то смешное по поводу Данте? – уточняю я и думаю: как бы мои шуточки не закончились плохо.

– Ну, для этого сначала книжку надо прочитать.

– Эй-эй, я ее прочитал, – с негодованием заявляю я, расправив плечи.

Берк резко поднимает голову от учебника:

– Ты прочел «Ад»?

– А что тут удивительного?

– Я удивлен, – признается Берк. – Сражен наповал, старик.

– Вчера закончил, – вздыхаю я. – Не знаю, о чем думал… Может, о том, что теперь нам будет о чем поговорить.

– Вот это да! – восклицает Берк. – Так, постой, подожди. То есть ты хочешь не просто залезть к ней в трусы?

– Это я и пытаюсь тебе сказать. Берк, ну ты даешь!

– Круто. – Берк ерошит волосы, темно-фиолетовые на этой неделе. – Так напиши ей и скажи, что закончил читать.

– Но я…

– Нет, не спорь. Пиши давай. Блин, я что, все должен заставлять тебя делать? Клянусь, мне даже на свадьбе твоей придется стоять у алтаря и щипать тебя перед каждой твоей клятвой.

Хмурясь, я беру телефон. Пальцы двигаются мучительно медленно, но я – с трудом – набираю: Привет. Только что закончил читать «Ад». И сам при этом вспоминаю все виденные фильмы, в которых парни пишут девушкам письма – длинные, волнующие, красноречивые послания, в которых признаются в своих чувствах. Я смотрю на свое глупое сообщение из шести слов и понимаю, что по смыслу оно абсолютно аналогично тем многословным письмам, что это и есть мое собственное красноречивое признание, которое раз и навсегда выдаст мое трепетное отношение к ней.

Я отправляю сообщение.

– Поздравляю, – говорит Берк.

Я швыряю телефон на стол и, зло глядя на него, бурчу:

– Ты отсюда не уйдешь, пока она что-нибудь не ответит.

Украшенные пирсингом брови Берка взмывают под самую линию волос, словно он пытается изобразить из себя невинную овечку, хотя ясно же, что это абсолютно безнадежное дело.

Проходит минута. Мой телефон жужжит и ползет ко мне по столу, будто надеющийся на ласку щенок. Я хватаю его, открываю ее ответ: Ты меня опередил!! Я на песне 27. Только не рассказывай, что там дальше.

Берк выхватывает у меня телефон. Я бросаюсь к нему через стол, пытаясь вернуть свое сокровище, но он держит аппарат на вытянутой руке, радостно выкрикивая:

– Два восклицательных знака! Не один, а целых два! Уймись, расходившееся сердечко!

– Заткнись-заткнись-заткнись! – ругаюсь я, наконец-то вырывая свой телефон из его крепких пальцев. – Как не стыдно!

Я снова усаживаюсь на стул и набираю ответ: Рассказываю: все уже умерли. И отсылаю.

Берк, щурясь, всматривается в экран, читая сообщение вверх тормашками. Он ничего не говорит, но, когда снова открывает учебник по экономике, я вижу, что он улыбается.

– Какого хрена лыбишься? – спрашиваю я.

– Просто приятно видеть признаки жизни, – отвечает он.

– И что, блин, ты хочешь этим сказать? – возмущаюсь я.

– Слушай, хватит выражаться. Твой младший брат, между прочим, всего в двадцати шагах от нас.

Я удрученно вздыхаю: Берк, как всегда, прав. Я опускаю голову на стол, пальцем нащупывая телефон, чтобы схватить его в ту же секунду, как она ответит.