Текст книги "Запретное чтение"

Третья статья тоже была опубликована в “Пост-Диспэтч”, но совсем недавно – утром в субботу. “В наши дни, – прочитала я, – когда на каждом перекрестке кричат о жестоком обращении с детьми, священнослужитель поддерживает миссионерскую организацию, занимающуюся “реабилитацией гомосексуалистов”. Мне стоило большого труда сосредоточиться на материале – не потому что в нем говорилось о чем-то совсем ужасном, а потому что степень моей усталости и уровень стресса были уже настолько велики, что слова просто отказывались связываться в единый текст. Я перечитывала каждое предложение по пять раз и большинство из них так и бросила, не ухватив смысла. Я смогла разобрать только тот отрывок, в котором говорилось о пикете, устроенном гей-сообществом перед “бывшим офисным зданием в три этажа”, где расположился штаб “Миссии счастливых сердец”. Поводом для пикета послужила та самая статья в “Лоло-блоге”, после которой гей-активисты организовали сразу две акции – вот этот пикет и еще телефонную кампанию, в ходе которой участники-волонтеры через каждые десять минут набирали номер горячей линии комиссии по делам несовершеннолетних и сообщали диспетчеру, что пастор Боб подозревается в вербальном и сексуальном надругательстве над детьми. (Президент гей-сообщества заявил: “Конечно же мы не имеем в виду сексуальное надругательство в физическом смысле – по крайней мере, нам об этом ничего не известно. Но мы убеждены, что любая пропаганда, вызывающая серьезные расстройства сексуальной идентификации у ребенка, способна причинить детской психике вред не меньший, чем физические домогательства. Поэтому мы считаем, что, передав это дело в суд, общественность создаст очень важный прецедент в деле защиты детей и подростков”.) Конечно же дело никогда не будет передано в суд. Это признавал даже автор текста – хотя статья, безусловно, вышла бы куда острее, допусти он возможность такого развития событий.

Зато автору удалось подтвердить предположение “Лолоблога”, что пропавший Иэн Дрейк и “Иэн Д.” из блога пастора Боба – один и тот же человек. Еще в статье было небольшое заявление от Дрейков, они сказали, что желают лишь одного – чтобы их сын был в безопасности. “Мы продолжаем поддерживать “Миссию счастливых сердец” во всех ее благих начинаниях”, – добавили они.

Только перечитав последний абзац в шестой раз, я поняла, что пастор Боб ответил на происходящее тем, что “расширил маршрут своего турне по Восточному побережью” и, очевидно, пытался выжать из этой истории как можно больше внимания прессы, даже если речь шла о совсем незаметных местных газетенках. Изначальная же цель поездки пастора Боба, видимо, заключалась в посещении штатов Восточного побережья, в которых дело шло к узакониванию однополых браков, и в разжигании страстей среди той катастрофически уменьшающейся части населения, которая продолжала активно порицать гомосексуальные брачные связи. Я подумала, что он все-таки удивительно смелый человек, раз решился заявиться в Бостон со своим флагом ненависти наперевес. Конечно, очень может быть, что он отправился туда только ради гей-баров. “Мы связались с Лоусоном по телефону, – было сказано в конце статьи. – Он находился в этот момент в Брэттлборо, штат Вермонт, где утром в воскресенье у него запланировано посещение богослужения, а вечером – лекция”. Воскресенье – это сегодня.

Я выругалась в адрес компьютера, достаточно громко, чтобы девочки-подростки в баскетбольной форме, бравшие ключ от номера на стойке регистрации у меня за спиной, захихикали. По вермонтским стандартам Берлингтон находился достаточно далеко от Брэттлборо, но все-таки расстояние было не слишком большим, и я задумалась, что же в действительности заставило Иэна привезти меня в Вермонт. Но нет, не мог же он убежать от человека лишь для того, чтобы потом побежать обратно к этому же самому человеку?

Я снова взглянула на сообщение Рокки и еще раз прочла его оскорбительно сухое “Береги себя”. Раньше он даже не подписывал своих писем, а теперь не просто подписался, но еще и использовал эту не свойственную ему форму прощания, из-за чего в записке послышалась какая-то жутковатая угроза. “Береги себя” – в смысле “Берегись!”. В смысле “Тебе не уйти”.

Вернувшись в комнату, я увидела, что Иэн аккуратно распаковал все свои вещи. Неужели он делает это каждый вечер? Прошлой ночью, когда мы впервые остановились в одном номере, я была в баре, пока Иэн устраивался. Теперь же я наблюдала своими глазами, как он кладет ингалятор в ящик прикроватной тумбочки, а потом вытаскивает из рюкзака стопку рекламных брошюр и ресторанных флаеров, которые он, судя по всему, собирал в течение всего нашего путешествия, и раскладывает их полукругом на комоде вместе с романами Лоури, книгами о Вермонте и “Игрой в Египет”, помеченной наклейкой публичной библиотеки Ганнибала.

– Простите, я ее не зарегистрировал, – сказал он, когда я увидела книгу. – Мне бы все равно не разрешили такое взять. Я пытался почитать ее, когда ночевал в библиотеке, но мне стало страшно. Не знаю, как днем, но по ночам у вас там точно слоняются призраки!

– И чьи же это призраки?

– Наверное, мертвых библиотекарш. Не таких, как вы, а всяких старушек, которые так и не вышли замуж.

Лежа в кровати в ту ночь, я думала о том, какая прекрасная детская книга могла бы из этого получиться: библиотека, где обитают дружелюбные привидения-библиотекарши. Они бы летали вокруг стеллажей и оставляли подсказки в пыльных книгах, чтобы помочь трем детям отыскать сокровище, спрятанное где-то в полу А разве можно придумать более удачное место для тайн и секретов, чем библиотека? Тысячи закрытых книг, сотни полок…

А может, этим займусь и я сама – после того как меня подстрелят или я умру от горя. Я бы летала вдоль стеллажей, подсматривала и пугала и, как снежные хлопья, разбрасывала подсказки. А если бы дети затеяли игру в прятки, я бы произносила заклинание, и они бы могли заползать в книжку с картинками. И если бы полицейские, репортеры или пасторы явились искать детей, я бы выскочила из своего кукольного балаганчика, зашевелила призрачными пальцами и всех распугала.

30
Где Иэн?

Все ищут Иэна. Помоги его найти!

Может, он под кроватью? Подними картонную заслонку!

Нет! Это кошка!

А что, если он в “БобМобиле

Нет! Это пустозвон-фундаменталист.

Может бить, он пьет кофе с украинцем по фамилии Шапко в квартире в многоэтажном доме?

Нет! Это отец семейства и по совместительству отцеубийца.

Может, он находится в мужском туалете и звонит оттуда в ФБР со своего мобильного?

Нет! Это Рокки – дружелюбный библиотекарь.

А не он ли кружит рядом с отелем в ржавой голубой машине с пенсильванскими номерами?

Нет! Это странный человек с уложенными гелем волосами и нагоняющими ужас темными очками!

А может, он мотается зигзагом по северному Вермонту в компании потенциальной революционерки и время от времени принимается изображать из себя Джули Эндрюс[69]69
  Джули Эндрюс (р. 1935) – британская актриса.


[Закрыть].

Ура! Ты нашел Иэна!

31
Север

Здесь, в горах, мой телефон не работал, а то я бы позвонила Рокки на следующее утро, чтобы сказать, что получила его письмо, и спросить, нет ли каких новостей об Иэне. Вместо этого мы поехали еще дальше на север по трассе 89. Иэн снова указывал путь.

– Хорошо бы твоя бабушка не жила в Канаде, – прошептала я, когда мы стояли между полок с товарами в деревенском магазинчике, в который заехали купить какой-нибудь еды для завтрака. – Мы направляемся прямо туда.

– А почему мы не можем увидеть Канаду?

– У нас нет с собой паспортов. Ничего не выйдет.

Я не стала признаваться, что мой у меня с собой – лежит в застегнутом на молнию карманчике сумки.

– А с пропуском в бассейн через границу не пропустят, – добавила я.

– Я имел в виду, что хотел бы просто увидеть Канаду Ну, понимаете, увидеть, глазами. Это ведь мы можем сделать?

– Думаю, на границе всегда скапливается очень много машин. Непонятно, насколько близко к границе нам удастся подъехать.

Не хотелось бы подкатить прямиком к полицейскому кордону.

Вместо печенья “Поп Тартс” Иэн выбрал более дешевую коробочку кукурузных хлопьев, рассчитанную на одну порцию, чтобы на сэкономленные деньги купить себе упаковку влажных салфеток и оттереть с их помощью белые кроссовки. Он опустился на колени посреди магазина перед стеной из почтовых ящиков и скреб кроссовки до тех пор, пока они не засверкали как новенькие – их возраст теперь выдавали только шнурки.

– Ну вот, – объявил он с гордостью, вставая и аккуратно складывая использованную салфетку. – Совсем другое дело!

Бородатый мужчина за прилавком, он же – почтальон, продавец мюсли, бензина и порножурналов, посмотрел на меня, удивленно приподняв бровь.

“С этим парнем что-то не то”, – словно бы говорил он мне.

Мы ехали дальше на север и слушали один из сборников Ани Лабазниковой из девяностых: Nirvana, Pearl Jam и The Сиге. Я минут пять тщетно пыталась изложить Иэну концепцию гранжа, но он в ответ только шумно, с присвистыванием, дышал. У нас оставалось сотни три долларов, включая те деньги, которые я отложила на обратную дорогу, а просить милостыню в этой части штата – не самое прибыльное дело. Я понимала, что если мы наткнемся на потерянную кем-то пачку наличных, денег нам хватит еще на день – не больше. Перед фермерскими домиками стояли грузовики, хотя домики эти следовало бы покинуть еще лет пятьдесят тому назад: стены у них были такие прогнившие и покосившиеся, будто домики сошли с картин Дали.

– Я очень скучаю по библиотеке, – пожаловался Иэн.

– Я тебя понимаю.

– Мистер Уолтерс обещал мне показать свое “Пурпурное сердце”, но так и не успел.

Я не поняла, о чем он.

– Рокки Уолтерс, из библиотеки? – переспросила я. – Что-что он обещал тебе показать?

– “Пурпурное сердце” – награду за ранение, которое он получил на войне.

– Иэн, – произнесла я, снимая ногу с педали газа, чтобы успеть обернуться и посмотреть на него. – Что ты такое говоришь? На какой еще войне? Мистер Уолтерс из библиотеки?!

– Ну да, он участвовал в первой войне в Ираке или в чем-то таком. Я думал, вы с ним дружите.

Я смотрела прямо перед собой на пустую дорогу, на сухой лист, который бежал, перебирая по асфальту острыми уголками, и был похож на мультяшного краба.

– То есть ты хочешь сказать, – медленно произнесла я, – что инвалидное кресло – это у него из-за ранения?

Вероятно, именно это Иэн и хотел сказать – еще несколько недель назад, когда он упоминал “красный крест” Рокки. Но мне все это казалось каким-то бредом.

– Ну да. До этого он был совершенно нормальным. Мама училась с ним в одной школе, и еще он косил газон моему дедушке, когда был маленьким, так что наверняка тогда он был нормальным.

– Что за херню ты несешь? – не выдержала я.

Ну вот, я все-таки сделала это. Ругнулась при десятилетнем ребенке. Отлично. Высший класс. Иэн замолчал и, раскрыв книгу о Генрихе VIII, спрятал за ней лицо и быстро задышал. Он испугался, что я причиню ему зло. А может, подумал, что сейчас меня поразит удар божьей десницы, и решил сделать вид, что мы незнакомы.

Я никогда не спрашивала у Рокки, что с ним произошло, но не делала этого исключительно из чувства такта. Я думала, что веду себя очень естественно и проявляю высокую степень понимания, просто принимая его состояние как должное и не затевая по этому поводу неловких и бессмысленных разговоров. Я попыталась вспомнить все, что он когда-либо говорил о своем детстве, школе, поездках в лагеря и играх с братом. Однажды, когда мы готовились к проведению в библиотеке Семейного дня, он рассказал, как в детстве участвовал в спортивной эстафете, которую устраивали у них в лагере. Но я тогда представила себе двадцать мальчиков в одинаковых инвалидных колясках с бейсбольными коллекционными карточками, вставленными в колеса, чтобы при езде они хлопали по дороге и производили веселый шум. Казалось, он намеренно избегал историй о спорте или о том, как учился плавать, или о том, как спал в лагере на двухэтажной кровати, как ломал себе в детстве ноги и катался на каких-то других машинах кроме фургонов, оборудованных въездом для коляски. И обо всей американской армии. Интересно, он делал это, чтобы наказать меня за то, что я не спрашиваю, что с ним произошло, или просто ему было слишком больно говорить о тех временах, когда он мог передвигаться по городу так, чтобы видеть вокруг себя лица людей, а не их колени, о тех временах, когда он мог жить один, без матери?

Мы ехали дальше, и я, как полная идиотка, каждые пять минут спрашивала у Иэна, уверен ли он в том, что мне рассказал, и он настаивал, что уверен, и говорил, что даже видел фотографию Рокки в мамином выпускном альбоме, и еще мама рассказывала ему, что Рокки играл в школьной бейсбольной команде. У меня потемнело в глазах. Возможно, от голода, но скорее всего – от осознания того, что мы с Рокки, оказывается, вовсе не были так близки, как я привыкла думать. Мои ночные кошмары о том, что Рокки захочет сыграть в детектива и разгадать мое преступление, все это время скрашивала робкая надежда, что, даже разоблачив, он все равно меня защитит. Все это время я считала, что Рокки в меня влюблен, а теперь выяснялось, что мы с ним даже едва ли были друзьями. Дорога расплывалась у меня перед глазами. Он учился в одной школе с Джанет Дрейк! Что, если он с ней близко знаком? Что, если они когда-то встречались? Почему он ничего не сказал мне об этом?

Было и еще кое-что. Да, я была ошарашена, да, я больше не могла быть уверена, что Рокки – на моей стороне, но теперь меня посетила догадка пострашнее: раз оказалось, что я ровным счетом ничего не знала о Рокки и ровным счетом ничего не знала о родном отце – короче говоря, раз оказалось, что мои представления о мире были настолько неверными, может быть, все, что я думаю об Иэне и его семье, тоже неправда? Единственное, что я видела собственными глазами, – это та сцена в библиотеке, когда Джанет Дрейк волокла сына по лестнице, а он кричал, что уже раскаялся. Но мало ли что он натворил в тот день? Может, он задушил кошку! А про отметины вилки на лбу Иэн сказал, что это он сам себе сделал. Так от чего же, интересно знать, я его спасаю? Он просто десятилетний мальчик, который считает, что родители не всегда к нему справедливы. Велика беда.

Но, с другой стороны, пастор Боб действительно существует, и я сама видела, как Иэн в ту зиму расклеился. Ведь это-то я не придумывала. Мне, во всяком случае, казалось, что это-то я не придумываю.

Одной из немногих мыслей, которые я ухитрялась удержать в голове, было то, как хорошо, что мы уезжаем из Брэттлборо, подальше от места, где пастор Боб вот-вот проснется и примется поздравлять себя с успехом вчерашней речи, а потом устремится на своем “БобМобиле” в следующий город Новой Англии, нуждающийся в избавлении от терпимости.

Куда бы он ни поехал, вряд ли его занесет так далеко на север, если, конечно, в его планы не входит читать проповеди коровам. И тут у меня тоже возникал повод для беспокойства: если до сих пор я так ошибалась во всем остальном, возможно, и причина визита Иэна в Вермонт была иной? Что, если Боб, человек не вполне стабильный в психическом отношении, начал манипулировать юными мальчиками, заставляя их встречаться с ним где-нибудь далеко от дома и самим придумывать способы добраться до условленного места? Что, если он угрожал им расправой и они вынуждены были бежать из дома и делать все возможное, чтобы молодые наивные библиотекарши помимо собственной воли брались их подвезти? Какой-то бред. Впрочем, я давно перестала искать логику в событиях, происходящих в моем мире.

С тех пор как я выругалась в присутствии Иэна, он почти все время молчал. Я, с одной стороны, хотела загладить вину перед ним, а с другой надеялась уехать как можно дальше от пастора Боба.

– Давай договоримся, – предложила я. – Мы посмотрим на Канаду. Может, через границу удастся разглядеть их гусей, бекон и хоккей. И бесплатную медицину.

Иэн посмотрел на меня без особого восторга. Неудивительно. Я и в самом деле вела себя отвратительно. Я страдала от обезвоживания, давно не ела ничего существенного и функционировала на голом адреналине, но, конечно, все это не означало, что надо демонстрировать Иэну свое интеллектуальное превосходство. Я сделала глубокий вдох – первый за несколько дней.

– Но для начала нам надо раздобыть тебе лекарство, – сказала я. – В какую аптеку ты обычно ходишь?

– В “Уолгринс”, – ответил Иэн. – В Ганнибале.

– Отлично.

Накануне на меня снизошло нечто вроде не свойственного мне провидческого озарения – я нашла сеть “Уолгринс” в интернете и выяснила, что во всем Вермонте всего три такие аптеки. Одна находилась далеко на юге, в Ратланде, другая – в Брэттлборо, где нам ничего не стоило наткнуться на пастора Боба, а третья – в полнейшей глуши, милях в сорока к востоку отсюда.

Я поняла, что уже приняла решение: мы не задержимся в Вермонте дольше чем на день-два, даже если у нас появятся на это деньги. Вряд ли данные из компьютера сети “Уолгринс” поступают в полицейское отделение Ганнибала, но все равно, если со страховки Дрейков снимут сумму за лекарство, для кого-то это станет подсказкой. Но мы ведь в любом случае собирались уезжать из Вермонта, так что подсказка их только запутает.

Меньше чем через час мы стояли в аптеке, и я называла женщине за прилавком настоящую фамилию Иэна. Нас попросили посидеть и подождать, и, пока Иэн листал журнал “Бон аппети”, оценивая каждую фотографию возгласами “Ням-ням!” или “Бе-е!”, я тихо паниковала, почему к нам так долго не выходят – возможно, нас просто держали здесь, чтобы к аптеке успела подъехать полиция. Да и вообще, сколько времени нужно, чтобы просто принести готовый ингалятор с лекарством? Тут ведь не надо дожидаться, пока автомат отсчитает нужное количество таблеток.

Через двадцать минут нас все-таки подозвали к прилавку, доплатить сверх страховки понадобилось всего тридцать долларов плюс семьдесят девять центов за шоколадный батончик, которому, вероятно, предстояло стать моим обедом. Женщина за прилавком спросила, нет ли у меня вопросов к фармацевту. У меня их не было. У меня была масса вопросов к консультанту по части этики, но к фармацевту – ни одного.

Мы не успели выйти из аптеки, как Иэн уже снял крышку с баллончика с ингалятором, пшикнул из него три раза в воздух, а потом вставил в рот и надул щеки, как рыба-еж. Теперь, когда мы получили лекарство и это оказалось так легко, я злилась на себя, что так долго с этим тянула. Я подумала, что моему революционному складу сознания, пожалуй, не помешала бы равная доля русской отваги или, по крайней мере, немного безбашенности вместо унаследованной по материнской линии еврейско-американской осторожности. Представьте себе Вуди Аллена, который возглавляет Атаку легкой бригады[70]70
  Атака легкой бригады (The Charge of the Light Brigade) – катастрофическая по последствиям атака британской кавалерии под командованием лорда Кардигана на позиции русской армии во время балаклавского сражения 25 октября 1854 года, во время Крымской войны. Она вошла в историю также благодаря стихотворению Альфреда Теннисона “Атака легкой бригады”.


[Закрыть]. Вот такой я была.

Я не смогла открыть дверь машины: ключ не подходил. Я попробовала еще раз, а Иэн подергал ручку со стороны пассажира. Я снова и снова, как идиотка, тыкала ключ в замок.

– А почему у нас на заднем сиденье пятьдесят стаканчиков из-под кофе? – спросил Иэн.

Мы сломя голову бросились к машине, которая на самом деле была моей и стояла через три парковочных места от своего двойника. Иэн нырнул в заднюю дверцу, я поспешно вырулила на главную улицу и поехала на север прочь из города. Иэн, наверное, подумал, что мы убегаем, потому что попали в неловкое положение, ведь владелец машины мог увидеть нас из окна аптеки. Я тоже беспокоилась, что он мог нас заметить, но не потому, что мне было неловко, мои причины для беспокойства были куда более мрачными. Меня немного согрела мысль о непрофессионализме нашего преследователя: выбрался из машины и пошел покупать себе туалетные принадлежности, вместо того чтобы сидеть и следить, куда мы двинемся дальше. Может, конечно, он зашел в аптеку, чтобы арестовать нас, или сфотографировать, или схватить и увезти Иэна. Но нет, я с облегчением представляла себе, как мистер Гель бродит по аптеке с зеленой корзинкой и наполняет ее ватными шариками и новым гелем для волос – и понятия не имеет, что мы уже уехали.

Я радовалась, что теперь у нас есть план: поскорее уехать из Вермонта. С другой стороны, я немного беспокоилась, что у меня не осталось серьезного медицинского обоснования, чтобы отвезти Иэна домой, и теперь мне нечем будет оправдаться, если понадобится срочно от него избавляться. В какой-то момент можно будет попробовать спросить – так, между делом, – не готов ли он повернуть обратно в Ганнибал. Но очень важно выбрать удачный момент. Если я буду задавать вопрос несколько раз, он упрется и ни за что не ответит утвердительно. К тому же мы еще не закончили. Что именно мы не закончили, я толком и сама не знала. Наверное, не закончили менять представление Иэна о жизни. Не спасли его окончательно.

Я отломала от шоколадного батончика половину и протянула ему. Откусив от оставшейся части крошечный кусочек, совсем как Чарли Бакет, я позволила шоколаду раствориться на языке и испытала высочайшее наслаждение от этого лакомства, ставшего проклятием нашего рода. (“В Советской России не ты ешь шоколад, а шоколад – тебя!”)

Иэн проглотил свою половину в два укуса.

– Прямо как заново родился! – объявил он. – Но знаете что?

– Что?

– Я себя прекрасно чувствую, меня смущает только одно: я не знаю почему, но от вас пахнет как-то… Типа, дымом.