Текст книги "Запретное чтение"

Пожалуй, лучшим выходом из положения было ехать дальше, до тех пор пока Иэну все это не надоест, пока он не заскучает по родителям, пока не раздумает на меня наговаривать. Большинство детей сдаются и бросают идею побега через… сколько дней? Через день? Два? (Правда, я имела в виду детей, которые прячутся в гараже рядом с собственным домом, с банкой маринованных огурцов и плюшевым мишкой, и их родители прекрасно знают, где эти самые дети находятся.) А Иэн за это время хорошенько отдохнет от своей матери и пастора Боба. Я могла бы рассказать ему о знаменитых гомосексуальных персонажах. Могла бы дать ему почитать “Игру в Египет”. Мы могли бы вместе отправиться на поиски волшебника.

В голове у меня наконец прояснилось, и я спохватилась, что надо срочно позвонить в библиотеку, иначе у полиции Ганнибала на руках будет уже два заявления о пропаже человека, и им понадобится не так-то много времени, чтобы связать между собой оба случая. Кстати! Приближающаяся суббота была той самой, про которую я наврала Рокки, сказав, что не смогу поехать с ним на свадьбу, – я держала в голове эту дату и все время напоминала себе, что надо хотя бы взять на этот день отгул и потом рассказать, как ездила в Филдовский музей, – можно будет как-то на этом сыграть. (На фоне теперешних событий, по мрачности напоминающих первый акт греческой трагедии, эта неожиданная удача показалась мне почти счастьем.) Когда Иэн будет готов, отправлю его обратно, а сама устрою себе каникулы до конца недели и сделаю вид, что так и было запланировано. Было бы здорово выкроить время, чтобы прийти в себя.

Если позвонить Рокки сейчас – прежде чем в библиотеку придет полиция и прежде чем у него появится повод мне не поверить, – ему может показаться, что он с самого начала знал про эти мои каникулы. А в том, что я не поделилась с ним подробностями, нет ничего удивительного: он в последнее время почти со мной не разговаривал. Когда я позвоню Лорейн и она попросит Рокки подтвердить мои слова, он с радостью меня выгородит. Он и без моего звонка инстинктивно принял бы мою сторону: мы оба всегда так делали, и не столько из чувства локтя, сколько из-за того, что слова любого человека, не пропитанного водкой, вызывали больше доверия, чем память Лорейн.

Я съехала на обочину и выключила двигатель.

– Ты можешь послушать, как я буду звонить, – сказала я, доставая телефон. – Если я сейчас же не свяжусь с библиотекой, они станут ломать голову над тем, куда я подевалась, и заявят о моем исчезновении в полицию. Полиция отследит местоположение машины, и наше с тобой путешествие будет окончено.

Бредовая идея, что полиция станет тратить силы на поиски 26-летней женщины, которая на четыре часа опоздала на работу, в то время как им надо заниматься спасением пропавшего ребенка, удивительным образом сработала – вместе с не менее бредовой идеей про электронное отслеживание машины, в которой не было даже GD-проигрывателя. Иэн медленно кивнул.

– Вам надо сказать, что вы сильно заболели, – посоветовал он. – Знаете хитрый способ, как изобразить больной голос?

– Мне не нужно никаких хитрых способов, – сказала я. – Мне нужно только, чтобы ты сидел как можно тише.

Я знала, что мобильный у Рокки выключен, в здании библиотеки он им не пользовался. Поэтому можно было просто оставить ему голосовое сообщение.

– Рокки! – воскликнула я на октаву выше, чем следовало. – Звоню узнать, как там Сара-Энн и Айрин, не спалили еще наш подвальчик? Только не говори, пожалуйста, что Лорейн забыла про эту мою поездку и в библиотеке творится полный бардак! Она уверяла, что все уладила с Сарой-Энн, но бог ее знает, что там она уладила.

Я перевела дух и приказала себе говорить помедленнее.

– В Чикаго страшный холод, я тут с самого утра. Но в остальном все в порядке. Желаю тебе хорошо повеселиться на свадьбе, если мы до этого не свяжемся! Еще раз прости, что не смогла с тобой поехать, честное слово, мне самой это было бы куда веселее! А, и еще: посмотри, пожалуйста, я не оставила вчера солнечные очки у вас там наверху на столе? Позвони, когда будет время!

Я нажала отбой и тут же отключила телефон. Мне совсем не хотелось отвечать на звонок Рокки, если он вздумает перезванивать, и я не была готова сочинять новое вранье.

– Это было круто! – воскликнул Иэн. – Про солнечные очки!

– Да уж, спасибо.

А здесь я хотела бы уточнить, что, несмотря на все видимые доказательства обратного, у меня все-таки есть совесть. Я представляла себе безутешных мистера и миссис Дрейк, которые беспрестанно молились и не могли ни есть, ни пить. Они рисовали себе страшные картины, думая, что их сын мертв, изнасилован или заблудился в лесу. Но я сама пребывала в состоянии шока и под властью адреналина и понимала, что, если позволю себе думать о Дрейках дольше двух секунд, тут же выеду на встречную полосу. В общем, я не то чтобы не думала о них – я просто не могла о них думать.

Днем Иэн стал молчалив, и я была благодарна за спокойствие и тишину. Он немного поспал, а проснувшись, велел мне сворачивать влево.

– Дорога выглядит очень знакомо, – сказал он, когда мы проезжали мимо знака с информацией о расстоянии до ближайших городов и магазина “Видео-Палас”. – Точно, мы правильно едем!

Я осталась на крайней правой полосе. Спешить нам было некуда. Я по-прежнему делала вид, что ищу способ развернуться и переехать обратно через реку. Но в то же время мысль о возвращении в Ганнибал с каждой милей казалась мне все более и более неудачной. Разве это не самая глупая ошибка, на которую способен преступник? Вернуться на место преступления? К тому же чем дальше мы ехали, тем ближе становился Чикаго, а там я все знаю, и еще там никому не придет в голову искать Иэна, и нам даже будет где остановиться. Мои родители были в Аргентине – проводили отпуск и навещали “родственницу”, которая на самом деле никому из нас родственницей не приходилась, и вернуться должны были только в пятницу К сегодняшней ночи мы туда не доберемся, но завтра, если до вечера меня не посадят в тюрьму, у нас будет прекрасный ночлег.

Иэн все спал и спал. Это был необыкновенно глубокий сон – так спят после приступа астмы или эпилептического припадка. Очень может быть, что прошлой ночью он так и не сомкнул глаз. А теперь наконец-то позволил себе расслабиться, и я не могла понять почему. С каждой милей я чувствовала себя все хуже и хуже. Вчера вечером его родители наверняка позвонили в полицию, и в полиции к их звонку отнеслись очень внимательно и тщательно расспросили обо всех подробностях, но самый высокий уровень тревоги еще не объявили. Десятилетние мальчики то и дело сбегают из дома, чтобы поселиться в лесу, и возвращаются, как только проголодаются. Но к этому времени они наверняка уже всерьез всполошились. Добрые жители Ганнибала, вероятно, устроили голосование – какого цвета должны быть ленточки, которые они привяжут к антеннам автомобилей и почтовым ящикам. Мне было любопытно, звонил ли мне Рокки, чтобы рассказать обо всем этом, но я так и не решалась включить телефон.

К десяти часам вечера я стала беспокоиться, как бы не уснуть за рулем. Мы выбрали наиболее удачный съезд с магистрали, и вскоре Иэн заприметил недорогой отель, который с виду производил не самое ужасающее впечатление. Я расплатилась наличными, которые добыла на заправочной станции, и мы сняли два номера на имя Чарли Бакета и Веруки Солт[52]52
  Чарли Бакет и Верука Солт – персонажи детской книги Роальда Даля “Чарли и шоколадная фабрика” (1964).


[Закрыть]. (Хоть мы и были ограничены в средствах, я сочла необходимым снять именно два отдельных номера, потому что мне страшно было представить, что подумали бы люди – судья, присяжные, родители Иэна, журналисты, если бы когда-нибудь открылось, что мы с ним провели ночь в одной комнате. В свое оправдание я могла бы только кричать: “Нет! Нет! Ведь он, кажется, голубой!”) Когда мы поднимались по лестнице, я спросила:

– Ты ведь не оставил родителям записку?

Не знаю, почему мне раньше не пришло в голову спросить об этом.

– Оставил, – сказал он, и я застыла как вкопанная посреди лестницы.

Иэн нацепил рюкзак спереди и тащил его на груди, еле переставляя ноги.

– Я просто написал, чтобы они не волновались, и оставил указания относительно тунца.

– Относительно тунца? – переспросила я.

– Это моя морская свинка. Ее зовут Тунец, она из породы белых хохлатых. Я назвал ее в честь рыбы тунец.

– Ты можешь дословно повторить, как звучала твоя записка?

– Ну, примерно так: “Одна ложка еды каждый день, менять опилки раз в неделю, не забывать про свежую воду”. Я оставил ее на клетке.

– Больше там ничего не было?

– Нет. Больше ничего.

Я стала подниматься дальше по лестнице, размышляя над тем, о чем еще, кроме записки, он мне не рассказал.

– А, стойте-ка! – воскликнул он. – Я вспомнил, что еще там было, в этой записке.

Я остановилась и уткнулась лбом в кирпичную стену – в ушах у меня громко заухала кровь.

– Что? – спросила я чуть слышно.

– Да просто я еще написал, чтобы они давали ей витамины. Чего вы так распереживались?

Он развернулся и продолжил идти по лестнице задом наперед.

Остаток ночи я провела как в похмелье. Я быстро уснула таким глубоким сном, будто мое подсознание только и ждало, как бы поскорее объяснить события сегодняшнего дня своей любимой логикой сна. Но в начале четвертого утра я проснулась и стала не мигая смотреть на красные цифры электронных часов, терзаясь вопросом, находится ли Иэн по-прежнему в соседней комнате. Рядом с часами стояла картонная складная табличка, на которой в темноте были едва различимы огромные буквы:

Ой! Что-то ЗАБЫЛИ?

Наверное, в табличке имелось в виду, что внизу у администратора можно попросить вещи вроде нитки с иголкой или бритвенного станка. Я постаралась не смотреть на табличку. Для надежности закрыла глаза. Плед был колючий – ну да ничего, можно и потерпеть, зато отель недорогой, и у меня хватило наличных, чтобы его оплатить. Я воспользовалась кредиткой только один раз, когда снимала деньги на заправочной станции, но больше так рисковать не хотела.

Я чувствовала себя Алисой, которая прыгнула в кроличью нору, не подумав, как, черт возьми, она будет выбираться обратно. Если бы здесь был Гленн, он бы посоветовал мне довериться течению событий, импровизировать и принимать спонтанные решения. Хотя вообще-то, если бы здесь был Гленн, он, наверное, ничего бы мне не посоветовал, потому что был бы слишком занят попытками связаться с ФБР.

Перед тем как отправиться спать, Иэн выдавил мне немного зубной пасты, но щетки у меня с собой не было, поэтому вкус во рту был теперь отвратительный. Можно было бы раздобыть щетку внизу у администратора. Впрочем, какая теперь разница, все равно меня вот-вот посадят. А после смерти отправят в ад за то, что я беспокоюсь только о себе, вместо того чтобы подумать о несчастных родителях Иэна. Может, за меня вступится какая-нибудь правозащитная организация и все увидят, что я спасла ребенка от страшной участи? И тогда я сбегу в Мексику и буду там дожидаться суда. А Иэн хотя бы запомнит, что кто-то однажды попытался его спасти. До самого восхода солнца я лежала и прокручивала в голове разные полубредовые сценарии, в большинстве из них присутствовала тюрьма, в некоторых – героические подвиги, а в некоторых – люди, которые что-то орали мне на русском. Я выбралась из-под пледа и доковыляла до поросшего плесенью душа. В горле у меня напрочь пересохло.

(Из моего рассказа можно заключить, что у меня не было выбора. Мне самой очень хотелось верить, что у меня его нет. Но выбор у меня, конечно, был – не меньше миллиона разных вариантов решения проблемы. Стоя в душе под горячей водой, я со всей отчетливостью это поняла. Но, наверное, дело было вот в чем: где-то глубоко внутри – там, куда не добирались паника и попытки оправдать себя, – я искренне верила, что правда на нашей стороне. Я искренне верила, что в этой истории хорошие герои – это мы. Хорошие и славные ребята.)

Только теперь, сосредоточенно размышляя над нашим положением, я поняла, какое огромное, чуть ли не физически ощутимое облегчение принесло мне известие о том, что Иэн оставил родителям записку. Конечно, полицию поднимут на ноги, и добрые жители Ганнибала вооружатся фонариками и тоже выйдут на поиски, но, согласитесь, одно дело – обыкновенный побег, и совсем другое – таинственное исчезновение ребенка, который просто растворился в ночи. К тому же благодаря записке искать будут только в пределах города. Обыщут хозяйственные постройки на заднем дворе школы, прочешут лес, заглянут в “Старбакс” и, конечно же, перевернут вверх дном библиотеку, но о том, что десятилетний беглец мог пересечь границу штата на машине, подумают нескоро, потому что десятилетним беглецам это не свойственно: у них нет машин и нет денег. Пройдет как минимум несколько дней, прежде чем полиция начнет разрабатывать версию о взрослых соучастниках. Джанет Дрейк даже не знает, как меня зовут. В идеальном мире подозрение первым делом пало бы на пастора Боба. В идеальном мире ему бы несдобровать: все его темное заведение обыскали бы от пола до потолка. Если бы неделю назад меня спросили, кто бы мог похитить Иэна и увезти его из Ганнибала, я бы не задумываясь поставила на педопастора Бобби.

В семь утра я уселась на краю кровати, закинула ногу на ногу и набрала основной номер библиотеки. После той нашей первой остановки Иэн больше не просил меня сдавать телефон: то ли начал мне доверять, то ли понимал, что я слишком глубоко увязла в этой истории, чтобы выбраться из нее с помощью какого-то там телефонного звонка. Телефон соединил меня с голосовой почтой Лорейн – я очень надеялась, что она помнит, как эту самую голосовую почту прослушивать. Как минимум раз в неделю она просила Рокки помочь ей “достать оттуда сообщения”.

– Лорейн! Это Люси, звоню узнать, как дела. Жаль, что нам не удалось поговорить перед моим отъездом, но спасибо тебе большое, что ты все уладила. Насколько я понимаю, на этой неделе меня подменяет Сара-Энн, и она, конечно, в курсе всех дел, но, пожалуйста, напомни ей на всякий случай, что чтение вслух у нас по пятницам в 16.30, мы сейчас читаем “Добываек”, они, кажется, лежат у меня на столе. Если она не найдет, то это Мэри Нортон, полка “Н-О-Р”. А, еще в среду у нас кружок “умелые ручки”, и больше, пожалуй, ничего. В общем… как мы и договаривались, я вернусь к понедельнику. Телефон у меня с собой, еще раз спасибо за заботу! Пока!

Если Лорейн останется верна себе, то через час или два устроит страшный разнос Саре-Энн за то, что та забыла про мой отпуск, который, понятное дело, был запланирован еще несколько недель назад.

– Даже Рокки знал, что она уезжает! – будет кричать Лорейн. – А ведь он, в отличие от тебя, не ее подчиненный!

Я нажала кнопку отбоя и взглянула на экран телефона: никаких сообщений не было. Зато было четыре пропущенных звонка: все четыре – из библиотеки, но звонили еще вчера, до того как я оставила сообщение Рокки. Естественно, они забеспокоились, особенно если кто-то обратил внимание, что в библиотеке повсюду горит свет. Но забеспокоились не настолько, чтобы начать в панике забрасывать меня сообщениями, и это уже было неплохим знаком. На домашнем автоответчике меня, наверное, ждало что-то вроде: “Люси, привет, мы просто хотели узнать, где ты”.

В дверь постучался Иэн (много-много быстрых и громких ударов), и я пошла открывать. Он стоял на пороге полностью одетый и причесанный и держал в руке тюбик зубной пасты. Глаза у него были красные, но он улыбался и слегка подпрыгивал, поднимаясь и опускаясь на носках.

– Я подумал, что вам не помешает немного освежить дыхание, – сказал он.

15
Гимн

В тот день я разрешила Иэну сесть на переднее сиденье. Я решила, что он уже достаточно высокий для этого, и к тому же мне казалось, что водить машину безопаснее, когда сзади никто не орет.

Я купила Иэну в гостиничном автомате упаковку из шести маленьких пончиков с сахарной пудрой, и теперь он нацепил их себе на пальцы, как кольца, и понемногу обгрызал с разных сторон. На голове у него была бейсболка “Аризона кардинале”, слишком большая и какая-то квадратная – видимо, раньше он ее никогда не носил. Я подумала, что, наверное, он выудил ее откуда-то у себя из-под кровати – посчитал, что это подходящий предмет для побега из дома.

– Ну что, куда поедем? – спросила я у Иэна, снова выезжая на автомагистраль.

Он посмотрел на меня недоуменно, как будто забыл, что путь у нас указывает он.

– А, ну вы пока оставайтесь на этой дороге, – наконец сказал он. – Сворачивать еще не скоро.

– Мы движемся в сторону Чикаго, – предупредила я. – Твоя бабушка случайно не там живет? А то я знаю одно местечко, где мы могли бы остановиться, там намного приятнее, чем в отеле. Правда, ехать туда довольно долго, зато там много еды и книг.

– Нам не-пре-мен-но на-до про-е-хать ЧЕ-РЕЗ чи-КА-го, – произнес Иэн, который, судя по всему, теперь вдруг стал роботом, – Но ОНА ЖИ-ВЕТ НЕ ТАМ.

– Хорошо.

Я в последний раз подумала, что надо все-таки развернуться и поехать в Ганнибал, а Иэну просто ничего об этом не говорить. Если бы я по-настоящему захотела, мне бы не составило труда отвлечь его от указателей, и к ночи мы были бы в городе, я могла бы высадить его где-нибудь на углу и немедленно уехать обратно в Чикаго. Но я слишком явственно представляла себе, как он закроет лицо руками и станет всхлипывать, приговаривая: “Она пришла в воскресенье, когда библиотека вот-вот должна была закрыться, и заставила меня сесть в машину, сказала, что угостит конфетами! А я люблю конфеты и не подумал, что нельзя к ней садиться, она ведь не какой-нибудь незнакомец! А потом она стала спрашивать, сколько денег зарабатывает мой папа!” Меня объявят в розыск по всей стране, в новостях у моей истории появится собственная музыкальная тема, и у меня не останется ни единого шанса, даже если я успею доехать до Мексики. И кстати говоря, у меня даже нет с собой паспорта. Как ни крути, надо, чтобы Иэн сам захотел вернуться домой. А судя по блаженному выражению лица, с которым он, подобно золотистому ретриверу, высовывает голову из пассажирского окна, до этого еще далеко.

Полчаса спустя и на тридцать миль дальше от дома, чем вчерашним утром, когда я еще не пустила под откос собственную жизнь и не разбила сердце родителям Иэна, он спросил:

– Мисс Гулл, у вас нет каких-нибудь компакт-дисков?

– Здесь можно слушать только кассеты. Но у меня и их нет.

Иэн пошарил пальцем в щели для кассет и нажал на кнопку извлечения. Из проигрывателя выскочила кассета, которой я никогда раньше не видела.

– Это не моя, – сказала я.

Я только сейчас поняла, что с тех пор, как два года назад купила машину, ни разу не пользовалась кассетным проигрывателем. По дороге на работу я слушала Эн-пи-ар, а на обратном пути мне всегда хотелось побыть в тишине. Машину я купила у одного парня в Кентоне, который передал мне ее заваленную обертками из “Макдоналдса”, колышками для гольфа и окурками.

– Может, это караоке! – воскликнул Иэн, затолкал кассету обратно в проигрыватель и нажал на перемотку.

Я с удивлением услышала, как проигрыватель со скрежетом принялся отматывать кассету на начало – я и не подозревала, что он на это способен.

– А теперь… – заорали колонки, и Иэн нырнул вперед, чтобы убавить громкость, – наш национальный гимн в исполнении… мисс Джины Арены!

Раздался радостный гул огромной толпы – люди, очевидно, знали, кто такая эта Джина. Иэн вдруг выпрямился, сорвал с головы бейсболку и прижал ее к сердцу.

– “Австралийцы, в прекрасной и юной стране мы свободно и мирно живем”, – пропел ангельский звенящий голос. Толпа дружно ему подпевала.

– Это еще что такое? – спросил Иэн, нерешительно придерживая бейсболку где-то рядом с грудной клеткой – сомневался в правилах хорошего тона.

– “Нас земля награждает за праведный труд, и моря омывают наш дом”.

– Судя по всему, это национальный гимн Австралии, – ответила я.

Я была так сосредоточена на дороге и на миллионе мрачных предзнаменований, которые маячили за лобовым стеклом, что даже не обратила внимания на произношение ведущего, объявившего песню.

– “Как прекрасны природы святые дары, нет таких в целом свете богатств! Пусть же славится, родина, каждый твой день, пусть же славится каждый твой час!”

Мы оба прохохотали до самого финала, но Иэн так и не убрал бейсболку от груди. Когда гимн закончился и началась трансляция какого-то древнего футбольного матча Кубка мира, Иэн снова включил обратную перемотку.

– Давайте его выучим! – воскликнул он, и весь следующий час мы подпевали Джине Арене, не без труда разбирая слова текста. У нас неплохо получалось, правда, когда мы попробовали спеть сами, без кассеты, исполнение вышло не идеальным, но зато “драйвовым”, по выражению Иэна.

Глядя на него, прижимающего к груди бейсболку и распевающего гимн чужой страны, я представляла себе, будто Иэн родился где-нибудь в другом месте – в Финляндии или в Сан-Франциско или спустя сотню лет, в мире, где нет пасторов Бобов. Почти вся Америка была такая же, как Ганнибал, штат Миссури, что бы там ни говорили в новостях о больших городах Восточного побережья, чего бы там ни показывали в кино, как бы много ярких гей-персонажей ни появлялось в телесериалах в разгар вечернего эфира. Но справедливости ради надо сказать, что не только вся Америка, но и вся планета была такая же, как Ганнибал, штат Миссури.

Чтобы избавиться от “Славной Австралии”, которая застряла у нас в головах, я включила радио и поискала какую-нибудь хорошую музыку. Иэну ничего особенно не нравилось, пока я не наткнулась на какую-то христианскую волну.

– Сделайте погромче! – закричал он. – Обожаю эту песню!

И он стал подпевать:

 
Вот Иисус пошел, оу-оу!
И на гору взошел, оу-оу!
Но все дальше шел, ше-ол!
Все дальше ше-о-ол!
 

Это было похоже на что-то из девяностых, композицию какой-нибудь группы из Сиэтла, только почему-то с текстом про Иисуса.

– Откуда ты знаешь эту песню? – спросила я.

– А, ну я хожу в такое место. Занятия, для детей. Нормальное место. И там мы слушаем музыку, а наш руководитель иногда приносит гитару.

Мне не хотелось проявлять слишком большой интерес к этой теме, но я подумала, что Иэну будет полезно об этом поговорить.

– А чем еще вы там занимаетесь? – спросила я.

– Ну так, разным. У нас там всякие учебники с заданиями, книжки читаем… Еще играем во всякие спортивные игры. В основном в футбол, только нам запрещают перехватывать мяч.

Я отвернулась к окну, чтобы Иэн не увидел, как я закусываю губу, чтобы не рассмеяться. Мне стало смешно, в первую очередь из-за того, что я представила себе Иэна играющим в футбол. Как-то у нас в библиотеке проходил День семейного досуга, и я попыталась бросить Иэну воздушный шарик, а он от него увернулся. А еще меня насмешило, что на этих их занятиях игрокам в футбол не разрешают перехватывать мяч у противника.

– Там и уроки какие-то есть?

– Ага, это что-то типа воскресной школы. Только, наверное, повеселее, потому что туда можно ходить в джинсах.

– И что, хорошие вещи вам там преподают? Ты веришь всему, что они говорят?

Он опустил солнцезащитный козырек над своим сиденьем и посмотрел в зеркало, втянув щеки и изобразив рыбу.

– Ну, – сказал он. – Там ведь все из Библии, так что все правда.

С таким утверждением не поспоришь – не нападать же с критикой на всю его религию. Печально в этом признаваться, но главной причиной моего нежелания спорить было не стремление понять чувства Иэна, а чистая стратегия: если он на меня рассердится, ему ничего не стоит воспользоваться первым же телефоном-автоматом, который нам встретится, и выдать меня полиции.

Поэтому, вместо того чтобы вступать с ним в спор, я сказала:

– Я знаю такие школы.

Этим заявлением я предлагала Иэну пропустить неловкую часть объяснений и рассказать мне побольше.

Но он ничего не сказал, а только сидел и молча смотрел в окно.