Текст книги "Запретное чтение"

Иэн вышел из ванной с зубной щеткой в руке.

– И что самое смешное, никто не угадал! – сказал он. – Правда странно? Я подумал, что это город, которым раньше был Мэнксон, вы решили, что это Нью-Гавана, а библиотекарь сказала, что городок, наверное, просто перестал существовать. А ответ-то был совсем другой! Я-то, типа, подумал, что вы, наверное, правы, ведь вы такая умная, и про библиотекаря я тоже подумал, что она, наверное, права, ведь она здесь живет и все такое. Но на самом деле никто не был прав!

– Кроме тебя, – подытожила я.

Он немного подумал, а потом победоносно поднял над головой щетку и поклонился.

Когда Иэн снова лег на кровать, он даже не потянулся за “Двадцатью одним воздушным шаром”, и это меня немного удивило. Судя по тому, в каком месте он заложил книгу гостиничной телепрограммой, он, вероятнее всего, дошел до самого драматического места, где чайка проделывает в воздушном шаре дыру и профессор приземляется на таинственный остров. Однако Иэн не продолжил читать, а вместо этого лежал и смотрел по сторонам, как будто надеялся разгадать еще несколько тайн и развернуть еще парочку карт, в которых найдется ответ на новые загадки.

Я почувствовала себя опустошенной – не могла подобрать нужных слов, не была в состоянии двинуться с места, не представляла, как дальше принимать решения. Я лежала вся разбитая, грохнувшись с высоты революционного запала, а Иэн сидел на соседней кровати и сиял от радости из-за своего открытия. Я решила переложить ответственность на его плечи – уже не в первый раз. Позволяя ему принимать решения, я снимала с себя хотя бы часть вины – и перед лицом правосудия, и перед собственной совестью. Ну а в этот раз мне было это необходимо просто для того, чтобы выйти из состояния паралича.

– Раз ты у нас человек, у которого есть ответы на все вопросы, придется тебе решить: что мы делаем дальше? Денег у нас почти не осталось. Я могу добыть еще, если они будут нам совершенно необходимы, но сегодня мы на мели. Нам едва хватит на обратную дорогу. А попрошайничать мы больше не станем.

Я не собиралась подсказывать ему ответ на мой вопрос, но мне хотелось предоставить ему оправдание на случай, если он готов вернуться домой. Весь этот день, если не считать моего кратковременного энтузиазма, вызванного могильной плитой, меня не оставляло ощущение, что все заканчивается. Заканчивались деньги, заканчивалась страна. И разве же Иэн сам не намекнул мне, что все заканчивается, раз мы наконец-то отыскали его бабушку? Он мог бы заставить нас кружить по Вермонту еще несколько дней, если бы только захотел. А мог бы сказать: “Ой, я что, сказал “Вермонт”? Я имел в виду “Виргиния”!”

Иэн посмотрел на потолок, словно решал, чего бы ему хотелось съесть на завтрак.

– Проблема в том, что на следующей неделе будут отбирать ребят для весеннего спектакля, а мне бы очень хотелось участвовать.

– Так.

– Главные роли дают только восьмиклассникам, но мне все равно хочется сыграть, даже если меня просто поставят в хор. Так что, наверное, надо ехать обратно.

Он продолжал смотреть на потолок, и я подумала, что он не хочет встречаться со мной глазами.

– Мисс Гулл, простите, что немного меняю тему, но почему волынки всегда играют одну и ту же песню? Ну, знаете, ту, которую исполняют на парадах?

Он принялся очень неплохо изображать звуки волынки, по-прежнему не глядя на меня.

– Понятия не имею, – ответила я. – Мало кто из композиторов пишет мелодии для волынки.

– В моей симфонии волынки обязательно будут, – решил Иэн. – Я, пожалуй, выделю для них в оркестре целую группу. А может, волынщики затеряются среди зрителей и спрячут волынки под креслами, а потом вдруг неожиданно вытащат их и заиграют и все вокруг ужасно удивятся! Правда, им придется обойтись без килтов, потому что клетчатая юбка – это слишком заметно, их сразу раскусят!

– Да, клетчатые юбки будут выглядеть подозрительно.

Я пошла в ванную и приложила к лицу мокрое полотенце.

То, что произошло, оказалось для меня сюрпризом, хотя я сама не понимала почему и спрашивала себя, чего же еще я ждала. Я что, в самом деле собиралась воспитать его сама и записать где-нибудь в школу? Или, может, хотела перевести его на домашнее обучение? Поступить вместе с ним в бродячий цирк? Где-то в глубине души все это время я вынашивала некое фантастическое и противоречащее логике окончание этой истории, не менее безумное, чем выдумка Иэна про бабушку, и если бы я потрудилась с самого начала как следует обдумать этот безумный финал, нас бы сейчас здесь не было. Я напрочь забыла, что все истории о побегах заканчиваются именно так. Все возвращаются домой. Дороти трижды стучит каблуком и возвращается в Канзас, Одиссей плывет назад к жене, Холден Колфилд тайком пробирается в собственную квартиру. Ну да, Гек домой не вернулся, это правда, но что случилось с Джимом из “Острова сокровищ”? Наверняка что-нибудь ужасное. Я даже не могла вспомнить, что именно.

Что это за счастливый финал, который я воображала все это время? Он, будто сон, терялся в дымке, я уже почти забыла, каким его себе рисовала. У меня в голове осталась картинка какого-то места, куда я хотела отвезти Иэна, – возможно, это было место из какой-нибудь книги: залитый солнечным светом дом с белыми стенами, где люди заботятся о детях и все им объясняют и где ему разрешат остаться навсегда – или до тех пор, пока он не наберется сил, чтобы снова встретиться с родителями. А может быть, мы все вместе погрузимся на маленький счастливый кораблик и отправимся к далеким берегам, где из океанской пены возникнет новое государство – идеальная Америка, наконец-то. Или уже в который раз.

35
За задержку книг взимается штраф

Я проснулась в четыре часа утра, подушки были нестерпимо жесткими, и сердце колотилось, как у напуганного хомяка. Хорошо это или плохо, но Иэн отправляется домой. Это решено окончательно и бесповоротно. А куда же отправляюсь я? В номере, за плотно зашторенными окнами, было темно, как в бочке, я встала и отдернула занавески, чтобы впустить в комнату свет с автомобильной стоянки. Там бок о бок с нашей машиной стоял ее двойник. Я уже перестала этому удивляться. Но все равно была впечатлена. Интересно, он поедет за нами до самого Ганнибала? И что потом? Сдаст меня и получит награду? А если я так и не вернусь в Ганнибал – что тогда? За кем он поедет – за Иэном или за мной? Кого из нас он на самом деле преследует?

Даже если я отправлюсь домой и даже если мистер Гель уберется обратно в свой мрачный арендованный подвальчик, из которого выполз, я знала, что рано или поздно Иэн проговорится. Или, что еще вероятнее, пастор Боб вытянет из него правду. И тогда мне останется только смирно сидеть за библиотечным столом в Ганнибале и готовиться к аресту.

Но помимо всего этого было и кое-что еще: мне совсем не хотелось возвращаться. Иэна я больше не увижу, это я прекрасно понимала. Родители теперь на пушечный выстрел не подпустят его к библиотеке, даже если лично меня ни в чем подозревать не станут. Я не могла представить себе, что будет, если в один прекрасный день мы случайно наткнемся друг на друга, если я вдруг увижу его на параде в честь Дня независимости. Все будет не так, нас обоих эта встреча только расстроит. А теперь еще и Рокки перестал быть моим другом – или, может, никогда им и не был. А если вычесть Рокки и Иэна, мне и работа-то моя совсем не нравилась.

Я снова легла и стала дожидаться утра. Иэну придется поехать домой одному. Если я повезу его сама, нас остановят за двадцать миль до Ганнибала за тормозной фонарь, который я так и не починила. Полицейские опознают Иэна, и тогда даже моему отцу не удастся состряпать достоверную историю, чтобы меня спасти.

Я пересчитала сто двадцать долларов, оставшихся в кошельке, и включила телевизор, полностью убрав звук. Я попала на канал, по которому круглосуточно передают прогноз погоды, и как завороженная наблюдала, как по всей нашей стране снова и снова пробегают разноцветные полосы – с запада на восток. Я выключила телевизор только в семь утра, когда проснулся Иэн.

– Ты когда-нибудь ездил на автобусе “Грейхаунд”[74]74
  “Грейхаунд лайнз” (Greyhound Lines) – крупнейшая компания междугородных автобусных перевозок в США. Основана в 1914 году.


[Закрыть]? – спросила я.

Нет, он не ездил, но видел эти автобусы, и его определенно обрадовала перспектива прокатиться на таком, даже когда я сказала, что ему придется ехать одному и что рейс будет ночной. Вероятно, ему придется доехать до Сент-Луиса, а оттуда позвонить домой или в полицию. Я буду добираться до города отдельно – так я сказала Иэну. Меня очень беспокоила его безопасность в течение этих двух дней. Я хотела было отдать ему свой телефон, чтобы он выбросил его в окно, как только автобус пересечет Миссисипи, но это было уж слишком рискованно. Оставалось надеяться, что Иэн найдет самого заботливого взрослого в автобусе, какую-нибудь старушку, направляющуюся в Сент-Луис, и на время пути пристроится к ней. Я ведь помнила, как он очаровал половину Черч-стрит. С ним все будет в порядке.

Как только я нашла в телефонном справочнике адрес станции “Грейхаунд” в Берлингтоне, мы начали собирать вещи. Я не хотела звонить на станцию с гостиничного телефона – уж слишком это облегчит задачу прокурору. А интернета в гостинице, понятное дело, не было. Плесени – сколько угодно, а вот интернета – нет. Оставалось только ехать на станцию, смотреть расписание прямо там и дожидаться ближайшего автобуса.

По дороге обратно в Берлингтон мы разрабатывали детали нашего плана. Иэн весь издергался и постоянно втягивал голову в плечи. Под глазами у него были темные круги, и я гадала, сколько часов он проспал. С четырех до семи утра он выглядел крепко спящим, но, кто знает, возможно, до четырех он только беспокойно вертелся в кровати.

– Ты уверен, что хочешь ехать? – спросила я.

Я понятия не имела, что бы стала делать, если бы он ответил “нет”.

– Я, наверное, уже пропустил кучу контрольных, – сказал он, и я посчитала, что это означает “да”. Хотя мне совсем не обязательно было считать именно так.

Я решила сменить тему.

– Возможно, меня будут искать, – сказала я. – Может быть, уже ищут, а может, начнут потом. Даже если ты ничего никому не скажешь.

Говоря это, я увидела, как машина мистера Геля обогнала автомобиль, шедший за нами, и теперь ехала откровенно у нас на хвосте. Его шпионаж становился совсем беспардонным – если, конечно, это был шпионаж. То ли он готовился к прыжку, то ли понял, что я его раскусила, и больше не считал необходимым прятаться.

Иэн задумчиво расковыривал дырку на коленке бежевых штанов – она становилась все больше и больше.

– Я клянусь, что никому ничего не скажу, – пообещал он. – Но они могли найти какую-нибудь улику. Ну, может, я что-нибудь обронил в библиотеке, носок там или что-нибудь вроде этого. Они могли сделать анализ ДНК.

О боже.

Руки у меня вдруг онемели, и я испугалась, что выпущу руль.

– Иэн, ты убрал оригами? – спросила я, честно стараясь не орать во все горло.

– Какое оригами?

– Оригами, в горшке! Ну, помнишь? Разбившийся самолет и людей. Ты их сделал, пока прятался.

Иэн в смятении закусил губу.

– Ты убрал их, когда мы уходили?

Он мотнул головой – нет, не убрал.

Грузовик перед нами притормозил на повороте, и я едва в него не влетела. А мистер Гель едва не влетел в меня. Когда мы с Иэном отдышались и ремни безопасности снова вернулись в нормальное ослабленное положение, я сказала:

– Может, они подумают, что это осталось от занятий художественной группы. Там ведь нигде не было твоего имени, правда?

– А те две женщины, которые работают в вашем отделе, ни о чем не догадаются. Они обе глуповатые.

– Хорошо.

Не станут же они снимать отпечатки пальцев с оригами! А Рокки спуститься вниз не мог. Было чудовищно радоваться такому, но все-таки слава богу, что Рокки не умеет спускаться на своей коляске по ступенькам.

Мы оба немного успокоились, и Иэн принялся считать всех коров, которых мы проезжали.

– В общем, когда ты вернешься, мы вряд ли сможем часто видеться в Ганнибале, – сказала я.

– Та другая библиотекарь постоянно забывает, где остановилась в прошлый раз, когда читает нам вслух.

Мы еще не придумали, что скажет Иэн, когда вернется домой, поэтому, когда он до упора опустил пассажирское кресло и закрыл глаза, я обрадовалась, что можно наконец спокойно подумать. Наверное, в Берлингтоне у нас будет еще немного времени – неизвестно, легко ли купить билет на ближайший рейс “Грейхаунда”. Может, нам даже придется провести там несколько дней – разобьем лагерь посреди Черч-стрит и будем воровать крошки со столиков на террасах кафе.

Мы уже подъехали к станции, а никакой блестящей идеи у меня так и не появилось. Я припарковала машину и собралась было будить Иэна, но он уже сам открыл глаза и занялся рюкзаком и пластиковым пакетом, который уже некоторое время носил с собой, потому что вещей было слишком много. Пока он перекладывал часть вещей из рюкзака в пакет и обратно, я увидела, что книги о Вермонте и те, что мы взяли в библиотеке Линтона, по-прежнему у него. Я попросила его отдать их мне.

– Потому что это что-то вроде улик? – спросил он.

Он начинал неплохо в этом разбираться.

– “Двадцать один воздушный шар” ты сможешь дочитать в библиотеке, – сказала я. – У нас точно есть два экземпляра. И еще обещай мне, что прочтешь “Хоббита”. А “Джонни Тремейна” можешь прочитать в автобусе.

Когда мы вышли из машины, он спросил:

– Знаете, вся эта история с креветками… Ведь получается, что омары и все такое – это тоже ракообразные? Но разве первые поселенцы не ели омаров, из Атлантического океана? А первые поселенцы, по-моему, были очень даже христиане.

Мистер Гель вдруг исчез из виду, но я не сомневалась, что это ненадолго.

– Ну так уж там сказано.

– Вы уверены?

– Посмотри сам, когда вернешься. Кажется, это в книге Левит.

Иэн открыл заднюю дверцу и заглянул под сиденье, чтобы проверить, не забыл ли он чего. Его голос раздался с пола машины:

– Но ведь это… Типа… Это какая-то глупость!

Это была совсем маленькая победа, но я чувствовала себя невероятно счастливой. Возможно, эти несчастные креветки и омары в конечном итоге станут последней соломинкой, которая переломит отношения Иэна с пастором Бобом. Мы пошли по стоянке в сторону небольшого тихого здания.

Я снова подумала, как радовался Иэн вчера, что это он, а не кто-нибудь другой разгадал тайну города Гавр. Это было откровение, которое в определенный момент переживает каждый подросток, обнаруживающий, что у окружающих его взрослых нет ответов на все вопросы. Как и все дети, тяжело и болезненно проходящие этап взросления, он будет еще несколько лет снова и снова это осознавать. Но в случае с Иэном это было больше, чем просто крах иллюзий. Возможно, это откровение спасет ему жизнь. Оно спасало жизни тысяч людей до него, тех, которые, в отличие от моего друга Даррена, смотрели на устаревшие правила морали, на суждения родителей, теть и священников и произносили точно такие же слова: “Погодите-ка, нет. Это какая-то глупость!”

Я не допускала релятивизма в вопросах морали. Это понятно и так, ведь иначе я бы считала, что пастор Боб имеет право на собственное мнение, что Дрейки должны воспитывать Иэна так, как считают нужным. Меня всегда выводило из себя то, что фундаменталисты, когда с ними споришь о правах сексуальных меньшинств, абортах или эвтаназии, делают вывод, что ты, дескать, не допускаешь существования абсолютного права. Но на самом-то деле я верю в абсолютное право, просто я не верю в их абсолютное право! Я не верю, что непреложные истины заключены в своде арамейских правил о шляпах, менструальной крови и чередовании сельскохозяйственных культур.

Мы подошли к окошку билетной кассы, и Иэн сам обратился к служащему “Грейхаунд” – пожилому человеку с приятной улыбкой, который, казалось, пришел в восторг, что с ним заговорил ребенок. Автобус отходит в 10.45, Уже через полтора часа, и если сделать всего две пересадки, Иэн окажется прямо в Ганнибале, и да, места в автобусе еще есть. Иэн нисколько не удивился – конечно, ведь Ганнибал был центром мироздания! – а я была потрясена до глубины души. И даже немного оскорблена, как будто сама Вселенная дала мне пощечину. Она не просто хотела отнять Иэна у меня и отправить обратно домой – она хотела сделать все это немедленно!

– Сколько мне должно быть лет, чтобы я мог поехать на автобусе один? – спросил Иэн. Я была впечатлена: мне бы такой вопрос просто в голову не пришел.

– Если поездка длится дольше пяти часов, тебе должно быть не меньше пятнадцати.

– Слава богу, – со вздохом облегчения произнес Иэн. – Мне как раз в прошлый вторник исполнилось пятнадцать! И я получил учебное разрешение на вождение автомобиля!

Мужчина недоверчиво приподнял бровь и посмотрел на меня. Я кивнула. Да, мол, пятнадцать, можете не сомневаться.

– Возможно, вам кажется, что я мог бы быть повыше ростом, – не унимался Иэн. Как же мне хотелось, чтобы он замолчал! – Так это все оттого, что я пил слишком много кофе. От кофе дети плохо растут.

Мужчина перебирал пальцами по прилавку, теперь вид у него был уже не такой радостный.

– Мне необходимо взглянуть на документ, подтверждающий ваш возраст, – объявил он сурово.

Мы с Иэном переглянулись. Если бы я даже захотела поехать с ним, у меня не хватило бы денег на второй билет. К тому же мне пришлось бы бросить машину. И сойти с автобуса раньше – где-нибудь в Иллинойсе, не имея с собой ни денег, ни машины, ни Чикаго под боком.

– Послушайте, – попробовала я изменить тактику. – Ситуация действительно чрезвычайная. Его мать (я – не его мать), его мать очень больна.

Мужчина в ответ помотал головой.

– Эй! – вдруг раздался голос у нас за спиной. – Нет проблем! Я приехал как раз вовремя!

Я услышала в голосе сильный русский акцент.

Это был мистер Гель. Он и сейчас был в темных очках и с гладко зализанными волосами.

Я уставилась на него, на лоб, отделяющий смазанные гелем волосы от темных очков, на скулы, щетину и узкие губы, но в его лице не было ничего знакомого. Он не был ни родственником, ни другом семьи, ни партнером по темным отцовским делам в русском Чикаго.

– Я еду с мальчиком, – сказал он мужчине за прилавком. – Мы едем в Миссури, да, хорошо?

Мне хотелось схватить Иэна, заскочить в дверь с надписью “Посторонним вход воспрещен” и запереться там, но левую руку мистер Гель держал во внутреннем кармане пиджака, и я вполне допускала, что там у него может быть пистолет.

– Ну хорошо, – произнес мужчина за прилавком и взглянул на меня, чтобы убедиться, что все в порядке, и я, вероятно, каким-то образом изобразила, что, мол, да, в порядке. – Один детский билет и один взрослый.

Он пробил билеты, и мистер Гель достал из левого кармана бумажник из крокодиловой кожи. Он расплатился тремя хрустящими стодолларовыми бумажками. Иэн выглядел еще более перепуганным, чем я, а деньги произвели на него не такое уж сильное впечатление. Я опустила ладони ему на плечи.

Как только мужчина на кассе выдал нашему русскому незваному гостю билеты и чек, мы втроем двинулись к дальней стене автостанции – медленно, нерешительно, и каждый из нас то и дело поглядывал на остальных двоих, чтобы убедиться, что мы смотримся как единая группа. От билетной кассы нас теперь отделяла шумная троица немолодых женщин в похожих зеленых футболках.

– Слушайте, – сказал мистер Гель. – Я ему не навредить. Они мне говорят, мистер Гулл меня убьет, если я его тронул. А я его и не собираюсь тронуть, хорошо? Я просто сижу в конце автобуса. Я как Роза Паркс[75]75
  Роза Паркс (1913–2005) – американская общественная деятельница, борец за права чернокожих жителей Америки. Легендарную славу ей принесла история с автобусом: Роза отказалась уступить место в первой половине автобуса белому пассажиру, как того требовали правила (чернокожим выделялись места дальше десятого ряда).


[Закрыть], хорошо? Да? В конце автобуса. Я не хотеть иметь проблемы с мистером Гулл ом, вы поверьте мне.

– Вы знаете мистера Гулла? – спросил Иэн. – Того парня с рогами на лбу?

– Так это вы оставили нам пятьдесят долларов, – поделилась я неожиданной догадкой. – Тогда, у аптеки.

Я только теперь сообразила, что все это время держу Иэна за плечи и вонзаю в него ногти. Мистер Гель наконец-то снял темные очки. У него были маленькие зеленые глазки.

– Слушайте, я не имею в виду вас напугать! – сказал он. – Вы очень красивая девушка, хорошо, и я не имел желания страшно пугать!

С этими словами он протянул мне визитку, на которой стояло его имя – Алексей Андреев, а чуть ниже – там, где принято указывать должность, – было написано: “Надежно и незаметно”.

– Раньше я много раз работаю с мистером Леоном Лабазниковым и никогда не ошибаюсь.

Каким же неверным оказалось мое предположение, что сигары в коробке из-под обуви – подарок в благодарность за какую-нибудь прошлую или будущую услугу. Это была благодарность за услугу, которую окажут прямо сейчас. Наверное, там и стопка денег тоже лежала. А в то утро в доме у Лабазниковых нас, вероятно, не отпускали так долго потому, что должны были дождаться появления мистера Геля. Но вот каким образом мой отец обо всем узнал, мне оставалось только догадываться. Как так вышло, что я верила его выдумкам двадцать шесть лет, а он мою раскусил меньше чем за десять минут?

Алексей засунул руку в другой карман пиджака и вручил Иэну блестящий мобильный телефон, одну из последних, плоских моделей.

– И еще вот это, хорошо? – сказал он. – Мальчик может проверить, вы увидеть, что оно работает, он может все время держать телефон в руке.

– А что же будет с вашей машиной? – поинтересовалась я.

Алексей рассмеялся.

– Она одноразовая, – сказал он.

Я чувствовала себя уже гораздо спокойнее. Кем бы ни был этот человек, где бы он ни проходил обучение и какие бы преступления за ним ни числились, он твердо и бесповоротно был на моей стороне. И хотя я терпеть не могла принимать от отца деньги, заработанные на незаконных сделках русско-чикагского черного рынка, отказываться от помощи в такой ситуации я не собиралась. Преступники должны помогать друг другу.

– Выходите на улицу, – сказал Алексей. – На хорошую погоду. Проверять телефон, хорошо, и сказать “пока”, и покурить. Я буду здесь, когда автобус отправляется.

Медленно, не веря своей удаче, мы вышли на улицу и, поеживаясь от холода, стали окончательно прорабатывать наш план. Теперь, когда пути назад не было, когда билеты были куплены, конец нашего путешествия казался каким-то уж слишком неожиданным. Но тянуть дальше было бессмысленно, да и поводов для этого не осталось. Чем раньше Иэн вернется домой, тем скорее полиция перестанет его разыскивать и собирать улики. И переключится на более важные дела.

– Все в порядке? – спросила я.

– Этот парень такой крутой! – с восхищением сказал Иэн. – Почему он боится вашего папу? Думаете, эта штука правда работает?

Он протянул мне телефон, и я набрала на нем собственный номер. Мой мобильный зазвонил. Я сохранила свой номер в телефоне Иэна под именем Лора Инглз[76]76
  Автор имеет в виду писательницу Лору Инглз Уайлдер (1867–1957).


[Закрыть], и мы уселись на обклеенную жвачкой скамейку, подальше от четырех людей с чемоданами, тоже дожидавшихся автобуса.

– Нам нужна легенда, – начала я. – И обязательно хорошая.

Я вспомнила, как однажды в старшей школе на уроке испанского у нас было такое задание: нам надо было разбиться на пары и разыграть историю о том, что нас обвиняют в убийстве и нам с партнером нужно придумать себе надежное алиби на испанском языке. Потом один из партнеров выходил в коридор, а другой оставался в классе, и вся группа его допрашивала: “Что это был за ресторан?”, “Какую воду вы пили?”, “Какая была погода?”. Мы с Радживом Гуптой были уверены, что придумали идеальную легенду: в то время, когда произошло убийство, мы ездили на пляж и любовались волнами. Ничего не происходило, мы ни о чем не разговаривали, была приятная погода, потом мы вернулись в город на красном “феррари”, и все. Мы подробно обсудили свою одежду, мою прическу и даже то, достаточно ли было в баке бензина. Я отвечала на вопросы первая и справилась с задачей безупречно, а потом вышла в коридор и занялась математикой. Но не успела я включить калькулятор, как класс взорвался хохотом и сеньора Вальдес пригласила меня войти. Отчетливо выговаривая испанские слова, она объяснила мне, что я дала на первый вопрос (“Какой это был водоем?”) ответ, который был вполне логичен с географической точки зрения (“эль лаго Мичиган”), а вот Раджив ответил: “Эль осеано Атлантико”. Все время, пока мы придумывали свою историю, он представлял себе семейные поездки в Мэн, а я воображала порт с его разрисованными граффити постройками из бетона, неподалеку от которых жила моя семья.

Нам с Иэном по крайней мере не надо было заботиться, чтобы наши истории совпадали, потому что мою версию, я очень на это надеялась, никто спрашивать не будет.

– Что ты собираешься им рассказать?

– Я подумал, что можно будет сказать, что я убежал в Метрополитен-музей, как в “Архиве миссис Базиль Э. Франквайлер”. Потому что ребенок вполне мог так поступить, особенно если он много читает.

В такое никто не поверит. С тех пор как была написана эта книга, они наверняка улучшили систему охраны. Ну и вообще это была выдумка. Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь на самом деле мог бы так долго прятаться в музее.

С другой стороны, сидя сейчас в холодной тени автобусной станции где-то в Вермонте, не выспавшись и зная, что дома меня дожидается детектив, а в здании автовокзала Иэна караулит русский наемник, ничего более правдоподобного я придумать и не смогла бы.

– Я могу рассказать, что делал все точно так же, как ребята из книжки. Конечно, я не буду говорить, что спал среди тех же экспонатов – с тех пор наверняка сменилась экспозиция, – но можно сказать, например, что я прятался в туалетной кабинке, когда мимо проходил охранник. И еще про то, что я мылся в фонтане!

– А как ты туда попал?

– На автобусе “Грейхаунд”! Ведь когда я вернусь домой, я буду уже специалистом в этой области! Я могу сказать, что копил деньги, которые мне давали на карманные расходы. И что парень, который торгует билетами, поверил, что мне пятнадцать лет. Я могу подробно описать им весь свой маршрут, просто задом наперед! Я запомню все города, которые мы будем проезжать!

Я похлопала себя по щекам, чтобы проснуться и как следует подумать, но это не помогло. Время шло, и пора было на чем-нибудь остановиться.

– Знаешь, думаю, они тебе в любом случае не поверят, что бы ты ни сказал, – вдруг поняла я. – Но если ты будешь упорно твердить про Метрополитен, и повторять одно и то же снова и снова, и ничего не менять в своем рассказе, и ни разу не обмолвишься о библиотеке, о Чикаго или о Вермонте, тогда они по крайней мере никогда не узнают правды. Просто отнесись к этому с юмором. Если даже тебя уличат во лжи, если скажут, что Метрополитен на прошлой неделе сгорел, просто смейся им в лицо и продолжай стоять на своем. Повторяй историю про музей снова, и снова, и снова. Даже если тебе будут угрожать. И в конце концов они сдадутся. Главное, не говори им ничего о том, как все было на самом деле.

– Из-за вас. Потому что тогда вас уволят.

– Да.

Я задумалась, стоит ли сказать ему, что, скорее всего, я уже не вернусь в библиотеку. Если спустя какое-то время он узнает, что я навсегда уехала из города, он может подумать, что теперь нет причин скрывать правду, или почувствует себя преданным и сделает это от злости.

– Даже если я не вернусь, все равно ничего не меняй в своей истории, – сказала я. – Меня не просто уволят, меня посадят в тюрьму. Очень-очень надолго.

Я вдруг задумалась, насколько это вообще было правдой. Так ли уж страшно было то, что произошло? Я пыталась отвезти его в дом его бабушки. Она оказалась погибшим солдатом. Тогда я отправила его домой. За такое меня, конечно, посадили бы, но вот надолго ли? Мы ведь все-таки не в России. Никто не станет увозить меня в черной машине под покровом ночи. Никто не подсыплет мне в водку яда.

Я вдруг неожиданно для себя принялась хохотать. Это был безумный смех вроде того, который пробрал вчера вечером Иэна, и сначала он посмотрел на меня с тревогой, а потом тоже начал смеяться. Несмотря на ветер, носившийся по автобусной станции, несмотря на огромный рюкзак, который Иэн прижимал к груди, чтобы согреться, мы от души хохотали – и это не был смех облегчения или смех, за которым скрывается грусть. Мы смеялись над абсурдностью нашей жизни. Так твоя бабушка – семнадцатилетний мальчишка? А тот жутковатый русский парень что, правда купил тебе билет на автобус? “Хорек-суперблеск”?

В конце концов нас отпустило, и несколько минут мы сидели молча, а потом я стала гонять Иэна по нашей легенде. (“Что ты видел в Метрополитен-музее?” – “Ну, самое интересное было, конечно, в отделе древностей”. – “Иэн, мы знаем, что ты говоришь неправду. Там по всему музею развешены детекторы движения”. – “Боюсь, когда я там был, они не работали – наверное, сломались”.) План был такой: он выходит в Ганнибале и по дороге в центр старается как можно меньше попадаться людям на глаза, а потом идет сдаваться в библиотеку. Эта мудрая мысль тоже пришла в голову Иэну, ведь беглец вряд ли станет возвращаться в то же самое место, откуда убежал. Да и вообще: куда еще прийти заплутавшему Иэну Дрейку, как не в публичную библиотеку Ганнибала? Я представила, как он ныряет в прорезь ящика возврата книг, Рокки сканирует его, и компьютер мигает тревожными буквами: “Просрочено!”

Я сказала Иэну, что звонить мне можно только в случае крайней необходимости, а, добравшись до Ганнибала, нужно вернуть телефон мистеру Андрееву. А еще лучше – выбросить, предварительно стерев из памяти мой номер.

Автобус приехал как-то невероятно быстро и теперь стоял и шумно отдувался, пыльный и будто куда-то опаздывающий. Я отдала Иэну все наличные, которые у меня оставались, чтобы он мог на остановках покупать себе еду, не обращаясь за помощью к своему жутковатому провожатому. Алексей вышел из здания автовокзала и стоял на почтительном расстоянии от нас, сложив руки на груди и глядя прямо перед собой, как сотрудник секретной службы.

– Я звоню вам, когда он сдан, – сказал он.

Иэн сосчитал деньги и убрал их в карман, после чего протянул мне руку, и я ее пожала. Я подумала, не обнять ли его. Но решила, что, пожалуй, не стоит: ему все-таки только десять. Я толкнула его в плечо на удачу, и мы весело улыбнулись друг другу – так, будто собирались встретиться через неделю или две, чтобы, смеясь, вспомнить это путешествие, а вовсе не так, будто нам уже никогда не суждено было увидеться. Настал идеальный момент сказать Иэну нечто очень важное, произнести такие слова, которые будут ему подспорьем в ближайшие десять лет.

Я так и не придумала какие.

КАК ПОПРОЩАТЬСЯ В СТИЛЕ ИЭНА ДРЕЙКА

1. Станцуйте чарльстон или что-нибудь отдаленно на него похожее.

2. Скажите: “Сайонара!”

3. Поклонитесь как гейша.

4. Спросите у своего жутковатого русского провожатого, нет ли у него гигиенической помады.