Текст книги "Пикник с кровью"

Глава 4

В ночной темноте водная гладь, мимо которой они проезжали, тревожно поблескивала. Уличные огни, яркие вывески не могли заставить Амброзио забыть недавнее волнение. Надя молча сидела рядом с ним.

– Ужасная женщина, – наконец заметила она, щурясь от огней встречных машин.

Амброзио знал, о ком она думает.

– Нужно понять ее положение.

– Она мне показалась безжалостной.

– Кое-что она нам дала. Нужно послать кого-нибудь в тратторию Милано-Сан-Феличе. Кого-нибудь наблюдательного, но чтобы не очень бросался в глаза. Наверное, Джулиани: у него вид студента. И еще вот что. Пожалуй, следует подключить к этому делу опытного журналиста.

– Зачем? – удивилась Надя.

– Мне хотелось бы, чтобы в газетах появилась душещипательная история о парне с улицы Пастренго, сыне каторжника, о его сестре, племяннике, которого зовут Авраам, как Линкольна, и у которого черная кожа. Да, я забыл еще про глаз, изуродованный каким-то подонком. Как ты думаешь, какое впечатление на читающую публику произвела бы такая статья?

– Полагаю, шокирующее. Однако какое отношение все это имеет к убийствам, которые мы расследуем?

– Самое непосредственное. Хороший репортер сумеет открыть другую сторону медали: страх одинокого затравленного юноши, который пытался спасти товарища и себя после угрожающих телефонных звонков. Понимаешь, нужно найти способ выгнать из норы того, кто распределяет пилюли девятого калибра.

– Любопытная идея, – согласилась Надя. – Как это вам пришло в голову, комиссар?

Амброзио промолчал. Машина бежала в бесконечном потоке среди моря красных огней по улице 22 Марта.

– Ну, а чем теперь заниматься мне?

Он размял в пальцах сигарету, чиркнул зажигалкой.

– Просмотришь старые газеты. Только очень внимательно и с определенным прицелом. Что ни говори, убиты трое бездельников, у которых на роже было написано: плевать мы хотели на вас, дорогие сограждане. Дорогие сограждане намотали это на ус. Не все, конечно, но некоторые. И, может быть, кто-то решил с ними разобраться. Вот такая моя версия, по крайней мере на сегодня. Не утверждаю, что она самая верная.

Они въехали во двор квестуры.

Начальник полиции ждал комиссара в своем кабинете. Амброзио со вздохом посмотрел на часы. Ему хотелось бы работать без учета своих выводов и сомнений, которые не всегда правильно понимались.

Бесила необходимость дозировать предложения и поступки, чувствовать себя под неусыпным контролем. Одно дело участвовать в конкретном событии, разбираться с преступлением за столом, после того как пролистаешь газеты и все согласуешь с Римом, и совсем другое – следить за убийцами своими глазами, слышать голоса свидетелей, жертв, близких родственников, видеть кровь, носилки скорой помощи, чувствовать запахи…

Правда, Амброзио знал, что начальник полиции сам когда-то был в его шкуре, но сегодня ему нужно лишь одно: результат. А результатом-то пока он похвалиться и не может.

Доложив начальнику о ходе расследования и получив должную накачку, Амброзио вернулся к себе и набрал телефон своего друга репортера Валенти.

Валенти не был уже тем легкомысленным юнцом, с которым комиссар познакомился во времена легендарного дела Кодры. Он сделал карьеру, занял прочное положение в газете и, женившись, стал элегантно одеваться. Работал он много и азартно, часто печатался, и комиссар всегда с удовольствием читал его материалы. Они встретились в баре на площади Либерти.

Валенти держал под мышкой несколько газет и книг в бледно-зеленой обложке. Первое, что он сделал, увидев Амброзио, – открыл томик, показав подчеркнутую карандашом фразу: «Если бы я ослеп, больше всего меня огорчило бы то, что не смогу больше до отупения наблюдать плывущие в небе облака».

– Катастрофический писатель, – сказал Валенти, заказывая два мартини. Они сели.

– Ты увлекаешься философскими сочинениями?

– Немного. Они служат мне для заголовков. Послушай, например. – Он полистал страницы. – «Тяжелая совесть», «Нечистое смущение», «Деструктивный анализ», «Лукавый принцип»… Мощно. У тебя не создается впечатление, что криминальная хроника наших дней отличается от прежней, становится более сложной, более… коварной. При всех экспертах, которые цитируют Янга и Фрейда, при всей статистике, неизвестно откуда взятой.

– Преступление всегда одинаково, меняется способ его подачи. Послушай, я хотел бы свести тебя с парнем, который ограбил жену кондитера на вокзале Гарибальди.

– Сообщник того, которого убрали с помощью пистолета?

– Да. Я мог бы дать тебе несколько интересных деталей.

– Зачем тебе это? – спросил Валенти, трогая рукав его верблюжьей куртки.

– Я уверен, есть кто-то, кто хочет почистить город. Это пока догадка, которую некоторые твои коллеги разделяют.

– Тот, кого убили на Острове, с рукой в гипсе, имел отношение к наркотикам? Нет доказательств? Ты уверен, что нет?

– Сообщнику несколько раз звонили с угрозами, он перепуган до смерти.

– Джулио, что ты задумал?

– Парень охраняется, поэтому можешь рассказывать про его жизнь, описать дом, заставить его рассказать о грабеже на вокзале. Особенно подчеркни, почему он не чувствует себя виновным в смерти хозяина траттории. Я говорю понятно? Пиши только правду. Не упоминай, конечно, что был у него дома. Не забывай, он под домашним арестом.

– Правду, за исключением чего-то. Как всегда.

– Правду, которая взорвет нервы того, кто звонил парню. Назовешь его подростком. Отец в тюрьме, мать, которая его бросила ребенком, племянник-негритенок, сестра, продающая школьные тетради… Опиши его в постели, с гриппом.

– Можно нажать на факт, что у этого шалопая слабое здоровье.

– Нажимай, но не очень. Достаточно, что ты с ним обойдешься, ничего не прощая, но проявив милосердие. Статья должна быть без подписи. В крайнем случае поставь инициалы. Договорились?

Они расстались на улице Сан Паоло, где Валенти оставил машину, условившись встретиться завтра утром. Инспектор Де Лука проводит его на улицу Постренго.

Комиссар понаблюдал, как в дымке дождя растаяла машина, и вспомнил церковь Сант-Эусторжио, день своей свадьбы с Франческой. Господи, как она тогда разозлилась на несчастного Валенти, прямо-таки разорвать его была готова. А все из-за чего? Из-за того, что он надел пестрый попугайский галстук с хорошо заметным в центре жирным пятном. Бедный Валенти, кажется, в ту пору у него просто не было другого, а Франческа вообразила, что он захотел ее подразнить…

Ужинал Амброзио у Эмануэлы. В ее обществе он расслаблялся, как будто все неприятности остались за дверью. Ему казалось, что он любит ее именно за это. Иногда, правда, комиссар спрашивал себя, как еще такая молодая и привлекательная женщина может терпеть типа с его характером, раздражительностью и угрюмостью, которые у Франчески вызывали смертельную тоску. Может, думал он, Эмануэла немножко склонна к мазохизму?

– Ты скучаешь со мной? – спросил он, пробуя ароматное белое вино.

Эмануэла обернулась, конский хвост на ее голове, стянутый ленточкой из вишневого бархата, подчеркивал тонкий нежный профиль: она напоминала ему фигурку на знаменитой картине Моне из бара Фоли Бержер.

– Никогда.

– Серьезно?

– Какой мне смысл врать?

– Конечно, какой смысл?.. Мне хотелось бы поехать с тобой на Капри, после сезона.

– Я бы с удовольствием. Никогда там не была.

– Хорошо, – сказал Амброзио, – я чувствую, что мы скоро поедем, обещаю тебе.

– Съездим и в Сорренто?

– Куда хочешь, Эмануэла.

– Ты уже бывал там?

Амброзио нравилось, что она ревнует.

– У меня такое впечатление, что мне, возможно, удастся выгнать из норы нашего убийцу. – Он смотрел на огни улицы Чезаре Корренти. Из окна виден был дом Клары Орсини, которую много месяцев назад охраняли его сотрудники. Казалось, прошло столько времени, хоть на самом деле – всего ничего: одна зима, одна весна, одно лето… И его встреча с Анной', дочерью Клары, казалась далекой, словно приснившейся.

Вся его жизнь была как бы разложена по ящичкам. Ящичек юности, учебы в лицее. Ящичек университетской жизни, потом женитьбы. Ящичек службы… Ну, этот еще заполнять да заполнять…

– Ты не ответил на мой вопрос, Джулио.

– Был ли я на Капри? Да, летом, было очень жарко, даже в комнате, которая выходила на террасу. Франческа увидела улитку. Знала бы ты, какой поднялся крик…

– Как называлась эта гостиница?

– «Луна».

Она придвинулась к нему – он чувствовал рядом теплое упругое тело, запах духов; сказала тихо на ухо:

– Тогда мы пойдем в другой отель.

– Обещаю.

– Я не боюсь улиток.

Она налила себе немного вина.

– Я уверена, что ты поймаешь человека, который портит тебе жизнь. У тебя уже есть идея, как схватить его?

– Не знаю, насколько убийца готов клюнуть на мой крючок.

Сомнение было в некотором роде его силой: никогда за всю свою жизнь у него не было стопроцентной уверенности – из-за вечной боязни обмануться. Осторожный и мудрый из самолюбия и гордости?

На следующее утро, как обычно, он посмотрел на серое небо: вверху посветлело, облака уже были не сплошные, они обещали не слишком хмурый день. Сегодня, подумал он, Валенти встретится с парнем на улице Постренго, завтра появится статья. Тем временем Надя и другие просмотрят письма в газетах.

Надя, как ему показалось, была в плохом настроении. Она много часов листала газеты, даже во рту чувствовала вкус старой бумаги.

– Комиссар, – заныла она, – я тону в море жалоб. Одни возмущаются грязью на улицах, другие – бездомными собаками, третьи – разгуливающими на свободе убийцами… Ужас!

– Продолжай искать.

Де Лука был убежден, что виновный или виновные в преступлении не пойдут на открытые действия. Не такие они дураки.

Амброзио, который хотел быть единственным пессимистом на земле, почти ненавидел его.

– Неужели у тебя нет и проблеска веры?

– Комиссар, извините, но это отдельная история. Я предпочитаю убийства с целью грабежа или из ревности. А тут маленькие негодяи, которых убивает какой-то шизик. Но почему он их ненавидит и уничтожает без жалости?

– Я тоже задаю себе этот вопрос, – к нему почти вернулось хорошее настроение. – Что, по-твоему, случится, когда этот маленький жулик, который сейчас гриппует, заявит, что никого не боится, потому что ни в чем не виноват? Они с другом, в сущности, хотели только взять сумку старухи. Однако тот, второй, из-за этой мелочи, из-за полупустой простой сумки, когда вокруг воруют на миллионы, поплатился жизнью. Не слишком ли дорого – за какие-то восемьдесят тысяч лир?

– Некоторые приходят в ярость вовсе не из-за суммы. Возмущает сам факт посягательства на их собственность.

– Я это учитываю.

Амброзио налил себе кофе из кофеварки. Просмотрел несколько газет, лежавших на столе, повернулся к Де Луке.

– Когда ты встречаешься с Валенти? Инспектор посмотрел на часы.

– Сразу после завтрака.

– Да поможет нам Бог, – сказал Амброзио, закурив сигарету. Первый раз за неделю он с удовольствием затянулся после чашечки крепкого кофе.

Заголовок, придуманный Валенти, так и лез в глаза с разворота миланской хроники. «Смертный приговор за восемьдесят тысяч» – эти слова определенно должны были разбередить душу тому, кто был уверен в своем праве казнить и миловать.

Автор писал, что паренек, укравший сумку у вдовы хозяина траттории, оправдывал свое бездельничество отсутствием постоянной работы. Сегодня же, чтобы прожить в городе с множеством соблазнов, которые дразнят тебя из каждой витрины бесчисленных магазинов, случайных заработков мало.

– Тогда что бы ты хотел делать? – спросил репортер.

– Деньги, – не задумываясь, ответил он. – Стать богатым. Ходить по самым шикарным кабакам. Ездить на черном «порше».

– Где же взять столько денег?

– Пока не знаю. Но знаю одно: денег вокруг много. И есть люди, которые умеют их взять.

– Однако все твои соседи встают рано утром и уходят на работу. Они вкалывают до седьмого пота в своих офисах, на фабриках, в мастерских, делают карьеру. Потом заводят семью, покупают автомобиль – чаще всего не роскошный «порше», а что-нибудь попроще, одеваются, путешествуют. Всему свое время.

– Мне это не подходит. Я не хочу вкалывать до седьмого пота и откладывать жизнь на потом. Мой отец…

– Кстати, где он, чем занимается?

– В Сардинии, на каторге. Чем там занимаются, я пока не знаю.

Валенти рассчитал точно: симпатий парень не вызывал, но какие-то струны в душе затрагивал.

Две главные проблемы стояли теперь перед комиссаром Амброзио: выкурить из его логова убийцу или убийц и при этом не пожертвовать Филиппе, за которым шла охота.

– Джулиани, тебе придется сыграть его роль.

– Превосходно, – кивнул Джулиани. – У меня есть такая же куртка, как у него, глаз можно прикрыть черной повязкой. Думаю, сойдет.

Джулиани жевал американскую жвачку, на пальце у него поблескивало, золотое кольцо с выгравированным сердечком.

– Монашек все еще под наблюдением? – поинтересовался Амброзио. – Прошу вас, не спускайте с него глаз. Вы понимаете, что его жизнь может оказаться под угрозой? И не только из-за ранения. Он опасный свидетель для того, кто стрелял. Даже если слегка чокнутый. Как только появится возможность, мы попробуем вытащить из него все, что он знает и помнит.

Но намерениям комиссара не суждено было осуществиться. Оказалось, что Альдо Торресанто, по прозвищу Монашек, ночью скончался. Еще одна ниточка, которая могла бы привести к преступникам, оборвалась.

Валенти был доволен комплиментами, которые Амброзио высказал ему по телефону. Известие о смерти Монашка взбудоражило его, он мог теперь подготовить новый репортаж.

– Джулио, ты настоящий друг, даже если заинтересован в этом деле. Давай поужинаем вместе как-нибудь. Конечно, с Эмануэлой. Могу я рассчитывать?

За работой, за телефонными звонками, совещаниями, просмотром донесений прошел день. И вот настал момент, которого Амброзио ждал если не с тревогой, то с нетерпением. Момент, когда предстояло увидеть, осуществляются ли его предположения и планы, которые он так тщательно вынашивал.

Выехав на машине из квестуры, он решил перекусить с Надей Широ в одном местечке возле Порто Людовико, которое называлось остерия делла Лантерна. В остерии в небольшом зале рядом с фотографиями боксеров висел на стене правый ботинок Примо Карнеры, чемпиона мира в тяжелом весе 1933 года.

Красное вино, ячменный суп, тонко нарезанная нежная форель – Надя даже решила, что это семга, розовый свет торшеров – все это вызывало в комиссаре чувство легкого, почти веселого покоя. Под конец ему даже показалось несправедливым наслаждаться такой радостью без Эмануэлы. Она-то считала – и это было в принципе верно, – что он охотится за преступниками и так занят, бедняга, что не может прийти к ней на ужин. Что ж, они увидятся позже.

– Комиссар, какого размера туфли носил этот боксер? – Надя промокнула губы салфеткой.

– Мальчишкой я это знал, сейчас уже не помню. Спросим у Аттилио, хозяина.

– Одна машина будет стоять на площади Аркинто, другая на улице Пастренго. Джулиани придет в бар вместе с Ольми, он чемпион по карате. Думаю, что справимся.

– Должны справиться.

У Аттилио, хозяина остерии, была короткая борода, его легко было представить в латах и шлеме тевтонского дойна.

– Торжественно клянусь, что это не семга, а форель, – он налил в бокалы красное «пино». – У меня такое впечатление, что присутствующая здесь синьора родилась очень подозрительной.

– Она работает со мной. Думаю, что она и мне не верит.

Надя наклонилась, подняла салфетку.

– Какой размер обуви носил чемпион?

– Говорят, пятидесятый, но точно никто не знает. Могу лишь подтвердить, что ростом он был два метра и пять сантиметров и весил сто двадцать пять килограммов.

Когда они вышли из теплого зала, их обдало холодом. Поднялся ветер, очистил небо: над улицей Санта София появились звезды. «Дельта» комиссара стояла у дома страхового агентства. Ему захотелось прогуляться пешком, но времени не было. Пришлось въезжать в еще интенсивный поток машин. На окружной, в районе верфей, у каждого светофора возникали знакомые картины: аптека Фалья с террасой на крыше, летом вся в зелени; кафе Таведжа напоминало об Эмануэле, их первой встрече; дворец Сербеллони – сколько воскресений в давние годы провел он тут, в картинной галерее Бергамини! Садик перед домом Сената, сам дом, который уже много лет красят в разные цвета. Ему нравился цвет светлой охры. Городской сад с высокими оголенными деревьями за черной оградой напоминал иллюстрации тушью к рассказам ужасов, которые он читал в детстве, хоть весной те же деревья с нежной листвой казались перенесенными сюда с английских эстампов.

– Мы будем в машине?

– Не думаю.

– Появится тот, на мотоцикле?

– Возможно. Кто его знает. Я пробовал влезть в его шкуру: на его месте я бы воспользовался транспортом, который не слишком бросается в глаза. Нужно следить за машинами, стоящими в определенных местах, например, рядом с метро.

Башня вокзала Гарибальди показалась среди зданий Центра управления, казалось, она построена из деревянных кубиков, как старые игрушки.

– Думаю, прежде чем действовать, он изучит поведение следующей жертвы. Или заставит сделать это кого-то другого. Их может быть и двое, и трое.

– Скорее всего двое, – ответил Амброзио. Хоть с самого начала чутье рисовало ему убийцу-одиночку. В этом была его сила: выследить намеченную жертву, не спеша изучить места передвижения, поведение и потом, в удобный момент, не колеблясь, выстрелить в упор. Все свидетельствовало о том, что между выбором мишени и решением нажать на курок проходили считанные секунды, две или три. А потом? Потом убийца исчезал так, что никто не успевал заметить. Не считая мотоциклиста на улице Таджура. Но он ли виновник? Может, убийца, выстрелив, спрятался в какой-нибудь машине? Или исчез за углом дома?

Амброзио остановился на улице Борсьери. Они сидели в машине и курили, как влюбленная парочка. Надя говорила вполголоса. Комиссар понимал, что она переживает первое настоящее приключение в своей карьере.

– А что теперь?

– Теперь я докурю сигарету, потом пойдем на площадь Аркинто и по окрестностям. Смотри в оба, прошу тебя, наблюдай за припаркованными машинами.

Они шли медленно, комиссар взял ее под руку. Девушка была невысокая, в длинном утепленном плаще. Если бы их увидела Эмануэла!

Перед баром, к которому они подошли, остановилась малолитражка. Амброзио сжал Наде локоть, потом обнял за плечи, она прижалась к нему.

– «Беретта» с тобой?

– С патроном в стволе, – прошептала Надя, коснувшись рукой сумочки на плече.

– Идем выпьем кофе.

Они вошли в бар. В глубине, между бильярдной и залом, Ольми, сидя за столиком, делал вид, что читает газету; Джулиани наблюдал за двумя парнями, которые гоняли шары на бильярде.

– Хотите партию? – спросил Джулиани. – Кто хочет проиграть? – С повязкой на глазу он казался настоящим бандитом.

Амброзио заказал два кофе и рюмочку граппы.

– Сегодня холодно, – взяв рюмку, он разлил водку в две чашки. – Тебе будет лучше, дорогая.

Ольми глянул на них, засмеялся и опять погрузился в чтение. С чашечками в руках они подошли к двери: малолитражка все еще стояла перед баром. Неожиданно красные огоньки скрылись за деревьями площади.

– Я тебя не знаю и не желаю с тобой играть, – громко, с вызовом сказал один из бильярдистов.

Комиссар почувствовал: что-то идет не так. Но что?

– Ах, не желаешь? Зато я хочу, понял? А когда я хочу, ты должен играть. Ясно?

– О Боже! – с досадой воскликнул игрок.

Бармен с бритой головой, весивший не меньше центнера, двинулся к ним от стойки. Он был настроен решительно. Амброзио сделал ему знак не вмешиваться, показав уголок удостоверения.

У входа в зал висел телефон-автомат, но табличка с красной надписью «Испорчен» не оставляла надежды прохожим. Неподалеку от телефона четверо каких-то типов играли в карты. Они едва подняли глаза, но тут же снова зашлепали картами по столу. Однако через несколько минут все разом встали – на одном был синий свитер, остальные надели кожаные куртки.

Амброзио достал пачку сигарет:

– Прошу. «Муратти». Или курите другие? Нет? Продолжайте играть, друзья, как будто ничего не случилось.

"Беретта» девятого калибра, висевшая в кобуре на брючном ремне, едва обозначалась.

Надя сидела на табурете возле балкона и, держа сумочку в руках, наблюдала за входом.

Скрипнула дверь, пропуская старика в коричневом пальто, в клетчатом берете, с погасшим окурком сигары в зубах. Старик подошел к стойке, спросил кофе, обернулся и ощупал взглядом зал. Снял берет, почесав указательным пальцем в редких волосах. Затем с чашечкой в руках медленно направился к бильярдному столу, где Джулиани играл с парнем. Видимо, повязка на глазу Джулиани привлекла его внимание, он надел берет и стал наблюдать за игрой.

Мия Мартини кричала с заезженной пластинки, какой белоснежный и чистый Рим; Ольми, сложив газету, размахивал ею в такт песне, посвященной снегопаду 56-го года.

Поставив чашечку на стол, старик медленно расстегнул пальто и стал опускать руку в карман пиджака. В это же мгновение Амброзио и Ольми набросились на него.

– Что вам надо… что надо? Святой Боже, я ничего не сделал, оставьте меня! – испуганно залепетал старик, выронив окурок.

В кармане у него оказалась пластмассовая зажигалка – именно ее он хотел достать, чтобы докурить после кофе свою сигару. Освальдо Дондеро, служащий транспортной конторы на улице Фарини; недавно вышел на пенсию; не судим, страдает заболеванием сердца.

– Я чуть не умер от страха, – пробормотал он в ответ на извинения Амброзио. – Бог с вами, синьоры, нельзя же так…

– Возможно, убийца подхватил грипп, – успокаивала Надя комиссара, когда через некоторое время они вышли из бара и пешком пошли на улицу Пастренго к дому, где жил Пиппо Страно. – Придется какое-то время потерпеть, ничего не поделаешь. Так вы полагаете, что это должен быть старик?

– Полагаю, да. Понимаешь, мне кажется, что убийца – человек, который не понимает, не хочет понимать, что происходит. Который представляет, что все можно решить при помощи пистолета.

– Таких множество, мой отец, например. – Надя взяла Амброзио под руку. – Он всегда говорит, что люди понимают только кнут. Кстати, себя он считает одним из немногих, кому это не нужно.

– Ты заметила, где наши двое?

– В темной машине перед театром.

– Иди к ним, я хочу взглянуть на парня. Уже одиннадцать с четвертью. Видишь, какая луна?

Луна, вынырнувшая из облаков, казалась искусственной.

Открыл полицейский, он сразу же ушел смотреть телевизор, включенный в соседней комнате.

На диване за ширмой, скорчившись, подложив кулачки под голову, спал чернокожий Авраам, племянник Пиппо.

Пиппо в накинутом на плечи шерстяном свитере встал с деревянного кресла-качалки с журналом кроссвордов в руках. Лицо у него было серое, землистое, покалеченный глаз делал его свирепым.

– Мне опять звонили, часов в семь вечера.

– Тот же голос, что в прошлый раз?

– Не понять. Эта сволочь говорит еле слышно, будто шепчет.

– Уж не астма ли у него?

– Не знаю. Он убьет меня. Раздавит, как червяка. Так он сказал.

– Пока не беспокойся, тебя охраняют. Полицейский дома, другие поблизости. Увидишь, мы его схватим. Попробуем найти, откуда он звонит. Нужно, чтобы ты попробовал поговорить с ним.

– Я не могу. Какое-то оцепенение, паралич… Мне страшно, комиссар. Мне еще никогда не было так страшно.

– Где твоя сестра?

– Джемма ушла, вернется около двенадцати. Филиппе закрыл лицо руками, оперся плечом на шкаф с разбитым зеркалом и заплакал. Его знобило.

– Садись, а то разбудишь ребенка.

Амброзио отвел его к столу. Филиппе рухнул на продавленное кресло, съежился в нем и затих. «Неделя загадок» упала со стола на пол.

Амброзио наклонился и поднял журнал.

На первой странице кроссворд, который Филиппе начал разгадывать. Шариковой ручкой неровными печатными буквами заполнено шесть клеток по горизонтали. Шесть букв: киллер – убийца.