Текст книги "Однажды я тебя найду"

Глава 5

В течение шести месяцев после события, которое мистер Арнольд неизменно именовал «воздушным парадом сына и наследника», надежды на мир медленно, но верно таяли. Война грянула на исходе лета, когда немецкие войска вторглись в Польшу. Гвен и Оливер сидели у отделанного красным деревом радиоприемника и внимательно слушали речь премьер-министра, в которой он признал полномасштабное дипломатическое поражение. Его голос звучал устало.

– Ну вот, – мистер Арнольд выключил радио, – теперь нас всех ждут неприятности.

– Это невыносимо, – тихо произнесла Гвен. – Я всегда благодарила Господа за то, что вернул мне тебя, и обещала, что никогда больше ни о чем его не попрошу. И не просила. Я сдержала обещание. Но что теперь мне сказать ему о Джоне? Что? Это несправедливо. Это так несправедливо. – Слезы медленно катились по ее щекам.

Мистер Арнольд посмотрел на жену.

– Послушай, Гвен, – наконец сказал он и обнял ее. – Господь милосерден. Да, мне было трудно в это поверить после всего, что я видел во Франции, но ведь не зря говорят, что сострадание Божие не имеет границ. Если ты веришь, что двадцать или сколько там лет назад он спас мою никчемную шкуру, поверь и в то, что в его власти сохранить и нашего сына.

– Что мне еще остается делать, – печально отозвалась Гвен. – Не знаю, слышал ли Господь мои молитвы о тебе. Вдруг ты просто из тех, кого называют счастливчиками. А Джон, возможно, нет. О боже…

Раздался телефонный звонок.

Джон.

– Черт возьми, тут такое творится, пап! – кричал он, пытаясь пробиться сквозь шум и треск на линии. – Устроили какую-то дурацкую реорганизацию, распустили эскадрилью. Проклятые бюрократы. Мы только что объявили войну, а меня выгоняют в чертов отпуск. Все закончится прежде, чем я успею хоть в чем-то поучаствовать. Дьявол! Прости, пап, но я в бешенстве.

– На твоем месте я бы не стал так распаляться. – Мистер Арнольд прикрыл ладонью трубку и прошептал жене: – Это Джон. Похоже, твои молитвы услышали: он едет домой. Его пока оставили в резерве.

Гвен выхватила телефон.

– Джон! Ты возвращаешься? – Несколько мгновений она слушала, затем сказала: – Конечно, милый. Ждем завтра вас обоих.

Она положила трубку.

– Обоих? – переспросил муж.

– Да, – быстро ответила Гвен. – Джон приедет с командиром авиазвена. Кажется, родители мальчика сейчас в Канаде, а у него нет ключей от дома. Не оставаться же ему одному на базе. Джон говорит, он обаятельный и весьма забавный. Как же его зовут?.. Забыла… Ах да, Джеймс. Джеймс Блэкуэлл.

Мистер Арнольд пожал плечами.

– Значит, на выходные будет полный дом, Диана ведь тоже приедет. Такой расклад ей придется по душе, это уж точно. Ты бы попросила Люси приготовить одну из гостевых комнат. Может, поселим мистера Блэкуэлла в мансарде? Знаешь, как летчики-истребители влияют на девушек? Разбойники, черт бы их побрал.

– Прекрати, – сказала Гвен, берясь за шнурок колокольчика, чтобы позвать прислугу. – Уверена, что командир звена Блэкуэлл – настоящий офицер и джентльмен.

– Да, но и истребитель тоже, – пробормотал себе под нос ее муж, выходя из гостиной.

Мистер Арнольд угадал: Диана восторженно встретила новость о том, что скоро в их дом прибудет командир авиазвена Джеймс Блэкуэлл.

– Он просто обязан быть красавчиком, – заявила она, поднимаясь к себе поправить макияж. – У всех пилотов «Спитфайров» невероятно эффектная внешность. Других на такую работу не берут. Когда они с Джоном доберутся досюдова?

– Сюда, дорогая, сюда! – крикнул ей вслед отец. – Это уже слишком для студентки Гиртона. Я-то думал, ты увлекаешься языком и политикой, а не молодыми людьми с набриолиненными волосами. Вообще мне казалось…

Сверху донесся приглушенный ответ Дианы, однако прежде чем дверь за ней с треском захлопнулась, он успел разобрать только два слова: «Глупости, папа».

– Вот именно, глупость, – произнес Джеймс Блэкуэлл, когда вечером в гостиной Арнольдов подали кофе. – Народ в спешке возвращается в казармы, а нас отправляют по домам. И это в самом начале войны! Вся эскадрилья в ярости. Сплошное разбазаривание ресурсов. Интересно, что сказал бы обо всем этом господин Чемберлен?

«А мне интересно, что господин Чемберлен сказал бы о тебе», – думал мистер Арнольд, передавая гостю сахар и серебряные щипцы. Джеймс Блэкуэлл так и просился на обложку журнала – настоящий подарок для управления пропаганды Королевских ВВС. Как и предсказывала Диана (хотя и строила прогноз в большей степени на надежде, чем на интуиции), внешность у него оказалась невероятно эффектной. На самом деле все трое представителей молодого поколения, сидевшие за столом, на взгляд мистера Арнольда были чересчур привлекательны.

Смуглая кожа, иссиня черные волосы и зеленые глаза дочери стали для родителей сюрпризом и причиной непрекращающихся споров. Белокурые волосы и голубые глаза Гвен, каштановая шевелюра и светло-серые глаза Оливера – все это Диана каким-то непостижимым образом отринула на генетическом уровне. По их обоюдному мнению, она больше напоминала ирландку, а порой даже испанку – особенно когда на исходе долгого кентского лета загорелая кожа приобретала бронзовый оттенок, а глаза на ее фоне сияли глубоким изумрудным блеском.

– Она подкидыш, – сказал мистер Арнольд жене в день, когда Диане исполнилось десять и девочка, хохоча, носилась с друзьями вдоль изгороди в ярком свете августовского солнца. – Совсем на нас не похожа. Наша настоящая дочь живет в стране фей. А это… Это дитя кукушки из подземного царства. В свой двадцать первый день рождения она исчезнет – за ней придут, вот увидишь.

Джон был Янусом. Высокий и худощавый, светловолосый и голубоглазый, он – в зависимости от настроения – становился копией то матери, то отца. В минуты глубокой задумчивости сын очень напоминал Гвен, погруженную в размышления перед незаконченным полотном. А раскрепощенный и радостный, со смешинками в глазах, был как две капли воды похож на юного Оливера. Он унаследовал отцовскую улыбку, но благодаря правильным чертам лица обладал более привлекательной в общепринятом смысле внешностью. Лет с четырнадцати Джон, сам того не сознавая, неизменно привлекал взоры особ противоположного пола.

Потягивая кофе, мистер Арнольд отметил про себя, что Джеймс Блэкуэлл на первый взгляд не слишком отличался от его собственного сына. Как и Джон, он был светловолос, однако глаза его искрились более глубокой, почти сияющей синевой. Молодой человек излучал уверенность в себе, говорил четко и спокойно. При этом в его речи чувствовался странный, едва уловимый акцент. Да, он явно окончил привилегированную частную школу, но что-то примешивалось еще.

Мистер Арнольд пытался понять, что именно, пока Джеймс рассказывал в изумлении распахнувшей глаза Диане о недавней аварийной посадке на аэродроме базирования эскадрильи. Откуда этот колониальный выговор? Родители парня, кажется, сейчас в Канаде. Может, там его корни? Хотя вряд ли. Джеймс Блэкуэлл скорее укорачивал, а не тянул гласные. Южная Африка?

Оливер на время выкинул эти мысли из головы и посмотрел сначала на сына, а затем на гостя. Оба молодых человека отличались высоким ростом, и в синей форме Королевских ВВС издали их легко можно было спутать друг с другом. При более близком рассмотрении становилось ясно, что один из них командир авиазвена, а второй – рангом пониже, лейтенант. Однако, как отметил мистер Арнольд, это не будет иметь ровно никакого значения, когда мальчишки окажутся под прицелом вражеских орудий.

Сейчас же один из них находился под прицелом у дочери мистера Арнольда. И разумеется, не ее брат.

Глава 6

В девятнадцать Диана еще не успела понять себя и не знала, кем ей хочется быть.

– В моей голове сплошные вопросы, – откровенничала она с подружкой. – Не имею ни малейшего понятия, что из меня выйдет. Наверное, я с удовольствием осталась бы навсегда здесь, в Кембридже, и постепенно превратилась бы в профессоршу до мозга костей… С другой стороны, мне просто не терпится выйти замуж. А иногда я мечтаю о бесконечных liaisons dangereuses, опасных связях, стать женщиной с определенным весом в обществе – например, женой декана здесь, в Гиртоне. А может, так и следует поступить? Выйти замуж за декана, нарожать ему детей и заводить интрижки на стороне. Как думаешь?

В этом образе мыслей очень точно отразился характер Дианы.

Она обладала тонким умом, легко сдала экзамены и получила аттестат зрелости, а преподаватели считали ее самой одаренной студенткой среди поступивших в 1937 году. Наука была ее призванием. Она обожала старинные здания Кембриджского колледжа, любила реку, медленно несущую воды через город и лениво опоясывающую окрестные поля и заливные луга. Идея остаться здесь навсегда порой опьяняла и приносила с собой глубокое чувство неизбежности и умиротворения.

Иногда на занятиях, глядя в упор на преподавателя, Диана ловила себя на мысли: «Я тоже могла бы читать лекции. И кстати, делала бы это лучше вас». Ей рисовалось будущее становление ученого. Она будет оттачивать знания в великолепных библиотеках колледжа и на лекциях, обмениваться опытом с величайшими умами на Земле. Ее глубокие сочинения и новаторские труды получат признание в академических кругах. А когда она упокоится с миром в стенах своего кабинета (смерть застигнет ее за работой и в очень преклонном возрасте), то найдутся люди, которые предложат назвать в ее честь колледж…

В этих фантазиях не оставалось места ни для мужа, ни вообще для мужчины, а уж тем более для потомства. Поэтому Диана не понимала, откуда в самые неожиданные моменты ее вдруг обуревало неистовое желание иметь детей – столько, сколько в состоянии породить чрево. Жгучая страсть могла нахлынуть внезапно и поглотить целиком и полностью. Первобытный и сильный инстинкт завладевал чувствами и порой на долгие мгновения лишал ее способности связно мыслить.

Но опять же во всех этих переживаниях, которые Диана с усмешкой называла про себя «мои атавистические припадки», не было мужского присутствия. Ни разу даже отдаленно не возник хотя бы смутный образ мужчины, который понадобится, чтобы провернуть это дело. Когда яркое пламя страсти к материнству постепенно угасало, Диана едва ли не конфузилась.

– Когда это завладевает мной, – поделилась она с подружкой, – я чувствую себя великой огненной богиней, обладающей властью порождать жизнь без чьей-либо помощи. А потом волшебство пропадает и все это кажется невероятной глупостью.

Но была и третья Диана: та, что ее больше всего огорчала и о которой она не решалась рассказать ни единой душе. Сладострастная, чувственная и трепещущая от сексуального любопытства. Щеки наливались краской, гулко стучало сердце – она порой сама поражалась безрассудству и животной похоти той Дианы, предающейся темным фантазиям. Мысленные образы, от которых захватывало дух, всплывали перед глазами не в те моменты, когда была возможность воплотить их в жизнь – на балу в колледже или на свидании со старшекурсником, – а лишь позже, в темноте и уединении спальни. Только тогда Дианой овладевала жажда сексуального опыта, который пока был ей недоступен. Или, если точнее, в котором она пока сама себе отказывала.

Глава 7

В школе Джеймс Блэкуэлл вел себя как типичный стипендиат. В одиннадцать лет он выиграл конкурс сочинений среди младших школьников на приз мэра Хакни, и из убогой начальной школы на Далстон-лейн его перевели в среднее звено лицея Стоунз на Гарнфорд-сквер в Уайтчепеле на полную социальную стипендию.

Основанный в конце шестнадцатого века, через несколько лет после Непобедимой армады, профессиональный лицей Стоунз к веку двадцатому для ист-эндских мальчишек стал лестницей на пути из самой экономически неразвитой и социально неблагополучной части Лондона. Способным преодолеть учебные трудности Стоунз давал шанс выбраться из ямы. А Джеймсу Блэкуэллу выбраться очень хотелось. От отца в памяти осталось смутное воспоминание: углекоп помахал им с матерью ручкой, когда Джеймсу исполнилось всего пять лет. Мать любила сына без памяти. Она служила билетершей в «Уайтчепел Одеон» и тайком пускала Джеймса в зал – сначала на немые ленты, а затем и на звуковое кино. Пожалуй, этот пустяк был единственной радостью в его детстве. Жалованья билетерши едва хватало на одежду и еду для них двоих.

Нищенское существование сына мать компенсировала тем, что нахваливала его без устали.

– Перед тобой открыты все дороги, Джимми, – уверенно сказала она однажды, собирая его в школу. – Ты умен и красив, и вообще самый лучший мальчик. Станешь премьер-министром или ученым… или кинозвездой… Ты особенный, Джеймс. Это правда. Вот увидишь, однажды ты поразишь этот мир. Удивишь всех. И самые прекрасные девушки – даже принцессы – отдадут все на свете, лишь бы ты взял их в жены. Попомни мои слова.

Джеймс ей верил. Почему бы и нет? Но он также знал: бо́льшая часть из того, что он с открытым ртом наблюдал на сверкающем экране «Одеона», было восхитительной фантазией. Понемногу он понял, что кинохроника гораздо точнее отображала реальность, с какого боку ни посмотри. Запечатленные в ней кадры шикарных премьерных показов, вечеринок и светских раутов манили и соблазняли, и происходило все это в нескольких милях от обшарпанной киношки, где сидел Джеймс, – в Уэст-Энде.

К шестнадцати годам Джеймс Блэкуэлл все для себя решил. Составил план, как пробраться в мир изобилия, бьющий ключом в часе ходьбы от его убогого квартала.

Однако туда он не придет и не приедет.

Он туда прилетит!

Глава 8

– Место в Крануэлле? Это вряд ли, Блэкуэлл, – пробормотал директор, наливая в бокал шерри из буфета в своем кабинете. – Я так понимаю, ребята из Королевских ВВС, прежде чем поступить на службу, сами оплачивают учебные полеты. Крануэлл для них нечто вроде частного пансиона. Очень сомневаюсь, что у них есть места. Хотя проверю, конечно.

Пригубив шерри, он добавил:

– А все-таки, зачем вам ВВС? Ни истории, ни сложившихся полковых традиций… Почему, как вы думаете, их относят к младшему роду вооруженных сил? Потому что они таковыми и являются. У меня есть кое-какие связи среди гвардейцев. Я мог бы…

Джеймс выпрямился.

– Это очень любезно с вашей стороны, сэр, – осторожно начал он, – я тоже рассматривал такой вариант, правда. Но мы с вами оба знаем, что человеку моего происхождения вряд ли сделать блистательную карьеру в одном из старых полков, туда и поступить удастся далеко не каждому, если уж на то пошло. Уроки ораторского искусства мне, разумеется, в этом помогли бы. Я вам за них благодарен, но слишком высоко по социальной лестнице мне все равно не подняться. Уж по крайней мере не до головокружительных гвардейских высот.

Директор вздохнул.

– Значит, вы реалист, да, Блэкуэлл? Что ж, подумаю, чем вам помочь…

– Не надо, сэр, – перебил Джеймс. – Лучше сделайте вот что.

Он достал из кармана куртки листок с машинописным текстом.

Директор изогнул бровь.

– Прошу прощения, я не уверен, что мне нравится ваш тон, юноша.

– А я не уверен, что меня это волнует, сэр, – ответил подросток и положил бумагу на стол. – Это ваша рекомендация командиру авиабазы в Крануэлле, в которой вы сообщаете, что с учетом блистательных успехов во вневойсковой военной подготовке из меня выйдет идеальный офицер. В ней также есть выписка из аттестата зрелости, где особое внимание уделено отличному результату в экзамене по математике. Восемьдесят восемь баллов, насколько я помню.

Директор в изумлении смотрел на него.

– Блэкуэлл, вы же едва не провалили математику.

Юноша улыбался и выжидал. Прошло немало времени, прежде чем человек напротив него неловко заерзал в кресле.

– Послушайте, Блэкуэлл… Джеймс… я тебе очень симпатизирую, ты это знаешь, но я не стану подписывать. Ты не можешь меня об этом просить.

Он взял листок и аккуратно разорвал его на две части.

Джеймс улыбнулся снова.

– Вы все неправильно поняли, сэр. Я был вашим самым выдающимся курсантом и прекрасно успевал по математике. Наверное, вы спутали меня с каким-то другим учеником. С вами ведь такое случается, да, сэр? Помните, вы называли меня Томасом? И еще долго просили у меня прощения. Впрочем, вы тогда сильно разгорячились, кажется. Я объясняю это крайней степенью возбуждения.

Когда директор наконец заговорил, голос его был едва громче шепота:

– Ах ты, ублюдок. Мелкий поганый ублюдок. Сколько я для тебя сделал! Я оплатил уроки, чтобы ты перестал разговаривать как торгаш, я…

– Сэр, – перебил Джеймс, – вам ведь нравилось, когда я разговаривал как торгаш. Или это вы тоже забыли?

Директор откинулся на спинку кресла.

– Ты не посмеешь. Не посмеешь сказать и слова. Нас обоих посадят.

Джеймс наклонил голову.

– Меня – нет. Я слишком молод. И был еще моложе, когда мы занимались… как вы там это называли? Когда мы занимались «особыми уроками». А вот вас, сэр, непременно упекут в каталажку, здесь я с вами полностью согласен. Растление малолетнего – это не шутки. Так просто тут не отделаешься. Что вы по этому поводу думаете, сэр?

Испуганные, сузившиеся глазки встретились с бесстрашным взглядом синих глаз.

– Я думаю… Я думаю, тебе лучше напечатать это еще раз и принести мне на подпись, мерзавец.

– Ясно, – Джеймс поднялся. – Ну, тогда сложите эти два обрывка вместе, сэр, и перепишите от руки. Честно говоря, машинописная версия мне нравилась ничуть не больше наших… совместных занятий… думаю, теперь нам следует называть это так. Тем более рекомендации такого рода, написанные от руки, выглядят куда душевнее, вы согласны? А у вас к тому же чудесный почерк, сэр.

Глаза директора на мгновение закрылись.

– Выметайся, вон отсюда! Через пятнадцать минут письмо будет у тебя в ячейке. После этого можешь сразу возвращаться в свою паршивую дыру к мамаше, и чтобы я тебя здесь больше не видел. Семестр все равно заканчивается через неделю. Если еще хоть раз здесь мелькнет твоя рожа, я вызову полицию и привлеку тебя за шантаж. Клянусь, так и будет.

Джеймс Блэкуэлл подошел к двери, открыл ее и с невозмутимым видом обернулся.

– Нет, не будет. Сейчас вы напишете письмо и заткнетесь. Не сотрясайте воздух, сэр. Не позорьтесь… Хотя куда уж больше позориться. До свидания, сэр.

Глава 9

Так Джеймс Блэкуэлл проложил себе путь в Крануэлл. Однако после зачисления он вдруг обнаружил, что трудности только начинаются: приходилось прилагать немало усилий, чтобы не уступать остальным будущим офицерам. Требования были неимоверно высокие. С растущим беспокойством он наблюдал, как смиренно один за другим курсанты уходили из колледжа, провалив академические или практические испытания. Его собственные познания в математике были слабыми, если не сказать больше. А что будет, когда пойдет теория воздухоплавания?

В социальном плане он чувствовал себя изгоем. Прилежно выговаривая слова, никого не обведешь вокруг пальца. Однажды вечером, сидя в раздумьях за кружкой пива в неосвещенном углу паба «Принц Руперт» – места, излюбленного курсантами Крануэлла, – Джеймс случайно подслушал убийственный вердикт, вынесенный в соседней кабинке сокурсником, уроженцем Кенсингтона.

– Блэкуэлл? Да с этим пройдохой все ясно. Поступил лишь потому, что это ВВС. В любом другом месте треклятому хаму сразу дали бы от ворот поворот. Подожди, вот закончим с теорией, начнутся полеты, и его вышвырнут отсюда быстрее, чем того ефрейтора, что околачивался в офицерской столовой. Ни стилем, ни классом здесь и не пахнет.

Позже, лежа на койке с металлическим каркасом, Джеймс курил в темноте сигарету за сигаретой и наконец пришел к решению. В одиночку в Крануэлле он не выживет. Ему нужна опора, поддержка. Кто-то, чей социальный статус повысит и его положение среди курсантов, кто сможет дать ему некую защиту, а иногда и совет.

Иными словами, ему нужен пользующийся авторитетом друг.

Друг. На лице Джеймса мелькнула улыбка. Никогда в жизни он не нуждался в дружбе и никого об этом не просил. И даже не знал, как подступиться к этому делу.

Но, как оказалось, беспокоился он попусту.

Джон Арнольд сам его нашел.

Глава 10

– Честное слово, Ди, – тихо проговорил Джон, чтобы в другом конце комнаты его не услышали родители и гость. – У Джеймса были трудности в Крануэлле.

У тележки с напитками они с сестрой разливали по бокалам бренди. К удивлению Джона, пока вся компания перемещалась из столовой в гостиную, Диана успела подкрасить губы и поменять чулки: незадолго до этого он шепнул, что у нее побежала стрелка. «Уж заодно бы и переоделась, ведь наверняка такая мысль приходила ей в голову», – со смехом подумал Джон. Однако вниз она сошла в том же темно-красном шерстяном платье: в нем она выглядела отлично и прекрасно об этом знала.

– Надеюсь, Джеймс оценит твои старания, сестренка, – Джон шутя подтолкнул ее локтем.

– Поаккуратнее, – предупредила Диана, слегка расплескав бренди. – Вероятно, все это займет еще немало времени. Говорят, что к Рождеству война закончится, но, если верить папе, в прошлый раз все тоже так считали, а она растянулась на четыре года. Я уже говорила маме, чтобы приберегла консервированную семгу.

Пять пузатых бокалов стояли на темном серебряном подносе.

– Ладно, неважно, – отмахнулась Диана. – Так что там, ты говоришь, за трудности у Джеймса?

– Давай не здесь, – ответил Джон, бросив взгляд в противоположный конец комнаты. – Принеси сигареты, пойдем покурим у изгороди. Там все о нем и расскажу.

До поступления в Крануэлл Джон никогда не видел классовый снобизм в действии. Зрелище вызвало у него глубокое отвращение. В Хеджбери, частной школе, где он учился, действовала расширенная система грантов и субсидий на обучение. Большинство мальчиков были сыновьями профессионалов высокого класса – юристов, как его собственный отец, бизнесменов, врачей, политиков. Управление школой основывалось на принципах безусловной меритократии. Порицались любые намеки на превосходство в силу происхождения.

Правда, изредка случались стычки с «городскими мальчишками», когда старшеклассников на полдня отпускали из школы и они без дела слонялись по центру городка. Однако эти столкновения приносили удовольствие обеим сторонам и больше смахивали на спортивные забавы, чем на классовую войну.

Джону было неприятно опекать Джеймса в Крануэлле. Собственный школьный опыт подсказывал, что лучше предоставить другому возможность самому бороться за себя. И все же он искал способы ненавязчиво поддержать товарища.

Однажды после дневного инструктажа по воздушной навигации ему выпал такой шанс. Джеймс отправился прямиком в комнату, которую делил с тремя другими сокурсниками, и сидел в одиночестве, обложившись книгами по теории воздухоплавания. Проходя мимо открытой двери, Джон вдруг услышал тяжелый вздох.

Немного помешкав, он осторожно постучал по косяку.

– Как дела? Еще не конец света? Nil desperandum — никогда не отчаивайся, как говорится.

Джеймс оторвал взгляд от раскрытого учебника.

– Отвали, дружище. Не нужно меня подбадривать. Латинскими цитатами тут не поможешь, – он показал на учебники. – С тригонометрией я еще кое-как справляюсь, но эти чертовы уравнения убивают меня наповал.

Он подошел к двери, протянул руку и представился:

– Я Джеймс. Джеймс Блэкуэлл.

– Джон Арнольд. – Они обменялись рукопожатиями. – Вообще-то, на самом деле я не Джон, а Роберт… Не спрашивай. Что-то вроде семейной традиции. Мы все поменяли имена. Не знаю почему.

Джеймс рассмеялся.

– А я всегда был Джеймсом, хотя сейчас не прочь стать кем-нибудь другим. Кем-то, кто разбирается во всем этом, – он махнул рукой в сторону книг. – Если в ближайшее время я это не осилю, вылечу отсюда, как и другие бедолаги.

Джон сел в потертое кожаное кресло, закинул ногу на подлокотник.

– Могу помочь, если ты не против, – сказал он. – По-моему, у нас не самый лучший инструктор по воздушной навигации. Тараторит слишком быстро, не успеешь ухватить. Но мне повезло – в основном все легко дается. Хочешь, разберем с тобой помедленнее, в конце концов ты уловишь суть.

Джеймс смотрел на него во все глаза.

– Зачем тебе это? Мы едва друг друга знаем.

Джон встал и потянулся.

– Хочу неприятно удивить тех идиотов, которые считают, что принадлежность к высшему обществу делает их лучше таких парней, как ты. Или я, если уж на то пошло. Они спят и видят, как тебя отчислят из Крануэлла, – в их глазах это еще больше подтвердит правоту отвратительных предубеждений. Пощекочем им нервы?

В темноте Диана задумчиво курила сигарету.

– Наверное, ты чертовски хороший учитель, братишка. Чересчур способный, я бы сказала. Теперь он командир авиазвена, а ты – простой лейтенант. – Она усмехнулась и дружески ткнула Джона в бок. – Тебе следует проявлять к нему уважение. Почему ты не отдаешь ему честь и не называешь «сэром»?

Тлеющий окурок Джона описал дугу над изгородью и упал в ручей.

– Джеймса не волнует вся эта чепуха. На базе мы, конечно, блюдем субординацию, но не здесь. Мы друзья. Нам крупно повезло оказаться после Крануэлла в одной эскадрилье. Кстати, я тебе еще не все о нем рассказал.