Текст книги "Гробница тирана"

11

Грязь и жвачка

Их у Лавинии хватит на весь сенат

Как отличить сон от кошмара?

Если в нем жгут книги, то это наверняка кошмар.

Я оказался в Римском сенате – не в знаменитом грандиозном зале, каким он был во времена Республики и Империи, а в старом Сенате эпохи Римского царства. Стены из глинобитного кирпича были небрежно окрашены в белый и красный цвета. От пылающих жаровен поднимался дым, и копоть оседала на оштукатуренном потолке.

Никакого изысканного мрамора. Никакой роскоши вроде экзотического шелка или имперского пурпура. Это был старый грубый Рим, алчущий и порочный. На царских стражах поверх пропитавшихся потом туник были надеты кожаные доспехи. Они были вооружены копьями с грубо сработанными железными наконечниками, а к их шлемам крепились волчьи шкуры. У подножия вытесанного из каменной глыбы и застеленного мехами трона на коленях стояли рабыни. Вдоль стен были расставлены простые деревянные скамьи – места для сенаторов, больше походивших на пленников или зрителей, чем на могущественных политиков. В те времена сенаторы были уполномочены только голосованием выбирать нового царя, когда прежний умирал. В остальных случаях от них требовалось аплодировать или заткнуться в нужный момент.

На троне восседал седьмой царь Рима Луций Тарквиний Гордый – убийца, интриган, деспот и вообще отличный парень. Лицо его было словно вырезано острым ножом из сырого фарфора: большой лоснящийся рот, сердитая гримаса, слишком сильно выступающие скулы, сломанный нос, сросшийся уродливым зигзагом, с подозрением глядящие из-под нависших век глаза и засаленные длинные волосы, пряди которых, казалось, сделаны из глины.

Несколько лет назад, когда Тарквиний взошел на трон, его мужественной красоте и силе возносили хвалы. Лестью и подарками он затуманил разум сенаторам, уселся на трон своего тестя и убедил сенат признать его новым царем.

Когда старый царь ворвался в Сенат и заявил, что он, знаете ли, еще очень даже жив, Тарквиний взял его как мешок репы, вынес наружу и выкинул на улицу, после чего дочь старого царя, которая приходилась Тарквинию женой, переехала своего несчастного отца колесницей, окропив колеса его кровью.

Прекрасное начало прекрасного правления.

Но годы брали свое. Теперь Тарквиний сгорбился и потолстел, как будто держал на своих плечах все здания, которые заставил свой народ возвести. Вместо плаща на нем была волчья шкура. Его розовые одежды покрывало такое количество темных пятен, что сложно было определить первоначальный цвет ткани: красная (и значит, это выцветшие пятна) или белая (и значит, это следы крови).

Кроме стражников в зале была еще одна стоящая фигура – старуха, лицо которой было обращено к трону. Розовый плащ с капюшоном, грузное тело и сутулая спина делали ее похожей на карикатуру на царя, словно шоу «Субботним вечером в прямом эфире» решило сделать пародию на Тарквиния. Одной рукой она прижимала к себе стопку из шести томов в кожаном переплете, каждая книга была размером со сложенную рубашку и точно так же легко гнулась.

Царь хмуро посмотрел на нее:

– Ты вернулась. Зачем?

– Чтобы снова предложить тебе ту же сделку. – Голос у старухи был хриплым, словно она сорвала его. Она сняла капюшон, обнажив засаленные седые волосы и морщинистое оплывшее лицо, отчего стала еще больше похожа на сестру-близнеца Тарквиния. Только это была вовсе не его сестра. Это была Кумская Сивилла.

При виде ее мое сердце сжалось. Когда-то она была прекрасной молодой женщиной, умной, решительной, влюбленной в свое пророческое дело. Она хотела изменить мир. Потом наши отношения испортились… и я изменил ее.

Тот облик, в котором она предстала в моем сне, был только малой частью наложенного мной проклятия. С течением столетий все должно было становится еще хуже. Как я мог об этом забыть?! Как я мог поступить так жестоко?! Чувство вины за содеянное жгло сильнее, чем оставленные гулем раны.

Тарквиний поерзал на троне. Он попытался рассмеяться, но вместо смеха из его горла вырвался странный нервный звук:

– Да ты не в своем уме, женщина. Ты просила столько, что эта плата разорила бы мое царство – но тогда у тебя хотя бы было девять книг. Три ты сожгла и вернулась, чтобы предложить мне всего шесть по той же заоблачной цене?

Старуха протянула книги вперед, положив сверху руку, словно готовилась произнести клятву:

– Знания стоят дорого, царь Рима. И чем их меньше, тем они дороже. Радуйся, что я не запросила вдвое больше.

– Ах, я понял! Выходит, я должен сказать тебе спасибо. – Царь оглядел зрителей – сенаторов, полностью подвластных ему, – в поисках поддержки. Им полагалось смеяться над старухой и отпускать шуточки в ее адрес.

Но все молчали. Похоже, Сивиллу они боялись больше, чем царя.

– От подобных тебе я не жду благодарности, – проскрипела Сивилла. – Но ты должен поступить в своих интересах и интересах твоего царства. Я предлагаю тебе узнать о будущем… как предотвратить беды, как призвать на помощь богов, как превратить Рим в великую империю. Все знания содержатся здесь. По крайней мере… шесть томов еще остались целы.

– Это просто смешно! – рявкнул царь. – Мне следует казнить тебя за такую дерзость!

– Если бы только это было возможно. – Голос Сивиллы был горек и тих, как полярное утро. – Значит, ты отказываешься?

– Я не только царь, но и верховный жрец! – вскричал Тарквиний. – Только я решаю, что делать, чтобы умилостивить богов! Мне не нужны…

Сивилла взяла три верхние книги из стопки и небрежным движением бросила их на ближайшую жаровню. Несмотря на кожаный переплет, они тут же вспыхнули, словно это была рисовая бумага, на которой вместо чернил писали керосином. Пламя взревело – и через миг от книг ничего не осталось.

Стражники схватились за копья. Сенаторы заерзали на своих местах. Возможно, они почувствовали то же, что и я – мучительный вздох Вселенной, дыхание судьбы, – когда так много пророческих страниц исчезло с лица земли, покрыв будущее мраком, повергнув во тьму целые поколения.

Как Сивилла могла сделать такое?! И зачем?!

Может, это был ее способ поквитаться со мной. Я ругал ее за то, что она пишет так много и не позволяет мне следить за ее работой. К тому моменту, когда Сивиллины книги были закончены, у меня накопилась масса поводов злиться на нее. Я уже наложил проклятие. Наши отношения вконец испортились. Сжигая собственные книги, она словно плевала на мою критику, на пророческий дар, которым я наградил ее, и на слишком высокую цену, которую ей пришлось заплатить, за то, что она была моей Сивиллой.

А может, дело было не только в обиде. Возможно, у нее была причина испытывать Тарквиния и так сурово наказывать его за упрямство.

– Последний шанс, – сказала она царю. – Предлагаю тебе три книги пророчеств за прежнюю цену.

– За прежнюю… – от ярости у царя перехватило дыхание.

Я видел, как ему хочется отказаться. Ему хотелось заорать, обругать Сивиллу и приказать страже убить ее на месте.

Но сенаторы беспокойно перешептывались. Стражники побледнели от страха. Рабыни пытались спрятаться за возвышением, на котором стоял трон.

Римляне были суеверны.

И Тарквиний об этом знал.

Как верховный жрец он должен заступаться за свой народ перед богами. И ни при каких обстоятельствах не должен разгневать богов. Старуха предлагала ему пророческие знания, которые могли помочь его царству. Собравшиеся в тронном зале чувствовали ее силу, ее близость к богам.

Если Тарквиний позволит ей сжечь последние книги, если он отвергнет ее предложение… то, возможно, стражники решат убить на месте вовсе не Сивиллу.

– Так что? – поторопила его Сивилла, держа три оставшиеся книги над огнем.

Тарквиний сдержал гнев. И процедил сквозь стиснутые зубы:

– Я согласен на твои условия.

– Хорошо, – кивнула Сивилла, и на лице ее не отразилось ни облегчения, ни разочарования. – Вели принести плату к померию[24]24
  Померий – священная граница Рима.


[Закрыть]. Когда я ее получу, ты получишь книги.

Сивилла исчезла во вспышке синего света. И мой сон испарился вместе с ней.

– Надевай простыню. – Мэг швырнула мне в лицо тогу, поэтому приятным свое пробуждение я бы не назвал.

Я сонно моргнул, в носу все еще стоял запах дыма, прелой соломы и потных римлян.

– Тогу? Но я же не сенатор.

– Тебе оказали честь, потому что ты был типа богом, – надула губы Мэг. – А мне простыню не дали.

Воображение подкинуло мне жуткий образ Мэг в тоге светофорной расцветки, из складок которой то и дело сыплются семена. Нет уж, пусть обойдется своей блестящей единорожьей футболкой.

Как обычно по утрам, когда я спустился, чтобы посетить туалет кофейни, Бомбило смерил меня свирепым взглядом. Я умылся, после чего сменил повязку, запас которых целители предусмотрительно оставили в нашей комнате. Рана выглядела не хуже, но кожа вокруг нее все еще была сморщенной и красной. И жжение не прекратилось. Это ведь нормально, правда? Я постарался убедить себя, что так оно и есть. Как говорится, худшие боги-пациенты выходят из богов-врачевателей.

Я оделся, пытаясь припомнить, как правильно складывать тогу, и задумался о том, что узнал из своего сна. Во-первых: я ужасный человек, разрушающий чужие жизни. Во-вторых: каждая жуткая вещь, которую я совершил за четыре тысячи лет, вернется и цапнет меня за clunis[25]25
  Ягодицы (лат.).


[Закрыть], и я начинал подозревать, что все это вполне заслуженно.

Кумская Сивилла. Аполлон, о чем ты только думал!

Увы, я знал, о чем я думал: о том, что она красивая девушка, с которой мне хотелось сблизиться несмотря на то, что она была моей Сивиллой. Она оставила меня в дураках, а так как проигрывать я не умею, то проклял ее.

Неудивительно, что теперь мне приходится расплачиваться и выслеживать злого римского царя, которому она когда-то продала Сивиллины книги. Если Тарквиний до сих пор цепляется за посмертное существование, возможно ли, что Кумская Сивилла тоже жива? Я вздрогнул, представив, во что она могла превратиться за столько веков и как сильно она, должно быть, меня ненавидит.

Но будем решать все по порядку. Сначала я должен изложить сенату мой великолепный план, как все исправить и всех нас спасти. Был ли у меня на самом деле великолепный план? Как ни удивительно, но, возможно, был. По крайней мере его наметки. Великолепный указатель плана.

Захватив с собой латте с лемурийскими пряностями и пару черничных маффинов – ведь Мэг так не хватает сахара и кофеина, – мы присоединились к толпе полубогов, медленно двигающейся к городу.

Когда мы добрались до Дома сената, все уже заняли свои места. Рядом с рострами стояли преторы Рейна и Фрэнк, облаченные в парадные пурпурно-золотые одежды. Первый ряд скамей занимали десять сенаторов лагеря – каждый в белой тоге с пурпурной каймой, – заслуженные ветераны; те, чьи возможности к передвижению были ограниченны; Элла и Тайсон. Элла суетилась, изо всех сил стараясь не задеть плечом сидящего слева сенатора. Тайсон улыбался лару справа от него, засунув палец в его призрачную грудную клетку.

За ними полукругом шли ярусы, до отказа заполненные легионерами, ларами, ушедшими на покой ветеранами и другими жителями Нового Рима. Настолько заполненного зала я не видел с 1867 года, когда Чарльз Диккенс отправился во второй американский тур. (Отличное было шоу. У меня в Солнечном дворце до сих пор в рамке висит футболка с его автографом.)

Я думал, что раз уж на мне торжественная простыня, то мне следует сесть впереди, но там попросту не оказалось места. Тут я заметил Лавинию (спасибо розовым волосам), машущую нам с заднего ряда. Она похлопала рукой по скамейке, показывая, что заняла места. Очень любезно с ее стороны. А может, она просто чего-то хотела.

Мы с Мэг уселись по обе стороны от нее, и девочки стукнулись кулаками, обменявшись суперсекретным приветствием единорожьих сестер, после чего Лавиния ткнула меня острым локтем под ребро:

– Так ты, оказывается, на самом деле Аполлон! Наверное, ты знаком с моей мамой.

– Я… что?

Сегодня ее брови представляли особенно интересное зрелище. Из-под розовой краски показались темные корни, и создавалось впечатление, что они парят над ее лицом, готовые вот-вот с него спорхнуть.

– С моей мамой, – повторила она, лопнув пузырь из жвачки. – С Терпсихорой.

– А… муза танца. Ты хочешь узнать, не она ли твоя мать, или спрашиваешь, знаком ли я с ней?

– Конечно, она моя мать.

– Конечно, я ее знаю.

– Тогда выкладывай! – Лавиния побарабанила по коленям, словно желая показать, что, несмотря на неуклюжесть, у нее есть чувство ритма. – Всю грязь!

– Грязь?

– Я ее никогда не видела.

– А-а. Хм.

За много веков мне не раз приходилось разговаривать с полубогами, которые хотели побольше узнать об отсутствующих в их жизни божественных родителях. И редко когда такие беседы выходили удачными. Я попытался представить себе Терпсихору, но мои воспоминания об Олимпе с каждым днем становились все более размытыми. Я смутно припоминал, как муза резвилась в парке на Олимпе, с каждым поворотом и пируэтом рассыпая розовые лепестки. Если честно, среди девяти муз Терпсихора не была моей любимицей: она пыталась привлечь внимание к себе, тогда как все оно должно было доставаться мне.

– У нее волосы такого же цвета, как у тебя, – наконец отважился я что-то сказать.

– Розовые?

– Нет, то есть… темные. Много нервной энергии – вероятно, как и у тебя. Она жить не могла без движения, но… – Я замолчал. Что мне сказать, чтобы не обидеть ее? Что Терпсихора грациозная, уравновешенная и не похожа на неуклюжего жирафа? Уверена ли Лавиния, что ее божественный родитель именно она? Потому что мне не очень-то верилось в их родство.

– Но что? – спросила она.

– Ничего. Трудно вспомнить.

Внизу, стоя у ростры, Рейна призывала собрание к порядку:

– Пожалуйста, все займите свои места! Нам нужно начинать. Дакота, будь добр, подвинься и пусти… Спасибо.

Лавиния скептически посмотрела на меня:

– Это самая унылая грязь на свете. Если не можешь рассказать мне о маме, объясни хотя бы, что происходит между тобой и мисс претором.

Я заерзал на месте. Скамейка у меня под clunis вдруг показалась особенно жесткой.

– Нечего рассказывать.

– Ага, как же. С первой секунды ты то и дело поглядываешь на Рейну. Я это заметила. И Мэг тоже.

– И я тоже, – подтвердила Мэг.

– Даже Фрэнк Чжан заметил. – Лавиния показала ладони, словно только что представила неопровержимое доказательство очевидной истины.

Рейна обратилась к аудитории:

– Сенаторы, гости, мы созвали экстренное собрание, чтобы обсудить…

– Сказать по правде, – прошептал я Лавинии, – мне неловко. Ты не поймешь.

Она фыркнула:

– Неловко говорить раввину, что придешь на праздник по поводу своей бат-мицвы с Даниэллой Бернстайн в качестве пары. Или объяснять папе, что танцевать ты хочешь только чечетку и не собираешься продолжать традицию семьи Асимов. Я спец по неловкостям.

– В свете той жертвы, которую принес Джейсон Грейс, – продолжала Рейна, – и нашей недавней битвы с нежитью мы должны со всей серьезностью отнестись к угрозе…

– Погоди, – шепнул я Лавинии, когда осознал, что она только что сказала. – Твой отец Сергей Асимов? Танцор? Тот самый… – Я замолчал, прежде чем у меня с языка сорвалось «русский красавчик, звезда балета», но, судя по тому, как Лавиния закатила глаза, она поняла, о чем я думаю.

– Да, да, – ответила она. – Но не сворачивай с темы. Ты расскажешь мне что-нибудь о…

– Лавиния Асимов! – крикнула Рейна. – Тебе есть что сказать?

Все уставились на нас. Некоторые легионеры ухмылялись, будто Лавинию не впервые отчитывали на заседании сената.

Оглянувшись по сторонам, Лавиния указала на себя пальцем, словно не была уверена, к какой именно Лавинии Асимов обращается Рейна:

– Нет, мэм. Ничего.

Рейне явно не понравилось, что ее назвали «мэм»:

– Я заметила, что ты жуешь жвачку. Ты захватила с собой достаточно жвачки, чтобы всех нас угостить?

– Э-э… ну… – Лавиния вытащила из карманов огромное количество упаковок жвачки. И, окинув собравшихся оценивающим взглядом, добавила: – Может быть.

Рейна возвела глаза к небу, словно спрашивая богов «Почему я тут единственный взрослый человек?».

– Я полагаю, – сказала претор, – что ты просто хотела привлечь внимание к гостю, который сидит рядом с тобой и хочет поделиться с нами важной информацией. Лестер Пападопулос, встань и обратись к сенату!

12

У меня созрел план

Придумать план

О плане для плана

Обычно перед выступлением я жду за кулисами. Когда объявляют мой выход, толпа ревет, я выскакиваю из-за занавеса, оказываясь в луче света, и – ТА-ДА! Я БОГ!

После слов Рейны никто не зааплодировал. «Лестер Пападопулос, встань и обратись к сенату» прозвучало так же здорово, как «А сейчас мы посмотрим презентацию о наречиях».

Я двинулся к проходу, и тут Лавиния поставила мне подножку. Я бросил на нее свирепый взгляд, но вид у нее был совершенно невинный, как будто ее нога случайно оказалась у меня на пути. Учитывая, какие длинные у нее ноги, вполне возможно, что так и было.

Все наблюдали, как я протискиваюсь свозь толпу, стараясь не запутаться в тоге:

– Извините. Простите. Извините.

Когда я наконец добрался до ростры, зрители уже с ума сходили от скуки и нетерпения. Они бы точно начали залипать в телефоны – только вот если полубог возьмется за смартфон, он рискует привлечь к себе монстров. Конечно, пару дней назад я растрогал их потрясающей песней в память о Джейсоне Грейсе – но что хорошего я сделал для них за последнее время? Только лары спокойно дожидались меня. Они-то могли целую вечность сидеть на жестких скамьях.

Мэг помахала мне с заднего ряда. Правда, лицо ее говорило не «Ты справишься!», а скорее «Шевелись уже!». Я посмотрел на сидящего в первом ряду Тайсона: он мне улыбался. Если в толпе зрителей ты находишь одобрение лишь у циклопа – шоу точно провалится.

– В общем… привет.

Отличное начало. Я надеялся, что на меня вновь нахлынет вдохновение и у меня опять родится песня. Но не тут-то было. Укулеле я оставил у себя в комнате, потому что был уверен: попытайся я пронести инструмент в город – Терминус конфисковал бы его как оружие.

– У меня есть плохая новость, – сказал я. – И еще одна плохая новость. С какой начать?

Собравшиеся начали встревоженно переглядываться.

Лавиния крикнула:

– Начни с плохой. Всегда лучше начинать с плохого.

– Эй, – осадил ее Фрэнк. – Не забывай о приличиях, ладно? – Добившись, чтобы аудитория успокоилась, Фрэнк жестом попросил меня продолжить.

– Императоры Коммод и Калигула объединили силы, – сказал я. И описал, что увидел во сне. – Прямо сейчас к нам движется их флот из пятидесяти яхт, и на каждой установлено какое-то жуткое новое оружие. Они прибудут к кровавой луне. А это, как я понял, через три дня, восьмого апреля, когда у Лестера Пападопулоса, оказывается, день рождения.

– С днем рождения! – воскликнул Тайсон.

– Спасибо. А еще я не совсем понимаю, что такое кровавая луна.

Кто-то во втором ряду поднял руку.

– Говори, Ида, – сказала Рейна, и пояснила для меня: – Это центурион Второй когорты, потомок Луны.

– Серьезно? – Не то чтобы я ей не доверял – но Луна была титанидой, которая отвечала за луну до того, как эта обязанность перешла к моей сестре Артемиде. И насколько я знал, Луна исчезла тысячи лет назад. Хотя, конечно, я думал, что и от Гелиоса, титана солнца, ничего не осталось, пока не выяснилось, что Медея собирает остатки его сознания в Горящем Лабиринте. Эти титаны словно акне у меня на лице. Все время появляются откуда ни возьмись.

Центурион встала и хмуро посмотрела на нас:

– Да, серьезно. Кровавая луна – это полная луна, которая кажется красной из-за полного лунного затмения. Неудачный момент для сражения с нежитью. В такие ночи живые мертвецы особенно сильны.

– Вообще-то… – Элла встала, теребя когти на руках. – Вообще-то красной она становится из-за того, что свет, отраженный от земных восходов и закатов, рассеивается и освещает ее. Настоящей кровавой луной называют явление, когда подряд происходит четыре лунных затмения. И да, следующая взойдет восьмого апреля. «Альманах фермера. Приложение: лунный календарь». – Она плюхнулась на место.

Аудитория ошарашенно молчала. Ничто так не приводит в замешательство, как сверхъестественное существо, излагающее научные факты.

– Спасибо, Ида и Элла, – сказала Рейна. – Лестер, тебе есть что добавить? – Судя по тону, она была совсем не против, если бы я ничего не добавлял: ведь того, что я успел сказать, было достаточно, чтобы посеять панику во всем лагере.

– Боюсь, что есть, – ответил я. – Императоры заключили союз с Тарквинием Гордым.

Присутствующие лары начали расплываться и мерцать.

– Невозможно! – крикнул один.

– Ужасно! – воскликнул другой.

– Мы все умрем! – взвизгнул третий, видимо забыв, что он и так уже мертв.

– Ребята, спокойно, – сказал Фрэнк. – Дайте Аполлону договорить. – Его стиль руководства был менее официальным, чем у Рейны, но, похоже, он пользовался не меньшим уважением, чем она.

Собравшиеся успокоились и были готовы слушать меня.

– Тарквиний стал вроде как живым мертвецом, – сказал я. – Его гробница где-то неподалеку. Он организовал нападение на вас в полнолуние…

– Тоже мерзкое время для сражения с нежитью, – вставила Ида.

– …и атакует снова во время кровавой луны, объединившись с императорами. – Я как мог постарался рассказать обо всем, что видел во сне и что мы с Фрэнком узнали из разговора с Эллой. Но умолчал о том, что речь тогда зашла и про роковую деревяшку Фрэнка – отчасти потому, что не понимал, к чему это было сказано, отчасти потому, что Фрэнк смотрел на меня умоляющими глазами плюшевого мишки. – Именно Тарквиний когда-то купил Сивиллины книги, – подытожил я, – а значит, в том, что он появился именно сейчас, когда в Лагере Юпитера пытаются восстановить эти пророчества, есть какая-то, хоть и нездоровая, логика. Из-за того, что делает Элла, Тарквиний мог… пробудиться.

– Разозлиться, – предположила Элла. – Разъяриться. Исполниться жажды крови.

Глядя на гарпию, я вспомнил о Кумской Сивилле и проклятии, которое наложил на нее. И подумал, что, принудив Эллу заниматься пророчествами, мы и ее наверняка обрекли на страдания. Лупа предупреждала меня: «Будут новые жертвы. Смерть. Кровь».

Я отогнал от себя эти мысли.

– Как бы то ни было, Тарквиний и при жизни был чудовищем. Римляне так сильно его презирали, что навеки распрощались с монархией. Даже столетия спустя императоры не осмеливались называть себя царями. Тарквиний умер в изгнании. Его гробницу так и не нашли.

– И теперь она здесь, – сказала Рейна.

Это был не вопрос. Она допускала, что древнеримская гробница могла появиться в Северной Калифорнии, где ей было совсем не место. Боги перемещались. Лагеря полубогов перемещались. Просто нам повезло, и логово злобного живого мертвеца возникло по соседству с нами. Надо бы ужесточить законы о мифологическом зонировании.

В первом ряду встал сенатор, сидящий рядом с Хейзел. У него были темные кудрявые волосы, пустые голубые глаза и вишневый след от напитка над губой, напоминающий усы.

– Значит, так: через три дня на нас нападут два злых императора с армиями и пятьюдесятью кораблями, оснащенными неизвестным оружием, плюс к этому грядет новая атака нежити, которая чуть не уничтожила нас в прошлый раз, когда мы были намного сильнее. Если это первая плохая новость, какая же тогда вторая?

– Полагаю, мы сейчас узнаем, Дакота. – Рейна повернулась ко мне. – Правда, Лестер?

– Вторая плохая новость, – сказал я, – состоит в том, что у меня есть план, но исполнить его будет трудно, а то и невозможно, и некоторые части этого плана пока… не совсем похожи на план.

– Как интересно! Рассказывай! – сказал Дакота, потирая руки. Он снова сел, вытащил из тоги фляжку и отхлебнул из нее. Судя по запаху, поплывшему по залу сената, предпочитал он фруктовый пунш Кул-Эйд.

Я глубоко вдохнул:

– В общем, так. Сивиллины книги по существу похожи на сборник инструкций, как поступать в чрезвычайных ситуациях, верно? Жертвы. Ритуальные молитвы. Способы умилостивить разгневанных богов. Способы призвать богов на помощь, когда нужно дать отпор врагам. Я думаю… Уверен… если мы найдем инструкцию, подходящую для нашего случая, и сделаем все правильно, я, возможно, смогу призвать помощь с Олимпа.

Никто не засмеялся и не назвал меня психом. Боги не часто вмешиваются в дела полубогов, но в редких случаях такое бывало. Так что эта мысль была не то чтобы совсем оторвана от реальности. И все же никто из присутствующих не выразил абсолютной уверенности в моем успехе.

Еще один сенатор поднял руку:

– Э, я сенатор Ларри из Второй когорты, сын Меркурия. Говоря о помощи, ты имеешь в виду… армию богов, спускающихся к нам на колесницах, или их благословение типа «Эй, удачи, легион!»?

По привычке у меня едва не включилась защитная реакция. Мне хотелось возразить, что мы, боги, никогда не бросаем тех, кто нам поклоняется, в безвыходном положении. Но на самом-то деле мы так поступали. Постоянно.

– Хороший вопрос, сенатор Ларри, – признал я. – Скорее всего, нас ждет нечто среднее между этими крайностями. Но я уверен, что помощь будет настоящая, способная переломить ход событий. Возможно, это единственный способ спасти Новый Рим. И я не верю, что Зевс – то есть Юпитер – назначил мой человеческий день рождения на восьмое апреля просто так. Наверняка это решающий момент, когда я наконец… – Голос у меня сорвался. И я не сказал, что восьмое апреля может стать днем, когда я покажу богам, что достоин вернуться в их стан, или моим последним днем рождения, когда я сгорю раз и навсегда.

Аудитория загомонила. Я увидел много хмурых лиц. Но никто не паниковал. Даже лары не вопили «Мы все умрем!». В конце концов, собравшиеся полубоги были римлянами. Они не раз попадали в трудные ситуации, когда шансы на победу малы, а враги сильны.

– Ладно, – в первый раз за все это время заговорила Хейзел Левеск. – Но как нам найти эту инструкцию? Где ее искать?

Я оценил, как уверенно она говорила. Как будто предлагала помощь в каком-то совершенно обычном деле: донести продукты или насадить гуля на острый кусок кварца.

– Первым делом, – сказал я, – нужно найти и обследовать гробницу Тарквиния…

– …и убить его! – крикнул один из ларов.

– Нет, Марк Апулий! – одернул лара его товарищ. – Тарквиний мертвый, как и мы.

– Ну а что тогда? – проворчал Марк Апулий. – Вежливо попросим его оставить нас в покое? Это же Тарквиний Гордый! Он маньяк!

– Первым делом, – повторил я, – нужно просто осмотреть гробницу и… э-э… узнать то, что надо, как сказала Элла.

– Да, – подтвердила гарпия. – Элла так сказала.

– Я думаю, – продолжал я, – что если у нас все получится и мы выберемся оттуда живыми, то узнаем, что делать дальше. Сейчас я уверен лишь в том, что дальше нам нужно будет найти безмолвного бога, что бы это ни значило.

Фрэнк, сидящий на месте претора, подался вперед:

– А разве ты не всех богов знаешь, Аполлон? Ну, ты ведь и сам один из них. Существует бог молчания?

Я вздохнул:

– Фрэнк, мне бы всех своих божественных родственников запомнить. Существуют тысячи малых богов. Я не помню никого безмолвного. Но, конечно, если такой и есть, мы с ним вряд ли бы стали общаться – я ведь бог музыки.

Фрэнк явно пал духом, и это меня огорчило. Мне совсем не хотелось срываться на тех, кто до сих пор без иронии называет меня Аполлоном.

– Давайте решать проблемы по мере их поступления, – предложила Рейна. – Сначала займемся гробницей Тарквиния. Мы кое-что знаем о том, где она может быть, так, Элла?

– Да, да. – Гарпия закрыла глаза и продекламировала: – «Дикая кошка, круженье огней. Могила Тарквиния, яркость коней. Дверь откройте пошире – два, пятьдесят четыре».

– Это пророчество! – сказал Тайсон. – Оно у меня на спине! – Циклоп резво вскочил и сорвал с себя футболку, словно только и ждал повода для этого. – Видите?

Все собравшиеся наклонились вперед, хотя прочитать вытатуированные строчки было невозможно с любого расстояния.

– А еще у меня пони-русалочка на пояснице! – гордо заявил он. – Правда, симпатичный?

Хейзел отвела глаза, вид у нее был такой, словно она сейчас свалится в обморок от стыда:

– Тайсон, не мог бы ты – хотя я уверена, что пони-русалочка очень красивый, – надеть футболку? Кто-нибудь понимает, что значат эти строки?

Римляне почтили минутой молчания ясность, смерть которой знаменует рождение каждого пророчества.

Лавиния фыркнула:

– Серьезно? Ни до кого не доходит?

– Лавиния, – напряженно произнесла Рейна, – хочешь сказать, что ты…

– …знаю, где гробница? – Лавиния развела руками. – Ну сами посудите: «Дикая кошка, круженье огней. Могила Тарквиния, яркость коней»… Прямо за холмами находится парк Тилден, а в нем улица Уайлдкэт-драйв[26]26
  Название «Уайлдкэт» означает «Дикая кошка».


[Закрыть] – Она указала на север. – А «яркость коней и круженье огней»? Это же карусель в парке, разве нет?

– Аааа! – Несколько ларов понимающе закивали, словно все свободное время проводили катаясь на местных каруселях.

Фрэнк поерзал на месте:

– Ты считаешь, что гробница злого римского царя расположена под каруселью?

– Слушай, не я написала это пророчество, – сказала Лавиния. – К тому же мы все время имеем дело с чем-нибудь нелогичным.

С этим никто спорить не стал. Полубогам странности доставались на завтрак, обед и ужин.

– Что ж, – кивнула Рейна, – значит, у нас есть цель. Нужно организовать квест. Короткий, потому что времени в обрез. Нужно выбрать команду героев, а сенат должен ее утвердить.

– Мы, – встала Мэг. – Мы с Лестером должны пойти.

Я сглотнул.

– Она права, – сказал я, что само по себе уже было героическим поступком. – Это часть большого квеста, который я должен пройти, чтобы вернуть себе место среди богов. Я навлек на вас эти беды. И я должен все исправить. Пожалуйста, не пытайтесь меня отговорить.

Мне отчаянно хотелось, чтобы кто-то попытался меня отговорить, но никто не стал этого делать.

Встала Хейзел Левеск:

– Я тоже пойду. Вести героев должен центурион. А если нужно отыскать что-то под землей, то я эксперт по этой части.

В ее словах звучало и «Мне нужно кое с кем поквитаться».

И все бы хорошо, но я вспомнил, как Хейзел обрушила туннель, по которому мы добрались до лагеря. И вдруг мне представилась жуткая сцена – как меня раздавило каруселью.

– Получается, у нас есть три героя, – сказала Рейна. – Этого достаточно для квеста. Теперь…

– Два с половиной, – перебила ее Мэг.

Рейна нахмурилась:

– В смысле?

– Лестер мой слуга. Мы типа команда. Его нельзя считать за отдельного участника.

– Да ну, перестань! – запротестовал я.

– Значит, мы можем взять кого-то еще, – заключила Мэг.

Фрэнк выпрямился:

– Я бы с радостью…

– …но у тебя как у претора есть обязанности, – закончила Рейна и одарила его взглядом, в котором читалось «Чувак, не смей бросать меня тут одну!». – Пока идет квест, все остальные будут готовить долину к отражению атаки. У нас дел по горло.