Текст книги "Артур-полководец"

Глава 51

Трирема взлетала и падала на волнах, и я взлетала и падала вместе с ней. Я не моряк, и у меня пока не выросли «морские ноги». Мне было ужасно тяжело расхаживать по качающейся палубе, но я старалась, как могла.

Я гадала: «Он узнал меня или нет?» Узнал меня Этот Мальчишка, когда увидел в покоях Dux Bellorum той ночью? Страх снедал меня, он грыз мой желудок, жег его, словно перченые колбаски, которые готовила моя мать.

Но куда сильнее меня волновало другое. Передо мной стояла очень опасная задача: нужно было переговорить с харлекской ночной стражей, попросить стражников передать отцу весть о том, что Артус все еще жив… и что поэтому ему надо бы отказаться от своего замысла убить или пленить Ланселота. Теперь это совершенно бесполезно.

Я опасливо оглянулась, посмотрела в сторону кубрика. Все тихо. Все огни на триреме погасили, чтобы никто не заметил корабля в заливе. Увы, я была должна нарушить эту тайну.

Как ни в чем не бывало я прошла на нос. Кивнула рулевому, прошла мимо него. К счастью, он не удосужился заглянуть мне под плащ – тогда бы он точно поинтересовался, зачем я прячу под полой маленький горящий фонарик. На всякий случай я заготовила ответ: я бы сказала, что перед сном всегда немного читаю, и у меня даже был с собой свиток – история строительства римских бань.

Добравшись до носа триремы, я убедилась, что за мной никто не следит, пригнулась, нырнула под канат, ведущий к бушприту, и осторожно ступила на влажное бревно. Я старалась не думать о том, сумею ли я вернуться на палубу и будет ли виден оттуда свет моего фонарика.

Старательно удерживая равновесие и не обращая внимания на волны, окатывавшие мои ноги при каждом покачивании судна, я на миг приоткрыла фонарик и тут же закрыла. После третьей попытки я наконец увидела ответную вспышку на берегу.

С помощью тайного шифра, которым пользовалась харлекская ночная стража, я отправила на берег послание.

– Анлодда. Весть для Горманта. Очень важно.

– Готовы принять весть, – ответили с берега.

– Неудача. Dux Bellorum жив. Повторяю. Dux Bellorum жив. Канастир мертв.

Долго-долго на берегу было темно. Наконец оттуда спросили:

– Ланселот на борту?

– Да.

– Кей?

– Да.

– Ваши корабли опасны для флота Харлека?

– Всего один корабль. Римская трирема. Матросы. Рыцари. Меровий, сикамбрийцы.

– Сколько?

– Пятьдесят, да десять матросов. – Я растерялась, затем задала собственный вопрос: – Что случилось?

С берега долго не отвечали, затем, когда я не на шутку растревожилась, пришел ответ:

– Случайный пожар. Не очень опасный.

Я вытаращила глаза. Что они такое болтали? Ведь огнем был охвачен почти весь город!

– Что мне делать? – спросила я. – Задача не исполнена. Артус жив, – добавила я, боясь, что вдруг в первый раз меня не поняли.

– Приходи, – ответили мне.

– В каком настроении Гормант? Он убьет меня за неудачу? Канастир, Артус.

Ответили сразу же.

– Канастир, Гормант тебя прощает. Артуса убьешь позже.

Сначала я не поняла, о чем это они. Но тут меня осенило и мне стало совсем плохо.

Они что, не поняли, что Канастир мертв? Но как они могли подумать, что это Канастира отец послал убить Артуса?

Стражник не то знал о замысле Горманта, не то не знал… если не знал, то не должен был ничего говорить, но если знал, то должен был знать и то, что это меня, Анлодду, послали убить Артуса!

В ужасе я бросила фонарик в море. Он зашипел и мгновенно утонул.

Единственным достойным объяснением происшедшему было то, что я переговаривалась не с харлекской ночной стражей, не с теми, кого высылал на берег отец, чтобы они поджидали меня с вестями об Артусе.

А если я переговаривалась не со стражей… значит, переговаривалась я с теми, кто захватил мой город… или с их союзниками-саксами.

Мой неизвестный собеседник несколько раз попытался возобновить разговор, но в конце концов сдался. И тут я заметила то, что напугало меня еще сильнее. Далеко на юге начал вспыхивать и гаснуть еще один фонарь. Шифр был ужасно сложный, я никак не могла разобрать, что говорят. Время от времени человек, державший фонарь, делал паузы, а это означало только одно: кто-то еще тайно посылал сигналы с «Бладевведд» на берег.

Я опустила глаза, посмотрела на черные волны. Черные, как вино, подумала я. Но нет, пожалуй, лучше было бы сказать «черные, как кровь».

Я снова потерпела неудачу… Сначала позволила страсти помешать мне исполнить мой долг, потом по глупости полезла на рожон и теперь подвергла опасности жизнь всех на корабле. Даже жизнь Этого Мальчишки.

Я смотрела на волны и гадала: каково это – броситься в воду, в ледяную воду и опускаться все ниже и ниже…

Никогда еще я не была так близка к тому, чтобы заколоть себя своим собственным клинком, как в этот миг, когда стояла на скользком бревне бушприта и смотрела на горящий родной город. При мысли о том, что я только что разговаривала с теми, кто повинен в гибели Харлека, по спине у меня пробежали мурашки. Ведь я им все-все рассказала, а им только того и надо было…

Я присела, опустила руку. Волна лизнула мою ладонь, и почему-то я вспомнила о короле – Меровии, про которого говорили, что он – наполовину рыба.

И тут я услышала голос. Он звучал у меня в голове. То ли я сошла с ума, то ли со мной заговорили бесы.

«Почему ты думаешь, что там, внизу, теплее, чем здесь, наверху, дочка?»

– Я старалась, как могла, но у меня ничего не получилось, – прошептала я. – Я не воин, я не человек, я даже не девушка. Никакая не принцесса. С кем бы я ни встречалась, я приношу всем только беду.

«Ты – Строительница, а это что-то да значит».

– И в этом я потерпела крах. Какой Строитель устрашился бы исполнения своего долга?

«Что есть долг? Разве ты знаешь наверняка? Знает ли это хоть кто-то из нас? Учись, и все у тебя получится!»

– Я не могу учиться!

«Тогда прыгай» – а вот это уже было сказано вслух. Или мне показалось? Испугалась я так, что покачнулась, ноги мои соскользнули с бревна, словно кто-то меня подтолкнул, и я упала в воду.

Меня спасло то, что в последнее мгновение я успела ухватиться за бушпритный канат. Глотнула соленой воды и вынырнула, отплевываясь.

В отчаянии и страхе я принялась перебирать руками канат, но меня словно кто-то тянул вниз и не отпускал, хотел утащить в водяную могилу!

Я рванулась что было сил и в конце концов освободилась от смертельной хватки волн. Никогда в жизни я так быстро не поднималась по веревке. Наконец я добралась до палубы, перевалилась через поручень и упала на доски.

Я долго сидела. Кашляла, дрожала. Вода с меня текла, как из перевернутого ведра.

«Ну-ну, – смеялся голос у меня в голове. – Похоже, ты еще не совсем готова заколоться собственным мечом, а?»

Я выругалась. Ледяная вода стекала с волос по щекам.

«Странные у тебя уроки», – мысленно сказала я своему невидимому собеседнику.

Странный то был урок, или нет, однако он состоялся. Мое самоуничижение волной смыло за борт. Яснее ясного я поняла: «дело воина – война, а не вина».

Я посмотрела на небеса, все еще злясь на Афину (а может, на Дискордию) за то, каким способом она обучала меня мудрости. Уж можно было поучить меня в каком-нибудь сухом месте!

– Ладно, – процедила я сквозь зубы. – Я все поняла, спасибо.

Я встала, вся дрожа, и, покачиваясь, пошла поискать место, где бы укрыться на ночь. Дозорный поприветствовал меня, затем уставился на мою вымокшую до нитки одежду и свисавшие на лицо мокрые волосы.

– Ты что, девушек после бани никогда не видал? – огрызнулась я и поскорее прошла мимо, пока он не начал задавать вопросы.

Будь проклят Этот Мальчишка!

Глава 52

Корс Кант дремал под навесом, скрючившись, как кусок дыни, обняв рукой свою любимую арфу, словно защищал ее от кого-то. Его познабливало от холода. Раскачивающаяся палуба, позвякивание оружия и доспехов рядом с низким навесом не давали ему заснуть. Даже доносившиеся с берега еле слышные звуки пожара казались оглушительными воплями.

Он предложил было Анлодде лечь рядом с ним, положить голову вместо подушки ему на руку, но она не дала ему договорить, она только сердито махнула рукой в сторону берега:

– Корс Кант Эвин, ты что? Ты только посмотри, что они творят с городом – с моим городом! Не представляю, о чем там думает Ланселот, и почему он до сих пор не отдал приказа о высадке и атаке. Я бы наплевала на темноту! Это же все равно что наблюдать за тем, как злобная кошка терзает несчастную беспомощную мышку, а ты стоишь за дверью и не можешь освободить бедняжку! Я точно знаю: я нынче ночью глаз не сомкну, буду мечтать о том, что я сделаю с королем Грундалем, как только увижу его! Да я его своими руками придушу! А ты мне говоришь о каких-то глупостях, Корс Кант! – Она стояла и бессмысленно, злобно тыкала кинжалом в парус и не уходила с палубы, хотя капитан Нав не раз повторял, что дамочкам во время войны на палубе не место.

– Н-нет, ничего, госпожа… То есть я хотел сказать, Анлодда.

Да она все равно его не слушала.

Этот разговор происходил уже давно. Корс Кант понятия не имел, куда с тех пор подевалась Анлодда. Юноша ютился под навесом с матросами, гребцами и воинами Ланселота. Все лежали вповалку, впритирку друг к дружке, словно селедки в бочке, приготовленной для отправки на рынок. Пахло дегтем и мочой, пролитым вином и потом от десятков грязных тел.

Бард выбрал для себя верхнюю койку – больше никто на нее не позарился, все боялись свалиться. Сам бард с трудом разместился на ней. Не будь он таким худым, ему бы тут ни за что не поместиться вместе с арфой.

Он лег на спину, прижал свой инструмент к груди и осторожно тронул струны, стараясь не разбудить спящих товарищей. Он не сразу понял, что наигрывает «Сотворение Бладевведд».

 
В цветущий лес, весенний лес
Под сенью голубых небес,
В сережки дуба и ольхи
И в первоцветов лепестки
Живую силу Матх вселил
Так Бладевведд он сотворил
 

Бладевведд была «женщиной-цветком», женой Ллиу Лло Гиффеса, ловкого и светловолосого, которого прокляла его же собственная мать, Ариарход. Покуда она не назвала его по имени, у него не было имени, не было рук, покуда она не обняла его, у него не было жены из числа земных женщин. Обманом Ариарход вынудили дать ему имя и руки, а затем чудотворец Матх сотворил для него из трав и цветов жену Бладевведд.

Потом Бладевведд влюбилась в другого, изменила Ллиу. А этот поход – не измена ли Артусу? Как ни старался, Корс Кант никак не мог избавиться от ощущения близкого несчастья. Он покачал головой и, чтобы отвлечься, заиграл мелодию повеселее.

Почти сразу же о стену над его головой ударился чей-то сапог.

– Хватит кота за хвост тянуть, парень! – пробурчал кто-то.

«Знал бы я, кто это швырнул в меня сапогом, сразу пошел бы и донес Ланселоту на этого паршивца, – разозлился Корс Кант. Да нет, глупости, конечно, он ни за что бы так не поступил. – А вот кто-нибудь воспользовался бы таким случаем. Интересно, кого принц приставил шпионить за мной?»

Ланселот пригнулся и нырнул под навес, где размещались военачальники и воины, следом за ним появился Кей. Ланселот скомандовал подъем. Большинство сразу проснулись и сели, хотя и неохотно, а вот Корс Кант, наоборот, очень обрадовался тому, что его отвлекли от мрачных мыслей.

– Придется маленько промокнуть, ребята, – сказал сикамбриец. – За два часа до рассвета мы вплывем прямехонько в гавань Харлека. Матросы спрыгнут с борта и поплывут к берегу. Вас мы постараемся подбросить как можно ближе.

Как только окажетесь на причале, перерезайте причальные канаты ютских кораблей, если получится. Сосчитайте, сколько там ютов, потом быстро на север. Тяжелая пехота Меровия высадится на милю севернее, где будет ждать матросов. Если получится, мы захватим порт и будем удерживать его, пока «Бладевведд» не сплавает до кардиффского гарнизона. Быть может, нам повезет, и мы дождемся легионов.

– А если не повезет? – вопрос задал Медраут. Сын Моргаузы изо всех сил постарался скрыть страх, но голос выдал его.

Ланселот пожал плечами.

– Тогда мы сами вернемся в Кардифф и будем надеяться, что за следующую неделю юты не пришлют сюда подкрепление. А теперь спите, – сказал воинам Ланселот. – Выступаем за одну свечу до рассвета.

Матросы спать не стали, они заметались по палубе туда и обратно, словно африканские обезьянки Артуса. Они готовили абордажные крючья, перекидные трапы, смоляные шары и даже катапульту на корме – на этом настоял капитан.

Корс Кант перевернулся на живот и чуть не раздавил арфу. Он заткнул уши, но никак не мог избавиться от преследовавших его звуков предстоящего боя. Он закрыл глаза, и ему показалось, что палуба раскачивается так же сильно, как раскачивалась бы и вертелась тарелка на палочке у жонглера.

Корс Кант протянул руку и потрогал меч, который выбрал в ларариуме Каэр Камланна в ночь перед походом. «Вот удивится Анлодда, когда увидит, что я сумею постоять за себя в бою!» Ой нет, зря он бахвалился. Рука его дрожала и была почти так же холодна, как клинок.

Через несколько часов он окончательно отбросил все попытки заснуть. Он встал, сунул меч за пояс, завернулся в одеяло. Подумав, бард прихватил арфу и вышел на палубу. Он хотел разыскать Анлодду.

Ему нужен совет и утешение. Расхаживая по палубе, он тихонько наигрывал на арфе – так тихо, что было слышно только ему одному. На память пришли еще несколько строк из сказания о Бладевведд. Бард шепотом напел:

 
«На берегу купальню мне
Скорей укромную устрой,
Там в полуночной тишине
Побудем вместе мы с тобой!» —
Не ведал Ллиу в ночь сию,
Что там он встретит смерть свою!
 

Около башенки для лучников у борта стоял Кей, глядя на полыхавший на берегу пожар. Анлодды нигде не было видно.

Сенешаль услышал тихие шаги барда.

– Не спится, бард? Мне тоже. Терпеть не могу смотреть, как все бегают, суетятся, готовятся, – тут не до сна.

– Тебе страшно, принц Кей? – изумился Корс Кант.

– Если бы тебе не было страшно, я бы не хотел, чтоб ты пошел со мной в поход. Мне берсекеры не нужны. Они как ганнибаловы слоны – отличное оружие, пока не обратится против тебя.

– Ганнибал… Ганнибал и его слоны… Я же почти все-все про него помнил… Он завоевал Рим.

– Чуть было не завоевал. Он перешел через Альпы, севернее Рима.

– Вот только какова была роль слонов – этого я никак понять не мог. Слоны – они ведь как большие лошади? Во всяком случае, они животные, это я точно понял.

– Артус говорит, что слон – это четыре ствола толстых деревьев, прочная стена, змея и веревка, и все это сшито воедино. И знаешь, очень похоже, парень. Я сам как-то раз своими глазами видел живого слона – высоченный, как дом, здоровенный серый зверюга с носом, извивающимся, как змея. На его спине помещаются пять вооруженных всадников, а он сам способен затоптать целое войско.

– О кровь Марса! Вот бы нам хоть парочку! А они дороги?

 
Коварство придало ей сил
Все сделала, как муж просил,
И ждет его. Приходит он,
Ступает в воду, обнажен,
Зовет жену, но нет ее,
И вдруг зловещее копье,
Что притаилось меж ветвей,
Его пронзает. Ллиу мертв,
Погиб от рук жены своей.
 

Кей рассмеялся – а смеялся он редко.

– Они дики и норовисты! Для них что друг, что враг – все равно. Испугавшись, слон свое собственное войско затопчет и не чихнет, и, между прочим, Ганнибал в этом убедился самолично. Люди надежнее. Знаешь, измену легче предвидеть, чем безумие.

Корс Кант пытался представить себе слона – образ получался ужасный и глупый одновременно.

– А вот я нигде не бываю, ничего интересного не вижу, – пожаловался он.

– Это – твоя первая кампания? – спросил сенешаль. Корс Кант кивнул. – Так ты в поход как кто пошел – как бард или как воин? Оружие-то у тебя имеется?

– Вот. – И юноша гордо показал Кею свой меч.

– Мать моя! – воскликнул тот. – Кто тебе его всучил? У тебя, наверное, враг завелся. Мы такой хлам в крепости храним только на случай осады. – Он указал на поручень. – Ну-ка парень, врежь этому юту, пока он тебе глотку не перерезал!

Корс Кант растерялся. Что скажет капитан Нав? Матросы были заняты своим делом, никто на них с Кеем не смотрел. Корс Кант взмахнул мечом.

Рука его дрогнула, словно по ней врезали куотерстаффом. С жутким стоном клинок раскололся ближе к кончику, кончик отвалился и упал в море. Корс Кант торопливо поднял затупленный меч и почувствовал, как клинок болтается в рукоятке. То ли крепление расшаталось, то ли дерево рукоятки треснуло.

Корс Кант смущенно улыбнулся, глянул на бесполезный кусок металла. А на поручне осталась лишь едва заметная вмятинка.

– Ну-ка, лучше один из этих, – предложил Кей и развязал связку, в которой оказалось четыре меча и один топор.

Корс Кант, ненадолго задумавшись, выбрал гладиус. Он был тяжелее, но зато баланс оказался намного лучше, чем у его прежнего клинка.

Меч показался Корсу Канту до боли знакомым. Точно! Совсем как тот призрачный меч, который торчал из стены за окном Ланселота и который спас ему жизнь. Корс Кант бережно положил арфу на палубу, выбросил за борт прежний меч и покачал в руке новый.

– Да это… это меч для Гвидиона или для Энея!

– Ха! Не обманывайся. Меч неплохой, но не самый лучший. Обычный меч пехотинца, так что для неопытного барда будет в самый раз. Если хочешь, можешь попросить кого-нибудь из младших командиров поднатаскать тебя во владении этим оружием до утра. Я бы лично тебе посоветовал держаться поближе к принцу Ланселоту и вообще не лезть в драку.

Заснуть не можешь – это не беда. Иди под навес, ложись и тихо лежи. Не поспишь – так хоть отдохнешь до подъема.

Тут к ним направился Какамври. Корс Кант поскорее поднял арфу и скрылся, пока ненавистный центурион его не заметил.

Бард ослушался Кея и под навес не пошел. Вместо этого он перебрался к носу корабля и дошел почти до золоченого дракона, украшавшего бушприт. Там он, однако, нашел не Анлодду, а короля Меровия.

– Государь, – воскликнул бард, – погляди, что дал мне Кей. – Он показал королю свое новое оружие, но тот смотрел только на арфу. Покачав головой, Меровий проговорил:

– Меч не подарит тебе мужества. Я это слишком хорошо знаю. Мужеством питаются из чаши.

– Из чаши?

– Меч – это сила в бою, но сила бесполезна без чаши духа. Истинное мужество – это сочетание силы и духа.

Меровий взял барда за руку, притянул к себе, заглянул в глаза.

– Что ты… – Корс Кант не договорил, слова словно упали в море.

Не в силах отвернуться, он всматривался в глаза Меровия, похожие на бездонные колодцы посреди равнины. Почти черные, в их цвете тонул алый цвет войны, синий – искусства, зеленый – богопочитания, все цвета, вплоть до ярко-белого.

Корс Кант отшатнулся, запрокинулся и стал падать, но не коснулся палубы, хотя падал немыслимо долго. Он летел, как птица, парил, словно дракон. Он ощущал собственное тело, он видел еще несколько тел, парящих подобно его собственному, далеко на горизонте. Но его не было среди них.

А потом он очутился в белой комнате, такой же белой, как и он сам. Серый туман струился сквозь тесное оконце, но его опережал лунный свет, хотя луны в окне видно не было. Круглая комната была поделена на сегменты едва заметными линиями. В центре лежало тело, обернутое в саван из чистого серебра.

Корс Кант, как зачарованный, смотрел на тело, боясь пошевелиться. И вдруг тело объяли языки пламени.

Пребывая внутри своего видения, бард без страха приблизился к лежавшему на полу телу и коснулся обгорелого края дивной ткани. Там чернели слова, почему-то нетронутые пламенем.

«Et in Arcadia ego». «И в Аркадии я». Совершенно бессмысленные слова Меровия, «записанные» Ланселотом, который не умел ни писать, ни читать.

– Это до сих пор ничего не значит! – выкрикнул Корс Кант в отчаянии. Что могла значить Аркадия – грубая, дикая страна, кишевшая дикарями и знаменитая только тем, что ее царь Агапенор послал войско на Троянскую войну на микенских кораблях.

Странно, но эта комната напомнила Корсу Канту о радужном свечении в пещере Анлодды, когда она зажгла там свечу, когда она провела его к свету. Он опустил глаза и увидел бегущий по полу тоненький ручеек. Он мог поклясться – прежде его тут не было. Его левая, босая нога стояла в воде.

Он снова ощутил холод таинственной подземной реки – в точности так же, как тогда, в хрустальной пещере. «А подо мной течет безмолвная вода…»

Подземная река. Классическая пифагорейская аллюзия, путь к тайне, передававшейся из поколения в поколение или по тайной родовой линии. Но что могло быть общего между ними (Длинноволосым Королем, багряноволосой принцессой и им, бардом-недоучкой)? Какая тайна, какая кровная связь передавалась при рукопожатии и уводила назад, в прошлое к кому-то… к Сыну Вдовы, которого называли Хирамом Абиффом, да и то только в месяцы, заканчивающиеся на мягкий знак?

Буквы расплылись, поднялись в воздух с серебряной ткани вместе с дымом «Et in Arcadia ego». Они медленно вращались, а потом преобразились в новое созвездие, а потом вернулись и преобразились в анаграмму: «I tego ar».

Испугавшись во сне неизвестно чего, Корс Кант содрогнулся и закрыл глаза ладонью, чтобы не читать дальше. Когда он осмелился посмотреть сквозь раздвинутые пальцы, буквы исчезли.

Он шагнул вперед, наклонился. Его пальцы коснулись удивительной ткани. Он был готов отдернуть пелену, увидеть лицо лежавшего на полу.

А потом чьи-то руки грубо оттащили его назад. То была Анлодда, и вид у нее был испуганный. Она была вся в белом – в хитоне, расшитом серебром. На голове ее сверкала серебряная корона, в руке она сжимала окровавленный топор.

– Корс Кант Эвин, что ты делаешь в моем сне? Я сплю на палубе, отдыхаю перед боем, а ты вдруг врываешься в мой сон и притом грубо, должна тебе сказать! С мечом – надо же! Это не твоя война, мог бы уже понять. Но каждый мужчина – мальчишка, а мальчишки иногда играют в войну.

– Кстати, – продолжала она, – у меня для тебя кое-что есть. Подарок. Вот посмотри. – Она протянула руку. На ладони у нее лежала крошечная бутылочка с темной жидкостью – наверняка что-то вроде зелья, которое она всучила ему перед посвящением. – Когда тебе будет одиноко в материнской утробе, когда ты будешь тяжело ранен и испугаешься мрачной Аркадии, это поможет тебе выйти на свет.

Она вложила в пальцы барда пузырек, на котором было написано «Выпей меня».

– А теперь забудь о мече и займись лучше своей арфой, – повелела она, и это было так похоже на Анлодду. – Оставь сражения мне. Я в конце концов ради этого родилась.

Она по-королевски щелкнула пальцами. Прошуршал по полу ее хитон. Корс Кант моргнул – и все пропало. Он стоял на палубе, а король Меровий держал его за руку.

Почему-то бард был полон странной уверенности: там, на полу, лежало не его тело. И не тело Анлодды. Ткань и сам мертвец были наполовину сакские, наполовину бриттские.

Король приглядывался к Корсу Канту. Он, похоже, догадался, что юноше только что было видение.

– Быть может, твою чашу наполнит музыка, но я не очень в этом уверен. Лучше поищи ее в океане любви, – посоветовал Меровий. – Пообещай мне: когда найдешь ее, не отходи от нее, пусть она защитит и спасет тебя от зла – это ее задача в этой жизни, вот почему я послал ее к тебе.

– Ты послал ее?

– Она из моих людей. Она знает меня. Пусть она наполнит твою чашу. Но только тогда, когда ты найдешь ее, и она будет одна.

– Но… если она меня не хочет?

Меровий промолчал и снова взял Корса Канта за руку. Пальцы его пожали ладонь юноши знакомым знаком.

– Оставайся рядом с ней, она не потеряется. Когда двое вместе – они как один, а врозь – они ничто.

Корс Кант ответил знаком, которому его научила Анлодда. «Меровий! Я должен был догадаться? А кто же еще Строитель? Мирддин? Ланселот? Уж точно не Артус…»

– Обещаю, – искренне ответил он.

– Для детей наших детей нет никого важнее тебя. – Он улыбнулся и тоненькие морщинки залегли в уголках его рта, выдавая возраст. – Хотя, признаться, я и сам не пойму почему. И все же. Тебе еще предстоит сыграть свою роль, передать тайну, которая течет глубоко под землей.

Он сжал плечо юноши и ушел во тьму, к своим сикамбрийцам. На миг Корсу Канту почудилось, будто в волосах Меровия мелькнула золотистая вспышка, словно они тоже загорелись. А потом король исчез. Бард продолжил поиски возлюбленной. Он обошел нос, нырнул под бушприт, вздымавшийся к беззвездному небу. И тут заметил фигуру в плаще с капюшоном. Под плащом этот человек держал что-то объемистое и к тому же светящееся.

Корс Кант из любопытства подошел поближе. Кому еще не спалось в эту тревожную, залитую заревом пожара ночь? Это оказалась не Анлодда. Скрипнула доска, человек обернулся, под плащом у него что-то звякнуло. Это был сакс Кута.

– Мейстерзингер, – процедил сакс сквозь зубы. – Как жизнь молодая? – Вежливые слова, холодная улыбка, вот только волновался он так, словно его за руку схватили, когда он без спросу в масленку полез.

– Ты не видел… – Юноша оборвал себя, почему-то ему расхотелось произносить имя возлюбленной вслух.

– Твою девицу? Воина-вышивальщицу? У катапульты ее найдешь, у катапульты на корме. – Кута переступил с ноги на ногу. Из-под его плаща просочилась струйка дыма. Корс Кант подозрительно прищурился.

– Ты чем занят? Что у тебя там? – Бард нахмурился. – Свеча?

Молчание. Кривая усмешка. Кута сунул руку под плащ и достал фонарь-фетиш, посвященный Таранису-Громо-вержцу, или Доннеру, как его называл Кута. – Мы же верующие люди, мальчик, – проворчал сакс. – Суеверные, скажешь? Может, и так. Но я молюсь, прошу богов ниспослать мне силу и мужество. – Тут его голос немного смягчился. – Прогоняю страх. – Корс Кант почувствовал чуть ли не родственную душу.

«Сначала Кей, теперь этот сакс! Может, я не так труслив, как думаю?»

– Не буду мешать тебе, принц Кута.

Сакс шагнул ближе. Корса Канта затошнило от запаха пота и перегара. «Водобоязнь у них, что ли, у этих саксов?»

– Слушай, парень, – чуть ли не умоляюще протянул Кута. – Мои ребята меня уважают и боятся. Не хотелось бы, чтобы они узнали, что и меня порой мучает страх. Ты им не скажешь?

Глаза его воровато забегали.

«Что это все доверяют мне свои тайны? Не пойму, по душе ли мне это».

– Ладно, хорошо, – с тяжелым сердцем пообещал Корс Кант. – Если ты так просишь, я никому не скажу, что видел тебя здесь.

– Смотри не подведи, – прошептал Кута и отвернулся к поручню. Он смотрел на далекий горящий город. От города по воде тянулась широкая огненная дорога. Сакс тряхнул головой. Капюшон упал ему на лоб.

В смятенных чувствах Корс Кант направился на корму. Когда он почти обошел палубу по кругу, он наткнулся на Анлодду. Пойди он с самого начала в противоположном направлении, он бы ее нашел сразу.

Она устроилась в простенке между катапультой и каютой капитана и зевала так, словно только что проснулась. Корс Кант подождал, но, похоже, возлюбленная не замечала его. Он протиснулся в простенок.

Корс Кант переводил глаза с неба на город. Багровые тучи смешивались с черными клубами дыма. Ветром дым уносило в глубь земли. Но здесь, в простенке между каютой капитана и катапультой, было темно. Только луна, харлекская луна, отражалась в глазах Анлодды.

Запахло грозой. У барда волосы на затылке встали дыбом. Принцесса излучала такую могущественную силу, что это пугало юношу. Неожиданно она заговорила. Корс Кант от испуга подскочил и ударился головой о распорку катапульты.

– Корс Кант Эвин, что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал – то есть если ты, конечно, не врал насчет своих чувств ко мне. Не врал?

Он кивнул и понял, что она не видит его.

– Нет.

– Надеюсь, что это так. В противном случае брать с тебя обещание – это все равно что выдергивать из земли траву и велеть ей больше не расти.

Она смотрела на него. Он это чувствовал.

– Корс Кант, дай мне слово, что веришь: я – принцесса, что бы тебе ни говорили.

«Говорили? Кто?»

– Обещаю, – не слишком уверенно прошептал он. Третье обещание! Корс Кант поежился, вспомнив пословицу: «Кто за день трижды клятву даст, хотя б одну из них предаст».

– Клятва за клятву – так всегда говорила моя мать. Только молчи и не говори мне всякие глупости – к примеру, про то, что ты не знаком с моей матерью. Что до меня, то я клянусь тебе, что ты не погибнешь в бою, если это будет зависеть от меня. Ну, если только ты не решишь сам себя убить этим совсем новеньким блестящим мечом. Быть может, ты решил умереть со славой?

– Нет! Я вовсю не хочу умирать, ни славно, ни бесславно. Но откуда ты узнала про меч?

– Да я его увидела перед тем, как ты сел рядом со мной. Не веришь? Ну ладно, будем считать, договорились.

– Договорились, – кивнул Корс Кант. Ему ужасно хотелось задать Анлодде один вопрос, но он не знал, как это сделать, как спросить.

– Что бы ни просилось тебе на язык, выплюни, – посоветовала ему девушка.

– Но… ты что, прочла мои мысли? Ты видишь в темноте? Ты… ясновидящая?

– Корс Кант, при чем тут ясновидение? Ты дважды набирал воздух в легкие и дважды выпускал. Так бы сделал только тот, кто мучается, желая что-то сказать или спросить. Ну если только он не надувает овечий пузырь.

– О, Анлодда! Я… послушай, это не тайна. Что бы ты мне ни пообещала, один из нас завтра может погибнуть. И я хотел, чтобы ты позволила мне… Принцесса, я всего лишь бард, но может я мог бы поцеловать тебя?

Он замолчал, закрыл глаза. Пауза затянулась. Наконец Анлодда заговорила в полный голос:

– Корс Кант, я… я не могу. Пока нет… Сама не знаю, что я чувствую. Знаю одно: мы либо будем вместе до самой смерти, либо расстанемся и никогда не увидимся вновь. Из дружеских чувств я тебя поцеловать не могу. Хотела бы, да не могу. Для меня это слишком серьезно.

У юноши ком подступил к горлу, губы пересохли. Он еле сумел вымолвить:

– Понимаю.

– Неужто? А я – нет, – горько призналась Анлодда. – Я всегда была так легкомысленна. Все мне давалось легко. А теперь… такая тяжесть, я кажусь себе пропитанной водой губкой. Уходи, – вдруг резко проговорила она. Но тут же схватила его за руку. – Останься. – Она так крепко сжала его пальцы, что Корс Кант чуть не вскрикнул от боли. Анлодда довольно долго молчала. Корс Кант прислушался и услышал, что его возлюбленная плачет.

– Я знаю одну сказку, – сквозь слезы сказала она. – Про змея и девушку. Ее рассказал мне дядя Лири.

Девушку создал Бог и поселил в саду, и велел ей есть любые плоды из этого сада, кроме одного плода, что рос на Древе Познания Добра и Зла, и еще одного, что рос на Древе Вечности.

«Если съешь плод с Древа Познания Добра и Зла, – сказал ей Бог, – ты поймешь, что такое Добро и Зло, и увидишь себя иной, не такой, какой ты казалась прежде. Ты поймешь, как мало ты знаешь, и как много тебе еще нужно познать. Ты станешь мудрой и всезнающей, как я сам – как Бог, но ведь тебе это не понравится, верно».

Девушка была глупа, как та лошадь, которая не знает, что ее постромки на самом деле болтаются по земле, что она не привязана к столбу – ведь она пока не ела этого плода, вот она и сказала: «Нет, я не стану вкушать этот плод. Я послушаюсь тебя, ибо мне не по душе расставаться с моей мечтой, а мечтаю я стать великой воительницей». И она пошла по жизни, старательно минуя Древо Познания Добра и Зла.