Текст книги "Философы Древней Греции"

34 Перечень возможных видов нарушения равновесия человеческой души служит Платону чем-то вроде таблицы-определителя типов характера и личности. Эта таблица имеет разные варианты в разных контекстах: иногда Платон признает 3 типа структур души, иногда 5, иногда 9, иногда 12, а один раз заявляет, что, возможно, их 81 или 729. Но во всех случаях классификация проводится по двум признакам одновременно – мотивации (тому, какая из «трех частей души» является господствующей) и уму (тому, какого уровня ясности знания способна достичь данная душа). Одна из этих таблиц вылядит так:

Другие подобные схемы сочетаемости даны в форме диаграмм и обсуждаются в моем PMI.

35 Эта разница между действующими стандартами и такой «добродетелью», которая нужна в хорошем обществе, несомненно, один из тех фактов, которые Платон хотел особо подчеркнуть в своем рассуждении (в книге V «Государства») о том, каким были бы отношения собственности, заключение браков, обучение детей и высшее образование, если бы все это осуществляли «такие хранители, как те, кого мы описали». Из всего «Государства» это место меньше всего относится к философии и больше всего обратило на себя внимание шокированных читателей. Даже сейчас не совсем ясно, какое намерение было у Платона, когда он писал это, и в какой степени, по его замыслу, читатель должен был принимать всерьез подробности этого описания.

36 В этой связи см. исследование «Государства», выполненное N.R.P. Murphy. Книгу IX Платон начинает заключением к той части своего труда, в которой он отстаивает внутреннюю ценность справедливости, а затем приводит доказательство того, что жизнь справедливого человека содержит больше удовольствия, чем жизнь несправедливого, так что ее следует предпочесть, даже если руководствоваться одной любовью к наслаждениям. Аргументы, которые выдвигает Платон в этом месте своего сочинения, приведены выше в тексте нашей книги.

37 См.: S t e w a r t J.A. The Myths of Plato (Стюарт) и другие работы о религии у Платона.

38 См.: K i t t o. The Greeks, где автор, рассуждая о Спарте, убедительно показывает: греки считали, что функция города – ставить человека в такие условия, чтобы он был гражданином определенного, заранее установленного типа. Эта же идея чувствуется в том периодически возникавшем требовании от граждан нерассуждающего патриотизма, которое отметил Фукидид в своей «Истории». К тому же самому заключению, хотя и на основе совершенно противоположных предпосылок, пришли софисты (Фразимах, Антифон, Критий и другие), для которых государство было «условностью», а «правосудие» – всего лишь осуществлением власти правителя.

39 По этому принципу классифицируются «типы государства» в книгах VIII–IX Платонова труда «Государство». Истинная аристократия (правление лучших) имела бы правильный идеал – общее благо, которое было бы целью образования и политики; тимократия (общество, в котором любят почет и которое находится под управлением военных руководителей) ставит себе целью мощь нации; олигархия (правление малочисленной экономической верхушки общества) заменяет верную цель другой – богатством общества и высоким уровнем жизни; демократия (под которой Платон имеет в виду народовластие афинского типа с общим собранием горожан и постоянным референдумом) не имеет постоянной политики, но в той мере, в какой ее действия последовательны, нацелена на увеличение свободы отдельного человека; и, наконец, тирания имеет целью исполнение личных желаний тирана (который ни за что не захотел бы стать тираном, если бы уже не был безумен).

40 Разумеется, совершенно невероятно, чтобы Платон, который начал заниматься политической проблемой «государство и человек» в связи со смертью Сократа, двадцать лет спустя отдал гражданина и как обладателя прав, и как живого человека в полную власть государству. В некоторых толкованиях его работы «Государство» подразумевается, что в ней Платон именно так и поступил, но при этом оказываются забыты роль «согласия управляемых» в определении умеренности из книги IV «Государства» и роль прав отдельного человека в принятии решения, что функции людей в обществе должны соответствовать их индивидуальным интересам и способностям, а это центральная тема книг II–VII «Государства».

41 Эту идею Платон развивает в «Пире» и, значительно подробнее, в «Законах».

42 Начиная с Гомера среди греков была распространена идея, что превосходство их аристократа над крестьянином или торговцем, которое они видели в окружавшей их жизни, имело своей причиной врожденные различия. Платон отрицает, что такая разница в наследственности существует всегда, но все же проявляет склонность недооценивать роль среды.

43 Этот вопрос будет рассмотрен подробнее в разделе «Практические науки» следующей главы.

44 Сегодня мы ведем спор, по сути дела, о том же самом, только ставим вопрос более конкретно: верно ли, что добрый человек всегда оказывается плохо приспособленным к жизни неудачником в современном городском обществе (некоторые критики этого общества, начиная с Руссо и кончая The Organization Man, утверждали, что это так), в капиталистической экономике (марксисты все как один уверены в этом), в американской общественной высшей школе и т. д.

45 См. книги и главу о платонизме в моем Plato the Modem Age.

Аристотель

1 По поводу профессиональной терминологии: обратите внимание на его настойчивое утверждение в «Категориях», что философия должна использовать «одноголосные термины»; что это означает с точки зрения количества необходимых различий, видно, например, по «философскому лексикону» Аристотеля («Метафизика», книга дельта). См. также аналитический указатель Р. Хоупа к его переводу «Метафизики».

2 Сочинение Аристотеля «Topics» открывается терминологическим описанием «диалектики». О некоторых ее проявлениях смотрите первые две книги его «Политики» и также первые две – «Никомаховой этики».

3 Что касается влияния Аристотеля, в любой стандартной истории греческой философии говорится о том, каким оно было в эллинистическую эпоху, а в любой стандартной истории средневековой философии сказано о том, как Аристотель был заново открыт и какую важную роль играл в XIII веке.

4 Для этой переоценки Аристотеля в ХХ веке, которая дальше будет рассмотрена подробнее, интересны и важны работы Росса (Ross) и Маккейна (McKeon).

5 Почти все историки философии, общества и науки, за немногими исключениями, считают смерть Аристотеля переломным моментом, когда круто изменились интересы философов и их отношение к миру. В сжатой форме об этом сказано в работе S t a l l k n e c h t and B r u m b a u g h. Spirit, гл. VI «After Aristotle», с. 177 ff.

6 О дошедших до нас работах Аристотеля как записях лекций см.: J a e g e г W. Aristotle: the History of His Development (В. Джегер). См. также введение Дж. Д. Росса к его изданиям «Физики», «Метафизики» и «Organon» (например, Metaphysics 1069b34 «meta tauta hoti»). Другим свидетельством того, что эти работы – записи лекций, являются встречающиеся в них повторы: это, видимо, те места, где курс лекций повторялся снова, но при несколько ином порядке подачи материала. Такие повторы хорошо видны в «Метафизике» (разделы А и M одинаковы, B и К дублируют друг друга, раздел E, возможно, составлен из двух вариантов). То же и в работах по этике: Eudemian Ethics имеет шесть общих книг с «Никомаховой этикой» (написанной позже и более аналитической). В «Этике III» и «Метафизике N» по тексту заметно, что рядом с лектором находится большой чертеж-схема, на который он указывает, читая лекцию.

7 Это – один из важных предметов изучения у тех, кто сейчас исследует творчество Аристотеля. «Классический» подход, такой, как у святого Фомы, – это концентрация внимания на системном единстве каждой отдельной работы. При эволюционном подходе, наиболее яркий пример которого дает нам Джегер, в центре внимания находится установление хронологического порядка работ с целью показать Аристотеля в развитии. Анализ Маккейна является классическим в том смысле, что акцент сделан на системном единстве, Росс занимает место посередине между этими двумя подходами. В этой главе предполагается, что независимо от того, как и когда Аристотель написал те или иные составные части своих работ, он внес в свои крупномасштабные планы лекционных курсов столько порядка, что их классический анализ полезен. Об этих ранних работах см.: A r i s t o t i l e. Selected Fragments. Некоторые ученые не вполне уверены в том, что набор посвященных математике отрывков, процитированный Ямвлихом, взят из Protrepticus Аристотеля.

8 Восхищение Платоном: просто посмотрите у Росса в его введении список ранних работ Аристотеля и обратите внимание на то, как много среди них вариаций на темы Платона, часто с теми же или похожими названиями. Эмпирика: для меня наилучшее свидетельство этого – то, что он добавил к платоновским абстрактным доказательствам бессмертия более конкретные аргументы, основывая их на подтвержденных свидетелями случаях предвидения людьми будущего, и аристотелевский двухуровневый вариант мифа о пещере, сохранившийся в уцелевших отрывках его труда «О философии».

9 Об отношениях Аристотеля с Александром см.: П л у т а р х. Жизнь Александра.

10 Кроме того, см. об этом недавно обнаруженные отрывки предположительно из работ Аристотеля, посвященных Александру, а возможно, и написанных для него («О колониях» и «О царском сане»).

11 Topks I, 105b12; также см. перевод в оксфордском издании, том VII: «Problemata», «Механика», «Об услышанном» и «О чудесах, про которые я слышал» включены в том VI «Малые сочинения»; «Экономика» вошла в том XI.

12 Огромное количество примеров из современной Аристотелю жизни, которые он разместил по всей «Этике», в «Опровержениях софистов» и особенно в «Риторике», характеризует Аристотеля как быстро реагирующего, всегда готового к действию наблюдателя и коллекционера судебных дел, заблуждений и способов убедить слушателей в своей правоте во время выступления перед публикой. (Например, книгу III «Никомаховой этики» оживляет, возможно, первое в истории судебное дело из разряда «не знал, что оно заряжено»: защищавшийся показывал своим друзьям, как надо стрелять из катапульты.) О коллекциях в Ликее см. оценку Клэджетта в его цитируемой работе.

13 О юридическом смысле слова aitia и его переносе на законы природы см. выше главу «Анаксимандр» и процитированную статью Г. Властоса.

14 Это тезис из той «истории философии», с которой Аристотель начинает свою «Метафизику» (книга A). Естественно, он отбирает и интерпретирует свой материал с этой точки зрения. См. в особенности: M c K e o n. Plato and Aristotle as Historians, Ethics LI.

15 Например, в De Generatione et Corruptione («О возникновении и упадке») и «О небе» мы видим, как Аристотель критикует оба направления – и платонистов и атомистов – за то, что они делают составные части физического мира слишком абстрактными и «слишком математическими». Аристотель задает себе вопрос: что они могут сделать с вторичными качествами – силами, весом и легкостью и т. д.?

16 См. рисунки ниже.

17 Один пример изумительной широты кругозора и последовательности, которые Аристотель проявляет, применяя понятие «причинного объяснения», приведен ниже; кроме того, посмотрите введение Маккейна к книге Basic Works of Aristotle.

18 Книги I и II «Физики» посвящены уточнению границ области действия «философии природы»; тема первых двух глав книги II – значение слова «природа».

19 См. цитируемые работы Самбурского и Сольмсена.

20 Эта одинаковость эффективных причин, которую Аристотель обычно иллюстрирует фразой «отец человека – человек», является теоремой в его логике («Вторая аналитика», 95a 10–96, a19) и играет важную роль в «Метафизике» (лямбда, эпсилон).

21 Как Аристотель защищает телеологию от Эмпедокла см.: «Физика» II 198 от b 10 ff.

22 А р и с т о т е л ь. О небе. I; сравните цитируемые работы Сольмсена и Клэджетта, а также H e a t h. Greek Astronomy. Аристотель думал, что «центр Вселенной», где происходят линейные изменения, очень мал по сравнению со всей системой; эта же мысль встречается у Платона в Epinomis. О божественности небес: С а м б у р с к и й, С о л ь м с е н. О небе и др.; противопоставление естественного движения вынужденному: «Физика» IV, 215a2 ff., «О небе» и цитируемая работа Сольмсена. См. также «Метафизика», лямбда, 1073a—1074b с примечаниями Росса к его изданию греческого текста (Aristotle's Metaphysics, edited with notes by W.D. Ross). Это деление философии природы на две отрасли науки – изучение тленной чувствующей субстанции и изучение вечной чувствующей субстанции – господствовало в астрономии до тех пор, пока не было отвергнуто современными учеными. Оно сочеталось с четким разграничением значений слов aer и aither; второе из них стало обозначать эфир – пятый элемент («квинтэссенцию»).

23 Главная логическая неувязка вот в чем: Аристотель дал «естественному» движению эфира определение «круговое»; он доказал, что противоестественное движение может быть только противоположным естественному (следовательно, «принуждение» может заставить его эфир двигаться только по кругу в противоположном направлении). Но он хочет, чтобы энергия, необходимая для поддержки процесса становления в «центре космоса», поступала на вход этого процесса с небес, и он предполагает, что тепло Солнца – не огонь, а «давление на воздух». А это глупо по трем причинам: 1) различение «плотного» и «разреженного» эфира, которое необходимо, если считать, что солнце и звезды состоят из чего-то вроде кристаллизованного пятого элемента, невозможно согласовать с определением и объяснениями «плотности» в других текстах Аристотеля; но 2) даже если не принимать во внимание (1), ни естественное, ни противоестественное движение эфира, как их определяет Аристотель, не могут передавать «давление» по прямой от периферии мира к его центру; более того, 3) если бы такое давление было передано, оно подействовало бы не непосредственно на воздух, а на зону огня, которая находится «над» ним. Олимпиодор в V веке н. э. написал комментарий к этому отрывку, но он пытался разъяснить только то, в каком смысле понимать слова, что «тепло» может быть создано давлением («трением»), а не огнем, все же остальное казалось ему адекватным. Истинная научная невозможность в этой схеме создается, конечно, возражением (2); (3) мы можем отбросить как ошибку или эллиптическое выражение, а (1) можем (хотя и неохотно) признать как дополнительную (пусть и непонятную гипотезу в описании системы. В общем, в «метеорологии» Аристотеля видна тенденция к тому, чтобы иметь восемь отдельных причин, а если он прав, их должно быть четыре.

24 Это очень важный ход мысли: согласно анализу Аристотеля, чистая идея-форма и чистая материя настолько отличаются друг от друга, что остались бы существовать отдельно одна от другой и не имели бы между собой ничего общего, если бы не вмешивались другие, динамичные силы – действенные и конечные «причины».

25 Обратите внимание, что при решении этой проблемы Аристотелю приходится использовать свои «причины» способом, который полностью противоположен обычному: вместо постепенного переноса внимания на центр, где сходятся линии причинности, он должен расширять рассматриваемую область, двигаясь по этим линиям к определенной границе. Результаты этого содержатся в книге VIII «Физики», в De Gen. et Corr. и в части лямбда «Метафизики».

26 Уайтхед в SMW открывает свою главу о Боге с обсуждения взглядов Аристотеля и приходит к выводу, что Бог Аристотеля «не очень пригоден для религиозных целей». См. также: R o s s. Aristotle.

27 О том, что Бог нематериален, см. аргумент в «Метафизике», лямбда, 1072b ff; о том, что Бог – «чистая мысль», см. «Метафизику», лямбда, 1075, a 15 ff. Интересный вопрос: в какой степени Аристотель, отрицая полное всеведение Бога, порывал с более ранней традицией. Платон в книге X «Законов» придерживается тех представлений, которые были у греческих поэтов и трагиков (хотя в его «Тимее» предполагается другая точка зрения). Христианские богословы вернулись к полному всеведению.

28 «Напряженность» конечной «причины» во всей природе ниже уровня человека четко и недвусмысленно утверждается в тех толкованиях, которые Аристотель дает силе и возможности, когда подробно анализирует их в части тета «Метафизики».

29 То, что человек имеет власть выработать у себя один из двух противоположных друг другу наборов привычек, является одним из важных вводных допущений в практических науках Аристотеля; кроме того, это обосновано в наиболее обобщенном виде в той же части тета «Метафизики». Близкая к этому мысль высказана в том месте «Никомаховой этики», I, где Аристотель напоминает своим слушателям, что они должны ожидать «точности» только в той степени, в какой это допускает предмет изучения: «в одинаковой степени глупо требовать необходимых доказательств от ритора и принимать лишь вероятные утверждения от математика». В «Политике», II, 1304a ff Аристотель говорит, что «чертеж» Платона четок, но слишком схематичен и априорен, чтобы соответствовать наблюдаемым историческим фактам.

30 О понятности принципов см. «Вторую аналитику», I, 71b 19–23.

31 Сравните C h e r n i s s H. F. Aristotle's Criticism of Plato and the Academy (Х. Уонис).

32 Politics, II, 1288b 22—1289a 25.

33 Сравните результаты симпозиума ЮНЕСКО по демократии, Democracy in a World of Tensions, ed. R.P. McKeon.

34 См. рассказ о «мелосском деле», а также главу XII этой книги о софистах.

Доктрина классиков, что «власть» сама по себе не плоха и не хороша и по сути дела она – ничто, – разумная точка зрения. Сравните с этим то, что говорит Платон о неопределенности свойств чистой, без примеси других чувств, тяги к тому, чтобы «иметь больше» (ее название у Платона «плеонексия») в своих «Горгии» и «Государстве» I, а также платоновский литературный портрет тирана из «Государства» IX, где неограниченная тяга тирана к власти рассматривается как «безумие», которое само себя обрекает на поражение. Некоторые современные теоретики не согласились бы с этим, но мне кажется верной точка зрения Аристотеля, что «власть» всегда следует определять как «власть сделать что-то».

35 R. M c K e o n. Democracy in a World of Tensions.

36 Я не обнаружил ни одного системного исследования того, как сам Аристотель применял свои «причины» в своих работах по политической истории. Одна из причин этого, возможно, в том, что способ, которым Аристотель их использует, вовсе не из тех, что понятны с первого взгляда. В разных случаях решающими для объяснения становятся разные «причины»: оскорбленная гордость, денежная реформа, несоответствие законов требованиям жизни и военная сила по очереди становятся ключами к истории в различных конкретных ситуациях. Аристотель, несомненно, посчитал бы, что такие историки, как Шпенглер или Гегель, частично правы, но слишком сильно привязали себя к какому-то одному измерению причинно-следственных связей.

37 См. в особенности анализ стабильности общества, революции и инерции в книге V «Политики».

38 Как указывает Маккейн в своем введении к книге Basic Works of Aristotle, мысль, что государство не является природным, если «быть природным» понимать как «быть организмом», является центральной темой критики Платона в книге II «Политики»; то, что государство является природным в ином значении этого слова, в том смысле, что оно необходимо человеку, чтобы он достиг самореализации – своей природной конечной «причины», является таким же центральным тезисом книги I «Политики».

39 M c K e o n R. Philosophic Bases of Art and Criticism. Modern Philology: гораздо более простую формулировку и применение см. в книге B r u m b a u g h R.S. Broad and Narrow-Context Techniques of Literary Criticism.

40 По моему мнению (и так же думает большинство людей искусства, с которыми я это обсуждал), разбросанные по всей «Поэтике» советы драматургам при внимательном рассмотрении доказывают, что

Аристотель не имел почти никакого понятия ни о чем из того, что входит в процесс художественного творчества. К несчастью, его критические суждения часто предлагают как образец писателям-художникам.

41 «Метафизика», тета, 1046b 5 ff.

42 Несколько подробнее это рассматривается в книге B r u m b a u g h a n d L a w r e n c e. Philosophers on Education, гл. III.

43 Сравните в «Никомаховой этике» описательный анализ в книге I того, какие поступки мы называем достойными похвалы или заслуживающими осуждения, и фразу «Будем же тогда богами!» в начале книги X.

44 Ключом к связи между первой и последней книгами может быть книга III «Этики», где становится ясно, что «мы хвалим то, что благородно».

45 Самое систематическое применение «четырех причин» в наше время, которое мне известно, я обнаружил в работах Маккейна. В дополнение к уже процитированным сочинениям см. его Freedom and History.

46 См., например, цитированное ранее «Введение» O. Вуйя к его исследованию досократовской философии, а также критические замечания А.Н. Уайтхеда, сведенные воедино в моем Preface to Cosmography.

47 Я не стал бы причислять Уайтхеда к поклонникам или последователям Аристотеля. Но я думаю, что он изменил бы свое мнение, если бы был убежден, что основное условие для возникновения современной науки – «вера в существование порядка в природе», причем порядка, действие которого распространяется вплоть до мельчайших деталей – видимо, имеет своим родоначальником непосредственно Аристотеля. Платон, которым Уайтхед восхищался за убежденность в том, что существуют общие для всей природы законы, был вовсе не уверен, что такие универсальные законы найдут для себя точную пространственно-временную реализацию или что каждое единичное событие, происходящее в пространстве и времени, может быть «понято», если проанализировать его как пересечение отдельных проявлений многих общих законов.