Текст книги "Мужчина и женщина. Цена одной ошибки"

Предположим, их поймали, начинается расследование, суд. Но, в конце концов, раскроется причина, почему эти люди меня шантажировали. В любом варианте последует просмотр видеозаписей, вызов свидетелей, огласка, позор и издевательство. Возможно, этот факт станет известен представителям средств массовой информации, падким на скандалы и сенсации, особенно когда в центре не чиновник, бандит, силовик, с которыми опасно иметь дело, а беззащитный интеллигент. Как не трубить во все фанфары, не показать по всем каналам нашего продажного телевидения такой жареный скандальный факт! Трудящиеся, коммунисты, пенсионеры и малоимущие – все-все-все, посмотрите на проповедующего либеральные ценности представителя российской интеллигенции, поклонника западной демократии, недовольного критика нашей “истинно народной” власти. Эти иностранные агенты портят наших детей своими идеологическими постулатами не только морально, но и физически. Благодаря высокому гражданскому сознанию матери девушки – труженицы Стеллы, попался один из них, матерый извращенец. А сколько их, этих профессоров, писателей, деятелей культуры, так называемых независимых журналистов – истинных врагов простых людей? Надо поднять на вилы журналистов, пишущих всякую клевету на нашу родную власть, вырвать их ядовитые языки. Да, все может быть именно так, но причина всему этому – я сам и никто другой. Миллионам любвеобильных, молодых и не очень, мужчин везет, а мне – нет, не повезло. Как ни проклинай судьбу, я – единственная причина всех моих страданий. Раздвоенность личности, двуличие, присуще, разумеется, не только мне, но и в разной степени всем людям. Невозможно угадать, что происходит в лабиринте подсознания человека, там смешано все: добро и зло, трусость и героизм, великодушие и мелочный эгоизм, разврат и добропорядочность, – в каких условиях и как они могут быть проявлены – остается загадкой. В редчайших случаях человек полностью раскрывает свой внутренний мир. Он всегда инстинктивно, даже не отдавая себе отчета, хочет показать себя лучше, выше, добрее, умнее, честнее, храбрее, преданнее, чем он есть на самом деле. Это людская природа. Я человек, и мне присущи все человеческие добродетели и пороки. Даже в мелочах человек лукавит, не отдавая себе отчета в этом. Одни живут, не осмеливаясь нарушить человеческие и Божьи законы, другие нарушают их с надеждой сохранить все в тайне. В одних людях зов природы мягче и слабее, в других он сильнее, и им трудно его подавить. У одних случай и судьба не ведут к запрещенному деянию, перед другими – ставят сложнейшие моральные и душевные задачи. Одни могут усилием воли заставить себя отказаться от великого соблазна, а другим это не удается.

Я уже достаточно морально терзал себя. Моя связь с девушкой была обоюдно добровольным актом. Сейчас я должен бороться за свое достоинство, душевное и моральное спокойствие моих родных. Мой моральный долг требует наказать этих подлых животных в облике человеческом».

* * *

Следующим утром Иван Ильич первым делом позвонил на кафедру.

– Ольга, я себя неважно чувствую и, по-видимому, задержусь.

– Может, нужна какая-то помощь? Принести вам лекарство или еду из магазина? Могу сварить для вас обед.

– Нет, спасибо, ничего не нужно. Просто передай коллегам, что я задерживаюсь, возможно, вообще не приду. Сегодня у меня нет лекций, так что мое отсутствие особо не будет замечено.

Четкого плана у Ивана Ильича еще не было, но для себя он уже определил возможные варианты действий. Как бы он ни был убежден, что от полиции не стоит ждать какой-либо помощи, инерция совковой психологии, надежда на могущество государства взяли верх. Он написал короткое заявление о похищении своей машины и документов и направился в Гагаринский райотдел полиции. В грязном, пахнущем немытыми телами, табаком и нечистотами помещении дежурные ходили взад и вперед, громко разговаривали. Впечатление было такое, что эти неряшливые, неуклюжие полицейские – вооруженные революционно-повстанческие группы крестьян, одетые в полицейскую форму. Ни одного интеллигентного лица, нормального мужского телосложения: пузатые и худые, высокие и низкорослые, темноволосые или русые, они все – со своими тупыми и агрессивными лицами, громкими голосами, в плохо сшитой темной одежде – были похожи друг на друга. А откуда брать нормальных граждан для такой малопочетной, неблагородной, неблагодарной, полукриминальной службы? Полиция и все силовые структуры зачастую комплектуются выходцами из самых низших социальных групп – городского люмпена и крестьянской бедноты, бывших беспризорников, то есть из всех тех групп людей, которые не готовы к высокопрофессиональному труду, которые не хотят честно работать водопроводчиками, класть асфальт, строить дома, пахать землю, пасти скот. Подавляющее большинство – это ребята из российской глубинки, ищущие в Москве хлеб и жилье, ненавидящие всех коренных жителей столицы, интеллигентов и не похожих на них людей, особенно нерусских.

– Мужик, что стоишь как столб в центре комнаты? Че нужно?

– Кому я могу передать заявление?

– Иди к окну, где дежурный – он скажет, че делать.

Дежурный, худой лейтенант с недобрым выражением лица, закончил разговор по телефону и раздраженно обернулся к Ивану Ильичу.

– Что нужно?

– Вот мое заявление о похищении моей автомашины.

– Паспорт. Где прописаны? Но в заявлении написано, что все происходило вблизи супермаркета на улице Лобачевского. Это не наша территория. Идите в райотдел «Раменки». Че, не понял, че я сказал?

– Я давно все понял, но всегда остается какая-то надежда.

Но злобный худой лейтенант уже не слушал его, кричал в трубку и ругался с кем-то, стряхивая пепел с сигареты на огромный бугор окурков на грязном столе. «Возможно, высший офицерский состав другой, я сам знаю нескольких нормальных людей, но рядовой состав наводит ужас и отвращение. Не дай Бог, если произойдет потеря управления в нашей многоликой, многоконфессиональной, многоязычной стране, что очень возможно при нынешних правилах смены верховного правителя, единственного действующего государственно-правового института в стране. Тогда эти вооруженные злобные и недовольные мужики поведут за собой на погромы и грабежи полчища городской и сельской бедноты, алкоголиков и бомжей, грабителей и мародеров, всех недовольных. Во всяком случае, об этом свидетельствует наша история».

– Мужик, ты еще здесь?

Ничего не ответив, Иван Ильич отправился в райотделение «Раменки». Впечатление было такое, что он просто вышел из прежнего отделения и вернулся туда же через полчаса, только дежурный был круглолицый, пузатый капитан средних лет.

– Вы пишете, что вашу машину похитили Стелла Карапетова и Сергей Кондаков. Это ваши друзья?

– Нет, просто я знаю Стеллу уже несколько лет.

– Она кто, ваша любовница, бывшая жена?

– Нет, просто мама моей аспирантки.

– Что-то не клеится: вы и хорошо знакомые вам люди – мама вашей аспирантки и какой-то мужик – выпиваете вместе водку или они заставляют вас выпить, а потом похищают вашу машину. Дядя, мой вам совет, вам надо опохмелиться и помириться с друзьями, а может, выпьете еще поллитровочку и разберетесь – кому машина, кому женщина. Не так, что ли? – дежурный офицер громко расхохотался, довольный своим остроумием и находчивостью, под одобрительное хмыканье коллег. Иван Ильич постоял еще минуту, повернулся и направился к выходу.

– Эй, мужик, забери свое заявление.

Он махнул рукой и вышел из на улицу. Чувство полной беспомощности душило его.

«К кому обратиться, если в своем родном городе, в родной стране я себя чувствую ничтожным, бесправным и никому не нужным? Неужели эти люди – мои сограждане? Мы представители одного народа, говорим на одном языке, объединены под одной, олицетворяющей всю Россию властью, считающей своей опорой этих лишенных достоинства холопов, не подозревающих, что оно может быть у других людей. Будешь ли ты, Россия, когда-нибудь ласковой матерью для своих детей или навсегда останешься блудной полупьяной жестокой мачехой? Вот почему ты опустошаешься, все время уменьшаешься и сокращаешься, дети твои умирают. Лучшая часть твоих детей убегает из страны в поисках тепла и уважения своего человеческого достоинства. Ни на кого я не могу надеяться, кроме себя».

Иван Ильич решил действовать. У него постепенно начал вырисовываться некий план дальнейших шагов.

* * *

– Стелла, это Иван Ильич.

– Здрасте, дорогой Иван Ильич! По-видимому, у вас есть какое-то предложение?

– Есть. Я решил продать дачу и уладить мои проблемы с вами.

– Умный мальчик.

– Мне нужна моя машина, необходимо привести дачу в порядок, для оформления документов съездить в областной центр, в разные административные учреждения, показать ее клиентам.

– Может, ты оформишь доверенность на нас, и мы с Сергеем сами продадим дачу?

– Я вам не доверяю и намерен сам ее продать, об окончательной сумме для вас мы еще поговорим.

– Как хочешь, Иван Ильич, но Сережа на меньшую сумму не согласится. Потом, тебе надо торопиться. Ведь моя болезнь может усугубиться.

– У тебя одна неизлечимая болезнь – подлость, но это сейчас неважно. Мне нужны два месяца.

– Мне плевать, что ты обо мне думаешь. Месяца тебе, профессор, будет достаточно. Но прежде я должна это согласовать с Сережей.

– Хоть с чертом. Верните машину немедленно. Обо всем другом поговорим после.

Через некоторое время раздался звонок.

– Иван Ильич, Сережа согласен, но если после одного месяца ты не дашь нам оговоренные 100 тысяч, тогда включается счетчик – 1 тысяча евро за каждый просроченный день.

– Стелла, подлая душа, ты же понимаешь, что за месяц я дачу никак не продам или продам за полцены. Добавьте еще хотя бы 20 дней.

– Ладно, Иван Ильич, я делаю это ради вас, даже не согласуя с Сергеем, так как я вас уважаю и считаю близким человеком. Хотя знаю, что он будет меня очень сильно ругать. Давайте действуйте. Вы понимаете, что все это я делаю за счет своего здоровья. Ведь я не могу так долго оставаться без лечения. Иван Ильич, через два часа будьте у супермаркета, где мы встретились в последний раз. Машину подгонят туда, ключи и документы найдете в бардачке. Чао, мой мальчик!

* * *

Иван Ильич на попутной машине поехал в условленное место. Его машина уже была там. Подождав несколько минут и убедившись, что в ней никого нет, он подошел, вынул ключи и документы из бардачка и поехал в университет. Он почувствовал прилив энергии и был настроен решительно. «Как интересно устроен человек, – размышлял он. – Сколько в нем мобилизационных возможностей, скрытой энергии, появляющихся, как только возникает угроза его жизни и жизни близких».

Первым делом он зашел в профсоюзный комитет и попросил в кассе взаимопомощи выделить ему 150 тысяч рублей под предлогом того, что необходимо провести срочные работы по подготовке дачи к зиме. К его удивлению, необходимая сумма нашлась, что бывало в редчайших случаях. Председатель профкома объяснил, что эту сумму просила зав. кафедрой иностранных языков, но потом необходимость в деньгах отпала. Этот факт Иван Ильич принял как доброе предзнаменование и пошел в кассу получать деньги. Заканчивался рабочий день, коридоры были уже полупусты. Ему навстречу вышел декан факультета, Петр Петрович Злоба, – мужчина лет под 60, человек склочный, неуравновешенный, с исключительно заносчивым, истеричным характером. Увидев Ивана Ильича, он, как это ни было странно, засиял и любезно поздоровался.

– О, Иван Ильич! Рад встрече. Как раз думал позвонить вам. Зайдете ко мне через полчаса?

Удивленный такой радушной встречей, Иван Ильич направился на кафедру. Обрадованная Ольга встала с места.

– Иван Ильич, я рада, что вы вышли на работу. Принести вам чего-нибудь из буфета?

– Чай, пожалуйста. Есть не хочу. Скоро пойду на встречу к декану. Меня спрашивали?

– Только свои, внешних звонков не было. Да, позвонила ваша аспирантка Лаура, раньше работавшая на моем месте, и попросила соединить вас с ней, когда вы приедете.

– Соедините, пожалуйста… Лаура, здравствуй. Как ты? Что-то долго тебя не было слышно?

– Иван Ильич, простите за мое долгое молчание, но вы понимаете мое состояние: заботы, ожидание ребенка.

– Конечно, понимаю, могу быть чем-то полезен?

– Мама и ее так называемый кавалер не беспокоят вас?

– Нет. А что, есть такое опасение?

Иван Ильич решил не вводить в курс дела поглощенную своими заботами беременную девушку.

– Иван Ильич, они у всех знакомых просят деньги, как будто в долг, даже хотели получить 30 тысяч евро от родителей моего мужа. Когда я выступила против, мама стала угрожать, что может меня наказать и опозорить. Не понимаю, что у нее на уме.

– Лаура, не поддавайся шантажу и остерегайся их, а лучше вообще не встречайся с ними, начисто отрицай наши прежние отношения, хотя твоя мама о них знала более чем хорошо.

Последние сомнения, что Лаура каким-то образом может быть замешана в затеянной ее матерью авантюре, окончательно исчезли. Позвонили из приемной декана.

– Петр Петрович готов принять вас.

«Интересно, почему вдруг я понадобился ему?» – подумал Иван Ильич. Отношения с деканом всегда были рабочими и никогда не отличались теплотой. На ученом совете, на больших собраниях и конференциях декан не забывал хвалить его и возглавляемую им кафедру, давал высокие оценки его очередной монографии и учебникам, понимая, что Иван Ильич – авторитетный ученый и с его мнением считаются научное сообщество и ректор.

– Дорогой Иван Ильич, присаживайтесь. Чай, кофе?

– Кофе.

– Отлично, я тоже присоединюсь к вам. Иван Ильич, в связи с обновлением состава ученого совета я пролистывал личные дела членов совета. И с удивлением обнаружил, что через два года вам исполняется 60 лет. Для ученого это только начало его зрелого научного пути. Но меня огорчило, что мы как-то упустили из виду, что известный в своей области ученый, один из столпов науки нашего института, не удостоился никаких правительственных наград или почетных званий. Ваша скромность делает вам честь. О ком-то говорят: «Он скромен, а его дела еще скромнее», но в вашем случае надо это перефразировать: «Он скромен, но его дела – научные труды – очень даже нескромные». Каждый год серьезные труды: учебник или монография. Вас знают и высоко ценят не только в нашей стране, но и за рубежом. Несколько ваших книг переведены на разные языки и имеют немалый успех. Я подумал, почему бы не представить вас до вашего юбилея к высокому званию заслуженного работника высшей школы, а прямо перед юбилеем представим вас еще и к более высокой правительственной награде.

Иван Ильич молча допил кофе, снял очки и стал протирать их, выжидая, что от него потребуют за такую высокую оценку его деятельности и добрые слова.

– Уважаемый Иван Ильич, – продолжал декан. – Я на этой должности уже восьмой год. Загружен предельно, выше человеческих возможностей. Но в первую очередь я стараюсь для нашего коллектива, забочусь о его благополучии. Совсем не остается времени для серьезного научного труда, да чего там – даже для нормального отдыха и сна. Уже не говорю, что с членами семьи нет времени общаться. Многие из моих коллег с удивлением спрашивают, почему я до сих пор не доктор наук, неужели мою научную карьеру я закончу со степенью кандидата. Понимаете, вопрос уже перестал быть личным, а затрагивает, прежде всего, честь нашего факультета. Такая серьезная научно-образовательная структура, как наша, – один из центров по подготовке педагогических кадров страны – должен возглавить доктор наук, профессор. А для этого, извините, есть некие формальные критерии: какая научная продукция за последние годы создана претендентом на степень доктора.

Декан замолчал и направил свой грустный взор в сторону окна. Иван Ильич понял, что ему пора вступить в разговор.

– Петр Петрович, я готов оказать вам любую помощь в сборе необходимого материала, его изложении и систематизации. Научные обобщения и новые идеи – это уже ваш уровень. Каждое ваше выступление содержит много нового научного материала, который надо только систематизировать и придать ему форму докторской диссертации.

– Спасибо, Иван Ильич, я был уверен, что вы примете мое предложение именно таким образом. Вы меня поняли с полуслова и с энтузиазмом взялись помогать. Я, в свою очередь, похлопочу перед руководством университета, чтобы нашу с вами общую работу внесли в издательский план этого года и назначили для нее максимальную расценку. План работы занесите прямо на днях и получите аванс в размере 50 % от общей суммы. Возможно, если монография мне очень понравится, я откажусь от полагающейся мне другой части гонорара. Вы понимаете, что я это делаю исключительно из моей симпатии к вам, и вообще, вам известен мой альтруизм.

«Как хорошо, что Бог наградил этого человека такой внешностью, – подумал Иван Ильич. – Сразу ясно, кто перед тобой: нечистоплотный, на все способный тип, о чем так отчетливо свидетельствует его физиономия. Чего только стоит его крючковатый, доходящий почти до губ нос, с подозрением и вечно недовольным выражением смотрящие глазки, тонкие губы, отражающие недовольство и ненависть к окружению! От смеха он тут же переходит к ярой агрессии, при этом его лицо краснеет так, как будто ему грозит апоплексический удар. Родись он в годы Великого террора, отправил бы, наверняка, всю профессуру университета в Сибирь, и в первую очередь – ректора, достойного человека и ученого. Ведь главная движущая сила таких ущербных людей – злобная зависть».

– Вы слышите меня, Иван Ильич? Задумались о чем-то?

– Я уже обдумываю нашу общую работу, как лучше построить ее план, чтобы в кратчайший срок завершить.

«Как кстати появилась такая возможность, – обрадовался в душе Иван Ильич. – Деньги мне сейчас нужны, как никогда».

* * *

– Ольга, сегодня вместе едем к маме. В магазине «Гурмэ» купим свежеприготовленную рыбу – сибас или форель. А для тебя – я знаю, ты их очень любишь, – котлеты по-киевски. Возьмем еще две бутылки вина. Я сегодня получил хорошо оплачиваемый заказ на монографию.

– Мне, Иван Ильич, неудобно злоупотреблять вашим гостеприимством. Можно, я тоже приму участие? Вчера я получила первый аванс.

– Поздравляю, но впереди у тебя много трат. Скоро зима, тебе нужна теплая одежда, пальто, сапоги, еще кое-что по мелочи.

– Я обещала маме отправить 5 тысяч рублей.

– Отправь 20 тысяч. Я добавлю остальное, потом вернешь.

– Иван Ильич, они не привыкли к таким суммам. Сами что-то зарабатывают, но почти все деньги идут на оплату газа, электричества, на коммунальные расходы, на хлеб, молоко. Овощи у них из своего огорода, в общем, живут, как все.

– Понятно. Тем не менее делай, как я сказал.

Иван Ильич украдкой посмотрел на радостное лицо смущенной девушки. «Какая она понятная, светится простотой и добродушием, сразу располагает к себе, типичная представительница женской части населения белой провинциальной России. Несомненно, будет хорошей женой и матерью, повезет тому, кто станет ее мужем. А моя Ирочка, хоть и из профессорской семьи и выросла в центре Москвы, была такой же: доброй, светящейся, бесхитростной. Как жаль, что она так изменилась. Несомненно, в этом есть и моя вина, я только и делал, что работал, уединившись в кабинете».

Зазвонил мобильник. Незнакомый голос спросил:

– Вы Иван Ильич, муж Ирины Михайловны? Вас беспокоят из клиники. Приезжайте, пожалуйста, как можно, быстрее. Ваше присутствие здесь необходимо.

– Что-то случилось с Ириной? Не молчите, пожалуйста! В чем дело?

– Она перед сном выпила большое количество вина и приняла недопустимую дозу снотворного. Сейчас находится в реанимации. Успокойтесь, прямой угрозы для жизни нет, но мы вынуждены выписать ее из клиники. Она – не наш пациент.

– Ольга, я тебя высажу у дома мамы. Мне необходимо ночным поездом поехать в Петрозаводск.

– Что-нибудь случилось с вашей супругой?

– Пока не знаю. По-видимому, возникла некая проблема, связанная с ее здоровьем.

– Иван Ильич, хотя бы возьмите в дорогу котлетки, хлеб, сыр.

– Ольга, мне не до этого. Маме передай, что позвоню попозже.

* * *

Не заезжая домой, Иван Ильич первым вечерним поездом отправился в Петрозаводск. Нестерпимо болела голова, ныли руки, ноги, пересохло в горле. Он чувствовал себя абсолютно разбитым и глубоко несчастным. Решив перекусить в буфете, он вяло встал и медленно двинулся в другой конец поезда. Дорога показалась ему очень долгой – на полпути он даже хотел вернуться обратно. Наконец дошел до буфета: все столики были заняты, стояла небольшая очередь. Люди пили, веселились, тут царило радостное настроение. Буфетчица, симпатичная уставшая женщина средних лет, пригласила Ивана Ильича вместе с другим одиноко стоящим мужчиной приблизительно его возраста занять два освободившихся места у окна.

Когда сели за стол, мужчина представился:

– Григорук Григорий Иванович, полковник в отставке. Еду к дочери в Петрозаводск. После пятнадцати лет совместной жизни у нее что-то не ладится с мужем: посмотрю, в чем дело. А вы откуда будете?

Люди в дороге, особенно в поездах, как правило, откровенны, так как понимают, что вряд ли они еще раз встретятся с попутчиком, и, желая излить душу, рассказывают друг другу много сокровенного.

– Я москвич, историк по профессии. Еду повидать жену, она в клиническом санатории недалеко от Петрозаводска.

Зазвонил мобильник.

– Мама, ничего серьезного, просто Ирина себя плохо чувствует. Да-да, не беспокойся: утром позвоню.

– Счастливый вы человек – ваша мама еще жива. Давайте выпьем за родителей. Они у меня давно умерли, но почти каждую ночь я их вижу, долго разговариваю с ними, поэтому они как будто всегда рядом со мной.

– Спасибо, я не хочу перед сном пить – голова и так болит. Предпочитаю кефир и булочку.

– Говорите, вы историк? – продолжил разговор полковник Григорук. – Вчера видел телепередачу о том, что готовится новая версия истории России. Кто в России приходит к власти, первым делом велит писать новую историю, гласящую, что годы его правления были самыми лучшими и важными для страны, а предыдущие вожди были идиотами и врагами народа. В советское время все генсеки принимали свои конституции: то сталинская, то брежневская. Хрущев не успел. Только Путин этого не делает, так как за него это уже сделал Ельцин. Лучшую конституцию для лидера нации и не придумаешь: никакой ответственности ни перед парламентом, ни перед страной. Рули как хочешь, как вздумается. Разве вы не напишете в новой истории России, что во время правления нашего действующего президента она встала с колен, присоединила к себе Крым – жемчужину Российской империи? Несомненно, это хорошо, и даже справедливо. Я условно украинец, и фамилия у меня украинская, но я настолько же и русский. Жалко, что два братских народа поссорились. Это потому, что отцы-основатели – Ельцин и разные там кравчуки – составили неправильное завещание. А когда завещание неправильно, дети, даже самые любящие братья и сестры, начинают ссориться. Крым был завоеван Российской империей: украинского государства не было тогда и в помине. И раз наследником российской советской империи стала Россия, то Крым по всем людским и божественным законам тоже должен был принадлежать ей, я прав?

– Я с вами я согласен, но думаю, что лучше было бы Крым завоевать не силой, а экономическим или дипломатическим путем. Потому что в итоге получилось, что к России отошел Крым, то есть 26 тысяч квадратных километров и два с половиной миллиона жителей, вместе с татарской головной болью. Одновременно поссорились с Западом на многие годы вперед, а остальная Украина: 600 тысяч километров и 45 миллионов населения – перешла к Америке и Евросоюзу. До этого они не могли там установить свои ракеты, ввести войска, присоединить к НАТО, а сегодня они такое право получили. Доверять каким-либо заявлениям, что они этого не будут делать, вряд ли следует. Демократия, высокие слова о гуманизме быстро теряют свое значение, когда дело касается геополитических интересов.

– Я с вами согласен. Давайте выпьем – вы свой кефир, я свою водку – за наше братство.

Иван Ильич и полковник Григорук, понимая, что мыслят в одном русле, дружелюбно подняли бутылку с кефиром и рюмку.

– Перед тем как разойтись, – продолжал Григорук, – я хотел бы узнать у вас, уважаемый профессор-историк, кого из правителей, царей, вождей, генсеков, президентов России вы считаете самым великим, истинным отцом народа, мудрым и, самое главное, добрым и человечным?

– Пожалуй, этим критериям не удовлетворяет никто из них, – безразлично ответил Иван Ильич, – никто из них не любил народ и конкретного человека. Они любили русское государство, русскую государственность, но не русского человека. Человек для них всегда был травой, которая растет сама по себе и которую не надо ни лелеять, ни поливать. Поэтому сегодня мы имеем полупустую страну, деградирующий народ.

– Мужики, не дадите 50 рублей? Не хватает на пол-литра. – Рядом стоял заметно выпивший довольно молодой мужчина. Было понятно, что отказать ему нельзя: в противном случае он полез бы в спор или даже в драку. Во всяком случае об этом свидетельствовало его выжидательно-агрессивное лицо. Иван Ильич, не глядя в его сторону, достал из бумажника требуемые деньги, но тот выхватил из его рук еще несколько купюр и спокойно двинулся к буфету.

– Не надо вмешиваться, – сказал он полковнику, – там небольшие деньги, но хочу обратить ваше внимание на следующее: как может правитель России править такими людьми с соблюдением всех норм гуманизма и демократии? Этот человек – распространенный тип в стране, для него закон не писан: он по натуре анархист. Такой народ не может иметь других вождей, кроме тех, что мы имеем. Как ни печально, наши правители и народ достойны друг друга.

Отставной полковник слушал его молча, как будто его мысли были заняты другим, но было видно, что он напряженно думает над словами Ивана Ильича. Они тепло расстались, встреча с новым человеком на некоторое время отвлекла Ивана Ильича от беспокоящих его тревожных мыслей.

«Не с кем делиться, кроме как с тобой, придуманный людьми Бог, – еще раз обратился он к кому-то безадресно. – Чем я провинился перед тобой? Одним прощаешь убийство целых народов, а я всего-навсего согрешил, или, если по твоим словам, прелюбодействовал, а более точно – искал физическое удовольствие с молодой женщиной. Неужели ты считаешь это таким страшным грехом, что наказываешь мою безвольную, добрую и беззащитную Ирину или посылаешь хищников в облике людей, чтобы они уничтожили меня морально, а то и физически?

Но я – человек, у меня разум, и он говорит мне, что считать справедливым и что – нет. Разговоры с тобой меня утешают. Не верю, что ты есть, но я беседую с моей совестью, которую отождествляю с тобой. Я – живой человек и, как любое живое существо, буду до конца бороться за свою жизнь и за жизнь моих близких».

– Граждане пассажиры: станция Петрозаводск. Остановка 20 минут.

* * *

Иван Ильич спешно умылся и выскочил из вагона. Приличная сумма, полученная в институтской кассе взаимопомощи, придавала ему уверенности – он то и дело трогал деньги, желая удостовериться в их наличии. На такси минут за 40 он добрался до клиники. В коридоре на диване перед регистратурой, бледная, со своим чемоданом сидела Ирина в дорожной одежде.

– Как ты, Ирина? Что случилось?

– Не знаю, по ошибке приняла снотворное больше положенного, а они за это меня выписали из клиники.

– Я сейчас пойду к главврачу или к заведующему отделением и выясню, что случилось на самом деле.

– Не надо, я хочу домой.

Подошла женщина, высокая, дородная, уверенная в себе. На лацкане халата были указаны должность и фамилия.

– Здравствуйте. Я – Валентина Петровна, заведующая отделением и лечащий врач Ирины Михайловны. Чем могу быть полезна?

– Валентина Петровна, что случилось, почему мою жену досрочно выписали из клиники?

– Я бы хотела с вами побеседовать наедине, – они отошли в другой конец коридора. – Итак, болезнь вашей жены, скорее, душевно-психологического плана, и еще у нее сильно выражена алкогольная зависимость. Все это не имеет никакого отношения к специализации нашей клиники, поэтому мы ее выписали. Остаток неиспользованных денежных средств можете получить в кассе.

– Вы поставили совсем неубедительный диагноз и тут же выдворяете из клиники нездоровую женщину.

– Простите, меня ждут больные. До свидания.

Иван Ильич стоял в нерешительности. Как поступить дальше: может, обратиться к главврачу? Но поняв, что вряд ли это поможет, вернулся к Ирине. В конце концов, то, что тоном прокурора говорила заведующая отделением, правда, о которой он знал, но старался не думать.

Опять зазвонил мобильник.

– Здравствуйте, Иван Ильич. Это Стелла. С вами хочет поговорить Сергей Геннадьевич.

– Нельзя попозже? Я сейчас занят.

– Нет, он настаивает.

– Мужик, когда будешь готов?

– Как договорились. Надеюсь успеть в срок.

– Смотри, я шутить не люблю. И не вздумай включить в наши дела посторонних. Тогда потеряешь не только дачу. Кстати, я недавно видел твою мамашу, выходящую из подъезда, – интеллигентная женщина. И как такая порядочная женщина родила такого морального урода? Без обид: трахай хоть мать Терезу. Я хочу то, что мне полагается.

Этот звонок еще раз напомнил Ивану Ильичу о нависшей над ним страшной угрозе. Подлец намекает, что может при случае навредить маме. Но сейчас нужна безотлагательная помощь Ирине: все остальное – потом.

В вагоне проводник принес чай с лимоном, печенье «Октябрьское». Бледная Ирина выпила чай и, не глядя в сторону мужа, пряча дрожащие руки, тихо спросила: «Иван, можешь мне заказать стакан вина?» Иван Ильич попросил проводника принести бутылку вина, налил Ирине стакан, себе тоже, чтобы она не чувствовала себя неловко. Через несколько минут Ирина легла спать, а он опять остался один со своими тревожными мыслями. Иван Ильич смотрел на тихо спящую жену, на ее родное любимое лицо, и у него текли слезы из глаз: «Может, за мои грехи Бог наказывает ее? Но почему? Если я грешен, пусть Бог накажет меня».

* * *

Людмила Васильевна и Эмилия взялись ухаживать за Ириной. В десять утра приходила Людмила Васильевна, а в пять, забрав детей с продленки, – Эмилия. Обычно в это же время возвращался с работы и Иван Ильич. Всеми покупками, стиркой и глажкой наравне с Эмилией занималась Ольга. Каждый день к семи приходил Константин, приносил что-нибудь вкусненькое, иногда диски с новыми фильмами. Молодежь шутила, пела, Эмилия играла на пианино, Людмила Васильевна и Костя подпевали ей. Беда объединила их. В центре была Ирина, тихая, безразличная, но иногда она тоже оживлялась после просмотренного фильма, включаясь в разговор и обмениваясь впечатлениями. Она выглядела подавленной и старалась не встречаться взглядом с мужем. Иван Ильич допоздна работал в кабинете над новой монографией, которая должна была стать основой докторской диссертации декана.