Текст книги "Мужчина и женщина. Цена одной ошибки"

– Надя, займитесь пациенткой и выпишите несколько лекарств, отмеченных мною на листке, а я пообщаюсь с уважаемым профессором. – Иван Ильич, у девушки примерно шестнадцатинедельная беременность. Она развивается естественно, в благополучном исходе я не сомневаюсь. Прерывать ее поздно. Как понимаете, это уже преступление. Поздравляю, я рад за вас. Добавлю, что, несмотря на то, что этот вопрос мы с девушкой особо и не затрагивали, но она была против аборта, во всяком случае, не просила об этом.

– Алексей, не могу не спросить. В чем причина вашего смеха?

– У нас с Ольгой маленький секрет, который я обещал не раскрывать.

– Но все-таки, мне очень любопытно, о чем шла речь. Почему у девушки так резко изменилось настроение?

– Когда я спросил, почему она изначально намеревалась прервать беременность, она ответила, что не слушала свое сердце и ошиблась в выборе мужчины. Сейчас у нее появилась ясность. Выбор она для себя сделала. Может найти свое счастье в ребенке. Я поздравил ее и сказал, что она обязательно будет счастлива.

* * *

– Ольга, чем так развеселил тебя наш обаятельный доктор? – уже в машине тихо обратился он к Ольге, сидящей с умиротворенным лицом.

– Иван Ильич, не знаю, почему-то я сразу доверилась ему, даже не стеснялась, что он осматривает мое тело. Доктор внушил мне надежду на счастье. Спасибо ему и вам, что в это тяжелое для меня время не оставили меня одну. Пусть будет то, что предопределено судьбой. Отныне против сердца я никогда не пойду.

На обратном пути они, погруженные в свои мысли, больше не разговаривали. «Сколько проблем свалилось на меня. С сегодняшнего дня судьбу этой девушки и будущего моего внука я фактически полностью взял на себя. Боже, дай мне силы выполнить мою новую миссию с честью».

* * *

– Граждане заключенные! Примите очередную порцию продовольствия, усиленную белками и витаминами для осужденной на одиннадцатилетнюю изоляцию беременной Стеллы Карапетовой. Сообщаю также, что посланные по указанным вами адресам письма пока остались без ответа. Созданные с этой целью электронные адреса я пока сохраню. Подождем еще полмесяца. Возможно, письма не дошли или адресат неграмотный и не пользуется Интернетом и электронной почтой. У меня создается впечатление, что никто вас не жалеет, не хочет из-за вас брать на себя какие-либо обязательства, всем глубоко безразлична ваша судьба. Молчите?

– Неправда, Лаура бы ответила, – негромко ответила Стелла.

– Почему неправда? Вы, Стелла, не раз пытались ее шантажировать, угрожали разгласить ее тайну, показав видеозаписи ее мужу. Обманывали всех: бывшего мужа Артуша Карапетова, отбывающего в настоящее время наказание по статье 159 часть 4 – мошенничество в особо крупных размерах. Спали со всеми его друзьями и даже с его двоюродным братом. Некоторое время занимались контрабандой мебели, одежды и аксессуаров. Наняли охранников частного охранного предприятия для похищения и убийства одного из предпринимателей, от которого обманным путем получили в долг полмиллиона евро.

– Кто вам рассказал всю эту чушь?

– Это написал Лауре из тюрьмы ваш муж, а она, когда просила у меня помощи, рассказала мне.

– Сука она лживая!

– Это ты лживая сука! – неожиданно выступил Сергей. – Это ты меня втянула в эту заваруху. Твой муж, черножопый Артуш, аферист и кидала, и ты заодно с ним. Не сидел бы я сейчас в этой дыре, если бы не поверил твоим лживым сучьим басням.

Послышались звуки ударов и крик Стеллы.

– Заключенный Сергей Кондаков! Повторяю: если кто-то из вас убьет другого, я замурую дверь, и это подвальное помещение станет для вас обоих склепом.

– Мужик, если выпустишь меня, я о Стелле такие вещи расскажу, что тебе захочется задушить ее или сжечь заживо.

– Жду ваших чистосердечных признаний во всем. Повторяю: все написанное вами буду проверять. По случаю большого православного праздника Воскресения Христова я принес вам Библию. Читайте и изучайте ее, очищайте ваши отвердевшие и озверевшие души.

– Мужик, подожди!..

* * *

– Иван Ильич! Иван Ильич!

– Слушаю, Ольга. Что случилось?

– Поторопитесь домой. Людмила Васильевна себя плохо чувствует. У нее сердечный приступ.

– Вызывайте скорую. Я сейчас на даче, через час буду дома.

Уже подходя к дому, он услышал звонок мобильного телефона. Взволнованным голосом Ольга сообщила:

– Вашей маме плохо. Я еду с ней в городскую больницу № 31.

В вестибюле больницы он нашел плачущую Ольгу. Людмилу Васильевну отправили в реанимационное отделение. Иван Ильич рухнул на скамейку и обхватил руками голову. «Мама, дорогая, – молился он в душе, – продержись еще несколько лет. Да, понимаю, тебе 83, но ты такая энергичная, живая, можешь жить еще лет десять, двадцать, тридцать. Обещаю, Бог! Если мама выздоровеет, я этих подонков освобожу немедленно. Пусть меня убьют, растерзают. Неважно, но свое слово я сдержу. Неужели ты из-за них наказываешь меня? Они человеческие отбросы, мусор, жестокие и подлые хищники, приносящие людям только горе и страдания. Я вынесу все это, я лишь хотел отвести удар от себя и, по возможности, их перевоспитать – не больше. Спаси мою маму, дай мне возможность еще несколько лет общаться с ней, тогда я пойму, что должен делать».

Через час в вестибюль ворвался взволнованный Костя, а за ним плачущая Эмилия:

– Детей оставила у соседки и прибежала сюда. Как бабушка?

«Я зря обвиняю моих детей, – подумал Иван Ильич. – Они хорошие и добрые, живут по правилам времени, а я требую, чтобы они мыслили и поступали согласно моим представлениям о жизни».

К утру Людмиле Васильевне стало немного лучше, и ее перевели в обычную палату. Острый кризис миновал, но опасность инсульта еще осталась. Эмилия поспешила домой забрать детей у соседки, накормить, отправить в школу и самой успеть на работу. После нее ушел Костя, которому нужно было взять необходимые вещи и ехать в командировку в Нижний Новгород. У постели Людмилы Васильевны, которую подключили в кислородному баллону, остались сидеть Иван Ильич и Ольга.

– Иван Ильич, вам нужно на работу, идите домой, переоденьтесь. С Людмилой Васильевной побуду я. Вдруг возникнет необходимость вызвать сестру, покормить ее или дать судно? Не мужское это дело.

– Ольга, вы не обязаны все это делать. Я найму сиделку.

– Иван Ильич, это мое решение. Сиделка – чужой человек. С мамой останусь я.

* * *

– Мужик, что ты приходишь и тут же убегаешь? Нам надо серьезно поговорить. Я же просил принести пару бутылок водки, установить телевизор, чем-то надо заняться. Эта брюхатая сука… Меня уже тошнит.

– Сволочь, он бьет беременную женщину, мать своего будущего ребенка!

– Если родится девочка, будет такой же подлой шалавой, как ты, сука. Если мальчик, то тоже ничего хорошего ему не светит. Мужик, лучше принеси какие-то лекарства, может, у этой суки случится выкидыш.

После каждой такой встречи с заключенными Иван Ильич торопился поскорее принять душ, почистить зубы, освободиться от скверны, исходящей от этих людей. Потом он еще долго приходил в себя, удивляясь разнородности людей: «Внешне в них ничего особенного, люди как люди, но какое различие между людской природой. Почему нет возможности лишить этих людей звания человека? Считать их человекообразными приматами? Держать их в спецпоселениях подальше от нормальных и мирных людей?»

Глава IV. Тяжелые потери. Протест души

Болезнь Людмилы Васильевны сильно изменила распорядок дня Ивана Ильича и членов его семьи. Рано утром он заезжал в больницу к матери, при необходимости привозил фрукты, предметы гигиены согласно составленному Ольгой списку. Людмила Васильевна медленно приходила в себя, но была еще очень слаба. Говорила она мало и очень тихо. Уже по ее взгляду Ольга понимала, в чем она нуждается. Ивану Ильичу трудно было выдержать долгий взгляд матери и прямо смотреть ей в глаза. Ольга вытирала ей слезы и лицо влажной салфеткой, целовала ее, сажала и ухаживала, как самая заботливая дочь.

Однажды Людмила Васильевна взглядом попросила Ольгу оставить их одних, жестом подозвала Ивана Ильича подойти к ней.

– Иван, ты что-то нехорошее держишь в душе и стараешься скрыть от меня. Скажи, сынок, что случилось? Я тебя знаю и чувствую.

– Ничего мам, просто я очень переживаю из-за твоей болезни и смерти Ирины.

– Дай Бог, чтобы все было именно так. Я-то прожила свою жизнь. Несколько лет больше, меньше, мало что значит.

После пяти приходила Эмилия. Иногда оставалась до восьми, чтобы Ольга успела съездить домой, принять душ, сменить белье и вернуться обратно. По вечерам у кровати дремлющей Людмилы Васильевны оставались Ольга и Иван Ильич. Многочасовое молчаливое сидение у постели больной, обмен взглядами, понимание друг друга с полуслова, создавали между ними некую особую духовную связь. Иногда Иван Ильич шепотом спрашивал:

– Ольга, тебе не тяжело? Ведь ты беременна. Тебе надо ходить, бывать на свежем воздухе, хорошо питаться. Я сожалею, что на тебя выпала такая нагрузка.

– Все образуется, Иван Ильич. Скоро мама выздоровеет, и мы будем жить, как раньше.

Оба они хорошо понимали, что жить, как раньше, им вряд ли удастся. Очень многое в их жизни изменилось с тех пор, как они впервые встретились. Ольга твердо вошла в семью Ивана Ильича, стала родной и одним из членов семьи. Иван Ильич осознавал, что такие же чувства у нее, что он чуть ли не главный человек в ее жизни. Вернулся из командировки Костя. Каждый вечер приходил, часто приносил что-то вкусное: фрукты, мороженое для Ольги, зная, что она его очень любит. Сидел час-два, часто выскакивал в коридор поговорить по мобильному телефону, в основном с девушками. После десяти посетителям запрещалось оставаться в больнице, и Иван Ильич уходил домой. Каждый раз, когда он оставлял Ольгу с больной матерью одну в больнице, ему становилось неловко. За то, что все члены семьи, хоть и под благовидными предлогами, уходили к себе домой в свою привычную жизнь, а она – единственный не родной по крови человек, основное бремя ухода за матерью брала на себя. Потом он долго ходил по опустевшему дому, стоял перед большой фотографией улыбающейся Ирины, а мысли его были с заключенными в подвале. «Боже, как поступить? Может, прямо сейчас поехать на дачу и их освободить? Но они меня прямо на месте растерзают и еще вдобавок сожгут дом. Самое меньшее, что сделают, обратятся в полицию, тогда, возможно, меня посадят, но то, что опозорят – не подлежит сомнению. Что будет с мамой, находящейся на шестом месяце беременности Ольгой и, в конце концов, также и с Лаурой?» Он иногда ловил себя на мысли, что об Ольге беспокоится так же, как о своих кровных детях, а может, и больше. Потом ругал себя за малодушие и вновь повторял: принятое им решение об изоляции «хищников» было единственным и безальтернативным шагом самозащиты.

После месяца лечения Людмила Васильевна почувствовала себя заметно лучше.

– Иван, послезавтра, в субботу пригласи Костю, Эмилию, а также нотариуса. Хочу продиктовать мое завещание.

– Что ты, мам? Скоро окончательно выздоровеешь, придешь домой, тогда через какое-то время пригласим нотариуса. У тебя будет еще много времени для того, чтобы изложить свои пожелания. А потом, к чему нам нотариус? Как ты скажешь, так мы и поступим. Ты думаешь, кто-нибудь отступит от твоих слов?

– Мы полагаем, а Бог располагает. Прошу, сделай так, как я говорю.

В субботу днем все члены семьи Ивана Ильича и приглашенный им нотариус, контора которого располагалась неподалеку, собрались в палате Людмилы Васильевны. Она спокойно, все время глядя прямо на противоположную стену, коротко и четко изложила свои мысли:

– Мои любимые дети, всем вам долгих лет жизни. Возможно, я тоже проживу еще какое-то время, не знаю. Но чтобы спокойно и с чистой совестью уйти в иной мир, я хочу оформить свое завещание. Мою квартиру и мебель в равных долях я завещаю Косте и Ольге. Как они устроят свою дальнейшую жизнь, им виднее. Я, Костя, очень хотела бы, чтобы ты жил с Ольгой в любви и согласии, потому что уверена – лучшую девушку ты не найдешь. Мои сбережения, которые составляют чуть больше 40 тысяч долларов, я завещаю всем вам в равных долях. Мои украшения и гардероб завещаю Эмилии. Серьги с жемчугом и одно бриллиантовое кольцо с тремя маленькими камнями – Ольге. Все. У меня больше ничего нет. Всегда помните, что я сверху смотрю на вас. Костя, старайся не огорчать меня.

Через два дня Людмила Васильевна скончалась во сне.

* * *

– Мужик, твою мать, куда ты исчез? Две недели, как тебя нет. Я думал, ты бросил нас.

– Я всегда помню о вас, знаю, что у вас запас картошки, лука, масла, хлеба, риса, яиц, макаронов минимум на месяц. Моя мама скончалась, поэтому не мог навещать вас.

– Так тебе и надо! Все твои близкие подохнут, – вступила Стелла. – Пока ты сам не подох, освободи нас. Клянусь Богом, мы тебе ничего плохого не сделаем!

– Не оскверняй имя Бога своими грязными губами. Я принес овощи и зелень, молоко и творог, ведь ты, Стелла, беременна, и живое существо, растущее в тебе, нуждается в витаминах.

– А водку, шампанское и шоколад? – выступила Стелла.

– Где ваши исповедальные письма? Я их уже давно жду.

– Да хрен ты получишь!

– Тогда встретимся через месяц.

– Погоди, ты не имеешь права так поступать с людьми!

– Ты имел право, Сергей, ударом кулака вышвырнуть меня на мокрый асфальт, забрать мои документы, машину, шантажировать, требовать деньги? Повторяю еще раз: приду только через месяц. Жду искренне написанных исповедей. Это единственная возможность, чтобы я подумал о вашем досрочном освобождении, разумеется, после истечения минимум семи лет.

В душе Иван Ильич был даже рад, что Сергей и Стелла не оставляют ему ни малейшей альтернативы поступить по-другому. «Неужели эти люди неисправимы?» – ведя машину, размышлял Иван Ильич.

Ольга, по своему обыкновению укутанная в пуховую шаль Ирины, спала на кресле перед включенным телевизором. Иван Ильич осторожно разбудил ее и велел идти спать.

– Может, хотите поужинать или чаю?

– Спасибо! Иди спать, ничего не нужно.

* * *

– Иван Ильич, Петр Петрович просит зайти.

Декан был хмурый, покрасневший, ходил взад-вперед. После короткого молчания он повернулся к Ивану Ильичу:

– Иван Ильич, мне доложили, что ваша лаборантка уже второй месяц не выходит на работу. Если нет серьезной причины, увольняйте за самовольный прогул.

– Петр Петрович, – спокойно начал Иван Ильич, – меня очень удивляет, что такой ничтожный вопрос, каким является техническая организация работы моей кафедры, вас до такой степени интересует. Неужели на этом факультете больше ничего не занимает вашего внимания? Это во-первых. Во-вторых, она некоторое время ухаживала за моей матерью.

Декан прервал его:

– Простите, примите еще раз мои соболезнования. Но вынужден спросить: почему лаборантка в рабочее время ухаживает за вашей матерью?

– Начну с того, что она гражданская жена моего сына. Так как другого выхода не было, я попросил ее иногда подменять меня. Сын в командировке, дочь присматривает за маленькими детьми, едва успевает отводить их в школу перед работой. Значит, остаюсь только я. Мы оформили ей отпуск за ее счет, все по закону, и ее замещала другая наша аспирантка-заочница.

– Так-так. А вам что, не известно, что близкие родственники не могут находиться в прямом подчинении друг у друга? Придется ее перевести на другую кафедру.

– Уважаемый Петр Петрович, по этому поводу хочу обратить ваше внимание на другой, более интересный факт, существующий в нашем славном, так успешно вами возглавляемом коллективе, когда некоторые своих жен трудоустраивают своими заместителями или когда в коллективе работают сразу несколько бывших и настоящих жен такого начальника. Комично и весело, а для меня грустно, скорее завидно. Как вы относитесь к этому?

– Вы кого имеете в виду?

– А как вы думаете, кто больше подходит для этой счастливой роли, которую я описал? Итак, не надо меня шантажировать, премногоуважаемый Петр Петрович. Я догадываюсь, что послужило истинной причиной вашего беспокойства. Не переживайте, нашу так называемую общую работу я представлю в срок. Девушка будет работать у меня на кафедре до тех пор, пока ее работа меня удовлетворяет. Повторить еще раз? Хорошо. Больше не отвлекайте меня по таким пустякам. Удачного времяпровождения в приятном окружении!

* * *

Людмилу Васильевну похоронили рядом с мужем на Ваганьковском кладбище. На похоронах было много народу: коллеги Ивана Ильича, аспиранты, знакомые, друзья Кости и Эмилии, бывший муж Эмилии Николай – добродушный весельчак.

После похорон Иван Ильич отправил Костю расплатиться за панихиду, и они вместе с Ольгой и Эмилией вышли на улицу. Эмилия попрощалась и хотела уже с ожидавшим ее бывшим мужем отправиться домой. Вдруг Ольга остановилась.

– Иван Ильич, может, мне вернуться в общежитие? Как мне поступить?

Иван Ильич, подавленный произошедшим, весь в своих мыслях, рассеянно посмотрел на нее, плохо соображая, о чем идет речь.

– Какое общежитие, о чем ты говоришь? У тебя квартира, которую ты получила по завещанию мамы абсолютно заслуженно. В этой квартире ты живешь, тебе все знакомо, ключи у тебя, туда и иди. Хочешь, иди в общежитие – там больше общения. Остальное уже решайте с Костей, как вам поступить дальше. Вы вдвоем обладатели этой квартиры, поэтому я могу дать только совет, не больше.

– Иван Ильич, я не имею морального права на такой подарок. Лучше соберу свои вещи и пойду в общежитие.

– Ольга, что за глупости ты говоришь? – вступила в разговор Эмилия. – Ты близкий нам человек, член нашей семьи, квартира бабушки теперь ваша с Костей, сами устраивайте свою жизнь. Но если у тебя сегодня возникли какие-то сомнения, тогда пошли ко мне.

Посмотрев вслед уныло шагающей рядом с Эмилией Ольге, Иван Ильич почувствовал острую жалость и нежность к этой, ставшей родной девушке: «Бедная Ольга, нам даже трудно представить, что у тебя на душе».

* * *

Рано утром позвонила Эмилия.

– Папа, Ольга всю ночь стонала во сне. По-видимому, ей действительно плохо. Может, покажешь ее своему знакомому доктору?

– Как-то мне неудобно еще раз обращаться к профессору Малькову.

«Но к кому еще можно обратиться? – подумал он. – К случайным врачам, что ли? Мальков ее уже смотрел, очень хорошо принял нас, других врачей я не знаю, придется побеспокоить Малькова еще раз. Как неудачно получилось, сегодня открывается важная международная конференция, где одним из центральных докладчиков еще год назад был утвержден я. Столько готовился, столько труда приложил…».

– Костя! – разбудил Иван Ильич спящего в комнате матери сына. – Вставай, надо отвезти Ольгу к врачу. Я сейчас попытаюсь его найти. Дай Бог, чтобы он оказался на месте.

– Что, она одна не может пойти к врачу? Кто-то должен обязательно ее сопровождать?

– Сказать, что твое поведение неблагородное, значит, ничего не сказать. Оно скотское. Сделаешь так, как я сказал. Ведь ты возишь к врачу своего будущего ребенка в утробе матери. Как не хочется, но, по-видимому, решать ваши проблемы мне придется вместе с вами.

– С кем это – «с вами»?

– С тобой и с Ольгой. Кажется, какое-то отдаленное отношение к ее беременности ты имеешь.

– Ну и что? Все было по обоюдному согласию.

– В твоем мозгу других ответов не возникает?

* * *

– Надя, как хорошо, что я вас нашел, это Иван Ильич, знакомый Алексея Андреевича. Мне очень неудобно так рано беспокоить его, поэтому я решил сделать это через вас. Кстати, он в городе?

– Да, только позавчера вернулся из Италии. Запишу вас на сегодня в 12. Удобно?

– Костя, поедешь к Эмилии, заберешь Ольгу и отвезешь ее в клинику. Вот, я записал адрес. Сейчас я предупрежу Ольгу.

– А моя работа?

– Придется задержаться. Кажется, это тебе не ново – опаздывать на работу…

* * *

Конференция проходила в центре города. Было много гостей и коллег из-за рубежа. О конференции сообщали по всем центральным каналам. Особый интерес вызвало выступление Ивана Ильича, в котором он выдвинул идеи более тесного объединения государств и народов совпадающих культур для регулирования проблем неконтролируемой демографии в исламском мире и геометрического роста населения малоразвитых стран. По его мнению, в перспективе это может явиться причиной усиления миграционных потоков в экономически более развитые, но малонаселенные страны. В итоге усилится опасность потери собственной культурно-национальной идентификации развитых стран, серьезно ухудшатся их экономические показатели. И, что несомненно, непременно обострятся конфликты между приехавшими людьми чужой культуры и коренным населением. В перспективе научно и промышленно развитые государства могут потерять свою авангардную роль в научно-техническом развитии, так как все средства, выделяемые ранее на эти цели, пойдут в социальную сферу, а это приведет к замедлению процесса вообще, в планетарном масштабе. «Таким образом, – закончил он свой почти часовой доклад, – мировому сообществу надо серьезно подумать о количественных параметрах мирового населения, в первую очередь, путем резкого сокращения его бесконтрольного роста».

– Рискованно, Иван Ильич, рискованно, гуманисты и моралисты разных стран вас объявят врагом человечества, расистом, но ваши доводы были аргументированны и взвешенны, – заметили многие известные местные и зарубежные коллеги.

Ректор Страсбургского гуманитарного университета после небольшой беседы с Иваном Ильичом предложил ему провести двухгодичный курс лекций, обещав создать комфортные условия для его научной деятельности. После фуршета, где Иван Ильич и весь вечер сопровождавшая его Зинаида Павловна были окружены вниманием, ректор Страсбургского университета и его чопорная жена приняли их за супружескую пару и пригласили к себе в гости в Эльзас. Оставив свою блестящую подругу в окружении восхищенных иностранных коллег, Иван Ильич поспешил домой. Ольга в домашней одежде готовила на кухне ужин.

– Ну как, что сказал доктор? – первым делом спросил Иван Ильич.

– Сперва удивился, что вас нет. А потом, когда познакомился с Костей и узнал, кто он, начал хохотать и повторял все время: «А я, грешный, думал, что это Иван Ильич у нас орел». Я так и не поняла, что он хотел этим сказать.

– Оленька, он шутник, и не надо всерьез воспринимать его слова.

– Тем не менее, Иван Ильич, почему это вы орел?

– Оленька, он думал, что я – отец ребенка.

Ольга густо покраснела, смущенно замолчала и задумчиво начала убирать посуду. Через несколько минут она принесла из кухни чай и блинчики.

– А где Костя?

– Куда-то пошел. Сказал, что поздно вечером заедет.

Вдруг она тихо произнесла:

– Как хорошо было бы для меня и для моего будущего ребенка, если бы его отцом действительно был такой человек, как вы.

Иван Ильич не успел осознать, что она сказала, когда неожиданно, открыв дверь своим ключом, вошел Костя.

– Папа, какой чудесный человек этот доктор! Холеный, спортивный, обаятельный, прямо киногерой. Всегда в окружении женщин, он бог и царь для них, жаль, что вы в свое время не отдали меня в медицинский институт, я тоже стал бы гинекологом, мечта, а не работа.

– Давай, мечтатель, ближе к делу.

– После осмотра Ольги он еще некоторое время говорил со мной. Даже могу сказать, мы немного подружились, – с гордостью произнес Костя. – Доктор взял мой телефон и сказал, что после выяснения некоторых обстоятельств он обратится ко мне с интересным и заманчивым предложением. Правда, я не понял, что он имел в виду.

– Ты только о себе и о докторе говоришь. А что он сказал про Ольгу?

– Да с ней все в порядке. Волнение, нервы, по-видимому, связанные с бабушкой.

– Ладно, как поступишь с завещанием бабушки?

– Я уже сегодня начну переселяться в ее квартиру. Возможно, прямо сегодня и переночую там.

– Как ты понимаешь, половину квартиры бабушка завещала Ольге, поэтому все вопросы переселения туда, совместной или раздельной жизни ты должен согласовать с ней.

– А какое она имеет отношение к бабушке? Ну мало ли что писала больная старая женщина! Где ее совесть? Втерлась в ее доверие, и на тебе! – получила полумиллионную, понимаешь, да в долларах, квартиру в центре столицы! Красиво получается! Разве это честно?

Иван Ильич посмотрел на сидящую напротив, чуть располневшую от беременности и от этого похорошевшую Ольгу. Улыбка исчезла с ее лица, она вопросительно посмотрела на Ивана Ильича, ища его поддержки, потом на Костю. Ивану Ильичу показалось, что девушка сейчас заплачет или, обиженная, уйдет. Он не успел открыть рот, как начала говорить Ольга.

– Он прав, Иван Ильич. Я с Людмилой Васильевной не имела никакой родственной связи, но любила ее, как родную. Очень любила. Мне ничего не надо. Я пойду в общежитие, – и заплакала горько, обхватив руками голову.

– Костя, ты в своем уме? Неужели эгоизм и корысть так затуманили твой разум? Она же мать твоего будущего ребенка, нашего ребенка, и заслужила любовь и доверие бабушки! Может ты забыл, что именно она и никто другой целый месяц днем и ночью дежурила у постели бабушки, ухаживала за ней лучше родной дочери. Немедленно извинись перед Ольгой!

– Что? Что такого я сказал, что должен еще извиниться? Ведь то, что я сказал, – правда. А если она ухаживала за бабушкой, я оплачу ей тройную цену сиделки, а не сотни тысяч баксов.

– Костя, никогда я не мог подумать, что мой сын может быть таким несправедливым, черствым и неблагодарным. Не хочу тебя видеть, уходи!

Иван Ильич вскочил и попытался вытолкнуть не ожидавшего такой бурной реакции отца опешившего Костю из комнаты, но Ольга, обхватив двумя руками Ивана Ильича, загородила его.

– Иван Ильич, Иван Ильич, не волнуйтесь. Он не хотел так сказать, у него случайно получилось.

Костя, улучив момент, бормоча какие-то слова недоумения, выбежал из дома. Бледный, с дрожащими ногами, Иван Ильич плюхнулся в стоящее рядом кресло. «Я потерял жену, мать. А сейчас духовно, морально теряю сына. Как я не заметил, что рядом рос бесчувственный эгоцентрик, который не замечает ничего, кроме своих интересов. Он не уважает даже память своей бабушки, игнорирует написанное ею завещание – последнее ее предсмертное желание, готов затоптать беззащитную девушку, носящую его ребенка, в конце концов, полностью игнорирует мнение отца. Неужели судьба опять наказывает меня за то, что я лишил свободы двух человекоподобных существ?»

Иван Ильич пришел в себя от сильного запаха нашатырного спирта. Открыв глаза, он увидел наклонившееся над ним красное, все в слезах, доброе лицо ставшей уже родной девушки.

– Спасибо, ребенок. Все уходят из моей жизни, только ты остаешься рядом.

Он обхватил руками голову плачущей девушки и поцеловал ее соленые от слез щеки.

* * *

Как ни странно, он спал ночью, как мертвый. По-видимому, физические и моральные силы были на пределе. Утром принял душ, оделся, потом зашел на кухню. Там под включенный телевизор хлопотала Ольга.

– Доброе утро, Ольга. Как самочувствие?

– Спасибо, Иван Ильич, – не поднимая головы ответила девушка. – Можно я тоже с вами поеду на работу? Там вокруг люди, вы рядом. Нет этого угнетающего одиночества, особенно, когда вас дома нет.

– Конечно, – обрадовался Иван Ильич. – Если ты остаешься дома, я больше беспокоюсь, стараюсь побыстрее закончить дела и вернуться домой. Одевайся. Пора вернуться к нашей нормальной жизни. Еще раз извини за Костю. Он, может, и не плохой, просто дурак и эгоист.

* * *

– Где ты, Эмилия? После похорон бабушки прошло три дня, а тебя нет, ограничиваешься только короткими телефонными звонками.

– Папа, у меня новость. Загляну завтра, но ненадолго. Тогда и поговорим.

– Чем ты так сильно занята, что не заходишь?

– Папа, новости хорошие. Потерпи до завтрашнего дня. Сейчас я очень тороплюсь.

* * *

В воскресенье вся семья, включая Костю и внучек, как в прежние добрые времена, когда были живы Людмила Васильевна и Ирина, собралась в гостиной. Костя пришел вместе с сестрой и старался показать, что ничего особенного не произошло. Ольга в свою очередь делала вид, что не замечает его и полностью была занята на кухне. Она приготовила вкусные блюда по рецептам Людмилы Васильевны, и первая же проба показала, что это ей удалось.

«Как быстро человек приспосабливается к новой ситуации! Только память об умерших родных всегда с нами», – сидя в кресле и смотря на собравшихся, думал Иван Ильич. Костя старался не встречаться взглядом с отцом, однако было видно, что он стремится к примирению.

– У меня такое впечатление, что сейчас мама выйдет из соседней комнаты, – нарушила молчание Эмилия, – а бабушка – из кухни, – и заплакала. Тихо, беззвучно плакала и Ольга.

– Молодец, Ольга, и спасибо тебе, – вытирая глаза продолжала Эмилия. – Папе нужен уход, нельзя, чтобы он оставался в одиночестве. Мне трудно даже представить, как поступить, когда ты уйдешь.

– Я останусь столько, сколько нужно Ивану Ильичу.

– Что вы, ребята, решаете, как мне жить? Я здоровый, далеко не старый человек и вполне в состоянии сам заботиться о себе. Лучше, Эмилия, расскажи, чем ты всю неделю была так сильно занята, что не находила времени заглянуть к нам хоть на час?

– Папа, Николай вернулся и просит принять его обратно.

– Кто?

– Николай. Ты что, уже забыл имя отца твоих внучек, моего мужа?

– Конечно, помню. Но я не думал, что речь о нем. Я его видел на похоронах бабушки. Знаю, что он часто бывает у тебя, внимателен к детям, возит их в кафе, в кино, тебе помогает материально, в общем, не считая некоторых, известных нам моментов, ведет себя более-менее достойно.

– Да, это так. Но сейчас все по-другому, он решил окончательно присоединиться к семье.

– Почему это вдруг, после трех лет разлуки?

– Не знаю. Как говорят, плохой отец лучше, чем никакой. Он поклялся, что ошибся, что на многие вещи уже смотрит по-другому, трудно переносит разлуку с детьми. Он предлагает сойтись и вместе с детьми уехать на три года в Нидерланды, где ему предложили хороший контракт. Я подумала и согласилась, так нам всем будет лучше. Пап, не осуждай меня за то, что я так поступаю. Я оставляю тебя одного. Но слава Богу, с тобой Ольга.

Воцарилась тишина.

– Папа, извини, что в тот день я рассердил тебя и, возможно, поступил неправильно, сказав обидные слова в адрес Ольги. Вместе с тем я понимаю, что она добрая, порядочная девушка, но мы очень разные, не предназначены друг для друга. Так как она сама решила иметь ребенка, пусть тогда его воспитает, а я постараюсь помочь ей, как смогу.

Иван Ильич продолжал спокойно и сосредоточенно есть, как будто услышанное не имело никакого к нему отношения. Эмилия и Костя начали яростно спорить, обвиняя друг друга в эгоизме и черствости.

– Лучшую девушку, чем Ольга, ты не найдешь! И вообще, ты недостоин ее. Я поражена, как такая девушка обратила на такого недостойного эгоиста, как ты, внимание и согласилась иметь от тебя ребенка! – кричала Эмилия.