Текст книги "Мужчина и женщина. Цена одной ошибки"

– Иван Ильич, думаю, у вас во дворе завелись крысы, а возможно, белка или кошка…

– Почему, Борис Николаевич, вы пришли к такому выводу?

– Когда выгуливаю моего Атамана и прохожу мимо ваших ворот, собака начинает тянуть поводок, лает и дает понять, что во дворе кто-то чужой.

Иван Ильич от неожиданности не знал, что ответить. Потом нашелся:

– Да, правильно. Молодец, Атаман! Хороший нюх у него. Действительно, бродячая кошка зачастила к нам во двор.

«Удивительно! Как собака может почуять, что больше чем в 50 метрах от забора, в глубоком подвале находятся люди? Надо обработать территорию химическими средствами, чтобы исключить такие неожиданности. Шансы найти заключенных ничтожны. В первый же день их заключения в подвале по дороге домой я с их мобильников отправил сообщения по некоторым номерам о том, что они едут на отдых в Турцию, после чего мобильники выбросил в Москву-реку. Вряд ли они рассказали кому-нибудь, что́ замышляют против меня, и поэтому выйти на мой след нереально. Неожиданности, конечно, случаются, поэтому всегда надо быть начеку. Если полиция начнет расследование и станет проверять, с кем они общались по мобильному телефону до своего исчезновения, возможно, высветится и мой номер. Однако поиск по номерам телефонов требует больших усилий, ведь тогда нужно будет допросить многих свидетелей, проверить их отношения с исчезнувшей парой, очертить круг подозреваемых, вычислить, кто из них обладает информацией. С учетом низкого профессионального уровня наших правоохранителей, их нежелания работать на благо общества, можно не беспокоиться.

И на этот раз заключенные обрадовались его приходу, а Стелла опять начала плакать.

– Граждане заключенные, выполнили ли вы мое требование написать фамилии и адреса людей, готовых помогать вам материально, морально, физически или другими способами?

– Мужик, у меня почки сильно болят, по-видимому, камни опять зашевелились. Необходима срочная операция.

– А у меня зуб страшно болит. Надо его удалить или, в крайнем случае, запломбировать.

– К сожалению, услуги врачей не предусмотрены. Сергей, я принесу вам соответствующее лекарство для выведения почечных камней. Стелла, а для вас я принесу обезболивающие лекарства. Надеюсь, они вам помогут.

– Мужик, мне срочно нужно оперироваться, а то умру. Ты не смеешь больного человека держать в темнице.

– От камней в почках, гражданин заключенный, не умирают. Надеюсь, они сами выйдут.

– Тогда принеси ящик водки, это мне точно поможет преодолеть боль, пока камни будут выходить.

– А мне фрукты, шоколад и две бутылки коньяка. Очень помогает при зубной боли.

– Уставом Федеральной службы по исполнению наказаний в тюрьмах и в местах содержания заключенных алкоголь запрещается, и его передача заключенным недопустима. Объясняю еще раз: вы отбываете срок заключения, предусмотренный Уголовным кодексом России. Разница только в том, что в одном случае наказание выносится судом, а в вашем случае – отдельным гражданином, то есть мною. Так как наше государство не в состоянии защитить меня, своего гражданина, от таких злоумышленников, как вы, я, руководствуясь правом самообороны и защиты своей жизни, эти функции взял на себя. Это вынужденный поступок. Надеюсь, вы меня понимаете.

– Мужик, что ты несешь? Русским языком говорю, мне нужно к врачу. Нет – тогда принеси водку. Я тебя за это отдельно отблагодарю. В тюрьмах и лагерях за бабки можно заказать и женщин, и наркотики, – все что угодно, а ты не хочешь принести мне за мои деньги водку. Ты понимаешь, что это бесчеловечно. Выходит, ты садист.

Иван Ильич, не обращая внимания на возражения заключенных, продолжал:

– Сейчас оставьте в тамбуре письма с указанием имен и адресов людей, готовых помогать вам, о чем я вас попросил еще в прошлый раз. Начнем с вас, Сергей. Вы указываете фамилии вашей матери, брата, сестры и еще двоих друзей. У вас так мало доброжелателей? Теперь вы, Стелла: дочь, мужские и одна женская фамилии. Я прошу на имя каждого из них подготовить письмо с просьбой помочь. При этом они должны взять на себя некие обязательства материального или физического плана, например участие в определенных благотворительных мероприятиях. В ваших письмах вы должны указать одну и ту же причину, по которой возникла такая острая необходимость для обращения к ним за помощью. Письма начинайте так: вы, Сергей, со Стеллой находитесь в Турции на отдыхе, у вас там были деловые партнеры-турки, которым вы обещали помочь в заключении выгодного строительного контракта. За это вы с них взяли 100 тысяч евро. Однако вы им не только не помогли, но через год еще раз обратились с требованием увеличить эту сумму в два раза. Турки обещали дать вам деньги, но давно поняли, что вы их обманули и получить в России с вас этот долг, ввиду вашего полицейско-бандитского окружения, не представляется возможным. На этот раз они заманили вас в западню: пригласили как будто на встречу, но задержали и силой увезли в неизвестном направлении. В настоящее время вас держат в закрытом помещении без окон и не освободят, пока вы не вышлете эти деньги на указанные банковские счета.

– Мужик, как только мы напишем эти письма, никто нас больше не будет искать. Пропали в Турции и все. Напишут два запроса и концы в воду, а ты деньги получишь и заведешь новую женщину, которую будешь трахать над нашими могилами. Ты хуже турка, сука, сволочь! Ты меня не обманешь. Нас в конце концов найдут, тогда я твои глаза выколю и оставлю жить так.

– Граждане заключенные, ваши рассуждения – продукт вашего убогого мышления и вашей подлой сущности. Некоторые ваши знакомые, благодаря отправленным мною с ваших телефонов сообщений, в курсе, что вы на отдыхе, даже завидуют вам. Поэтому, получив письма, они поймут, что ошиблись, и возможно, кое-кто из них придет вам на помощь. Тогда я буду рад за вас, что вы кому-то нужны.

– Мужик, ты преступник, бандит, – закричал Сергей.

– Почему вы с нами так, а, Иван Ильич? Полюбовно же можем решить наши проблемы, – обратилась к нему Стелла.

– Об этом, Стелла, надо было подумать еще тогда, когда вы выбросили меня из моей машины на мокрый асфальт, а сами пошли в ресторан за мои деньги. До встречи в следующую субботу.

Иван Ильич плотно закрыл ведущую в подвал низкую, окрашенную в зеленый цвет массивную дверь и вышел в сад. «Какой контраст! Все вокруг дышит спокойствием и настраивает на оптимизм, любовь к природе и к окружению. И каждый раз после моего выхода из подвала я это чувствую с особой силой. Как много измерений в жизни современного человека! С одной стороны, я замечаю удивительную красоту природы, многообразие ее проявлений в зависимости от времени года, непрерывно читаю и не перестаю восхищаться мощью человеческого разума, создаю книги и учебники для молодого поколения, высоко ценю доброту и интеллигентность людей, нежность и чувственность женщин. С другой стороны, мобилизовавшись для своей защиты, я перешел черту добра и зла – держу двух людей в неволе. С ними мы современники, но, кроме некоторых необходимых навыков для выживания, эти люди остались на уровне диких каннибалов. Призыв оценить красоту природы, восхищаться созданной сотнями поколений великой культурой вызывает у них непонимание и смех. Многогранность мира для них сводится только к примитивному удовлетворению своих инстинктов, животному эгоизму, жестокости по отношению к другим людям, которые для них травоядные, пища для таких хищников, как они».

* * *

Каждый день после работы Иван Ильич с Ольгой заезжали за Людмилой Васильевной, забирали ее и привозили к нему в квартиру, куда вечером приходили Костя и Эмилия с детьми. Вся семья ужинала вместе, потом каждый занимался своими делами. Эмилия уходила пораньше – готовить детей к школе. Костя иногда выходил по своим делам, но было очевидно, что присутствие Ольги ему приятно, и поэтому он больше времени проводил дома. Если Людмила Васильевна оставалась ночевать у сына, что случалось часто, Костя отвозил Ольгу домой.

– Смотри, Иван, вдруг Костя обрюхатит, а потом бросит девушку. Пусть он все делает по-человечески. Лучше девушки, чем Ольга, он все равно не найдет.

– Что я могу поделать, мама? Они люди взрослые. Все условия для их физической близости мы поневоле для них создали. Ведь вряд ли Костя ограничится сопровождением ее до подъезда. Понятно, что он потом поднимается к ней, и там уже ясно, да? Ведь оба молодые, красивые, видно, что они нравятся друг другу. В конце концов, зов природы возьмет верх над осторожностью и целомудрием, нечего и сомневаться. Будем надеяться, что их связь со временем примет законную форму, а если нет, то хотя бы останется без последствий.

– Я завтра же поговорю с Костей, – волновалась Людмила Васильевна, – чтобы, если он не готов к серьезным отношениям, не смел трогать невинную девушку.

– Мама, думаю, ты уже опоздала. Эти вопросы сегодня решаются очень быстро.

– И ты так спокойно говоришь об этом? Что будешь делать, если родится ребенок?

– Буду радоваться появлению новой жизни. А там так или иначе вопрос решится, не оставаться же ребенку без родителей. Все остальное уже второстепенно.

Однако чем бы ни был занят Иван Ильич, он все равно ни на минуту не забывал о заключенных. Тревожные сомнения, как поступить дальше, не оставляли его.

* * *

Потеря супруги придала Ивану Ильичу облик страдальца в глазах многочисленных сотрудниц института. Особенно он был интересен для разведенных или не вышедших по разным причинам замуж коллег от 35 до 50 лет. Интеллигентный, подтянутый, моложавый, всегда ухоженный известный профессор нравился многим женщинам, которые сочли его возможным кандидатом для будущей совместной жизни. Посещение кафедры под разными предлогами, угощение его домашними пирожками, печеньем, приглашения на ужин или вкусный обед Иван Ильич воспринимал с благодарностью, но всегда находил повод мягко и спокойно отказать. Среди всех выделялась заведующая кафедрой общей теории педагогики, доктор педагогических наук Зинаида Павловна, 45-летняя миловидная блондинка, сдержанная, интеллигентная женщина. Ивану Ильичу было известно, что она с матерью и дочерью-студенткой живет в центре Москвы, много лет как уже разведена с мужем – полковником ФСБ. Но особую пикантность их разводу придавало то, что чекист с холодной головой и горячим сердцем женился на ее младшей сестре, от которой в настоящее время имел двух дочерей. Зинаида Павловна нравилась Ивану Ильичу, была очень эрудированной собеседницей, и им вместе было интересно. Но как женщина, несмотря на свою красоту, она Ивану Ильичу не импонировала. Он понимал, что она сложная и требовательная натура и с ней легкий флирт невозможен. Внутреннее женское чутье подсказывало Зинаиде Павловне, что Иван Ильич не удовлетворен своей жизнью, и она старалась стать ему ближе. Делала новые прически, всегда была модно и со вкусом одета, спортивна и стройна. Иван Ильич понимал, что она по всем параметрам, в том числе в интеллектуальном плане, очень ему подходит. Но это было бы изменой, предательством Ирины, так как Зинаида Павловна вряд ли удовлетворилась бы только интимной близостью, через какое-то время она обязательно поставила бы вопрос о совместной жизни. Появление Лауры охладило его к Зинаиде Павловне, которая быстро почувствовала произошедшую в нем перемену, сильно обиделась, но не могла объяснить, с чем это связано. Иван Ильич тоже поражался этому феномену: как худенькая, тонконогая, выглядевшая как неухоженный подросток Лаура, могла привлечь его как мужчину, притом раскрыть в нем такого ненасытного самца, о чем даже он сам раньше не подозревал. Может, правда, что противоположности притягиваются друг к другу с особой силой.

Сейчас же создалась новая ситуация – Иван Ильич стал вдовцом. Зинаида Павловна искренне сочувствовала ему, одновременно стараясь возобновить их отношения, придать им новую энергетику, надеясь на возможность союза между ними. Иван Ильич понимал, что отчаянные поиски Зинаиды Павловны найти достойного партнера одновременно продиктованы острым желанием показать бывшему мужу и сестре, своему окружению, что она достойна большего, чем вечно угрюмый, непредсказуемый и скрытный чекист.

«Компания матери, Ольги и детей не заменят мне полнокровную жизнь, – размышлял Иван Ильич. – Мне нужно другое общение, интеллигентная, духовная женщина. Для этой роли как никто подходит Зинаида Павловна, но она – слишком сложная натура, ей нужно отдаваться полностью, духовно и физически, всячески стараться быть на высоте. Сложно так жить». Как легко было с молодой Ириной или даже с Лаурой. Никаких усилий, всегда остаешься самим собой. Постоянные отношения с кем-то или брак он для себя даже в мыслях не допускал. «Никто не может занять место Ирины в моей жизни». Каждый раз, когда, сидя в кабинете, он пролистывал свои книги, и его взгляд вдруг падал на большую фотографию улыбающейся Ирины, сразу в сердце поднималась горечь невосполнимой потери. Иван Ильич тихо плакал, стараясь, чтобы Ольга или кто-нибудь из членов семьи не заметил этого, потом, вытирая глаза, опять возвращался к своим занятиям. Часто, глядя на фотографию жены, он обращался к Богу, олицетворяющему для него, скорее, человеческий разум, достоинство и чувство справедливости: «Боже, я обращаюсь к тебе, понимая, что тебя нет, но люди придумали тебя, чтобы не чувствовать себя одинокими. И я, неверующий человек, скорее, агностик, не отрицающий непознанное начало нашего создания, обращаюсь к тебе. Все терпимо, кроме одиночества. Бог, дай мне силы пройти эту скорбную полосу моей жизни достойно. Очень боюсь, что она может продлиться до конца моих дней…».

Часто во сне ему снились женщины, или просто женское тело. Со сладострастием он вспоминал свою уже бывшую молодую подружку Лауру в самых интимных позах. «Правильнее было бы разделить мои отношения с женщиной на две части, – размышлял он. – Духовная часть останется, безусловно, только за Ириной, а телесную я могу делить с какой-нибудь приятной женщиной, скажем, с той же Зинаидой Павловной. Нет, вряд ли получится без духовного восприятия, – возражал он сам себе. – Она быстро надоест, и даже совместный интим через некоторое время поблекнет, потеряет движущую мотивацию. С Лаурой было по-другому. Она была слишком молода и бесхитростна, нуждалась в защите и опеке. Именно этим импонировала мне. Ее существование внесло в мою жизнь новую, свежую струю».

Он вспомнил, что где-то месяц тому назад Лаура позвонила и сообщила, что какие-то знакомые прислали ей по мобильной связи сообщения о матери. Она сама получила сообщение о том, что мать с другом-полицейским находятся в Турции. Сейчас какие-то люди обращаются к ней с требованием вернуть взятые матерью долги. Иван Ильич успокоил ее, сказав что она никакого отношения к долгам Стеллы и Сергея иметь не может. Ну, а если уж эти люди будут очень настойчиво требовать вернуть долги, посоветовать им обратиться в полицию. Тихий стук в дверь прервал его мысли. Вошла Ольга. Выглядела она напряженной и бледной и, не поднимая глаз, без вступительного слова, сообщила:

– Иван Ильич, я беременна.

После минутного молчания, пристально вглядываясь в смущенное лицо девушки, он спросил:

– А Костя в курсе?

– Да, разумеется, но он не хочет ребенка и заставляет меня делать аборт.

– А ты что думаешь?

– Иван Ильич, впервые в моей жизни я почувствовала себя членом нормальной семьи. Я всех вас люблю, как родных. Если я сделаю аборт, то буду вынуждена уйти из вашей семьи. А это мне очень тяжело и невыносимо.

Она промолчала, потом добавила:

– Я поступлю так, как вы скажете, Иван Ильич.

– Ольга, поговорим вечером за ужином в присутствии Кости. Дай мне прийти в себя.

Ужин прошел тихо, без обычного оживленного обмена мнениями и впечатлениями между Эмилией, Костей и Ольгой. Говорила только Людмила Васильевна, вспоминая первую зарубежную поездку с мужем в Польшу. Эмилия, почувствовав некую напряженность, которая, по-видимому, была связана с братом и Ольгой, собрала детей и ушла домой раньше обычного.

– Мама, – обратился к Людмиле Васильевне Иван Ильич, – ты в курсе произошедшего?

Она минуту молчала, потом, посмотрев в сторону Ольги, перевела взгляд на сына и произнесла:

– Догадываюсь. Ольга беременна. Я очень рада, что такая хорошая, порядочная девушка будет нашей невесткой. Ты что скажешь, Костя?

– Это суд, что ли, надо мной? Мы взрослые люди, сами решим наши проблемы.

– Я и твоя бабушка хотели бы узнать, каким образом ты собираешься решать эту чрезвычайно важную для всех нас проблему?

– Ольга знает мой ответ.

– И каков он?

– Я согласен продолжить с ней отношения, но без каких-либо юридических обязательств: без регистрации брака. Миллионы людей сегодня живут именно в гражданском браке. А потом, через год-два, будет видно, как нам поступить дальше. Останемся вместе или каждый сам по себе.

– А как насчет ребенка? Ребенок же не будет ждать, пока вы решите – создавать нормальную семью или нет. Он требует ежечасного внимания.

– Я ребенка не хочу. Пусть делает аборт. Я ей уже сказал, все расходы беру на себя, что еще?

– Как тебе не стыдно! – эмоционально вступила в разговор Людмила Васильевна. – Чистая, хорошая девушка, в человеческом плане в сто раз выше, чем ты. Я знаю, что она тебе нравится, ты взрослый мужик, тебе давно пора создать семью, завести ребенка. Что тебе еще надо?

– Я, бабушка, согласен жить с ней в гражданском браке, но ребенка не хочу.

– Я аборт не сделаю! Считаю, что это грех. Потом, возможно, после аборта я вообще не смогу иметь детей.

– Костя, я как отец желаю тебе только добра. Создавай семью, живи по-взрослому. Все равно ты это когда-нибудь должен сделать.

– Папа, я не готов к семейной жизни. Мне еще 28. Поживем с ней вместе, повторяю, а там видно будет: подходим друг другу или нет. Возможно, она полюбит другого человека, я тоже.

– Я не прошу одолжения. Для меня это очень оскорбительно. Людмила Васильевна, Иван Ильич, тысячу извинений, простите, что ваше доброе родительское отношение ко мне принесло вам столько беспокойств и хлопот. Я до глубины души оскорблена поведением Кости и сама не хочу жить с таким недостойным человеком. Мое решение окончательное. Когда мы начали встречаться, я даже была влюблена в него, думала, что он похож на бабушку, на вас, Иван Ильич, что он унаследовал какие-то ваши черты. Но, увы. Он ваш сын, но в моральном, духовном плане с вами не имеет никакого сходства. Простите.

– Вот ты как запела? Ты все спланировала заранее, хотела таким способом войти в нашу семью, устроиться в столице!

– Костя, я от тебя не ожидал услышать такое. Ты говоришь, как последний мерзавец. Если еще раз произнесешь такие слова, я тебя выгоню из моего дома. Извинись перед девушкой.

Костя вскочил с места и, хлопнув дверью, выбежал из дома. Изумленные таким оборотом дела, Людмила Васильевна и Иван Ильич уставились друг на друга. Ольга ушла на кухню. Было слышно, как она моет посуду и тихо плачет. Через некоторое время она вернулась и, обратившись к Людмиле Васильевне и Ивану Ильичу, сказала:

– Чтобы бы вы не подумали, что Костя прав, я согласна сделать аборт.

– Не говори глупости. Мы тебе верим. Подождем какое-то время. Посмотрим, что будет. Может, он одумается и вернется.

– Иван Ильич, Людмила Васильевна, простите, но я настолько разочарована в Косте, что не вижу перспективы в наших отношениях. Он для меня только ваш внук и сын, не больше.

– Надо считаться и с мнением девушки. Вряд ли она бросает свои слова на ветер. Она действительно разочарована в Косте. Ведь он, хоть и неплохой парень, но очень необязательный. Если Ольга родит ребенка, где они будут жить? Кто за этим ребенком будет ухаживать, содержать их?

«Легкомысленный идиот! Как можно так низко поступить с доверчивой, нуждающейся в помощи девушкой? – размышлял Иван Ильич. – Но она тоже хороша. Не задумываясь о последствиях, тут же отдалась парню. Может, не надо ее винить, – отвечал он сам себе. – Столичная профессорская семья, высокие, теплые отношения, каких она не видела в своей семье с пьющим, неработающим отчимом. Даже если именно таким образом она думала утвердиться в столице, разве это не естественно? Что делать? Как ни сожалей, но аборт, по-видимому, придется делать. Боже, как стремительно развиваются события вокруг меня! Чего только не пришлось пережить в эти последние месяцы. Нельзя терять ни одного дня. Завтра же девушку надо отправить в районную больницу. Но она зарегистрирована в общежитии. Какая же поликлиника их обслуживает? Не буду же в институте спрашивать об этом, позориться перед коллективом». Внезапно Иван Ильич вспомнил о встрече с Алексеем Мальковым – известным профессором-гинекологом. «Может, звонить поздно, неудобно беспокоить человека? Да нет, всего только десятый час». Он быстро нашел визитку Малькова с добавленным им самим от руки номером мобильного телефона и набрал его. Через секунду спокойный, уверенный мужской голос ответил:

– Мальков у телефона.

* * *

– Мужик, через два дня Новый год! Хоть по этому поводу принеси пару бутылок, а лучше ящик водки. Не на халяву же прошу, выйду – свои бабки получишь.

– Вот как раз в связи с наступающим Новым годом я принес вам цыпленка, несколько бутылок пива, соки и фрукты, а также карамельные конфеты.

– Издеваешься, да, сукин сын, твою мать?!! Помни, когда-нибудь я тебя живьем в землю зарою!

– Простите, Иван Ильич, он обезумел! Дурак! Сергей, думай, что говоришь! А если он разозлится и решит уморить нас голодом?

– Я его раскусил, он с людьми не сможет так поступить, ему самому перед собой будет стыдно, чокнутый гуманист, воспитание ему не позволит! – с издевкой ответил Сергей. – Ну, Стеллочка, обрадуй твоего несостоявшегося зятька, давай-давай! Не стесняйся, сучка!

– Иван Ильич, вы меня слышите?

– Да, слышу.

– Иван Ильич, я беременна, беременна, – и начала радостно хохотать.

– Ну что, мужик, ты в нокдауне? Ты думал, что мы немощные? Сломленная рухлядь? А мы – трах-трах-трах! И вот, для тебя сюрприз – ребенок. Ты же интеллигент, душонка у тебя хиленькая, добренькая. Не можешь же оставить в подвале ребенка без света и ухода. Стелле надо рожать в больнице. Так вот, хочешь – не хочешь, тебе придется выпустить нас с миром. Ты пойдешь направо, мы – налево. Ты на север, мы на юг. Разойдемся, как в море корабли. Да и тебе тратиться на наш корм не придется, разбогатеешь.

Под впечатлением от своих слов Сергей даже запел. Иван Ильич от неожиданности впал в глубокий шок. Подождал несколько минут, оставил принесенную еду с бутылками перед открывающимся в двери маленьким окошком и вышел в сад. Он понимал, что если Стелла действительно беременна и будет рожать ребенка, ситуация в корне меняется. Не может же он оставить невинное существо в заточении. Провинились его родители, а не ребенок. Но государство же оставляет новорожденных детей в тюрьмах, скорее в специальных учреждениях при тюрьмах и колониях для заключенных. В здешних условиях это невозможно. Как же поступить?

* * *

– Алексей Андреевич, Иван Ильич вас беспокоит.

– Иван Ильич? – в голосе Малькова слышалось неприкрытое удивление. – Чем могу быть полезен? Говорите, Иван Ильич, не стесняйтесь. Как говорит классик, любви все возрасты покорны. А иногда это волнительное чувство под названием «любовь» дает плоды в лице маленьких кричащих существ.

Иван Ильич смущенно продолжал молчать.

– Алексей Андреевич, моя лаборантка, молодая девушка, забеременела. Я в этой области никого не знаю, решил обратиться к вам.

– Ничего странного. Лаборантки, аспирантки, иногда даже студентки беременеют от своих профессоров. Можно сказать, классическая схема и довольно распространенная. Сложнее, когда это случается в школе, здесь уже не исключены встречи со строгим законом и его вежливыми интеллигентными представителями.

– Вы меня не так поняли.

– Возможно. Однако, как понимаю, беременная лаборантка – реальность. И вы, предполагаю, хотите, чтобы я ее осмотрел?

– Да.

– Как легко понимают друг друга интеллигентные люди. В среду в час, Иван Ильич. Устроит вас? Можете ко мне добраться самостоятельно или послать за вами машину?

– Не беспокойтесь, в назначенное время мы будем у вас.

Не дожидаясь ответа, Иван Ильич быстро отключил телефон.

«Стесняется, – с ухмылкой подумал Мальков, – а с виду такой тихоня. Не зря говорят: в тихом омуте черти водятся».

* * *

Иван Ильич в темном костюме, белой, выглаженной Ольгой сорочке и галстуке задумчиво вел машину в сторону подмосковного правительственного санатория на встречу с Алексеем Мальковым. «Какой стыд! Что он подумает? А разве это важно? Главное – убедить Ольгу согласиться на аборт. Какое неудобное время для родов, сколько хлопот и сложностей прибавится. Как-то нечестно, не по-людски я поступаю по отношению к этой доброй, порядочной, оказавшейся в большом, жестоком городе без денег, без поддержки девушке. Я – ее единственная опора, она мне полностью доверяет, глубоко уважает. Я заменяю ей сейчас отца, покровителя. Поступил бы я так по отношению к моей дочери? А в чем она виновата, что так сложилась ее судьба? Ирочка моя, прости меня за все, что я делаю. Сейчас веду на аборт беззащитную девушку. Бедная провинциалка вдруг оказалась в доме московского профессора и надеялась найти свое маленькое счастье. Огромный город, море людей, магазины, витрины, наша квартира и быт, обсуждение высоких тем. Сын – архитектор, свободно говорящий на нескольких языках, красивый столичный парень. Дочь – прекрасно образованная девушка, играющая на пианино. Интеллигентная, добрая мама. Покойная Ирина – сама доброта и мягкость. И я – известный профессор, которого она знала по учебникам. Все это, разумеется, ошеломило провинциалку. Всей душой она хотела понравиться нам, быть полезной. И по глупости отдала все, что у нее есть. Не устояла перед чарами моего идиота. Если аборт состоится, несомненно одно – она уйдет из нашей жизни. Глубокая обида у нее и глубокий стыд у нас останутся. Боже, совесть моя, как мне тяжело! Такую моральную нагрузку я не выдержу».

– Ольга, – вдруг обернулся он к осунувшейся, обреченно смотрящей вперед девушке, – ты и только ты решаешь, делать аборт или нет. Если вы с Костей не найдете общий язык и впредь, я тебя никогда не оставлю без помощи. Мое отношение к тебе, Ольга, никоим образом не может измениться. Ты стала членом моей семьи и останешься им всегда, пока я жив. Слышишь?

Лицо девушки покрылось густой краской. Она продолжала сосредоточенно смотреть вперед, углубленная в свои тревожные мысли. Через минуту она вдруг так горько и безутешно, не стыдясь своего голоса и слез, заплакала, что Иван Ильич с трудом себя сдержал, чтобы самому не присоединиться к ней. Он понимал, сколько горя накопилось в ее молодой неопытной душе. Лишенная возможности поделиться с кем-нибудь, она выплеснула свою боль наружу. Иван Ильич был вынужден остановить машину на обочине, предварительно включив аварийный сигнал, наклонился и обнял худенькие плечи рыдающей девушки:

– Успокойся, милая. Успокойся, моя девочка. Все у тебя наладится. Впереди у тебя еще столько радостей.

Она, рыдая, в сердцах воскликнула:

– Я так несчастна, что мне делать? Иван Ильич, помогите! Вы сами решайте за меня. Я вас так уважаю и люблю, что любое ваше решение исполню беспрекословно.

– Я уже для себя решил, – спокойно сказал Иван Ильич, вытирая платком мокрое от слез лицо девушки. «Боже, какие у нее затуманенные беспомощные глаза. Как они похожи на глаза моей молодой Ирочки, когда она, обиженная на что-то, плакала навзрыд».

* * *

За массивными вращающимися дверьми санатория их встретила смазливая большегрудая сестра, представившаяся Надей.

– Иван Ильич, – сказала она с неприкрытой иронией, глядя на него и Ольгу, – мы сейчас на лифте поднимемся на пятый этаж, Алексей Андреевич уже подъехал.

Стоя в лифте рядом с молодой женщиной с дерзким взглядом, Иван Ильич с удивлением заметил, что, несмотря на зимнее время года, она надела халат на голое тело, оставив расстегнутой верхнюю пуговицу. Рядом с ней Ольга в узком стареньком пальто Людмилы Васильевны, с заплаканным лицом, с небрежно распущенными волосами, показалась жалким ощипанным цыпленком.

– Рад вас видеть, Иван Ильич! – радушно встретил его Мальков. – Посидите здесь, пока Надя подготовит нашу молодую пациентку к осмотру.

Одним взглядом он оценил ситуацию: стоящая с несчастным видом девушка в душе не хочет и очень боится аборта, Иван Ильич крайне смущен и плохо владеет эмоциями. Ему стало жалко своего бывшего преподавателя и эту несчастную, старомодно одетую симпатичную девушку. «Жалко Ивана Ильича, – подумал он, – согрешил мужик и сейчас сильно переживает, но еще больше жалко девушку, которая напоминает идущее на бойню животное».

– Иван Ильич, чаю? Кофе?

– Нет, спасибо. Знаете, – продолжил Иван Ильич, – Ольга страшно волнуется.

– Понимаю, понимаю, все волнуются, особенно когда это первое медицинское вмешательство в естественный для женского организма процесс. Все мы грешны, – еще раз констатировал Алексей Мальков.

«Если этот Иван Ильич, по призванию педагог и учитель, способен на легкомысленную связь с молодой неопытной девушкой, то что сказать о простом смертном вроде меня», – усмехнулся он про себя.

Не зная, как продолжить разговор, Иван Ильич сказал:

– Вы, по-видимому, не в курсе, что скончалась моя супруга Ирина.

– Очень сожалею, Иван Ильич. Примите мои глубокие соболезнования.

– Доктор, пациентка готова, – доложила через открытую дверь сестра.

– Ну, с Богом, – поднялся Мальков.

– Алексей Андреевич, я правильно понимаю, что это только осмотр?

– Не только, – удивленно посмотрел на него доктор. – Осмотр с последующим возможным прерыванием беременности, если, конечно, пациентка будет согласна.

– Нет, – встал с места Иван Ильич, – только осмотр, и если все нормально развивается, своим естественным путем, пусть девушка родит.

Мальков минуту изумленно смотрел на смущенного профессора и, ничего не говоря, вошел в другую комнату. Спустя некоторое время до Ивана Ильича донесся бодрый голос доктора и тихий шепот Ольги. Потом, к великому его удивлению, заливистый смех Алексея Малькова и тихий смешок Ольги. Иван Ильич вопросительно посмотрел на разбитную медсестру с дерзкими глазами, с жалостью смотрящую на него.

– Наш доктор владеет магическим даром внушения. Женщины всех возрастов после встречи с ним заряжаются любовью к жизни и часто, – с сожалением добавила она, – к нему лично.

Примерно через двадцать минут вышел доктор с улыбкой на лице, а за ним, спустя несколько минут, покрасневшая, с горящими глазами, взволнованная Ольга.