Текст книги "Мужчина и женщина. Цена одной ошибки"

– Папа, ты все выходные дни проводишь на даче. Иногда и в будни после работы заезжаешь. Что-то громадное сооружаешь, может, помогу?

– Ничего особенного, Костя, укрепляю дренажную систему. Очень затратные работы. А если хочешь помочь, пожалуйста: работа там всегда есть.

– Ну, если справляешься один – хорошо, ты же знаешь, я дачу не люблю. Деревня – глушь: ни кафе, ни кино, ни хороших соседок – ничего интересного. Когда разбогатею, куплю дом в Жуковке, а лучше на Лазурном берегу или в Провансе.

– Правильно, Костя, я не против. Кстати, вижу, что Ольга тебе не безразлична, будь честен с ней: она достойная девушка, не для легкомысленных игр.

– Не смеши, папуля, своими старомодными, пахнущими ванилью идеями. Кстати, ты в курсе, что произошла сексуальная революция? Сегодня легкомысленные девушки – те, которые отдаются в первый же день и не спрашивают имя партнера. А нелегкомысленные те, которые спрашивают имя партнера и отдаются только во второй день, вот и вся разница.

– То, что ты сказал, Костя, скорее цинично, чем остроумно. Смотри, Ольга не устроена: у нее нет ни таких родителей, как у тебя, нет даже крыши над головой.

– Но у нее есть то, что есть у всех хорошеньких девушек.

– Вот как раз один такой инфантильный тип встретился с твоей сестрой и бросил ее потом.

– И что плохого? Наградил двумя детьми, дал квартиру, платит хорошие алименты. Ну а если делит постель не только с ней, но и с другой женщиной, подумаешь, большое преступление. Это, скорее, признак душевной широты.

– С тобой бесполезно говорить. Тебе уже скоро исполнится 28 лет, но ты никак не взрослеешь.

* * *

– Как ты себя чувствуешь, Ирина? Может, выйдем, немножко погуляем, развеемся, посмотрим какой-нибудь новый фильм или зайдем в кафе?

– Иван, что-то нехорошее у тебя на душе. Ты стараешься скрыть это от меня, но я же тебя чувствую своим нутром.

– Что ты, Ирина, единственное, что меня сейчас беспокоит, – твое здоровье.

– Ты не ответил на мой вопрос, но пусть будет по-твоему. Ты вернул маме долг за клинику?

– Я предложил, но она отказалась.

– Ну, это было очевидно с самого начала. Она – женщина достойная и, чтобы нас не обидеть, говорила, что деньги дает в долг. Мы понимали, что деньги обратно она не возьмет, ведь так было не раз. Иван, твоя аспирантка Ольга – симпатичная и сообразительная, спокойно, непоказушно помогает нам, сблизилась с нашими детьми и фактически вошла в нашу семью. Но ее взгляды на многие вещи отличаются от наших, в чем я убедилась во время обсуждения фильмов. Видимо, у нее в душе тоже какая-то боль, но в здравомыслии ей не откажешь. Кстати, для нашего Константина она была бы неплохой парой.

– Может быть. Костя хоть и добрый парень, но непостоянный.

Через минуту Ирина продолжала:

– Тебе тоже нужна была такая жена: трудяга, опора мужа, без особых сентиментальностей, стремящаяся любой ценой укрепиться, выжить в не очень благоприятной для себя среде.

– Я доволен своей судьбой и нашей совместной жизнью.

– Иван, сожалею, что не могла дать тебе большего, – сказала Ирина и заплакала.

– Не нравится мне этот разговор, Ирина. Создается впечатление, что мы расстаемся.

– В твоей душе я уже давно не занимаю то место, которое я имела раньше. Ты, как добрый и порядочный человек, стараешься делать для меня все, что полагается, но я давно перестала быть для тебя желанной женщиной. Я тебя не виню – виню себя, а это тяжелее, чем сваливать вину на другого и представлять себя жертвой.

– Ирочка, у нас впереди еще большая жизнь.

– У тебя – да, но я тебе уже не попутчица…

* * *

Обычный распорядок дня Ивана Ильича резко изменился. В девять утра он уже был на работе, в полдень уезжал на дачу, уставший, разбитый возвращался оттуда поздним вечером, молча ужинал и уходил к себе в кабинет работать – засиживался до часу-двух ночи. «Откуда у меня столько энергии? – удивлялся он сам себе, – какой огромный энергетический заряд дает человеку страх и ненависть. Сейчас я страшусь морального уничтожения за возможную боль, которую могу причинить моим родным. Всем своим существом ненавижу оскорбивших и унизивших меня людей, мужчину и женщину, считающих меня слабой жертвой, всего-навсего пищей для себя. Смотрите, зубастики, не ошибитесь».

Как-то раз в октябре Иван Ильич в хорошем настроении вернулся домой и во время позднего ужина сообщил, что основные работы на даче закончены, и поэтому можно уже немного расслабиться. Ирина долго испытующе смотрела на него и заметила: «Ты столько сил и энергии потратил на эти… как там… дренажные работы, что мне показалось, хочешь там заселить кого-то или заселиться сам». Иван Ильич ничего не ответил на замечание жены, одновременно еще раз про себя отметив, как сильно развита у женщины, особенно у любящей женщины, интуиция.

* * *

На следующий день Иван Ильич позвонил Стелле.

– У меня возникли проблемы с продажей дачи. Все документы готовы, дачу я привел в порядок, однако сосед в последнюю минуту сообщил, что пока повременит с покупкой. Не перебивай меня: я не изворачиваюсь и искренне хочу скорее закончить эту вашу мерзкую игру. Слушай и передай своему мужику: может, вы тоже подключитесь к продаже дачи? Я даже согласен немного снизить цену, но все равно она в три-четыре раза больше, чем сумма, которая потребуется для твоего лечения. Впрочем, твоя болезнь – подлость, которая, особенно в твоем случае, неизлечима.

– Наплевать, что ты думаешь обо мне. Но ты, Иванушка, насчет готовности дачи обрадовал меня.

– Более того, если вы всерьез возьметесь за ее продажу, в последующем можете подключить еще каких-то риелторов. Возьмите с собой фотоаппарат, сфотографируете дом, сад, покажете знакомым, возможно, вам повезет больше, чем мне.

Стелла молча выслушала его и, не говоря ни слова, положила трубку. Через какое-то время она перезвонила.

– Если мы продаем, то 25 % от общей суммы продажи берем себе.

– Вы что, с ума сошли? Принято только 10 %, не более, ну 15 %, лишь бы поскорее закончить все это.

– Профессор, начнем, а потом видно будет.

– Тогда, Стелла, в субботу, в десять утра встречаемся у супермаркета, где вы так «ласково» обошлись со мной.

– Иван, не держи зла в сердце. Все будет хорошо: дачу продадим, каждый получит свое и разойдемся друзьями.

– Стелла, предупреждаю, не привлекайте к этому процессу еще кого-то. Я не хочу, чтобы еще кто-то был свидетелем моего унижения.

В назначенное время Стелла и Сергей приехали на место встречи на такси. Сергей, одетый в джинсы и куртку, нес спортивный рюкзак, набитый едой и бутылками.

– Иван Ильич, последние солнечные денечки: мы со Стеллой решили перекусить на природе, – объяснил радостный Сергей. – Пока ты погуляешь во дворе, мы в твоей бывшей спальне немножко поразвлечемся: надо сочетать полезное с приятным, – завершил с громким смехом Сергей, поддерживаемый Стеллой. Было очевидно, что они чувствуют себя великодушными победителями и снисходительно позволяют себе пошутить с жалким, сломленным человечком.

По субботам дорога была сравнительно свободна, и вместо обычного часа они добрались до места за 40 минут. Хоть дача и была старой постройки, но выглядела праздничной и светлой. Иван Ильич почистил кирпичную кладку, привел в порядок двор. Очевидно было, что его труды зря не прошли: сад с множеством фруктовых деревьев хоть и не был особенно ухоженным, но радовал глаз своей естественностью и каким-то радушным гостеприимством.

– Неплохая дачка, но на такие бабки никак не тянет, – заключил Сергей.

– Давайте зайдем внутрь, и вы убедитесь, что она вполне благоустроена и готова хоть завтра принять новых хозяев.

На втором этаже было три спальни, на первом – большая гостиная, кухня и кабинет.

– Видишь, Иван Ильич, Сергей прав: у тебя на втором этаже нет удобств – ни туалета, ни душа. Все на первом этаже.

– Это так, – согласился Иван Ильич, – зато есть газ, электричество, дом очень теплый. Кстати, в подвальном помещении у меня прекрасный погреб, камин, небольшая гостиная и сауна: парься хоть сегодня. Согласитесь, для покупателя это очень важно. Впрочем, посмотрите своими глазами, и еще можете делать снимки.

Иван Ильич пошел вперед, за ним – Сергей и Стелла.

– Глубокий у тебя подвал, какие мощные двери, похоже на бомбоубежище. Что, сейф с деньгами хранится здесь? – пошутил Сергей.

– Часть помещения служит погребом: можно в прохладе держать овощи, фрукты и вино. Другая часть – предбанник, небольшая гостиная, душевая, туалет, а дальше – сауна. Я сейчас включу свет поярче, а вы делайте снимки.

Сергей с ленцой вынул из кармана небольшой японский фотоаппарат и приступил к фотографированию.

– Лучше пусть Стелла позирует. Это подчеркнет высоту потолка и дверных проемов. Можете пройти в сауну.

Гости прошли вперед, а Иван Ильич с безразличным видом остался стоять на месте, и вдруг, с грохотом закрыв за собой металлическую дверь, быстро выскочил из помещения. Воцарилась тишина. Через минуту Сергей изменившимся от испуга голосом закричал:

– Мужик, перестань шутить, открой дверь!

– Иван Ильич, дорогой, мы просто пошутили, – по-видимому, осознав, в каком положении они оказались, истерично крикнула Стелла.

– Мужик, я сейчас по мобильнику позову ребят – они тебя живьем закопают в саду.

– Слушайте, хищники, два месяца я готовил для вас эту клетку, и вы сами попались в капкан. Вы оставили ваши куртки и телефоны наверху, но если даже они были бы здесь, то подвальное помещение настолько глубоко и сильно забетонировано, что никакие сигналы мобильников не принимаются и не передаются, этот факт проверен и перепроверен мною десятки раз. Вырваться отсюда невозможно: нет окон, стены армированы и забетонированы. У вас, кроме ваших рук, нет никаких инструментов. Звать на помощь бесполезно, потому что ваши голоса за толстыми стенами не слышны и никто ко мне в гости без моего приглашения не придет. Ваши мобильники через час будут на дне Москвы-реки, и по ним найти вас тоже будет невозможно. Впрочем, разве наши органы будут вас искать? Кому вы нужны? Каждый год десятки тысяч людей исчезают: хоть кого-то находят? Сегодняшний мой поступок – лишение вас свободы – по сути, самосуд и уголовно наказуем. Но я уверен, что через правосудие я не могу добиться справедливости, поэтому я был вынужден прибегнуть к такому шагу. Я понимаю, что обратиться за помощью к нашим правоохранительным органам означало бы оставить беззащитным себя и моих близких перед исходящей от вас смертельной опасности. Итак, третья часть статьи 163 Уголовного кодекса Российской Федерации под названием «Вымогательство» гласит. Читаю: слушайте внимательно, не перебивайте меня, не разговаривайте между собой. «Вымогательство, то есть требование передачи чужого имущества или права на имущество или совершение других действий имущественного характера под угрозой применения насилия, а равно под угрозой распространения сведений, позорящих потерпевшего, совершенное согласно пункту А третьего параграфа вышеупомянутой статьи 163 организованной группой, согласно пункту Б, в целях получения имущества в крупных размерах наказывается лишением свободы на срок от 7 до 15 лет с конфискацией имущества». Первое: вы – организованная группа, в этом нет сомнений. Второе: вы попытались вымогать имущество в крупном размере под угрозой распространения позорящих потерпевшего, то есть меня, сведений – тоже абсолютно достоверно. Поэтому именем закона Российской Федерации с целью очищения нашего общества и защиты граждан приговариваю вас к одиннадцати годам лишения свободы. Обратите внимание – выбран не максимальный срок, а одиннадцать лет. Приговор окончательный и подлежит пересмотру только через семь лет, в случае вашего глубокого раскаяния или серьезного ухудшения вашего здоровья, а также если вы докажете, что нужны обществу, близким и родным, сделали когда-нибудь доброе дело или собираетесь его сделать. Итак, постарайтесь в течение этих семи лет убедить меня, что вы глубоко раскаялись, полностью изменились, тогда я могу сократить срок вашего лишения свободы. Постарайтесь вести здоровый образ жизни и не погибнуть досрочно до вашего светлого будущего.

– Мужик, не шути: давай договоримся. Выпусти меня: я здесь ни при чем. Это ваша семейная проблема, а она, сука, – послышался громкий звук оплеухи и крик Стеллы, – втянула меня в это дело. Хочешь – трахай дочь, хочешь – маму. Я ее оставлю здесь, и, клянусь, ты меня больше никогда не увидишь.

– Продолжаю. Свет, электричество включается снаружи, я буду включать его только раз в неделю, когда приду сюда, чтобы принести вам еду. У вас есть керосиновая лампа: в канистре 20 литров керосина на три месяца – и свечи. Будьте экономны. Электрическая плита включается на один час в день, чтобы вы могли приготовить обед. Картошка, лук, хлеб, соль, масло, макароны, две банки тушенки, сахар, чай, – все у вас есть. Ассортимент и количество отпускаемой еды соответствует действующим нормам Федеральной службы по исполнению наказаний в тюрьмах и местах заключения Российской Федерации. Сергей, разрешаю иметь со Стеллой физический контакт только с ее согласия. В противном случае, если поступит ее устная жалоба, я вас осужу также и за изнасилование. Если кто-то из вас умрет, и я обнаружу следы насильственной смерти, то оставшийся в живых будет осужден на пожизненное заключение. Полотенца и одеяла у вас имеются. Вместо туалетной бумаги, отходы которой займут много места, используйте маленькие полотенца, ежедневно стирайте и сушите их для дальнейшего использования. Ножи и вилки пластиковые: мойте и используйте снова. Если я останусь доволен вашим поведением, то через полгода включу радио, а через год – телевизор. Накопленный мусор необходимо собирать в черные пластиковые пакеты. Когда я дистанционно открою первую железную дверь, Стелла выносит мусор наружу и возвращается на свое место. После того как дверь за ней закроется, я открою главную входную дверь и вынесу мусор. Если я обнаружу в нем письма – призывы о помощи, лишу электрического света на месяц и сокращу еду на 50 % на одну неделю. У вас, граждане вымогатели, начинается новый этап жизни: этап духовного очищения. Неделя на обдумывание и привыкание к вашему новому состоянию. После начнем изучение Библии: на это я предусматриваю три года. В следующий раз я принесу Библию и икону. То, о чем я сейчас говорю, записано на пленке. Каждый день в семь утра запись будет включаться автоматически, чтобы вы не забывали о ваших обязанностях. Помните, я не иудей и не протестант, я – православной культуры. Если иудаизм и протестантское вероисповедание совершенное человеком преступление не прощают – оно не искупается даже последующей верой и благотворительностью – то в православии грех искупается верой и благотворительностью и может быть отпущен святым отцом. Я руководствуюсь только своим пониманием совести и гуманизма, так как я свободен в своих действиях, поэтому религиозные нормы выполняю выборочно, в соответствии с моими мировоззренческими нормами. Если я приду к выводу, что вы неисправимы и продолжаете представлять угрозу для общества, я вас не освобожу, а цементом замурую эти двери, и вы найдете свой вечный покой в этих стенах. Наш Бог Христос имеет два начала: божественное и человеческое. Вот сейчас для вас я – Бог в этих двух ипостасях: слушайте и повинуйтесь. Только в этом ваше спасение.

– Мужик, ты свихнулся? Какое имеет к нам отношение Бог? У нас с тобой бизнес. Ну не получилось – бывает. Сейчас рулишь ты. Я предлагаю 50 тысяч долларов, чтобы ты меня освободил. Если ты согласен, человечек по моему звонку тут же принесет эти деньги. Это означает, что твой бизнес пошел, и нечего меня здесь держать. Стелла пусть останется как залог, и используй ее как хочешь. Это твое дело. Я умою руки: обещаю, что после этого не знаю ни Стеллу, ни тебя.

– Сергей, я твою психологию отвергаю. Вы еще не осознали, почему вы оказались здесь и что требуется от вас. Встретимся через неделю.

– Иван Ильич, простите, ради Бога, ради Лауры, ради всего святого, выпустите меня. Для вас я сделаю все, что вы хотите: стану вашей рабыней, лягу к вашим ногам. Это он, подлец, предложил снимать вас, а потом требовать деньги.

– Стелла, сожалею, но мы друг друга не понимаем. Надеюсь, придет время, когда мы поймем друг друга, мой язык и мои требования станут вам понятны. Смиритесь и раскайтесь. Вы сами привели себя сюда своими действиями. Привыкайте к вашему новому положению: у вас впереди долгие годы одиночества для очищения совести.

Иван Ильич закрыл вторую, ведущую наружу металлическую дверь, вышел в сад, лег на траву и закрыл глаза. Смертельная опасность на время миновала. «Что дальше, как привыкнуть к новому состоянию, когда два живых, здравых существа закрыты тобою в подземелье, когда установилась некая, абсолютно тайная от кого бы то не было, душевно-психологическая связь между тремя столь чужими, но вместе с тем так неразрывно связанными людьми. Я тюремщик, они невольники, я медленно их убиваю, забираю из жизни столь драгоценные дни, месяцы, годы. Видишь ли ты это, Бог, или тайна касается лишь нас троих, неразрывно связанных судьбой людей?..»

Глава III. Жестокая схватка: самосуд

Противоречивые чувства душили Ивана Ильича. Несколько раз по дороге домой он чуть не стал виновником аварии. «Какое я имею право лишать людей свободы, заменять собою созданные в течение веков человеческой цивилизацией общественные институты: государство, власть, правосудие, карательные органы и, в конце концов, закон? Но они в России сегодня в зачаточном состоянии, защищают только верховного правителя и его окружение, а еще – имущие слои и самих себя. Провозглашенные великие истины о выборе, демократии и безопасности жизни граждан – только на бумаге, и ничего общего не имеют с реальной жизнью. Я – обычный гражданин моей страны – оказался абсолютно беззащитным перед насилием. Мое обращение в полицию было воспринято с оскорбительным презрением и равнодушием. Эти люди даже не понимают, что я имею право требовать защитить меня. Они выполняют то, что скажет начальник, или то, что принесет им выгоду. Меня приняли за идиота или чудака. Поэтому я себя защищаю своими силами. Никто не может запретить человеку себя защищать, это его естественное право, на основе чего зиждется вся современная цивилизация, правовая система, и мои действия – это лишь самооборона и не больше».

«Нет, Иван Ильич, это акт произвола, – говорил его внутренний голос, – настоящий самосуд. Если каждый при угрозе своей безопасности поступит по своему разумению, то жизнь станет кошмаром, воцарится тотальный хаос. Когда люди будут воевать друг с другом, страна превратится в большую тюрьму, состоящую из заключенных и тюремщиков, а государство и закон перестанут существовать».

Было уже десять вечера. Припарковав автомобиль на обычном месте, Иван Ильич заметил стоящую недалеко от подъезда машину скорой помощи. «У кого-то из наших соседей опять сердечный приступ…» Вдруг сердце тревожно екнуло: «Ирина!..» Он помчался наверх. Из его квартиры санитары выносили на носилках закрытое коричневым покрывалом человеческое тело. Эмилия кричала на весь подъезд как сумасшедшая. Костя, плача, шел за санитарами.

– Мама умерла! Где ты был?.. – с безумным лицом обратился он к отцу.

Иван Ильич минуту, не зная, как поступить, оставался стоять на месте. После молча последовал за санитарами, спускающими на лифте носилки с безжизненным телом его Ирины. На дрожащих ногах прошел по лестнице полпролета и вдруг рухнул без сознания на площадку.

Очнулся в полутемной комнате, плохо соображая, где он. Рядом сидел Костя с закрытыми глазами, Ольга и Эмилия дремали на диване. Мать с повязкой на голове полулежала в кресле. Что с ним? Где Ирина? Вдруг мысль, как электрический разряд, пронзила его мозг: «Ирина умерла! Ее больше нет… и не будет. Как возможно жить без нее? Бог, если ты есть, почему ты так наказал меня, за что? За то, что я совершил самосуд над другими людьми? Бог, ты неправ – я прав. Ты забрал жизнь безвинной, слабой женщины, чтобы наказать меня? В чем моя вина? В том, что я защищал себя и свою честь от алчных, бессердечных и опасных для общества людей? Бог, ты жесток и несправедлив».

* * *

Раньше, каждое утро, перед выходом из дома, Иван Ильич заходил в комнату Ирины, чтобы разбудить ее. Теперь там спит Костя. Он временно перебрался к отцу, желая в эти тяжелые для семьи дни быть рядом. Утром в десять приходила Людмила Васильевна, после работы Ольга, часом позже Эмилия с детьми. На кухне женщины готовили еду, говорили о работе, вспоминали Ирину, плакали.

Похоронили ее на Троекуровском кладбище недалеко от ее родителей. Иван Ильич выхлопотал это место по знакомству. Более близкие к центру места на кладбище выбивать было сложнее, они, как правило, давались за немалые взятки.

Великое горе объединило семью. Иван Ильич на неделю остался дома. Скромно отметили девять дней со дня смерти Ирины, посадили елки, благоустроили могилу, поставили надгробный камень с инициалами, с датами рождения и смерти Ирины. Рядом с Ириной Иван Ильич оставил место и для себя.

Все это время он ни на минуту не забывал, что на даче, в полутемном подвале его ждут два живых существа, строят догадки, спорят, страдают, надеются на скорейшее спасение. Его отсутствие может вызвать у них страх и убеждение, что он их обманул и оставил мучительно умирать.

Через день рано утром, стараясь не разбудить Костю, он направился на дачу. «А что если они со страху уже умерли, получили инфаркт, психологические расстройства? Не дай Бог, на душу взять грех, стать причиной смерти людей, безусловно достойных наказания, но не смерти».

На даче было тихо и по-осеннему красиво. Уже заканчивался листопад, на земле лежали желтые листья. Как могут при такой красоте существовать убийства, жестокость, страдания и смерть? Гуляя по осеннему парку, вряд ли кто-то может представить, что внизу томятся два представителя человеческого рода. А те и не заметили бы осенней красоты, не думали бы, о гармонии души и природы или не стремились делать людям добро, украсить мир благими делами. У них преобладает хищный инстинкт: удовлетворить только свои физические и сексуальные потребности, вкусно и обильно есть, не трудиться, от жизни брать все, что возможно, даже ценой жизни других людей.

Иван Ильич бесшумно открыл входную дверь и спустился в подвал. Первым делом включил электрический свет.

– Эй, люди! Спасите нас! – закричал Сергей.

– Это я, Иван Ильич. Почему плачете?

– Мы думали, ты больше не придешь, и мы здесь подохнем, как брошенные собаки.

– Люди судят о других, исходя из своего понимания жизненных ценностей: добра, зла, честности. Сергей, значит, задавая этот вопрос, вы допускаете возможность поступить так с другими людьми, если бы вы вдруг оказались на моем месте.

– Но ты, мужик, нас обманул, сказал, что придешь через неделю, а пришел с трехдневным опозданием. Мы уже думали, что ты тогда блефовал и вообще не придешь.

– Иван Ильич, ради Бога, освободи меня, – с плачем обратилась к нему Стелла.

– Я извиняюсь, что не сдержал слово. У меня жена скончалась.

– Как скончалась? Она, что, была больна? – спросила Стелла.

– Не знаю, может, и больна.

– Что, просто взяла и умерла? А может, – добавил Сергей, – Бог тебя наказал за то, что ты так поступаешь с нами?

– Не знаю, может, и так.

– Тогда освободи нас.

– По отношению к вам я поступил правильно и по справедливости. Если Бог так поступил со мной и отнял жизнь ближайшего мне человека из-за вас, значит, он и я думаем по-разному. Я убежден: здесь прав я, а не Бог. А почему вы не допускаете, что моими руками он наказывает вас?

– Мужик, может, у тебя с головой проблемы?

– Может, но не настолько, чтобы я сомневался насчет избранного мною по отношению к вам наказания. Слушайте внимательно: узнав, что вы попали в беду, кто из ваших родных и близких придет к вам на помощь? Пишите письма без указания места вашего нахождения. Я найду этих людей и постараюсь выяснить, из каких побуждений они готовы прийти вам на помощь. Готовы ли они за ваше освобождение перечислить некую сумму для сиротских домов, для нуждающихся в лечении детей. Все адресно, я дам им точные реквизиты для перечисления. Они также могут принимать участие в каких-то добрых делах, каких именно я им подскажу. Разумеется, я все это сделаю инкогнито, но все ответы адресатов обязательно передам вам. Следующая неделя – время для подготовки этих писем. Еще раз добавлю, я не ищу выгоду. Деньги будут перечислены по конкретным адресам, получателем будет соответствующее юридическое или физическое лицо, больной человек или сиротский дом. Поняли?

– Мужик, погоди.

– Да, Сергей?

– Я дам тебе 50 тысяч долларов и исчезну из твоей жизни, клянусь честью офицера полиции. Что молчишь? Ну, даю 75 тысяч долларов… Ладно, давай на 100 тысячах окончательно договоримся.

– Иван Ильич, ваша жена умерла, вам дома нужен будет уход. Возьмите меня, я такой уют создам для вас, так обслужу, что не разочаруетесь.

– Встретимся через неделю.

* * *

Уже в полдень Иван Ильич был на работе. Ольга, как всегда, встретила его со сдержанной радостью. На столе аккуратно была разложена дневная почта, рядом стоял термос с чаем, лежала «Независимая газета», которую Иван Ильич считал самой интеллектуальной газетой среди существующих, а также список спрашивавших его людей.

– Иван Ильич, звонит декан Петр Петрович Злоба. Просит соединить вас с ним.

– Иван Ильич, здравствуйте. Вы знаете о моем глубочайшем уважении к вам. Вашу невосполнимую утрату я лично считаю глубоким несчастьем и для себя. Хотел обсудить один вопрос с вами лично, могу сам подойти, но у меня удобнее, – после этих слов он положил трубку.

В условленное время Иван Ильич был в кабинете декана. Петр Петрович обычно ходил в странном, желто-зеленого цвета костюме, иногда в вельветовом пиджаке – одевался он исключительно безвкусно, что являлось отражением его сумбурного, противоречивого внутреннего мира. Он всегда был раздражен, готов по любому поводу и без повода ринуться в бой или же вдруг заливался неожиданным хохотом, при этом сильно краснел. Смена его настроения, гнева на смех, и наоборот, происходила так быстро, что с ним трудно было вести нормальную беседу. Но с Иваном Ильичом, имевшим непререкаемый авторитет в ученом мире, он себя вел исключительно корректно.

– Иван Ильич, я понимаю, какой у вас сейчас трудный период, – начал он.

Без стука вошла Кира, бывший технический сотрудник, а после того, как стала четвертой гражданской женой декана, его заместитель.

– Петр Петрович, у меня к вам срочное дело, может, Иван Ильич подождет в приемной?

– Кира Валентиновна, у меня важное дело с Иваном Ильичом. Вам известна его занятость, прошу, подождите.

– У меня тоже важное дело к вам. Иван Ильич не обидится, он понимает, что даме надо уступить, особенно если она просит.

Иван Ильич, не говоря ни слова, вышел из кабинета в приемную. Спустя секунду через закрытые двойные двери до него донеслись голоса шумно и ожесточенно спорящих декана и его гражданской жены. Секретарша, солидная женщина со стажем, обратилась к нему:

– Половину рабочего дня Петр Петрович проводит в разборках с бывшими женами, – доверительно сообщила она. – Иван Ильич, не принимайте это как оскорбление, это его образ жизни, идите к себе, как только он освободится, я вас приглашу.

Через час, весь взъерошенный и красный, декан сам пришел к нему.

– Простите, Иван Ильич, возникли некоторые срочные административные проблемы, поэтому мы с Кирой Валентиновной были вынуждены срочно их обсудить и принять соответствующие решения.

– Понимаю, Петр Петрович. Ничего не поделаешь, производственная необходимость.

– Иван Ильич, мы посоветовались в деканате и решили предоставить вам академический отпуск. Отдохните, займитесь большой наукой, как раз закончите нашу общую монографию в окончательной редакции. Назначьте, пожалуйста, кого-нибудь из числа старших членов вашей кафедры, кто будет замещать вас.

«Наверное, так будет лучше», – подумал Иван Ильич.

– Иван Ильич, – спросила после ухода декана Ольга, – может, навестим могилу Ирины Михайловны пораньше? Сегодня день рождения Людмилы Васильевны, и мы с Эмилией приготовили семейный ужин. Я на распродаже купила для нее очень красивые и удобные зимние сапоги. Она не хочет, чтобы я вернула ей долг, хоть так отблагодарю ее. Если вы ничего не успели приготовить для мамы, мы вручим ей сапоги как наш общий подарок.

– Спасибо, Ольга. Для мамы подарки обычно подбирала Ирина. Сегодня ты самостоятельно это сделала – за всех нас.

Иван Ильич промолчал, он с трудом сдерживал себя, чтобы не заплакать. Ольга отвернулась, как будто не замечая его волнение.

– Ольга, ты поезжай домой пораньше. Я сам заеду к Ирине, а по дороге домой куплю букет для мамы.

«Как она естественно и незаметно вошла в круг моих самых близких людей, фактически в мою семью», – подумал Иван Ильич. Трудно было даже представить, что девушка с далекой окраины России окажется настолько предупредительной и такой чувствительной. Какой великий фактор в межчеловеческих отношениях духовное родство, оно несомненно сильнее даже родства кровного. «Прости, Ирина, жизнь берет свое: люди вспоминают и отмечают дни рождения, маленькие и большие праздники. Ты жаловалась, что не видишь смысла в своей жизни, – какой еще смысл искать в жизни? Смена погоды, солнце и снег, деревья и цветы, семья, общение с людьми, огорчения, привязанности, любовь и сопереживания – вот смысл жизни. Счастье, когда человек проходит отмеренное судьбой время естественно, без стрессов и трагических потерь, осознавая, что иного не дано и не надо от судьбы требовать сверхъестественного».

Иван Ильич долго стоял у могилы Ирины, и вдруг заметил, что уже стемнело. Зазвонил телефон.

– Иван, ты где?

– Мам, не беспокойся, скоро буду. Извини, что задерживаюсь.

«83-я годовщина матери. Каждый прожитый ею год, месяц и день для меня награда. Дай Бог ей здоровья, своим присутствием радовать нас еще много лет. Ирочка, любимая, я впервые после стольких лет совместной жизни отмечаю день рождения матери без тебя. Я сейчас поеду домой, где тепло и светло, где родные лица, выпью чай, скажу тост за маму, поем что-нибудь вкусное, непременно помянем тебя, прослезимся, потом каждый займется своим делом, а тебя я оставляю здесь, в темноте и холоде. Прости, родная, любимая, – так устроена жизнь».

* * *

В субботу утром он, как обычно, поехал на дачу. Когда открывал ворота, подошел сосед из ближайшего дома – Борис Николаевич, давно вышедший на пенсию главный инженер оборонного завода, спокойный, доброжелательный человек. После обмена несколькими, полагающимися в таких случаях фразами сосед спросил: