Текст книги "Вверх по линии"

– Нам нужно сматывать отсюда, – сказал Джад-2.

– До того, как появится еще один Джад.

– Верно. Потому что, если он нас увидит, он наверняка не подумает шунтироваться назад в без тринадцати минут до полуночи, а это…

– …равносильно устранению и тебя, и меня.

– Но куда нам податься? – спросил он.

– Мы могли бы появиться за три или четыре минуты до этого и попытаться вместе схватить Зауэрабенда.

– Хуже некуда. Мы перехлестнемся с еще одним из нас – тем, кто на пути к свиданию с Пульхерией.

– Ну и что с того? Мы не будем ему в этом мешать, как только пригвоздим Зауэрабенда.

– Все равно, в этом нет ничего хорошего. Потому что, если мы снова упустим Зауэрабенда, мы вызовем еще одно изменение в потоке времени, и, возможно, породим третьего из нас. И приведем в действие механизм эффекта, подобного тому, который возникает в зале с зеркалами, когда мы будем метаться туда-сюда до тех пор, пока в этой комнате не станет нас добрый миллион. Он слишком быстр для нас с этим своим таймером.

– Ты прав, – сказал я, желая, чтобы Джад-2 вернулся туда, где ему надлежало быть, пока еще не стало слишком поздно.

А было сейчас без двенадцати минут двенадцать.

– У нас осталось всего шестьдесят секунд. Так куда же все-таки мы смываемся?

– Мы не возвращаемся назад и не делаем более попыток схватить Зауэрабенда. Это определенно.

– Да.

– Но мы ОБЯЗАНЫ обнаружить его.

– Да.

– А он может быть в какой-угодно эпохе.

– Да.

– Тогда двоих нас явно недостаточно. Нам должны оказать помощь.

– Метаксас?

– Да. И, может быть, Сэм.

– Да. А как насчет Капистрано?

– А его можно найти?

– Кто его знает. Попытаемся. И Буонокоре. И Джефа Монро. Ведь положение по-настоящему КРИТИЧЕСКОЕ!

– Да, – сказал я. – Послушай, теперь у нас осталось только десять секунд. Идем со мной!

Мы поспешно покинули комнату и бросились вниз по черному ходу, разминувшись на несколько секунд с прибывшим без одиннадцати минут двенадцать Джадом. Согнувшись в три погибели в темной нише под лестницей, мы думали о том Джаде, что двумя лестничными площадками выше обнаруживает сейчас отсутствие Зауэрабенда.

– Придется вызывать на помощь всю нашу бригаду курьеров, – сказал я.

– Ты шунтируешься вверх по линии в 1105 год, разыщешь Метаксаса и объяснишь ему, что произошло. Затем вызовешь подкрепление, и все займутся выслеживанием Зауэрабенда по различным временными линиям.

– А ты?

– Я остаюсь здесь, – сказал я, – до без одной минуты двенадцать. В этот момент тот из нас, что сейчас наверху, намеревается шунтироваться назад на чуть меньше тринадцати минут, чтобы искать Зауэрабенда…

– …бросив свою группу без попечения…

– …Да, и КОМУ-ТО все-таки надо оставаться с ними, поэтому я поднимаюсь наверх, как только он оттуда уходит, и отождествляюсь с тем изначальным Джадом, который был их курьером. И там остаюсь, продолжая существовать на основном временном базисе, пока не дождусь от тебя весточки. О'кэй?

– О'кэй.

– Тогда за дело.

Что он не преминул исполнить. Я же, все еще скрючившись в три погибели, продолжал трястись от страха. Такой сильной оказалась внезапно нахлынувшая на меня реакция на то, что только что произошло. Зауэрабенд исчез, а я, благодаря возникновению парадокса удвоения, наплодил своих двойников и всего за один вечер совершил больше времяпреступлений, чем даже знал их названий, и…

Мне хотелось расплакаться, как ребенку.

Тогда я еще даже не подозревал, что настоящая путаница только начиналась.

50

За одну минуту до двенадцати я взял себя в руки и поднялся наверх, чтобы выполнять обязанности первоначального, аутентичного Джада Эллиота. Когда я входил в комнату, я еще тешил себя наивной надеждой на то, что все стало на свои места, что Зауэрабенд снова будет в своей постели. Я помолился, чтобы все было восстановлено предпринятыми нашей бригадой энергичными действиями. Но Зауэрабенда в комнате не оказалось.

Означало ли это, что его так и не отыскали?

Совсем необязательно. Возможно, чтобы избежать еще большей путаницы, он вернется на наш маршрут чуть ниже по линии, ну, скажем, поздней ночью или где-то перед рассветом.

Или, может быть, он и возвращен к тому времени, откуда он совершил свой прыжок – примерно за тринадцать минут до полуночи, но мне не удавалось осознать факт его возвращения вследствие какого-то, неизвестного для меня воздействия парадокса транзитного отстранения, удерживавшего меня за пределами этого временного континуума.

Я не знал, что к чему. И даже не хотел знать. Я хотел только одного: чтобы Конрада Зауэрабенда обнаружили и вернули в надлежащее положение в потоке времени до того, как патруль поймет, что происходит, и привлечет меня к ответственности.

О том, чтобы заснуть, не могло быть и речи. В самом жалком виде примостился я на краешке кровати, то и дело поднимаясь, чтобы проверить наличие своих туристов. Гостмэны продолжали спать. Хэггинсы продолжали спать. Так же, как продолжали спать Пальмира и Бильбо с мисс Пистил.

В полтретьего ночи раздался тихий стук. Я мигом вскочил и распахнул дверь.

На пороге стоял еще один Джад Эллиот.

– Ты кто? – угрюмо спросил я.

– Тот же, кто уже был здесь раньше. Тот, кто отправился за подмогой. Нас, по-моему, за это время больше не стало, верно?

– Вроде нет. – Я вышел вместе с ним в коридор. – Ну? Что же все-таки происходит?

Он был грязным и небритым.

– Я был по горло занят целую неделю. Мы тщательно все прочесали, кверху и книзу по линии.

– Кто это – мы?

– Сначала я отправился к Метаксасу, в 1105 год, точно, как ты велел. Наша судьба его ужасно разволновала. Что он сделал прежде всего, так это поднял на ноги всех своих слуг, и стал у них выяснять, не объявился ли кто в районе 1105 года, соответствующий описанию Зауэрабенда.

– Вреда от этого никакого, как я полагаю.

– Попытаться же стоило, – согласился со мною мой близнец. – Затем Метаксас спустился в нынешнее время и позвонил Сэму, который прилетел из Нью-Орлеана и приволок с собою Сида Буонокоре. Метаксас также поднял по тревоге Колеттиса, Гомперса, Пластираса, Паппаса – всех византийских курьеров, всю нашу бригаду. Из-за трудностей, связанных с разрывами времени, мы не стали уведомлять об этом никого, кто находится на более раннем чем декабрь 2059 года, базисе нынешнего времени, но и без того нас набралось довольно много. Всю прошлую неделю мы были заняты тем, что перемещались во времени, один год за другим, охотясь на Зауэрабенда, расспрашивая о нем на базарах, выискивая любые намеки на его присутствие. Я работал по восемнадцать, по двадцать часов в день. Да и остальные были заняты не меньше моего. Это в самом деле замечательно – какую преданность все они проявляют!

– Действительно так, – сказал я. – И какова же все-таки вероятность, что его отыщут?

– Мы полагаем, что он не покинул окрестностей Константинополя, хотя в общем-то ничто ему не мешает спуститься по линии в 2059 год, переправиться в Вену или Москву и уже оттуда снова исчезнуть вверху по линии. Если он не объявится в Византии, мы проверим Турцию, а затем довизантийскую эпоху и только после этого дадим знать другим курьерам в нынешнем времени, чтобы они искали его на всех других маршрутах и…

Он обмяк в полном изнеможении.

– Послушай, – сказал я. – Тебе нужно хотя бы немного отдохнуть. Почему бы тебе не вернуться в 1105 год и не пожить пару деньков у Метаксаса? А когда отдохнешь, возвращайся сюда и позволь мне присоединиться к поискам. Таким образом мы можем чередоваться до бесконечности. И давай сохраним эту ночь в 1204 году в качестве нашей общей точки отсчета. Когда ты захочешь встретиться со мной, ты прыгнешь в эту ночь, поэтому мы не потеряем связь друг с другом. На это у нас может уйти пара жизней, но мы непременно вернем Зауэрабенда назад, в эту группу, до наступления утра.

– Верно.

– Значит все ясно? Ты проводишь несколько дней, отдыхая на вилле Метаксаса, и возвращаешься сюда через полчаса после момента нашего расставания. После чего отправлюсь я.

– Ясно, – сказал он и стал спускаться, чтобы шунтироваться на улице.

Я вернулся в комнату и снова заступил на свою грустную вахту. В три часа ночи Джад-2 вернулся, выглядя совершенно другим человеком. Он был чисто выбрит, благоухая после ванны, сменил одежду, по всей вероятности, хорошенько отоспался.

– Три дня отдыха на вилле Метаксаса, – сказал он. – Невозможно представить себе чего-либо, более великолепного!

– Ты выглядишь прекрасно. Даже слишком прекрасно. Уж не пробовал ли ты улизнуть, чтобы пошалить немного с Пульхерией?

– Мне это даже как-то в голову не приходило. Но что, если бы действительно у меня что-нибудь с нею было? Вот негодник, ты меня предупреждаешь, чтобы я оставил ее в покое?

– Ты не имеешь никакого права на то…

– Я – это ты, не забывай об этом. Неужели ты станешь ревновать к самому себе?

– По-моему, ты себе такого просто не позволишь, – сказал я. – Извини, я сболтнул глупость.

– Это я сделал глупость, – сказал он. – Мне обязательно следовало заглянуть к ней, пока я там находился.

– Ну, теперь моя очередь. Я посвящу какое-то время поискам, затем побуду на вилле, чтобы отдохнуть и восстановить силы, и, может быть, урву немножко удовольствия от общения с нашей возлюбленной. Ты ведь не станешь возражать против этого?

– Чего там судить-рядить, – тяжело вздохнул он. – Она твоя в такой же мере, как и моя.

– Правильно. Когда я со всем этим управлюсь, я вернусь сюда – ну-ка, поглядим, – в четверть четвертого. Договорились?

Мы синхронизировали свои графики на конец 1105 года, чтобы избежать разрывов времени; я не хотел попасть туда в тот момент, когда он еще находился там сам, или – что еще хуже – до того, как он там вообще объявился. Затем я покинул постоялый двор и шунтировался вверх по линии. В 1105 году я нанял колесницу и был доставлен в поместье Метаксаса великолепным осенним днем.

Глаза у Метаксаса были затуманены, лицо покрыто щетиной. Он поздоровался со мной на крыльце и спросил:

– Ты кто сейчас, первый или второй?

– Первый Джад-2 только что заступил на мой пост на постоялом дворе в 1204. Как продвигаются поиски?

– Паршиво, – признался Метаксас. – Но мы не оставляем надежды. Мы тебя ни за что не бросим в беде. Заходи внутрь – там тебя ждет кое-кто из твоих старых друзей.

51

Я сказал им:

– Извините меня за то, что я впутал вас в свои неприятности.

Люди, которых я уважал больше всех на свете, только рассмеялись в ответ и, ухмыляясь, отвечали:

– Ерунда! Пустяки все это!

Они были грязными и обтрепанными. Они усердно и бесплодно трудились ради меня, это было ясно по их внешнему виду. Мне хотелось обнять их всех вместе и расцеловать. Черного Сэмбо и скульптурнолицего Джефа Монро, быстроглазого Сида Буонокоре и Паппаса, Колеттиса и Пластираса. Они начертили карту, на которой вычеркивали места, где не удалось обнаружить следов Конрада Зауэрабенда. Карта вся вдоль и поперек была испещрена их отметками.

– Не тревожься, малыш, – сказал Сэм. – Мы его выследим!

– Я чувствую себя просто ужасно из-за того, что заставил вас в ваше свободное время…

– Такое могло случиться с любым из нас, – прервал меня Сэм. – Ты лично здесь ни в чем не виноват.

– Разве?

– Зауэрабенд ухитрился сделать что-то со своим таймером тайком от тебя, разве не так? Каким же образом ты мог предотвратить это? – Сэм ухмыльнулся. – Мы обязаны выручить тебя из беды. Кто знает, что может произойти с кем-либо из нас?

– Все за одного, – торжественно произнес Мэдисон Джефферсон Монро. – Один за всех.

– Ты думаешь, что ты – первый из курьеров, кто упустил своего клиента? – спросил Сид Буонокоре. – Выбрось дурь из головы! Таймеры можно перевести в режим ручного управления запросто, это не составляет никакого труда для любого, кто хоть немного понимает теорию эффекта Бенчли.

– Мне никогда не говорили об этом…

– Этого никто не рекламирует. Но такое случается. Пять, шесть раз каждый год кто-то предпринимает тайком от курьера путешествие во времени частного характера.

– А что бывает за это курьеру? – спросил я.

– Если это обнаруживает патруль времени? Его выгоняют с работы, – уныло произнес Буонокоре. – Что мы пытаемся сделать, так это прикрыть друг друга до того, как вмешается патруль. Работа собачья, но мы просто обязаны ее выполнять. Я хочу вот что сказать: если ты не будешь подстраховывать любого своего коллегу, то кто же придет на выручку тебе, когда в том возникнет необходимость?

– Кроме того, – сказал Сэм, – это еще вызывает у нас чувство законной гордости, мы ощущаем себя героями.

Я стал изучать карту. Они тщательно прочесали в поисках Зауэрабенда всю раннюю историю Византии – от императора Константинополя до второго Феодосия, и столь же методично проверили последние два столетия ее существования. Поиски же в пору расцвета империи пока еще проводились наугад. Сэм, Буонокоре и Монро только-только освободились от выполнения своих обязанностей и теперь собирались отдохнуть; Колеттис, Пластирас и Паппас были готовы отправиться на поиски и сейчас разрабатывали дальнейшую стратегию.

Все казалось мне просто прекрасным во время оживленной дискуссии на тему, как изловить Зауэрабенда. Я питал к ним теплые чувства – к своим друзьям, которые познаются в беде. Моим компаньонам. Моим коллегам. Мушкетерам Времени. Сердце мое переполнялось любовью к ним. Я даже произнес краткую речь, в которой выразил глубокую благодарность за ту помощь, которую они мне оказывали. У них был при этом несколько смущенный вид, и все они еще раз заверили меня в том, что это просто вопрос взаимовыручки – золотое правило в действии.

Отворилась дверь, и, спотыкаясь, в комнату ввалилась запылившаяся фигура человека в совершенно неуместных для этой эпохи солнцезащитных очках. Наджиб Дайани, мой старый наставник! Он нахмурился, плюхнулся на стул и сделал нетерпеливый жест, не имеющий отношения к кому-либо в отдельности, в надежде прихлебнуть вина.

Колеттис протянул ему чашу с вином. Дайани вылил немного вина себе на ладони и смыл им пыль со своих очков. Затем залпом выпил остальное.

– Мистер Дайани! – вскричал я. – А я и не знал, что вас кликнули тоже! Послушайте, мне так хочется поблагодарить вас за ту помощь…

– Болван, – спокойно произнес Дайани. – Как это я вообще разрешил вам получить лицензию курьера?

52

Дайани только-только вернулся. Он проводил поиски в 630-650 годах, снова не давшие никаких результатов. Усталый и раздраженный, он был явно очень недоволен тем, что свой отпуск тратит на поиски сбежавшего у кого-то туриста.

Я попытался было «всучить» ему свою благодарственную речь, однако он поспешно отмел все мои сентиментальные излияния и произнес очень кислым тоном:

– Не утруждайте себя сладкоречивыми словами. Я это делаю только потому, что если патруль разнюхает, какую человекообразную обезьяну я выпустил в качестве курьера, это очень плохо отразится на моей карьере. Я сейчас пытаюсь спасти свою собственную шкуру.

Наступило очень тягостное для всех нас молчание. Тишину прерывало только шарканье ног и покашливание.

– Не очень-то утешительно слышать такие слова, – сказал я, обращаясь к Дайани.

– Не давай ему, малыш, вывести себя из равновесия, – посоветовал Буонокоре. – Как я уже тебе говорил, любой оставленный на попечение курьера турист может что-нибудь такое сотворить со своим таймером…

– Я не говорю о потере туриста, – раздраженно произнес Дайани. – Речь идет о том, что этот идиот умудрился продублировать себя, пытаясь исправить оплошность! – Он едва не поперхнулся вином. – Первое я еще могу ему простить, но вот второе – это совершенно непростительно!

– Да, удвоение – это действительно безобразие, – согласился Буонокоре.

– Это вещь серьезная, – произнес Колеттис.

– Незавидная судьба, – сказал Сэм. – Не говоря уже о том, как трудно будет выпутаться с Зауэрабендом.

– Что-то я не припоминаю другого подобного случая, – заявил Паппас.

– Очевидный просчет, – прокомментировал Пластирас.

– Послушайте, – взмолился я. – Удвоение произошло нечаянно. Я настолько увлекся поисками Зауэрабенда, что не понял…

– Мы понимаем, – сказал Сэм.

– Это вполне естественная ошибка, когда находишься в таком нервном напряжении, – подтвердил Джеф Монро.

– С любым такое могло случиться, – успокоил меня Буонокоре.

И только Паппас пробурчал, но уже более мирно:

– Стыд. Стыд и позор.

Я все меньше ощущал себя достойным членом сплоченного братства, и все больше чувствовал себя вызывающим только жалость деревенским дурачком, который, куда ни пойдет, оставляет за собою лужи да кучи. А бедные родственники пытаются вычистить обгаженный пол, да еще и успокаивают дурачка, чтобы тот не нагадил еще больше.

Когда до меня, наконец, дошло, каким было подлинное отношение ко мне со стороны всех этих людей, мне страх как захотелось вызвать патруль времени. Сознаться во всех совершенных мною времяпреступлениях и самому попросить о собственном уничтожении. Душа моя вся аж съежилась. Неизвестно куда испарилось мое мужское естество. Я, сообщавшийся с императорами, я, последний из Дукасов, я, переступивший через тысячелетия, я, выдающийся курьер в стиле Метаксаса, я… Я для всех этих ветеранов был просто кучкой детского дерьма. Дерьма, только внешне похожего на мужчину. Самого что ни на есть настоящего дерьма.

Метаксас, который молчал вот уже минут пятнадцать, в конце концов произнес:

– Если те из вас, что собираются снова на поиски, готовы, то я велю подать колесницу, чтобы доставить вас в город.

Колеттис покачал головой.

– Мы еще не распределили между собой эпохи. Но это займет всего несколько минут.

Все склонились над картой. Было решено, что Колеттис прочешет 700-725 годы, Пластирас – 1150-1175, а я проинспектирую 725-745 годы. Паппас принес герметический костюм, в котором намеревался обследовать 745-747 годы, в которые свирепствовала чума, на тот случай, если Зауэрабенд угодил по незнанию в этот, запретный для посещений, период.

Я удивился тому, что они еще доверяли мне совершать самостоятельные путешествия во времени. Как видно, решили, что я уже просто не сумею ничего натворить. У каждого из нас был небольшой, но изумительно точный портрет Конрада Зауэрабенда, выполненный нанятым Метаксасом современным византийским художником на покрытой лаком деревянной дощечке. Художник писал портреты с голофото: интересно, что он при этом думал?

Добравшись до Константинополя, мы расстались друг с другом, отправившись в те времена, в которых мы должны были производить поиски. Я материализовался в верху по линии в 725 году и только тогда сообразил, какую небольшую, но достаточно злую шутку со мною сыграли.

Это было самое начало эпохи иконоборчества, когда император Лев Третий издал свой первый указ против иконопочитания. В те времена большинство византийцев были ревностными иконопочитателями, а Лев выступал за то, чтобы сокрушить культ икон. Сперва речами против них и страстными проповедями, а затем – уничтожив изображение Христа в часовне Чалки и Бронзовом дворце, стоявшем напротив Большого Дворца. После этого дела пошли еще круче: иконы уничтожались, иконописцы подвергались преследованиям. В воззвании, с которым обратился к народу сын Льва, говорилось: «Из христианской церкви должны быть и убраны всякие образа, выполненные посредством искусства живописи».

И вот в такую-то эпоху я должен был бродить по городу, держа в руках небольшое изображение Зауэрабенда, и спрашивать у встречных, не попадался ли им где-нибудь на глаза этот человек!

Портрет, что был у меня, конечно, не был иконой. Никто из тех, кто глядел на него, и не подумал принять по ошибке Зауэрабенда за святого. Но все равно он доставил мне немало неприятностей.

– Вы где-нибудь встречались с этим человеком? – спрашивал я и доставал портрет.

На базарах. В банях. На ступеньках Айя-Софии. Перед воротами Большого дворца.

– Вы где-нибудь встречались с этим человеком?

На ипподроме во время состязаний в поло. На ежегодной раздаче бесплатного хлеба и рыбы беднякам, которая производилась 11 мая в честь очередной годовщины со дня основания города. Перед церковью святых Сергия и Бахуса.

– Я ищу человека, чье изображение у меня здесь.

В половине случаев мне даже не удавалось полностью открыть портрет. Люди видели человека, достающего из своей туники икону и убегали от меня прочь с криками: «Поклоняющийся иконам пес!», «Почитатель кумиров!»

– Но это не… Я всего лишь разыскиваю… Вас не должна вводить в заблуждение… Пожалуйста, вернитесь и…

Меня толкали и пинали ногами, в меня плевали. За мною гонялась императорская стража, на меня хмуро поглядывали священники-иконоборцы. Несколько раз меня приглашали посетить тайные собрания ушедших в подполье иконопочитателей.

Мне не удалось собрать что-либо существенное в отношении Конрада Зауэрабенда.

И все же, несмотря на гонения, всегда находились люди, которые смотрели на портрет. Никто из них не видел Зауэрабенда, хотя некоторые и «думали», что заметили кого-то, отдаленно напоминающего человека на картине. Я потратил два дня на то, чтобы выследить одного из этих предполагаемых «прохожих», и в результате не нашел в нем ни малейшего сходства.

Я продолжал поиски, перепрыгивая из одного года в следующий. Рыскал незаметно неподалеку от различных туристических групп, полагая, что Зауэрабенд, возможно, предпочтет держаться поближе к людям из своей родной эпохи.

Ничего. Никаких намеков.

В конце концов, со стертыми ногами и обескураженный тщетностью усилий, я прыгнул назад, вниз, в 1105 год. В именье Метаксаса я нашел только Паппаса, который выглядел усталым и запачканным еще даже в большей степени, чем я.

– Это бесполезно, – сказал я. – Так нам никогда его не отыскать. Это все равно, что искать… что искать…

– Иголку в стоге времени, – пришел ко мне на помощь Паппас.