Текст книги "Сыщик Путилин (сборник)"

– Ну, здравствуй, добрый молодец!

– Ах! – притворно всхлипнул Путилин.

Пьяно-сладострастная улыбка, блаженно-счастливая, осветила его лицо. «Как гениально играет!» – невольно подумал я.

– Эй, рыжий пес, ну… ну, спасибо! Разодолжил! И вправду чудесную к… кралю предоставил. На, лови сей момент сотенную! Эх, за такую красотку и сто тысяч отдать не жалко!

– А есть ли у тебя эти сто тысяч? – кладя свои руки на плечи Путилина, спросила красавица.

– На! Смотри!

Путилин выхватил толстый бумажник и раскрыл его перед царицей «Расставания».

– Видишь? Ну все отдам за ласку твою!

Пьяный гикающий вопль огласил вертеп.

– А вам, брат… братцы, тысячу пожертвую, помните, дескать, о купце Силе Парфеныче, который кралечку в смрадном месте отыскал!

Я не спускал взора ни с Путилина, ни с этой красавицы. Я видел, как Путилин быстро-быстро скользнул взглядом по ее рукам, на пальцах которых еле виднелись зажившие порезы. Видел я также, каким быстрым как молния взглядом обменялась красавица с тремя огромными субъектами в куртках и барашковых шапках.

– В… вот что, хозяин! – чуть качнувшись, выкрикнул Путилин. – Держи еще сотенную и угощай всех твоих гостей! Я сейчас с раскрасавицей пойду… Эх, дорогая, как звать-то тебя?

– Аграфена! – сверкнула та плотоядно глазами.

– А я скоро вернусь. Часика этак через три, а может, и раньше. Поедешь со мной, Грунечка?

– Зачем ехать… Мы лучше пешком дойдем. Домишко мой убогий близко отсюда находится. Перины мягкие, пуховые… водочка сладкая есть… Эх да размолодчик-купец, сладко тебя пригрею! Заворожу тебя чарами своими, обовью руками белыми, на грудях моих пышных сладко уснешь ты…

– Га-га-га! Хо-хо-хо! – загремел страшный кабак-трактир.

– Ну что же, ехать так ехать! – воскликнул Путилин, грузно поднимаясь из-за стола.

Красавица Аграфена о чем-то тихо пошепталась с двумя рослыми парнями самой разбойничьей наружности. Обрадованный дармовым угощением, кабак-притон ликовал. Отовсюду неслись восторженные крики.

Путилин сильным голосом запел:

 
Вот мчится троечка лихая
Вдоль по дороге столбовой…
 

И между словами песни удивительно ловко шепнул мне:

– Если они опоздают хоть на минуту – мы погибли.

– Кто они? – еле слышно спросил я.

– Агенты и полицейские.

– Ну, в путь-дорожку! – пошла к выходу красавица Груня, пропуская впереди себя Путилина.

Меня словно осенило. Я подошел к ней и тихонько шепнул:

– Возьми и меня с собой. Если я его обыграю, а обыграю я его наверняка, – ты получишь от меня пять тысяч.

– Ладно! Идите с нами, господин хороший! – сверкнула она глазами.

– А вы здесь меня дожидайтесь! – отдал приказ сопровождавшим его лакеям подгулявший купчик – Путилин.

Этого маневра своего отчаянного друга я понять не смог. Но теперь уже стало поздно спрашивать каких бы то ни было объяснений: с нас двоих расстанная кралечка не спускала строгого наблюдательного взгляда.

Мы вышли на крыльцо разбойничьего вертепа. Взглянули и, должно быть, одновременно испытали одно и то же чувство леденящего ужаса. Тройки не было, тройка исчезла. Прежде чем я успел издать какой-либо звук, почувствовал, как Путилин незаметным движением сжал мне руку:

– А где же… где моя троечка, разлапушка?

Расстанная красотка расхохоталась:

– А я к дому моему ее направила. Тут ведь домик мой недалеко. Вот пройдем лесочком этим, свернем направо – там он и будет. Я так решила: лучше ты разгуляешься, коли пешочком пройдешься, хмель-то с тебя сойдет. А то на что же ты похож сейчас? Ха-ха-ха!

– Ах ты умница-разумница моя! – качнулся Путилин.

Мы свернули за угол. Очевидно, тройка здесь не проезжала: недавний пушистый снег был девственно нетронут. Следов полозьев не было и в помине! Путилин шел несколько впереди. За ним следом – красавица Аграфена, я позади нее.

Месяц светил вовсю, заливая дивный пейзаж своим мертвенно-бледным, таинственно чудным светом. Вдруг три огромные черные тени вырисовались на снегу. Я быстро обернулся. Позади нас, прикрываясь за ветвями придорожных елей, на расстоянии приблизительно саженей десяти тихо крались трое высоких мужчин.

Этого момента, господа, я не забуду никогда, до самой гробовой доски. Не хвастаясь, скажу: я не из трусливого десятка, но тут почувствовал какой-то непреодолимый ужас. Вы должны представить себе, где все это происходило. Глухая, удаленная пригородная местность. Вокруг – ни души. Только ели в снегу, только бесстрастный месяц. Позади – вертеп преступников, прямо за спиной – по пятам выслеживающие нас, словно хищные звери, злодеи. Впереди – неведомая даль темного перелеска, где смерть, неумолимая смерть, казалось, уже занесла над нами свою дьявольскую косу!

«Что он сделал, что он сделал? – молнией пронеслось у меня в голове. – Как мог он, гениальный Иван Дмитриевич Путилин, так попасться?»

Я еще раз оглянулся назад и удивился: трех фигур уже видно не было. Зато я ясно увидел нечто неизмеримо более страшное и диковинное: пушистая белая пелена снега как бы все время шевелилась. Очевидно, кто-то полз под снегом! Мне вдруг стало все совершенно ясно. Очевидно, негодяи, кравшиеся за нами, сообразили, что я их обнаружил, и придумали этот хитрый маневр – бросились в глубокую канаву, наполненную снегом, и поползли по ней.

Вдруг Путилин резко остановился. В ту же секунду, испустив короткий крик, красавица Аграфена одним прыжком бросилась на него. В руках ее сверкнул огромный нож, которым она взмахнула над шеей Путилина.

– Убирайте того! – громко крикнула она.

Из канавы, будто белые привидения, выскочили трое разбойников, двое из них бросились на меня, а третий – на помощь своей атаманше. Быстрее молнии выхватил я револьвер и выстрелил, не раздумывая, в негодяев. Один из них, воя и хрипя, точно раненый кабан, грохнулся на снег. Вслед за моим выстрелом, почти одновременно, гулко прокатился второй.

«Господи! Слава богу, стало быть, Путилин жив!» – пронзила меня радостная мысль.

На меня наседал один из негодяев с ножом. Отстреливаясь от него, я обернулся и увидел следующую картину: разбойник, бросившийся на помощь к своей страшной сообщнице, корчился на снегу, очевидно, раненный, а Путилин с Груней катались по снегу в упорной, ожесточенной схватке.

– Помоги… друг… Это не женщина, а дьявол! – хрипел Путилин.

– Отрежу! Сейчас отрежу твою поганую голову! – дико, неистово кричала страшная злодейка, это исчадие ада.

Я видел, как нож сверкал в воздухе и неуклонно приближался к Путилину. Не помня себя, я бросился на помощь, но вдруг страшным ударом ражего детины, по которому пытался ударить, все время промахиваясь, был сбит с ног.

– Попались, дьяволы! – захрипел он.

Я закрыл глаза, приготовившись принять мученическую смерть.

– Держитесь! Держитесь из последних сил! – вдруг загремели голоса.

Я раскрыл глаза, потрясенный, недоумевающий; я увидел, как разбойник, уже заносивший над моим горлом нож, задрожал, выпустил меня из своих железных объятий и бросился бежать. Я быстро вскочил на ноги, не веря происшедшему чуду. Со всех сторон из леса к нам бежали полицейские и солдаты.

Груню оторвали от Путилина. Она так крепко и цепко впилась в него, что потребовались усилия нескольких полицейских, чтобы оттащить ее от моего друга.

– Ты жив? Не ранен? – подбежал я к нему.

– Кажется, не ранен! – хладнокровно проговорил Путилин.

– Ну и баба! – громко смеялись солдаты и полицейские, обрадованные тем, что мы живы. – Этакая красавица!

Они крепко держали ее за руки. Красавица Аграфена отчаянно вырывалась из их рук. Она волочила за собой то в одну, то в другую сторону четверых здоровых мужчин.

– Ну, здравствуй, Грунечка! – подошел к ней Путилин. – Небось догадываешься, кто я, а? Я тот самый, двенадцатый, которому ты хотела отрезать голову.

– Проклятый! Эх, жаль, сорвалось! – в исступлении выпалила она.

Лицо ее было страшно. Красивые глаза почти вылезли из орбит и метали пламя какого-то животного бешенства.

– Ну, а теперь, господа, скорее, скорее к притону! Оцепите местность да, кстати, подберите этих негодяев. Они, кажется, еще живы! А красавицу мою держите крепче!

Мы почти бегом, сопровождаемые полицейскими и частью солдат, бросились к кабаку-притону «Расставание». Он был темен как могила!

– Где же мои агенты? Неужели негодяи их поубивали? – тревожно шепнул мне Путилин.

С револьверами в руках мы поднялись на крыльцо трактира. Ни луча света, ни звука!

– Стойте здесь, молодцы! – приказал Путилин солдатам. – Охраняйте этот выход, а мы пойдем во двор.

Ворота были раскрыты настежь. Виднелись свежие следы полозьев запряженных тройками саней.

– Так и есть: они только что удрали на нашей тройке!

Мы принялись осматривать внутренность двора.

– Васюков, Герасимов! – громко кричал Путилин, обегая двор.

– Скорее, скорее! На помощь! – вдруг раздались крики из темного вертепа.

Блеснул огонек… он моментально стал разгораться в яркое пламя, и, в то время когда мы ломились в заднюю дверь, чем-то забаррикадированную, в трактире уже бушевало море пламени. Вдруг со звоном разлетелось оконное стекло, и один за другим оттуда выскочили наши агенты.

– Живы? – радостно воскликнул начальник сыскной полиции. – Говорите скорее, что там делается?

Агенты были в крови.

– Заслышав ваши выстрелы и почуяв ваше приближение, мерзавцы поняли, что все погибло. Часть их успела удрать, а хозяин, быстро потушив лампы, заметался как угорелый.

Мы притаились за столами. Тогда, очевидно, трактирщик и еще несколько оставшихся воров выплеснули керосин и зажгли его, чтобы, пользуясь суматохой, вызванной пожаром, спастись бегством. Внутри домика все трещало.

– Сдавайтесь! – крикнул что было сил Путилин. – Вам не уйти, вы окружены. Сдавайтесь или сгорите!

Прошла минута, другая… И наконец, задняя дверь распахнулась, и из нее прямо в руки полицейским вышло человек десять мрачных аборигенов страшного вертепа. Наступило уже утро, сменившее эту ужасную ночь, когда мы, разбитые, потрясенные, повели нашу славную добычу в полицию. Только у заставы мы нашли подводы ломовых, на которые усадили пленных и уселись сами.

Путилин ликовал. Мы все горячо поздравляли его с блестящей победой. Вся его шуба была разодрана в клочья. Это красавица Груня во время смертельной схватки располосовала ее своим страшным ножом.

Несмотря на ужасную усталость, Путилин сейчас же по прибытии приступил к ее допросу:

– Слушай, Аграфена, ты попалась. Запираться теперь поздно, глупо. Скажи, неужели это ты отрезала все одиннадцать голов?

– А тебе это не все ли равно? – дерзко ответила она, ни на йоту не смущаясь и хищно оскаливая свои ослепительно белые зубы. – Что вот тебя не прирезала – про это жалею!

– Скажи, ты догадывалась, что это я приехал к тебе в гости? – полюбопытствовал Путилин.

– А ты рассчитывал нас провести? – цинично расхохоталась Груня.

– Ты что же – атаманша?

– Атаманша.

– Кто же твои сообщники? Предупреждаю тебя: если ты откровенно сознаешься во всем и выдашь твоих молодцов-удальцов, то можешь рассчитывать на снисхождение суда.

– А если не выдам, так все равно дальше Сибири не угоните! – расхохоталась она. – А оттуда, эх, как легко убежать!

Я не буду вам пересказывать все подробности длинного, запутанного следствия. Главное мое внимание было сосредоточено, конечно, на яркой, поразительной личности атаманши-головорезки» Груни.

Ни до, ни после этого мне не случалось больше видеть женщины, подобной этой. Это был действительно дьявол в женском обличье. Чтобы вырвать у нее признание, ее подвергли пытке. Ей давали есть исключительно селедку и… и ни капли воды. Семь суток – чувствуете ли вы громадность этого срока? – она превозмогала страшную, мучительную жажду. О, если бы вы видели, какими глазами глядела эта страшная преступница на Путилина! Наконец она сдалась.

– Пить… Я все расскажу! – взмолилась она.

И рассказала, выдав главарей шайки.

– На своем веку я зарезала, – заявила она с поразительным хладнокровием, – двадцать восемь человек. Мне это все равно, лишь бы ножик был удобный, острый, по руке. Сначала – ткнешь в шею, потом – р-раз! – кругом шейки, только хрящики захрустят. Эх, хорошо!

Никто не мог без содрогания слушать эту страшную исповедь. Я, доктор, привычный ко всевозможным кровавым ужасам, и то бледнел. Торжество Путилина, нашедшего это исчадие ада, было полным. Ее судили и приговорили к бессрочной каторге.