Текст книги "Томка и блудный сын"

19

Томка обожает бадминтон. Любит его всей душой и всем сердцем. Она страстно желает овладеть этим видом спорта…

…столь же страстно, как неделю назад желала научиться запускать воздушного змея, ради чего заставила отца мчаться на десятый километр за город, где деревенские девушки прямо у дороги торговали трехлитровыми банками, березовыми вениками и этими самыми воздушными змеями. А еще за неделю до того Тамара горела желанием купить журнал с деталями от немецкого танка «Тигр» (почему танк? почему не кукла, например, или лошадка? вопросы, на которые у меня нет ответов). Словом, любому желанию она отдается всей душой, но ровно до тех пор, пока ею не овладевает новое желание.

Сейчас у нее – бадминтон, и большая просьба ко всем: не крутитесь под ногами!

– Ты слишком сильно бьешь! – кричит она Сережке. – Я же девочка, а не какая-нибудь там…

– Какая-нибудь кто? – хохочет Сергей.

– Дед Пихто! Бей прямо в меня, а то я все время не попадаю!

Сергей делает подачу, но волан, сдуваемый ветром, летит в сторону и теряется в кустах.

– Балин! – нервничает Томка. – Зар-раза! Кто так подает! Ну, кто так подает! Где ты учился играть!

Сергей давится от смеха. От шестилетних детей редко подобное услышишь, но, как говаривал один мой любимый писатель, страшный матерщинник, «у маленьких кувшинов – большие уши». Порой я вручаю своей матери в пятницу вечером одного ребенка, а забираю в воскресенье совершенно другого. Двое суток, проведенных в компании бывшего школьного учителя физики, оставляют серьезные следы.

Томка копошится в кустах, задрав к небу попку в синих обтягивающих джинсах. Ворчит. Ей явно доставляет удовольствие эта игра, и речь не столько о бадминтоне, сколько о заигрывании с интересным молодым человеком. Временами в Томке просыпается что-то от настоящей взрослой леди, способной увлечься представителем противоположного пола. Какие там мальчишки в садике, о чем вы говорите! Берите выше!

Однажды, когда мы застряли в автомобильной пробке, справа от нас остановилась машина с симпатичным парнем за рулем. Парень слушал музыку в наушниках, стучал руками по рулю и никого не замечал. Томка опустила стекло, высунулась и стала ему кричать:

– Эй! Эй, красавчик! Посмотри на меня! Ну же!

Красавчик отозвался лишь когда она начала размахивать руками, словно мельница. Парень вынул из уха тампон, с удивлением воззрился на мою маленькую обольстительницу и едва не пропустил зеленый свет. Забравшись обратно в салон, Томка известила:

– Какой красавчик, пап! Вот прямо завтра женюсь!

– Догони сначала! И вообще, девочки не женятся.

– А что они делают?

– Выходят замуж.

– А я все равно женюсь! Он такой классный, ты же видел!

Я не стал спорить. Ей как женщине виднее.

С детским психологом во время недавнего визита в семейный центр мы обсуждали, помимо прочих, и этот животрепещущий вопрос.

– В вашей девочке слишком рано начала проявляться сексуальность, – авторитетно сказала тетка. У меня от ужаса зашевелились волосы.

– Это плохо?

– Ничего хорошего в этом нет. Вы же говорили, что она часто спит с вами?

– Ну, говорил. Спит иногда, когда сказку вместе читаем и засыпаем.

– Вот видите! А этого быть не должно.

– Почему? Я ведь отец все-таки, она должна чувствовать мужское плечо рядом.

– Безусловно. Но в вашем случае мужское плечо не уравновешивается женской лаской. Получается перекос, понимаете? Она тянется к вам с поцелуями?

Я почуял неладное. Сейчас эта «авторитетная» тетенька, занимающая задом половину кабинета, станет уверять меня, что я растлеваю собственное дитя.

– Ну, тянется, конечно, я же папа.

– В губы пытается поцеловать?

Психолог впилась в меня взглядом, чем-то напоминая хищную птицу в зоопарке. Вроде сидит в клетке, но смотрит на тебя с уверенностью, что в любой момент сможет преодолеть барьер и атаковать.

– Ну, иногда пытается и в губы чмокнуть. Но это она подсмотрела в романтических фильмах, разве в этом есть что-то…

– Вот! – торжествующе воскликнула тетенька. – Это очень большая ошибка.

– Да мы просто слегка чмокаемся!

Я свирепел. Кажется, именно в тот момент специалистка по детским мозгам достала меня до печенок, а уж потом добила рассуждениями о вреде, который приносят нежной детской психике фильмы ужасов. – Это неважно. Вы слышали о комплексе Электры? – Нет.

– Авторство принадлежит Зигмунду Фрейду, но название придумал Карл Юнг («Фрейда нам только не хватало!»). Согласно теории, девочка в первые годы своей жизни одинаково привязана и к отцу, и к матери.

Принято считать, что мать для ребенка – это Бог, что для девочки, что для мальчика, однако не всегда это верно. Позже, обнаруживая у себя отсутствие пениса, девочка испытывает неосознанное сексуальное влечение к отцу.

Она звала вас замуж когда-нибудь?

«Твою мать!», – паниковал я. Чем дальше, тем прочнее психолог загоняла меня в угол, повергала в пучину ужаса, из которого я еще не скоро смогу выбраться. Я представлялся настоящим монстром в своих собственных глазах.

– Ну, дочка в шутку говорила что-то вроде «папа, ты мой самый классный мужик!».

– Вот-вот, это Электра и есть. В таких ситуациях девочки часто отвергают мать, потому что считают ее виноватой в своей якобы неполноценности, и больше тянутся к отцу. Она завидует вашему пенису, понимаете!

Тут я совсем охренел. Моему пенису, откровенно говоря, никто никогда не завидовал. Он у меня самый обычный, не при детях и дамах будь сказано.

– Но она никогда не видела моего… – Я не знал, как продолжать беседу. И хотя Томка в этот самый момент вышла из кабинета в коридор, увлекшись детским плачем, на меня напал ступор.

– При чем здесь пенис? Она никогда его не видела!

– Но она представляет себе, как он выглядит.

– И что?!

Тетка вздохнула.

– Ничего. Просто вы воспитываете дочку без матери. Вам нужно быть очень осторожным…

Из кабинета я едва не выползал. Зависть к пенису, фильмы ужасов, отсутствие матери, поцелуи в губы, хождение во сне – по всему выходило, что дочка у меня растет самым настоящим инвалидом. Черт меня дернул искать здесь помощи!

К счастью, Олеська Лыкова меня успокоила в тот же вечер. Насчет фильмов ужасов мы сошлись, что Томка – девчонка крепкая, и все эти загримированные под монстров дяденьки и тетеньки едва ли смогут выбить ее из колеи. Ну, а комплекс Электры и проблемы с пенисом… время все расставит на места.

…Я вспоминаю этот разговор, глядя на свою доченьку, принимающую очередную подачу от Сергея Круглова. Я смотрю на них из засады. Волейбольная площадка скрыта деревьями, я сижу на скамейке перед столовой базы отдыха «Чайка», курю.

– Теперь твоя очередь подавать! – предлагает Серега. Он подходит к Томке, встает у нее за спиной и присаживается на корточки, берет ее руки в свои. – Вот смотри, как у тебя должна быть поставлена рука. Ты не просто размахиваешь ракеткой, чтобы долбануть по воланчику, ты должна его направить в мою сторону. Работай плечом и кистью. Вот так, принимаешь, потом вот так…

Он показывает ей, как делать удар, и – удивительное дело! – моя нетерпеливая и своенравная чума внимательно слушает и повторяет движения. Мне жаль нарушать идиллию, но солнце клонится к закату, а я голоден.

Я позволяю им еще немного поиграть, отмечая успехи Томки. Удары получаются все точнее, нервных окриков все меньше. Я доволен. Я счастлив. И, наконец, выхожу из-за кулис.

– Папочка!!!!

Бадминтон забыт, Сергей забыт, ракетка летит на землю. Ребенок разбегается и падает в мои объятия. Я крепко ее обнимаю и целую… в обе щеки, что б вам!

Сергей улыбается тоже, но слегка напряженно. Он боится плохих новостей.

– Бери пакеты на скамейке, – говорю я ему, – там мясо, пиво, закуска. Будем делать шашлык.

– Шашлык!!! – вопит Томка.

Папа тоже забыт. Ребенок несется к пакетам.

20

Кажется, у меня получился лучший шашлык в моей жизни. Хоть и принято считать, что шашлык женских рук не терпит, от моих он тоже часто приходил в ужас. То не дожарю, то пережарю, то слишком много сала, то пепла, то лук валится, помидоры рвутся. Не скажу, что это бывало несъедобно, но до шедевров мои мясные блюда на открытых углях явно не дотягивали.

А тут само пошло: и угли получились отличные – алые, яркие, крупные, и мясо аккуратно село на шампуры (я не стал заморачиваться, купил в супермаркете в городе нарезанный свиной гуляш), и соус не подкачал. Словом, уже через двадцать минут запах по базе разлетался такой, что соседи беспокойно высовывались из окошек, тянули ноздрями и вздыхали завистливо.

Мы устроились за столом под треугольной крышей рядом с нашим финским домиком. Здесь имелись стационарный мангал и искусственное освещение. Лампочку пока не включали, было еще довольно светло. Томка трескала бутерброды с колбасой и помидорами, запивала яблочным соком. Мы с Сергеем копошились у мангала. Я пил пиво, Сергей робко приглядывался к моим запасам темного импортного портера, пока я не разрешил великодушно присоединяться.

– Не робей, студент. Если не напьешься в хлам, можешь смело угощаться.

– Я почти не пью. И уж точно не пьянею.

– Хотелось бы верить. У меня целый пакет.

– Напугали.

– Да уж напугаешь вас, молодых.

Я перевернул мясо. Бока аккуратных кусочков румянились, шипели. В желудке громко урчало, но я не позволял себе испортить праздник бутербродами.

Сергей напряженно молчал. Ждал информации. Но я не спешил. То, что мне стало известно, никак не укладывалось в голове. Точнее, не выстраивалось в стройную картину. Лишь разрозненные факты, как элементы любимых Томкиных паззлов, валялись передо мной, и я понимал, что каких-то элементов не хватает. А без них картинку не собрать.

– Сергей, – наконец сказал я. Парень подобрался. – Ты когда-нибудь видел эту женщину?

Он взял в руки протянутый мною телефон, несколько секунд внимательно изучал кадр. Снимок лжеКругловой действительно вышел не очень удачным.

Отреагировал он так же, как и отчим. Мрачно. И даже немного нехотя.

– Да, видел. Это та… в общем, подруга матери. Точнее, мать ее так мне представила. Она договорилась насчет собеседования для меня.

– Ты с ней встречался?

– Да. Встретил ее в офисе компании, куда пытался устроиться на работу. Помните, я вам рассказывал?

Я едва не уронил шампур с мясом. Упавшая вниз капля жира зашипела змеей. На углях взвился язык пламени. Сергей смотрел на меня с унылым любопытством, затем взял палку и погасил огонь.

– И какую должность она там занимает? – спросил я.

– Специалист по персоналу. Не знаю, существуют ли такие должности, но на ее визитке так и написано. Мы говорили с ней один раз по телефону, она сразу назвала дату собеседования и кабинет, куда я должен явиться. А после беседы с директором встретила меня в коридоре возле кулера, спросила как дела, пожелала удачи. Я тогда еще не знал, что мне откажут. На этом фото ее трудно узнать, но вроде она. Да, точно, волосы у нее были другого цвета, значительно темнее, но это она.

Сергей глотнул пива. Спросил:

– Что она делает в вашем телефоне?

– Я ее сфотографировал, это же очевидно. Эта женщина назвалась твоей матерью и оплатила услуги по розыску, а не далее как сегодня ворвалась в мой офис и устроила разнос за то, что я тебя плохо ищу.

Теперь пришла очередь Сергея ловить ртом воздух. Я заметил на его висках испарину. – Тебя ищут все, кроме родителей. А ведь я едва не лопухнулся… Томка откликнулась моментально:

– Папа лопухнулся, папа лопухнулся!

Я повернулся. Дочка грызла сушку, болтая ножками.

– Не встревай, когда взрослые разговаривают.

– Вы долго разговариваете! Я тоже хочу сказать.

Я глянул на Сергея. Парнишка молча размышлял. Минутная передышка есть.

– Ну, говори, Том, если есть что сказать.

– Пап, – деловито начала Тамарка, – помнишь, мы с тобой ходили на день рождения к одной тетеньке той зимой?

– Ну, помню. – Зимой мы действительно заходили на юбилей к одной из моих бывших коллег, ушедшей на пенсию. Праздник проходил в школьной столовой, собралось много гостей, было весело. Томка весь вечер плясала с другими детьми.

– Помнишь, там еще выступали черные дяденьки? – Она задумалась на мгновение, вспомнила: – Негры!

Помнишь?

– Ну, помню. Они играли на барабанах, а вы танцевали.

– Так вот, я поняла, откуда они приехали.

– Ну? – насторожился я.

– Они раньше сидели в лесу в Африке, а потом приехали к нам в города, чтобы стучать на барабанах и чтобы нам всем было весело.

Я расплескал пиво. Краем глаза заметил, что и Сергей улыбался. Он уже справился с первым шоком и взял себя в руки.

– Доченька, – сказал я, отсмеявшись. – Черные люди – не обезьяны, они не живут в лесах, не сидят на деревьях и не стучат на барабанах, чтобы нам было весело. Они просто родились и жили в очень жарких странах, где многосолнца, и потому стали черными. Это такие же люди, как и все остальные, как и мы с тобой. Ты же видела в кино черных людей?

– Да, пап, видела. Они классные.

– Правильно.

– Ага. Скоро там мясо?

– Скоро. – Я повернулся к Сергею. – Предадимся чревоугодию, а потом поговорим обстоятельно.

Кровавый закат накрывал Озеро. Вода стояла неподвижно, похожая на гигантское зеркало. Лишь водоплавающие насекомые расчерчивали его царапинами и чайки иногда пикировали вниз, выхватывая из воды зазевавшуюся добычу. Тишина. Березовый Остров дремал вдали, словно уставший от бесконечной вахты страж. – Хорошо-то как, – произнес Сергей.

– Не то слово. Это мое любимое место на земле.

– Так уж и на всей земле?

– Не веришь?

Он пожал плечами, перевел взгляд на Томку. Моя девочка носилась по понтону, тянущемуся стрелой от берега. В руке сжимала свой неизменный сачок. Она пыталась уверить нас, что видит пасущихся в воде окуней, и обещала поймать парочку на ужин. Боюсь, сегодня ее ждет провал.

Мы с Сергеем остались на песчаном пляже, устроившись на скамейке под грибком. Под ногами у нас лежало маленькое одеяло из номера, на нем – тарелки, полные мяса и других закусок. Пиво заканчивалось, однако до критического состояние опьянения нам обоим было еще далеко.

– А как же дом? – спросил Сергей. – Разве не дом лучшее место на земле?

– Отчасти ты прав, но… знаешь ли, дом – это ведь не столько городская квартира, не четыре стены, не мебель. Дом там, где сердце, слышал?

– Да.

– Поговорка правильная, но я не о доме сейчас говорю. Понимаешь, у каждого человека должно быть место, где он счастлив абсолютно – счастлив просто так, независимо ни от чего. Место, где время замирает, где есть только ты. Высокопарно выражаясь, где ты один на один с Богом. С этим местом не связаны ни жены, ни родители, ни братья-сестры. Это может быть что угодно – чердак, где ты играл в детстве, старое кафе, в котором когда-то сидел с любимой девушкой, площадь, где можно покормить голубей… Для меня такое место – здесь.

Сергей беззвучно поаплодировал и усмехнулся:

– А говорите, что когда-то были ментом… ну, в смысле, милиционером.

– А я и был ментом. Но до милиции я получил филологическое образование и написал две книги рассказов.

Одну из них опубликовали в местном издательстве.

Серега так и остался сидеть со вздернутыми бровями. Восхищение было неподдельным. – Да-да, мой юный друг, жизнь порой делает такие виражи, что дух захватывает.

– Не жалеете?

Я не ответил. Поднялся, подошел к кромке воды. Озеро лениво плескалось у ног, журчало, мурлыкало.

– Жалею, не жалею… что ж теперь задаваться пустыми вопросами. Жизнь пишется набело, без черновиков. – Я обернулся. – У тебя, Сереж, есть место, где ты абсолютно счастлив? – Не знаю. Где-то мне бывает хорошо, но чтобы так, как вы описали… – Тебе хорошо в компьютере, правда?

Он виновато развел руками.

– Комфортно, не спорю. Наверно, это плохо, но я ведь не был избалован вниманием. Все время с матерью, а с ней всегда было непросто. Потом появился Игорь… с этим вообще не пошло…

Сложная гамма чувств отразилась на его юношеском лице. Я его понимал. Уж если меня, взрослого мужчину, Игорь Устьянцев поразил несоответствием формы и содержания, то уж парнишку он озадачил по полной. – Цифровой мир проще, – добавил Сергей. – Нолик-единица, нолик-единица… и никаких полутонов.

– В черно-белой гамме долго не протянешь.

– Знаю.

Я вернулся к скамье, сел рядом. Мяса уже не хотелось. Наверно, придется оставить на завтрак. Я открыл предпоследнюю бутылку пива, попутно обратив внимание, что Сергей все еще тянет вторую за весь вечер. – Вот посмотри, падаван, на это бегающее по понтону маленькое чудо с сачком. Смешная?

– Да, колбаса та еще.

– Когда она родилась, я был в страшной депрессии. Да-да, не удивляйся, у мужчин тоже бывает послеродовая депрессия, хотя они не носят детей в пузе девять месяцев и не тужатся на родильном столе. Я испугался. Я понял, что моя жизнь мне больше не принадлежит, что я не смогу больше делать то, что делал раньше. Все теперь подчинялось совершенно другому ритму и распорядку, теперь главный человек – она, орущая, сопящая, писающая и какающая козявка. Плевать она хотела на мои трудности, на мое самочувствие, на мои самобичевания и самокопания. Намок подгузник в три часа ночи – изволь подняться, поменять на сухой, снова укачать, чтобы уснула, а то еще и на руки взять и походить с ней по квартире, пока не захрюкает от удовольствия. Иногда, проснувшись, сидел с ней весь остаток ночи, потом в шесть утра сдавал выспавшейся жене и ехал на службу. В восемь я уже был весь в делах, а вечером дома начиналось все сначала. Не помогало ни кофе, ни коньяк…

Сергей притих. Сидел и слушал, боясь даже вздохнуть. Где-то рядом чирикнул сверчок.

– Первый год жил как в тумане, будто постоянно с похмелья. Вспомнил, каково спать четыре часа в сутки, как в армейском наряде, наслушался истерик и криков по самое не балуйся. Томка, правда, не была проблемным ребенком, как многие другие, но шума все равно хватило с лихвой. И вот теперь… знаешь, не представляю своей жизни без нее. Параллельная реальность. Мамы вот у нас практически нет, так уж сложилось, но папа – вот он. Я ведь сам рос без отца. Он ушел от нас, когда я был подростком, а мать так и не вышла замуж. Гордая женщина. Лишь совсем недавно я понял, чего был лишен: не было рядом мужика, когда я взрослел, когда дрался во дворе, учился работать отверткой или ножовкой. Принимал первые в своей жизни важные решения, прислушиваясь только к себе, и некому было помочь советом, подсказать не спешить или, наоборот, форсировать. Столько шишек набил – ужас. Вот потому и получился таким, наполовину филологом, наполовину мясником, разломил натуру надвое, попер против природы.

Я сделал паузу. Томка уже легла пузиком на понтон и опустила руку с сачком по локоть в воду. Кажется, девчонка увидела добычу в темной пучине.

– Зачем вы мне это рассказываете? – спросил Сергей.

– А затем, брат, что жизнь до ужасного быстротечна. Вынимай иногда башку из монитора и смотри по сторонам, иначе пропустишь что-то очень важное. Отчим у тебя нормальный. Сложный, конечно, и немного странный, но неплохой.

– Ага, – буркнул Серега, – только ссытся и глухой.

– Чего?

– Я говорю, сиденье на унитазе никогда не поднимает, а так все нормально, конечно.

Я хмыкнул.

– Ладно тебе ворчать. Все-таки первый хороший компьютер тебе подарил именно он, а ради этого можно и потерпеть мокрый унитаз. Впрочем, это все лирика, давай к делу.

Я протянул руку к сумке, лежавшей рядом на песке. Там покоился ноутбук Сергея.

– Мои спецы кое-что выяснили. База, которую тебя попросили взломать, вроде и не совсем пустышка, как нам показалось вначале, но и ничего серьезного собой не представляет. Скажем так, это было сырье, полуфабрикат, недоделка, которую забросили, а потом достали с полки, решив использовать в качестве тренажера. О том, что же на самом деле представляет для них интерес, сможешь поведать только ты. Ваш выход, маэстро.

Парень пристально вглядывался в далекую линию противоположного берега. В тишине снова чирикнул сверчок. Со стороны коттеджей донеслись крики подвыпившей компании. Кто-то направлялся к берегу.

Казалось, пауза будет вечной.

«Давай, давай, – мысленно подбадривал я, – тебе же легче будет».

Сергей сделал один большой глоток из бутылки и начал рассказывать…

21

– Сергей! Ты меня слышишь или нет?!

До сих пор, на семнадцатом году жизни своего отпрыска, мама не понимает, что отвлекать его во время полного погружения не просто вредно, но и бессмысленно. Он все равно ничего не слышит и не видит. Он пребывает в мире цифр, символов, знаков, звуков. Да еще и аська с деловыми контактами.

– Сережа!!

Мать нервничает. Сергей молчит. Он в наушниках. Он знает, что его зовут, потому что в ушах у него не «Металлика», а Альбиони, тихое и печальное адажио. Но он все равно не отзывается. Вызволить парня из плена цифр – еще куда ни шло, но от Альбиони отрывать может только изувер, не слыхавший в жизни ничего прекраснее Киркорова. В какой-то степени мама и есть изуверка.

В конце концов, она появляется на пороге. Уперев руки в бока, плотно сжав губы, готовая разразиться ругательствами, смотрит на Сергея. Сын сидит спиной к двери, лицом к окну. Он видит мать в отражении на темном участке монитора. Ждет. – Ну, Сереж…

Дальше препираться смысла нет. Когда мать делает так – вздыхает, в бессилии опуская руки, изображая измученную сердечными ранами старуху – добра не жди. С буйной мамой еще можно договориться, но с мамой «убитой» любые переговоры превратятся в перекидывание дерьма совковой лопатой из сидячего положения. Возможно, Сергей прятался в своем мире именно из-за матери, из-за ее депрессивного сознания, не позволявшего радоваться простым житейским вещам, как-то: солнце утром встало на востоке, сын вышел к завтраку, живой и здоровый, трезвый муж чинит в доме сантехнику, в воскресенье можно сходить в кино на мелодраму, а в будни любым свободным вечером можно опуститься в кресло на кухне, накрыть колени пледом и почитать книжку.

У матери ничего не получалось. Она старалась, но прошлое, застрявшее в груди клубком использованного скотча, не давало выдохнуть. Поначалу Сережа «велся» на ее жалобы, старался слушать и успокаивать, но с годами понял: советы не помогают, попытки успокоить, погладить и утешить лишь расслабляют ее и приводят к новым слезам. Осознав тщетность, Сергей ушел в себя. Ушел в компьютер. Надел виртуальные наушники, чтобы никогда их больше не снимать.

– Сережа, послушай.

Он видит ее отражение в мониторе. Отражение не сулит ничего хорошего.

– Да? – Сергей ставит Альбиони на паузу, но наушники не снимает. Оборачивается.

– Опусти эти штуки, когда я с тобой разговариваю.

Сергей отрицательно качает головой. Ольга Круглова проходит в комнату, садится на диван. – Сереж, ты уже взрослый… «О, господи!» – думает Сергей.

– …ты должен понимать, что жизнь твоя сложится так, как ты ее построишь. Я вот что хочу сказать тебе… – Мам! – Он крутанулся на стуле. – Давай к делу.

– Вот никогда не послушаешь меня! Я ведь очень давно хочу с тобой поговорить…

– Тогда говори! Без лирических предисловий – просто начинай говорить! Я тебя очень внимательно выслушаю.

Она мотает головой из стороны в сторону.

– Опять ты паясничаешь. Все вы такие…

– Я не паясничаю, мам. Ты который год твердишь, что «очень серьезно хочешь со мной поговорить», но ты не говоришь. НЕ ГОВОРИШЬ, понимаешь? Мне кажется, что тебе интереснее говорить о том, что ты хочешь поговорить, но сам разговор тебе не так важен.

Мама сжимает и разжимает губы.

– Что ты хочешь узнать? – наседает Сергей, против своего желания втягиваясь в бессмысленную дискуссию. – Есть ли у меня девушка? Спал ли я с ней? Курю ли травку? Употребляю ли алкоголь? Что именно тебя интересует?

Она опускает глаза, вздыхает. Сергей точно знает, что он сейчас услышит: «Видишь ли, сынок, когда я была в твоем возрасте…», – и знает, что мать не остановишь до морковкина заговенья. Поэтому парень работает на опережение.

– Мам, отвечаю по пунктам: девушка – есть; мы с ней пока не спим, к моему сожалению; алкоголем я не злоупотребляю, наркотики не вкалываю и сигареты не курю. Что еще?

– Если бы все было так просто…

– Все просто, мам. Если у тебя есть что сказать, то говори, если нет – до свидания, у меня еще много работы.

Тут она вдруг проявляет интерес к тому, что он делает. Переводит взгляд на монитор. Глаза меняют выражение, как бывает всегда, когда Ольга отклоняется от заготовленного плана.

– Над чем ты работаешь?

– Долго рассказывать. Тебе вряд ли будет интересно.

– Считаешь, матери может быть неинтересно, чем занимается ее сын?

Она явно цепляется. С ней происходит что-то странное. Школьный психолог, с которым Сергей однажды сдуру решил поговорить (было это в классе восьмом, кажется), сказал, что женщины – принципиально иные существа, а уж матери вообще сбрасываются к нам из космоса. Попытки договориться с ними обречены на провал в каждом втором случае. Редкие мамы и папы действительно становятся друзьями своим детям, причем не всегда знаешь, во благо ли это. Как говорилось в одной известной притче, не известно, хорошо это или плохо (одному крестьянину подарили коня, катаясь на котором его сын впоследствии сломал себе ногу; парень остался инвалидом на всю жизнь, но зато благодаря этому не попал в армию и не пошел на кровавую войну; при каждом неожиданном повороте судьбы – благоприятном ли, негативном – мудрый крестьянин приговаривал: «Я не знаю, хорошо это или плохо»). Нужно пытаться понимать родителей, у которых полным-полно своих проблем, не позволяющих им разглядеть проблемы своих отпрысков…

В общем, много интересного и умного говорил школьный психолог, покачивая одной ногой, наброшенной на другую, и периодически поглядывая на часы. Не сказал главного: как подростку, располагающему психически неустойчивой матерью и загадочным отчимом, проскочить проклятый переходный возраст, не навредив рассудку.

– Мам… – Сергей старается говорить мягко, словно боясь спугнуть сидящую на подоконнике птицу с красивым оперением. – Если тебе интересно, то я сейчас делаю программу, которая позволяет рассылать рекламу максимальному количеству электронных адресатов, обходя антиспамовые барьеры. Ты понимаешь, что это такое?

Ольга улыбается.

– Я понимаю, что ты у меня умница… об этом как раз я и хотела поговорить с тобой.

Сергей сдается. Опускает руки на подлокотники, приготовившись выслушать длинную речь о жизненном пути и предназначении.

Но, вопреки ожиданиям, мама озвучивает вполне земные вещи:

– Я встретила подругу, которую не видела много лет. Ты с ней не знаком. Точнее, просто не помнишь, ты был маленьким, когда мы с ней общались…

Мама смотрит мимо Сергея в монитор. Там цифры, символы, окна, страницы.

Светлана занимает высокий пост в крупной компании. Я так и не запомнила, чем именно занимается компания, но когда я рассказала ей о тебе, о твоих способностях, о твоих пристрастиях, она сразу предложила… предложила…

Ольга вынимает из кармана халата кусочек белого картона. Сергей принимает визитную карточку, на которой указано, что ее хозяйка – Светлана Канаева, специалист по персоналу компании «PIP-сервис».

– Понятия не имею, как это переводится, – с виноватой улыбкой говорит мать.

– Пи-Ай-Пи, функция «картинка в картинке» на телевизоре, – поясняет Сергей. – Обычная для технологичных компаний бессмыслица. Что ты предлагаешь?

– Чтобы ты туда пошел и показал свои способности.

– Показал свои – что?

– Ну… – Она смущается, кивает на монитор. – Я же вижу, ты все время с компьютером. Я думала, ты гуманитарием станешь, стихи будешь писать или музыку. Сама в детстве об этом мечтала. А ты вон как… компьютер.

– Знаешь, что у меня в ушах звучало? – Сергей протягивает наушники. Длины шнура хватает. Когда огромные лепешки, соединенные коромыслом, опускаются на мамины уши, Сергей снимает Альбиони с паузы. Мать прищуривает глаза.

«Светлана Канаева, специалист по персоналу»… Сергей крутит-вертит в руках визитную карточку и думает:

«Может, действительно, попытаться начать карьеру, а не пробавляться косточками на заднем дворе ресторана?».

– Что я должен сделать? – спрашивает он, когда мать с умиротворенным видом снимает наушники.

– Потрясающая музыка… Позвони Светлане. Она назначит тебе дату собеседования с директором. А дальше уж как получится.

Сергей внимательно смотрит на мать. Он ко многому привык и на многое давно не обращает внимания. Но сегодня не все ладно.

«А только ли сегодня?».

Сергей почти уверен, что мама ходит сама не своя уже несколько дней.

В назначенное время Сергей является в офис. Шагая по центральному проходу «муравейника», он чувствует дискомфорт. Слишком душно и суетно. Он предпочел бы работать в своей маленькой комнате, где все необходимое на расстоянии вытянутой руки.

Компания «PIP-сервис» занимает весь восьмой этаж. Кабинет директора расположен в самом дальнем углу. Устройство офиса напоминает Сергею супермаркет: пока доберешься до необходимого товара, наберешь по пути всякой всячины, без которой вполне мог бы обойтись. Пока шел до директора, Сергей успел познакомиться и с секретаршами, и с уборщицами, и в туалет заглянуть, и водички у кулера попить.

И вот – директор, или кто он там, какой ком с горы. На табличке перед стеклянной дверью написано скромно «Евгений Харин», без титулов и званий. Но, судя по галстуку и надутым щекам, ком важный. Смотрит исподлобья, размышляет, авторучку (дорогой «Паркер» с золотым пером, не хухры-мухры), в пальцах перекатывает, покручивается в глубоком директорском кресле. О чем думает?

А думает Харин наверняка вот о чем. Не нужен ему еще один программист. У него этих программистов – целый офис с прицепом, слоняются без дела, дармоеды, каждый квартал премию требуют. Послал бы он парнишку куда подальше, но за него просила Канаева. Женщина что надо в свои сорок или сколько ей там, фору даст любой студентке. Несколько раз они встречались. Разумеется, на нейтральной территории. В свою квартиру одинокая дамочка упорно не приглашает, хотя уж куда проще упасть на ее роскошном диване, чем искать свободные гостиничные номера, снимать сауну с бассейном, уворачиваясь от телефонных звонков из дома, как от шальных пуль. Уперлась – и ни в какую. Он уж и так ее уговаривал, и эдак… не хочу здесь, говорит, потому что это память о муже. Какая, к черту, память! Ушел – и до свидания, алкаш несчастный! Странная она…

И вот на днях, лежа на скрипучей казенной кровати в гостинице и глядя в потолок, она поведала историю о способном мальчике, которого нужно посмотреть. Она якобы обещала его матери помочь сыночку выйти в люди. Почему я должен помогать чужим мальчишкам выходить в люди? – задавался вопросом Евгений Харин, наматывая длинный каштановый волос Светланы на указательный палец. – Такова цена двух восхитительных оргазмов в час? Никто не дает бесплатно! Жены берут плату шоппингами, сослуживицы – полезными услугами или продвижением по лестнице. Правда, Канаева до сей поры хранила безмолвие и ничего не просила, из чего Евгений сделал было вывод, что просто нравится ей как мужчина. Однако вот тебе, бабушка, и Юрьев день.