Текст книги "Коррумпированный город"

Глава 21

Голоса, которые я услышал через тонкую дверь квартиры Фрэнси Сонтаг, подсказали, что я поспел вовремя.

– Я не буду молчать! – звучал ее раздраженный голос. Это было похоже на главную роль из пьесы, которую я когда-то видел. – Ты не заставишь меня!

– Но ты должна, – сказал мужской голос. – Пожалуйста, не кричи. Тебя могут услышать.

– Я хочу, чтобы меня услышал весь город.

– Тише. – Его голос звучал сдержанно и приглушенно. – Не закатывай истерику. Ты забываешь, что завязла в этом по уши. Так же, как и я.

– Ну нет! Только не я! Я совершенно не знала, что происходит. Ты мне даже не сказал, что они убивали моего брата вчера ночью.

– Я не знал об этом…

– Ты сидел на своей костлявой заднице и позволил им убить его. Ты хотел, чтобы он умер, разве нет?

– Послушай меня, Фрэнси. – Судя по мрачным нотам в голосе, его терпение подходило к концу. – Откуда я мог знать, что это был Джой?

– Ты мог бы поехать в "Уайльдвуд", когда мне позвонил этот юноша. Ты был последней надеждой для Джоя и даже не пошевелил пальцем, чтобы ему помочь. – Ее голос то возвышался, то ослабевал, когда она задыхалась.

– Я к этому не имею никакого отношения. Он впутывался в дела, которые были ему не по силам, и они его убили. И в любом случае, что у него общего с тобой или со мной? Он был бандит и убийца!

– Господин Аллистер! – злобно закричала она. – Ты-то настоящий джентльмен! Ты просто ненавидишь бандитов! И однако ты не стоишь мизинца моего брата. Он был ненастоящим мужчиной, а ты – просто болтун! За то, чтобы еще хоть раз поздороваться с ним, я отдала бы все ночи, проведенные с тобой!

– Я думал, что ты меня любишь… – Голос Аллистера смягчился, но было понятно, что эта покорность могла перерасти во все что угодно. – Ты всегда говорила, что любишь меня.

– Я, наверно, сошла с ума! Любить бессердечного лицемера вроде тебя? Но, кажется, я прихожу в себя.

– Боюсь, ты только что сошла с ума; – Его голос звучал теперь тускло и монотонно. – Ты единственный человек, который меня знает.

– Керч знает. Гарланд знает.

– Керч и Гарланд мертвы. В живых осталась лишь ты одна, Фрэнси.

– Ты убил их? – Ее голос утратил презрительную напористость и зазвучал тонко и жестоко от страха. – Я в это не верю.

– Ты можешь верить, во что хочешь. Я дал тебе шанс, но ты подвела меня. – Его голос стал неестественно вибрировать, словно приближаясь к тому эмоциональному уровню, когда опять станет возможным убийство.

Я попробовал открыть дверь. Она оказалась запертой. Дверная ручка слегка звякнула, когда я снял с нее руку.

– Что это такое? – спросил он.

Отступив в глубину коридора, я левым плечом высадил дверь. Они стояли в центре комнаты, как дети, которых поймали за запретной игрой. Он обернулся ко мне, держа руку в кармане пиджака. До того как я подлетел к нему, женщина схватила его за руки сзади. Он старался освободиться, но это была крупная женщина, и ее хватка оказалась крепкой. Она завладела пистолетом, и он прекратил борьбу.

Аллистер попытался изобразить на лице улыбку и сделать вид, будто ничего не произошло.

– Привет, Уэзер, – произнес он неуверенно.

Мне не понравился звук его голоса. Мне казалось, что его напряженное тело издает кисло-сладкий запах пороха. Но я подошел вплотную к его лицу, искаженному кривой улыбкой, и вынул конверт из его бокового кармана. Он вздрогнул и отшатнулся, как будто его защекотали. Мне захотелось ударить его, но я сдержался. Насилие могло разрушить остатки человеческого достоинства, которые сохранялись в его позе и улыбке, и превратить его во что-то столь отвратительное, что мне было бы противно на него смотреть. Кроме того, я боялся потерять контроль над собой: зарычать, как собака, или заплакать, как ребенок, или начать рвать на себе волосы.

Женщина отошла от нас, держа в руке тяжелый автоматический пистолет. Она еще не вполне оправилась после разговора с Аллистером: лицо сохраняло зеленоватый цвет, а в глазах застыло выражение страха и смертельной сосредоточенности.

– Советую вам пойти на кухню и налить себе стакан воды, – сказал я.

Она вопросительно посмотрела на пистолет в своей руке.

– Не беспокойтесь, я с ним справлюсь.

Я никогда не видел, как осужденный покидает помост, если казнь не состоялась, но, видимо, у него бывает именно такая походка, какую продемонстрировала мне Фрэнси Сонтаг: медленные, неуверенные шаги и взгляд в себя, взгляд, в котором застыла смерть.

Я открыл конверт, на котором была напечатана фамилия Аллистера. Он сделал неожиданный рывок, чтобы вырвать его у меня, но двигался не очень уверенно. Я оттолкнул его ладонью, он упал на диван лицом вниз, коснувшись коленом пола.

Почти все письма в объемистом конверте были адресованы Фрэнси Сонтаг в чикагскую гостиницу. 24 марта 1944 года – "Дорогая моя Фрэнси! Твое письмо – сладостное утешение…" 25 марта 1944 года – "Моя сладкая любовь! Я часами лежал, размышляя…" 26 марта – "Любимая Фрэнси! Сегодня – годовщина нашей любви. Как раз год назад…" 27 марта – "Плоть моей плоти…" 29 марта – "Единственная моя любовь…"

Последнее письмо, отпечатанное в двух экземплярах на толстой фирменной бумаге, было адресовано судье Эрнсту Саймону. Обе копии были подписаны: "Фримэн Аллистер", но дата не была проставлена. Оно начиналось:

"Дорогой судья Саймон, я не могу больше выносить воспоминания о совершенном мною преступлении, о несправедливости, которую я совершил. Пишу это в большой спешке, но с глубокой искренностью, чтобы исправить, что можно, перед обществом, чей наиболее священный закон я нарушил. Рассчитываю не на милосердие, а только На справедливость. Это не является оправданием моего преступления, но я и не ставлю так вопрос. Я был чрезмерно тщеславным существом, и гордыня исказила мои представления о морали.

Но – долой колебания. Это признание, а не покаяние. Вечером 3 апреля я стрелял и убил Дж. Д. Уэзера, жителя этого города. Убийство было совершено из окна на втором этаже пустующего кабинета в здании Мэка. Это было преднамеренное преступление, заранее запланированное и подготовленное. После преступления я выбросил оружие, револьвер "смит-и-вессон", в канализацию на улице Мэк. Затем сел в свою машину и поехал домой. Г-н Уэзер был препятствием для моих политических планов, и мотивом для его убийства послужило мое политическое честолюбие.

Я пишу Вам об этом потому, что не могу больше выносить это бремя на своей совести. Хочу, чтобы меня судили и наказали за мое преступление. Только тогда моя душа обретет покой.

Постарайтесь не думать слишком дурно о своем старом друге".

Миссис Сонтаг вернулась из кухни до того, как я закончил чтение письма. Она двигалась неуверенно, как посетитель в больничной палате, и, казалось, была удивлена спокойствием, царившим в комнате.

– Что вы думаете с ним делать? Собираетесь вызвать полицию?

Я положил письма на стол позади себя.

– Вы торопитесь?

– Он собирался меня убить, разве не так? Я три года потратила, массажируя этого индивида, стараясь превратить его в подобие человека. И что же? Он в конце концов пытается меня убить! – Казалось, каждое ее слово – плевок в мужчину, сидящего на диване.

– Я намерен позвонить в полицию. В письме говорится, что он хочет, чтобы его судили и наказали за преступление.

– Очень хорошо. Я все думала, что же делать. Я могу подождать. – Она воткнула сигарету в длинный красный мундштук, прикурила ее от настольной зажигалки и присела в плохо освещенном углу комнаты. Цвет лица ее несколько посвежел, но она все еще выглядела довольно увядшей. Она курила, глубоко затягиваясь.

Аллистер сидел и смотрел мне в глаза.

– Я написал это письмо по принуждению. Оно никогда не будет признано подлинным. Я написал его на своей пишущей машинке под диктовку и подписал под дулом пистолета.

– Это похоже на вас. К тому же, может быть, у вас с Керчем одинаковый стиль. Вы оба пользуетесь громкими словами, не вкладывая в них никакого смысла.

– Это письмо не имеет ценности. Я юрист и знаю, о чем говорю. – Голос его звучал авторитетно, и я поразился, как быстро он оправился. Я спрашивал себя, что он успел сделать, лежа на диване вниз лицом.

– Вы совершили убийство, чтобы заполучить это письмо, – сказал я. – Оно принесет вам большие неприятности, когда показания миссис Сонтаг подкрепят его содержание. И когда обнаружится, что пуля в голове Керча соответствует оружию, которое вы применили.

На это он дал бойкий ответ:

– Застрелив Керча, я сослужил службу обществу. Он оказал сопротивление при аресте, и, как глава городской администрации, я был обязан выполнить предписания закона.

– А Гарланд, находясь в бессознательном состоянии, тоже оказывал вам сопротивление?

– У вас нет доказательств того, что Гарланда убил я. У вас вообще нет никаких веских доказательств против меня. Если даже она попытается дать показания, то они будут аннулированы по моральным соображениям.

– Моральные соображения! – взвизгнула она из своего угла. – В моей жизни существует только одна вещь, которой я стыжусь. Это вы. Я упеку вас на электрический стул, господин Моралист.

При этом показное спокойствие его лица нарушилось, и он показал зубы.

– Если пропаду я, то пропадешь и ты. Ты не можешь рассказать обо мне, не признавшись в соучастии.

– Потому что я знала, что тот револьвер ты взял у Джоя? Не смеши меня!

– Вам следует почитать протоколы, Аллистер. Любой суд присяжных признает за ней право защищать своего брата. Во всяком случае, воздержаться от того, чтобы выдавать его полиции. Особенно теперь, когда его нет в живых.

Он мгновенно и, надо сказать, весьма искусно изменил тактику.

– Послушайте, Уэзер, эта женщина не играет тут большой роли. Сама по себе она ничего не сможет сделать. Насколько я понимаю, вы намерены остаться здесь и унаследовать финансовые интересы своего отца…

– Никаких сделок. Я буду вести свои дела чисто.

– Понятно. – Он сделал новый поворот. – Это я и имею в виду. Если мое имя втопчут в грязь, то муниципальная реформа безнадежно пострадает. Вчера вечером мы договорились работать вместе, Джон.

– Не называйте меня Джоном.

– Простите. Я поступил неправильно. Я это признаю. Но плохими оказались мои средства, а не цели. Я убил вашего отца – это звучит ужасно, не правда ли? Но я сделал это, потому что искренне верил: это послужит общему благу. Я искренне раскаялся в своем преступлении, о чем свидетельствует это письмо…

– Вы написали его под дулом пистолета.

– Позвольте мне, пожалуйста, закончить. Я извлек массу уроков, Уэзер. Я узнал, что цели никогда не оправдывают средства, потому что в таком случае цели определяются самими средствами. Разве мы не можем вместе потрудиться для достижения доброй цели?

Он говорил четко и быстро, подчеркивая свои слова выразительными движениями рта и ноздрей. Но для меня они значили не больше, чем слова, зачитанные из словаря в алфавитном порядке.

– Поберегите свое красноречие для присяжных заседателей, – сказал я ему. – Через несколько минут вы уже сами поверите своему рассказу. Вот почему люди вашего пошиба так опасны, Аллистер. Вы можете заставить себя поверить во что угодно.

– Я сказал вам, что признаю свои ошибки…

– Послушайте для разнообразия, что скажу я. Вы связываете себя с благим делом, а это значит, что ваше тщеславие приобретает привкус святости. Вы можете убедить себя в том, что трудитесь ради высокой цели, ради цели столь возвышенной, что это ставит вас над законом. Вы убили человека, но не считаете себя убийцей. Вы политический убийца, убивший в интересах создания хорошего правительства, и сами же возглавили это правительство.

– Вы попали в точку, – произнесла женщина. – Когда что-то делает он сам, то думает, что это не мерзость.

– Почему я должен слушать ее ругань?

– Достань себе палочку-выручалочку, господин Аллистер-Паллистер. Ты не можешь даже лечь в кровать с женщиной, не сделав вид, что склоняешь колени у алтаря.

Он сделал движение в ее сторону.

– Ты обливаешь грязью все святое!

– Грязью! – Она плюнула. – Грязь – это ты! – Она пошевелила рукой с пистолетом, и на мгновение комната замерла, замолкла, как сама вечность.

– Может быть, вам лучше опять пойти на кухню? – заметил я. – Нам надо еще кое о чем поговорить.

– Я имею право находиться здесь, так? Это мой дом.

– Идите на кухню. И будет лучше, если вы отдадите мне пистолет.

– Нет, я его не отдам. Это волосок, за который я уцепилась. – Она медленно поднялась и вышла из комнаты, презрительно раскачивая бедрами.

– Вот чем кончается дело, когда начинаешь убивать людей, – сказал я. – Ей вы больше не нравитесь.

Он повернул голову и проводил ее взглядом. Она прошла на кухню, села там на стул и положила револьвер на стол, напротив себя. Когда он снова заговорил, то голос его звучал совсем иначе, приглушенно.

– Кажется невероятным, – промолвил он, – чтобы я попытался кого-то убить. А убил троих. И ведь все зря.

– Зря убили?

– И убивал зря, и все остальное… Мне – крышка. Уже четыре года назад я был конченым человеком. Тогда же мне надо было покончить и с собой, и со всеми этими делами.

– Что произошло четыре года назад?

Он посмотрел на меня и попытался улыбнуться, но лицо отказывалось ему повиноваться.

– Я не могу вспомнить. Вы не поймете, даже если я попытаюсь рассказать об этом. Думаю, это была война.

– Все мы побывали на войне.

– Я на войне не был. Меня не взяли, вот в чем загвоздка. Я попытался попасть в армию после Перл-Харбора, но не прошел медицинскую комиссию. Они признали у меня психоневроз. Потом от меня отказалась жена.

– Это можете пропустить.

– Но это важно. У нее появились дурацкие идеи о наследственности, и она сказала, что не хочет рисковать и рожать от меня детей. Мы были женаты всего два года. Я женился поздно и любил жену.

– Но теперь вы ее больше не любите?

– Теперь я никого не люблю, – произнес он погасшим голосом. – И меньше всего самого себя: Вы никогда не поверите, каким я был, Уэзер. Согласно моим представлениям, я был хорошим человеком. Верил в правду и справедливость, и, Господи, я дрался за эти идеи! – Но слова слетали с его губ с каким-то нереальным акцентом, как обрывки давно забытого им языка. – Десять лет я боролся за эти идеи, а потом все полетело к чертям собачьим. Я обнаружил, что мне больше не нравятся люди. А в сорок втором году зарезали мой доклад. Я был помощником прокурора, и прокурор поручил мне провести здесь расследование деятельности полицейского департамента. Вместе с выделенными мне для этого сотрудниками я потратил на эту работу восемь месяцев и подготовил доклад объемом в тысячу пятьсот страниц, документально показывающий злоупотребления и содержавший программу необходимых реформ. И только три человека познакомились с этим докладом. Прокурор, Сэнфорд и ваш отец. Мне всегда казалось, что я неудачник. И меня это убивало. Десять лет работал для других людей, для общественного блага, и из этого ничего не вышло. Тогда я решил позаботиться о самом себе. Решил добиться поста губернатора штата.

Я бросил работу у прокурора и выставил свою кандидатуру на выборах сорок третьего года в совет. Я пользовался репутацией честного человека, и они боялись меня. Они использовали в голосовании против меня мертвые души, нерожденных детей и иностранцев. Они мне угрожали и избивали моих сторонников, дырявили бензиновые баки в их машинах. Ваш отец рассмеялся мне в лицо, когда я встретился с ним после выборов. Он сказал мне, что такого живодера, как я, никогда не изберут в этом городе. Но он меня боялся.

– У него были для этого причины, – вставил я.

Было странно сидеть в одной комнате и разговаривать с человеком, который убил моего отца, а еще более странным было отсутствие у меня каких-либо положительных или отрицательных эмоций. Один из них был веселый циник, а другой – торжественный циник, каждый – частично хорош и частично плох. И тот, который был более опасным, убил другого.

– Тогда таких причин не было, – возразил Аллистер. – Тогда мне и в голову не приходило убивать его. Я просто представлял для него политическую угрозу. В этом городе есть и хорошие люди, Уэзер, и они поддержали меня. Никогда я не был сильнее, чем на следующий день после выборов, когда они увидели, как я проиграл и насколько всесторонне был задействован политический механизм, чтобы не пропустить меня. На следующий год честная часть городского правительства уговорила меня баллотироваться в мэры в противовес кандидату, которого поддерживали Сэнфорд и ваш отец. Тот кандидат был ничтожеством, но его поддерживала политическая машина, и шансы у нас обоих были примерно равными. Однако я думал тогда, что могу выиграть, пока они не докопались до моих отношений с… ней. – Он кивнул в сторону кухни. – Я допустил страшную ошибку, спутавшись с ней.

– Начался шантаж?

– Не вообще, а политический шантаж. В руки вашего отца попали некоторые из ее писем. – Он понизил голос, чтобы она не слышала. – Думаю, письма выкрал ее брат или она сама их продала. Как бы там ни было, но ваш отец собирался их опубликовать, и это погубило бы мою политическую карьеру. Теперь вам понятно?

– Понятно, – сказал я утвердительно. – Поэтому вы решили прикончить его.

– Я не пытаюсь оправдываться. Стараюсь объяснить, как это произошло. Речь шла не только о письмах. Годы разочарований слились воедино, а письма были лишь последней каплей, переполнившей чашу. Что бы я ни пытался сделать, он становился поперек. Этими письмами он собирался опозорить меня на весь город, на весь штат. Я не мог этого вынести.

– Вы немного оттянули развязку. Теперь вы оказались в еще более тяжелой, роковой ситуации. Что случилось с письмами, когда вы его застрелили?

Он взглянул на стол.

– Это те самые письма. Я не знаю, как они попали к Керчу.

– Мне кажется, я это знаю, – сказал я, подумав о Флорейн Уэзер. – Вы думали, что устроили ловушку для Дж. Д., а на самом деле готовили ее для самого себя.

– Я понял это в ту же ночь, когда убил его. С тех пор это постоянно висит надо мной…

– Ясное дело. Но давайте обратимся к деталям. Вы хороший стрелок, и, возможно, у вас есть собственный пистолет. Но вы проявили достаточно осторожности и не воспользовались им.

– Я не хочу об этом говорить, – произнес он.

– Хорошо. Тогда говорить буду я. У вас был пистолет, который нельзя было связать с вашим именем, старый "смит-и-вессон", который Джой Солт украл в магазине подержанных вещей. Его сестра передала вам другой пистолет вчера вечером, не так ли? Я не сразу раскусил, в чем тут дело, но наконец меня осенило. Когда у вас появилось оружие, то возник вопрос о месте и времени. Вы не знали, что пара наемных убийц Керча тоже охотилась за ним. Вы устроили ему засаду, проникнув в пустой кабинет в здании Мэка. Вы открыли окно, выходившее на тротуар, по которому он обычно проходил, и стали его там поджидать, держа револьвер наготове. В этот момент ваш план сорвался, и западня для него обратилась в ловушку для вас обоих.

– Да. – И это было все, что он сказал. Его словарный запас иссяк.

– Человек Керча, Гарланд, увидел вас в окне. Может быть, он подумал, что вас нанял мой отец, чтобы пристрелить его и Расти Джэнки. Но что бы он ни думал, он решил заняться вами. Обогнул угол и вошел в здание со стороны улицы Мэк, чтобы напасть на вас сзади. Должно быть, вы убили моего отца до того, как он добрался до вас. Расти Джэнки, который сидел за рулем в машине Гарланда, был еще недалеко и услышал, как прогремели два выстрела. Гарланд накрыл вас в кабинете практически в момент вашего выстрела.

– В коридоре. Это было ужасно…

– Еще бы. Это был ужасный момент, который растянулся на два года и все еще не закончился. Потому что Гарланд ловко оценил открывшиеся возможности. Он понял, кто вы такой и что вы сделали. Он отвез вас к своему хозяину и рассказал ему, что произошло. Ваш рассказ, должно быть, очень понравился Керчу. Он избавился от моего отца, не замарав рук, и поймал на крючок вас и весь город. Когда вы выиграли на выборах и приступили к обязанностям мэра, то стали человеком Керча и возглавили администрацию Керча.

– Я не мог поступить иначе, – проговорил он сдавленным голосом, окинув взглядом комнату, как будто все двери, в которые ему пришлось входить с течение двух последних лет, захлопнулись и были заперты на замок.

– Вы могли отказаться от такой роли. Могли снять свою кандидатуру перед выборами. А когда победили на выборах, вполне могли подать в отставку.

– Ничего подобного. Я должен был выполнять его приказания. У него находилось письмо, которое он заставил меня написать судье Саймону. Полицейские нашли мой револьвер в сточной яме, куда я его бросил. Он заставил Джоя Солта и Фрэнси поклясться в том, что они достали его для меня…

– Я к этому не имела никакого отношения! – Фрэнси Сонтаг неслышно вышла из кухни и стояла в дверях комнаты.

Аллистер обернулся к ней.

– Джой сделал это! Тогда он работал на Керча.

– Так вот почему ты позволил убить его прошлой ночью? Поэтому, да?

– Я говорю тебе, что я не знал…

– Хорошо, – громко сказал я. – У Керча было ваше признание и два свидетеля. Это были не очень хорошие свидетели, но годились, чтобы до смерти запугать вас. Это объясняет, почему вчера вечером мне оказалось так легко с вами договориться. Если бы вам удалось заставить кого-нибудь другого застрелить Керча, то у вас появился бы шанс выйти сухим из воды. Но вы слишком торопились и повторили свою ошибку. Вы обратились за пистолетом по тому же адресу – к миссис Сонтаг и ее брату.

– Попробуйте это доказать! – заявила женщина.

Я пропустил ее слова мимо ушей.

– Какое-то время после этого обстановка, кажется, складывалась в вашу пользу, но вы ничего не могли предпринять и лишь выжидали. Вы опасались действовать, пока не выяснится, что происходит. Было, конечно, тяжело пассивно выжидать – и тут госпожа Сонтаг передала вам мое сообщение из гостиницы "Уайльдвуд".

– Он попал в переплет! – произнесла женщина. – Недавно я видела Джоя в морге. Он был красивым юношей, но видели бы вы его с залепившей глаза грязью.

– Я его видел.

– И этот человек позволил им убить его. Разве не так, Аллистер-Паллистер? Сегодня утром он набрался наглости просить меня не говорить вам о том, что я передала ему ваше сообщение.

– Вы вели себя осторожно, не правда ли? – продолжал я. – Вы подумали, что у вас появился шанс. Когда я сказал, что Солт мертв, этот шанс стал более реальным. Вы бросились в "Уайльдвуд" и обнаружили там оставленного мною Гарланда, который лежал на полу без сознания. Он был последним свидетелем против вас. Или предпоследним. И вы задушили его. Затем вернулись в город, захватили с собой Хэнсона и отправились еще раз туда же, чтобы обнаружить его труп.

Но оставался Керч. С ним было труднее всего. У него было доказательство, которое позволило бы отправить вас на электрический стул. Это доказательство находилось в клубе "Катей". Даже если бы вы убили его, то не смогли бы заполучить это доказательство. И неудивительно, что ваши нервы сдали, когда я вас встретил в полицейском участке. А когда дал комбинацию цифр сейфа, то вам это показалось манной небесной. Это возвратило вам уверенность, не правда ли?

– Неоправданную уверенность, – уныло заметил он. – Я зашел слишком далеко.

– Вы зашли слишком далеко несколько лет назад. Когда вы отправились в клуб, чтобы пристрелить Керча, вы уже были настолько оторваны от общечеловеческих норм, что представляли опасность для любого живого существа. Все они превратились в ваших врагов. Так или иначе, но Керч должен был погибнуть, и никто не пожалеет о нем. Но, прикончив его, вы допустили еще одну серьезную ошибку. Спустилась Карла, чтобы посмотреть, из-за чего началась стрельба. Раньше она относилась к числу ваших друзей, но теперь ее появление означало для вас лишь одно – она тоже должна была умереть. Убивать людей становилось все более легким занятием – почти что развлечением…

– Не хочу больше слушать об этом! – В его голосе прозвучала настоящая мука, и впервые я испытал к нему чувство, близкое к жалости. Его мечты о власти полностью развеялись, и он предстал обнаженным и жалким.

– Я почти закончил свой рассказ, как, впрочем, и вы. Карла не погибла, Аллистер. Она займет место свидетеля на вашем судебном процессе. Но вы не поняли, что поставили перед собой дикую цель. Забрали нужные вам бумаги и покинули помещение. Оставшиеся в обойме патроны не давали вам покоя. Почти все ваши враги были уничтожены, кроме Фрэнси, и она знала достаточно, чтобы пригвоздить вас к позорному столбу. Хотя пуля могла бы успокоить и ее. Начинало казаться, что пуля может решить любую проблему в нашем подлунном мире. Поэтому вы решили нанести прощальный визит Фрэнси.

– Верно, это прощальный визит, – сказала она, – но не для меня. Я все прочитаю в газетах в тот день, когда тебя отправят на электрический стул. Мне будет над чем посмеяться.

Он сидел, как будто проглотил аршин, приступы дрожи пробегали по его телу, то нарастая, то ослабевая.

– Уберите ее от меня, – выдавил он.

– Когда сочту нужным.

– Что вы собираетесь делать?

– Не знаю. Вы не должны были прикасаться к вещам, которые мне дороги. Если Карла погибнет, вы мне заплатите за это.

– Я уже давно плачу – страданиями. Два года испытываю муки.

– Только послушайте его! – язвительно заметила Фрэнси. – А раньше он приходил сюда и хныкал у меня на коленях.

– Заткнись! – Я вдруг понял, что ничего не смогу сделать для Аллистера. И никто не сможет для него сделать ничего – кроме как прервать его жизнь; и, возможно, это будет для него одолжением.

– Это касается только его и меня, – заявила она.

– Я так не думаю. Но все равно заткнись!

– Собираетесь вы вызвать полицию?

– Да, сейчас. Где его револьвер?

Она вынула его из кармана, держа вне моей досягаемости.

– Он будет у меня. Так мне спокойнее.

– Пусть будет так. Вы умеете с ним обращаться?

– А вы как думаете?

– Тогда держите его на мушке. Где тут телефон?

– Рядом с дверью на кухне.

Я оставил их вдвоем и позвонил в центральную больницу. После паузы к телефону подошел Хэнсон.

– Говорит Уэзер. Я нахожусь в жилом доме Харви, в квартире госпожи Сонтаг. Я буду здесь вас ждать.

– Почему, черт возьми…

– Нужный вам человек находится здесь же.

– Какой человек?

– Аллистер. Он готов сознаться в убийстве моего отца и еще в нескольких убийствах.

В трубке я услышал его участившееся дыхание.

– Фримэн Аллистер? Нет ли тут какой ошибки?

– Никакой ошибки нет. Вы придете? Мне начинает надоедать его компания.

– Сейчас же еду, – быстро произнес он.

– Не бросайте трубку. Как чувствует себя девушка?

– Я ждал, надеясь, что она придет в сознание, чтобы поговорить с ней, но она пока без сознания. Доктор говорит, что скоро очнется. Она будет в порядке.

– Вы уверены?

– Да, она в надежных руках.

– В какую ее поместили палату?

– На двоих.

– Послушайте меня. Это очень важно, и прошу вас сделать это сейчас же. Переведите ее в отдельную палату и приставьте специальную медсестру…

– Я не могу этого сделать, если вы не ее родственник.

– Сделайте это для меня. Я ее родственник.

– О, дьявол…

– Я собираюсь на ней жениться, понимаете? – Я повесил трубку.

Трубка опустилась на аппарат одновременно с треском наподобие взрыва. Это было совпадение, взрыв произошел в другой комнате. Я вбежал туда и увидел Аллистера на полу; и над ним стояла женщина. У него тоже появилась на лбу дырка, как глаз циклопа, темно-красное отверстие, из которого сочилась кровавая жидкость.

Я перевел взгляд с его безжизненного лица на лицо женщины. Ее темные глаза выражали восторг.

– Ну, что? – произнесла она.

– Убийства – такая же заразная вещь, как тиф, правда?

– Самозащита не считается убийством, – начала она объяснять.

Я резко отвернулся от нее, чувствуя себя так, словно провел уже много часов в этой комнате с мертвецом на полу и с его бывшей любовницей, стоявшей над ним с покачивающимся в руке пистолетом. Пять убийств – много, а шесть – слишком много для меня. Я чувствовал себя уставшим, больным и старым.

Я раскрыл окно и высунулся наружу. Недомогание, которое я почувствовал, было не только физическим, но и духовным; казалось, весь мир сошел с ума. Открывшаяся за окном улица – голая, если не считать грязных остатков недавнего снегопада, – выглядела, несомненно, реальней и надежней. Но если бы из-за угла появилась армия крыс и прошла бы по улице перед жилым домом Харви, я бы нисколько не удивился.

Город был мерзким, слишком мерзким для такой девушки, как Карла. Слишком мерзким даже для мужчин и женщин, которые его сделали таким, для Керча и Дж. Д. Уэзера с его женой, и для Аллистера, и Гарланда, и для Джоя Солта. Если Карла и я решили что-то создать для себя – а это само по себе нелегко сделать, – то нам надо удрать из этого города. Я знал, что, когда ее плечо заживет, она с этим согласится.

Но, с другой стороны, сам я не был уверен, что смогу на это пойти. У меня открылась возможность остаться здесь, в лапах чудовища. Вряд ли я годился для такого дела; в одиночку не смог бы выполнить выпавшую на мою долю задачу. И вообще в США 1946 года невозможно было построить город Божий. Но можно соорудить что-то получше, чем организм, пожирающий тела и души человеческие. Можно построить город для людей. Но перед тем как решить, уезжать или оставаться, я должен поискать здесь хороших людей. Таких Дж. Д. Уэзеров, которых уважают люди, таких Кауфманов, которые живут в реальном мире, а не в плену утопических иллюзий, таких Сэнфордов, которые усвоили уроки истории, таких Аллистеров, которые не сломались. Поискать людей, жаждущих и готовых отстаивать нечто большее, чем сытная еда, женщина, способная утолить похоть, и власть над себе подобными. Десять раундов борьбы в одиночку утомили меня. Но рядом с хорошими людьми я смогу выдержать и семьдесят пять раундов.

Далеко на улице показалась, завывая сиреной, черная полицейская машина. Я оперся обеими руками о подоконник и втолкнул себя обратно в комнату. Женщина все еще стояла над телом.

– Он был странным человеком, – сказала она. – Я часто хотела убить его. И вот теперь я решилась. Я сделала это.

Пистолет выскользнул из ее руки и сверкнул на ковре. У обочины раздался скрип тормозов и звук захлопнувшейся дверцы. Когда я посмотрел на лицо Фрэнси, на нем начало появляться какое-то глубокое чувство: то ли жалость, то ли что-то еще.