Текст книги "Спящая красавица"

Глава 35

Дом Сомервиллов сверкал огнями так, словно там был большой прием. Но вокруг стояла тишина, если не считать шума машин на бульварах.

Я нажал кнопку. Было слышно, как звенит звонок в доме. К двери проследовали быстрые шаги. Дверь открылась на цепочке.

– Это ты. Бен? – услышал я голос Элизабет.

– Это Арчер.

Помешкав, она скинула цепочку и открыла дверь.

– Входите. Я одна. Смит поехал в Пасифик-Пойнт забрать мужа и Мариан.

– Как она?

– Мариан плоха. Я решила, что ей не следует ночевать одной. Поэтому мы пригласили се пожить у нас. – Ее голубые глаза быстро оглядели меня в освещенном холле. – Судя по вашему виду, хороших новостей нет.

– Я не нашел Лорел. Но дело двигается. Оно оказалось куда сложнее. Это не простой киднеппинг с целью получения денег.

– Хорошо это или плохо?

– Непонятно. Мне еще много чего надо выяснить. Но на это нужно время. А у Гарольда в любой момент может лопнуть терпение. Деньги он получил, но, к сожалению, обменялся выстрелами с вашим братом. Шерри ранен, и я не знаю, как это отразится на сделке.

– Вы полагаете, он может убить Лорел?

– С него станется.

Она помрачнела.

– Что вы хотите от меня?

– Посмотрите на эту фотографию и скажите, не говорит ли она вам чего-нибудь?

Я вынул карточку Элли Рассо и протянул Элизабет. Ее взгляд стал пристально-напряженным.

– Узнаете?

– Боюсь, что нет. – Она вернула мне фотографию и осталась стоять с опущенной головой, словно на плечи ей упала тяжкая ноша. – Разве я должна кого-то узнать?

– Я на всякий случай.

– А кто это?

– Мать Тома Рассо. Элисон. Они звали ее Элли.

– Я не знала, что у Тома есть мать.

– Была. Как и у большинства людей, – заметил я. – Ее убили в Лос-Анджелесе весной сорок пятого. И у меня такое ощущение, что с этого-то и начались все ваши нынешние беды.

Элизабет опять взяла у меня карточку и стала рассматривать ее ближе к свету. На сей раз, возвращая ее, она посмотрела прямо мне в глаза и решительно заявила, что никогда не встречалась с этой женщиной. Но глаза ее глядели не столько на меня, сколько в открывшиеся бездны прошлого.

– В прошлый раз вы рассказывали мне о молодой женщине, явившейся к вам сюда с мальчиком вскоре после вашей женитьбы. Ваш муж тогда был, кажется, в море?

– Да, – слово прозвучало и как ответ, и как вопрос одновременно.

– Я решил, что, может, это и есть та женщина.

Я снова протянул ей фотографию. Она не сделала движения, чтобы взять ее.

– Нет, это не она. – Но потом вдруг добавила. – Даже если бы это и была она, какое отношение все это может иметь к Лорел?

– Это станет ясно, когда мы поймем, кто убил Элли Рассо.

– Вы подозреваете моего мужа?

– А вы?

– Нет, конечно. Я понятия не имела, что она умерла.

Но теперь она не могла отогнать от себя этот факт. Смерть отразилась в ее глазах. Элизабет провела меня в кабинет мужа и налила виски в два стакана. Она залпом опорожнила свой, а я решил погодить.

Виски вроде бы улучшило настроение Элизабет. Ее лицо стало обычного цвета. Но потайной мир, давший о себе знать во взгляде, менял очертания. Она не могла не говорить о нем.

– Какое отношение к нам имеет смерть Элли Рассо?

– Ее сын женился на вашей племяннице Лорел. Это во-первых.

– Это преступление? – осведомилась она каким-то ломким голосом.

– Нет, но, по-моему, это и не простое совпадение.

– Пожалуйста, объясните.

– Если бы я мог! Пока это всего-навсего смутное подозрение.

– А причастность моего мужа ко всему этому – еще одно смутное предположение?

– Не такое уж смутное.

Некоторое время она молчала, изучая и мое лицо, и оборот событий.

– Я понятия не имела, что Бен может быть как-то к этому причастен. Но что вы имели в виду, когда сказали, что подозрение не такое уж смутное?

– Если я попытаюсь объяснить, вы просто выставите меня из дома.

– Неужели я на такое способна?

– Думаю, что да. Так или иначе, вы сможете устроить мне сложную жизнь.

– Нет же, клянусь вам...

Я ей не верил. Сейчас у нее наступила реакция на вчерашний вечер, когда она выместила свои чувства на муже всеми доступными ей способами. Сегодня, напротив, она удалилась в Замок Брака, куда мне путь был закрыт. Она сказала:

– Вам достоверно известно, что Бен имел какое-то отношение к Элли Рассо?

– Нет, мне это не известно достоверно, и все же я полагаю, он был одним из тех, кто сыграл роковую роль в ее судьбе. Другим был Нельсон Бэгли.

– Первый раз слышу это имя.

– Он был посыльным на корабле вашего мужа. Когда корабль загорелся, он прыгнул за борт. И по внешне странному стечению обстоятельств сегодня утром оказался на берегу перед домом вашей матери.

– Этот старичок, перемазанный дегтем?

– Он самый. Нельсон Бэгли.

– Какое отношение он имел к Элли Рассо?

– Он мог убить ее. Он мог видеть, как ее убили.

– Но теперь он сам умер.

– Вот именно.

– Он действительно плавал на «Ханаане»?

– Да.

Она глядела сквозь меня на тот причудливый город, что вырос в ее сознании.

– Если Бэгли обвиняли в убийстве этой женщины, значит, «Ханаан» был здесь. Когда это случилось?

– Да. Корабль стоял в Лонг-Биче. Насколько я понимаю, Элли Рассо была убита второго мая 1945 года. На следующий день «Ханаан» отплыл в море.

Я прочитал в ее мозгу мысль, непосредственно вытекавшую из той информации – тем более, что я сам подумал то же самое. Если «Ханаан» стоял в порту в ту ночь, его капитан был еще одним подозреваемым.

– Как она погибла?

Я рассказал Элизабет, что знал. Я рассказал ей, как Том провел в пустом доме несколько дней наедине с трупом матери. Я хотел, чтобы она осознала последствия того давнего убийства. Она помотала головой, словно желая выбросить из нее услышанное.

– Мой муж, конечно, не святой. Но он не способен на подобное. Я точно знаю, что он не убивал. Мы провели вместе его последний день на суше – вечер тоже.

– Вы уверены, что вас не подводит память?

– Вполне. Более того, я могу это подтвердить. В первый год женитьбы я вела дневник. Он сохранился.

Она извинилась и вышла. Я отхлебнул из стакана, почувствовав в сложившихся обстоятельствах легкие угрызения совести: как-никак я пил виски капитана. В кабинет вошла Элизабет. В руках у нее была маленькая книжечка на замочке в переплете из белой кожи, на котором золотыми буквами было вытиснено: «1945 год. Дневник». Она отомкнула замок ключиком, положила дневник на письменный стол мужа и раскрыла его на записи 2 мая.

Я стал читать, перегнувшись через се плечо.

«Сейчас полночь, милый дневник, я очень устала и очень счастлива. Машина только что увезла Бена на корабль. Мы провели прекрасный, спокойный день в Эль-Ранчо, и я впервые почувствовала себя действительно замужем. Мы предоставили наш дом Джеку и Мариан в их полное распоряжение – у Джека это тоже последний день! – и поехали к отцу. Он прекрасно ладит с Беном. Это добрый знак на будущее. Я показала Бену школу Ривер-Вэлли – когда-нибудь мы отправим туда наших собственных детей, а Бен рассказывал мне о своих морских приключениях. Я ощущала себя Дездемоной, слушающей своего Отелло. И я его простила (тихо, милый дневник, не будем обсуждать это). Я простила ему ту, что заявилась к нам в марте с мальчиком. Я снова почувствовала себя женщиной. Но теперь, когда Бен уехал, а я осталась совсем одна, мне немножко страшно, милый дневник. На Окинаве идет ужасная война, а „Ханаан“, похоже, отправился именно туда. Возвращайся домой живым, дорогой муж!»

Элизабет подняла голову.

– Тогда мне было двадцать два года. Я была романтической особой. Но я просто должна была вам это показать. Это подтверждает, что Бен не имел отношения к смерти той женщины. Иначе и быть не могло. В тот день он не оставлял меня ни на минуту и отправился на корабль прямо из Эль-Ранчо.

– На чем он уехал?

– На военном фургоне.

– Кто был водителем?

Она ответила не сразу.

– Кто-то из моряков. Я не помню, кто именно.

– Не Смит?

– Может, и Смит. Наверное, он. Но прошу вас, не расспрашивайте его об этом.

– Почему? Если ваш муж невиновен...

– Он действительно невиновен.

– Тогда у вас не должно быть возражений – будь то Смит или кто-то еще.

Ее глаза потемнели от внезапного и бурного всплеска злости:

– Не объясняйте мне, что я должна делать, а чего нет. Вы находитесь в моем доме и копаетесь в моей жизни.

– У вас-то есть жизнь, а Элисон Рассо ее потеряла. Вот в чем дело!

Я взял дневник Элизабет в руки и стал листать. Она попыталась помешать мне, но передумала. Злость вдруг перешла во что-то более личное и неуловимое. Мне показалось, что ей хочется, чтобы все наконец выплыло наружу.

– Вы сказали, что женщина с мальчиком появилась у вас в марте?

– Да, в марте 1945-го.

Запись, датированная пятым марта, отыскалась легко.

"Сегодня случилось нечто странное. В дом пришла женщина с мальчиком лет четырех-пяти. Она рассказала мне что-то ужасное, но я не могу записать это, милый дневник. Я никогда не забуду этот день. Он сделал меня Фомой Неверующим. Кстати, мальчика, по словам женщины, звали Томасом[4]4
  По-английски библейское имя Фома Неверующий воспроизводится как Томас.


[Закрыть]".

Я прочитал это вслух. Элизабет кивнула.

– Я не запомнила его имя. И забыла, что записала это.

Но я подумал, что, возможно, подсознание ее хранило память об этом и не исключено, что она и принесла дневник нарочно, чтобы я отыскал это место. Я сказал:

– Не хотите еще взглянуть на Элли Рассо?

Она посмотрела мне прямо в глаза.

– Зачем? Я сразу ее узнала, как только вы показали фотографию. Это она.

– Как часто она здесь бывала?

– Только один раз. После этого я переехала к отцу, а в доме поселились Джек, Мариан и Лорел. Пока не вернулся Бен. – Она протянула руку. – Разрешите взять дневник?

Я вернул ей книжечку. Крепко прижав ее к груди, она вышла из кабинета. Я молча попрощался с ее спиной.

Та ночь была событием, хоть не лишенным страсти, но не имеющим последствий. Кроме, пожалуй, одного-единственного. Я вряд ли когда-нибудь забуду Элизабет.

Глава 36

Через несколько минут в дом вернулся капитан Сомервилл. Я слышал, как они с Элизабет приглушенно переговаривались перед домом, но слов не разобрал. Затем он вошел в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Вид у него был постаревший и усталый.

– Жена сказала, что вы хотите со мной переговорить.

– Если у вас есть минута.

– Это не может подождать до утра? Сейчас вообще-то поздно...

Упоминание позднего часа вызвало у него самого зевоту. По лицу прокатились слезинки усталости и раздражения. Борода его словно выросла за день. Она заблестела под лампой.

– Это вопрос приоритетов, – сказал я. – Вы пытаетесь ликвидировать аварию на вышке, ну а...

– И небезуспешно, – перебил он меня. – Через день-другой все будет в порядке.

– Дай Бог. Я же хочу ликвидировать другую беду – прервать цепь убийств и прочих преступлений.

– Цепь убийств?

– Мне известно три убийства. Первое произошло второго мая 1945 года, когда в своей спальне была застрелена Элисон Рассо. – Сомервилл вздрогнул, но я продолжал. – Вчера вечером или сегодня утром пациент одной из лос-анджелесских больниц Нельсон Бэгли был найден в море неподалеку от дома Сильвии Леннокс. Позже на том же берегу был найден с разбитой головой секретарь Сильвии Леннокс.

Лицо Сомервилла, и без того бледное, сделалось и вовсе как мел. Он прикрыл глаза и покачнулся, но успел судорожно вцепиться мне в руку повыше локтя.

– Кто рассказал вам про Элли Рассо?

Я стряхнул его руку.

– Это знают все. К тому же, ее сын – мой клиент.

– Муж Лорел?

– Да. От Лорел нет никаких вестей, ее жизнь в опасности. Не хватало, чтобы она стала четвертей жертвой.

В холле послышалось нечто очень похожее на повизгивание собаки, которую оставили одну. Дверь открылась, и в кабинет вошла Мариан Леннокс. Она была вся в темном и двигалась неуверенно и скованно.

– Вы говорили о Лорел?

– О Лорел тоже, – сказал я.

Она двинулась ко мне, вытянув руку, словно слепая, хотя глаза ее сверкали. В них был страх.

– Вы сказали, что Лорел – четвертая жертва?

– Я сказал, что существует такая опасность. Каковую хотелось бы предотвратить.

– Ты тут явно лишняя, – сказал ей Сомервилл. – У нас с мистером Арчером очень серьезный и личный разговор. По крайней мере, мы очень хотели бы поговорить наедине.

– Извините. Я просто услышала имя Лорел и подумала, что появились какие-то новости. – Она заглянула в лицо деверя, затем в мое. – Где она, мистер Арчер?

– Это знает Гарольд Шерри. А я нет – по крайней мере, пока.

– Где Гарольд Шерри?

– Скрывается в какой-нибудь глуши со своей раненой ногой.

– А Лорел? Она с ним?

– Возможно. По крайней мере, он знает, где Лорел.

– Как нам вернуть ее?

Сомервилл, мерявший шагами комнату, оказался между нами.

– Вот как раз об этом мы с Арчером и начали говорить, Мариан. Но тут появилась ты. – Он положил руки ей на плечи и заговорил гораздо мягче. – Я понимаю, что это был для тебя за день, и не хочу показаться бесчувственным. Но я очень советую тебе лечь. Ты спала этой ночью?

– Не помню. Кажется, нет.

Она прикрыла глаза и чуть опустила голову, словно его объятие приносило облегчение. Он чуть покачал ее.

– Ты же совсем сонная. Иди спать. Не хочешь немного выпить на сон грядущий?

– Нет, спасибо. Ты очень заботлив, Бен. Но алкоголь только возбудит меня. Элизабет обещала мне таблетку.

– Пусть даст тебе пару. Я всегда принимаю две, когда не могу расслабиться.

Он развернул ее и, поддерживая одной рукой, вывел в холл. Затем наклонился и поцеловал ее в щеку. Все это выглядело очень искренне, и я вдруг увидел Сомервилла под новым утлом. Несмотря на сложные и долгие отношения с женой, он любил женщин и в старой патриархальной манере неплохо руководил ими.

Общение с Мариан успокоило и его самого.

– Извините. Но моя золовка на грани срыва. За последние тридцать часов вся ее жизнь под угрозой краха.

– Как ее муж?

– Я видел его вечером. Физически он в порядке. Но он воспринимает все это очень тяжело, а Мариан еще хуже. Без него она совсем беспомощна. Представляете, как она переносит эту неопределенность с Лорел? – Он постучал костяшками кулаков. – Мы просто обязаны ее отыскать.

– Я, похоже, вышел на след. Но вы должны мне помочь.

– Скажите, как?

– Ответив на мои вопросы.

– Попробую.

Сомервилл выглянул в холл, затем прикрыл дверь. Мы сели, едва не соприкасаясь коленями, в кресла, где недавно сидел я с его женой. Я сказал:

– Вы знали Элли Рассо?

Его лицо помертвело.

– Не буду этого отрицать. Но я хочу, чтобы вы поняли одно: все, что я расскажу вам о ней – сведения конфиденциальные...

– А я хочу, чтобы вы поняли другое: если это важные сведения, они попадут в полицию.

– Кто будет определять степень их важности?

– Мы с вами.

Сомервилл беспокойно заерзал в кресле.

– Я не согласен.

– Вы предпочитаете объясняться непосредственно с лос-анджелесской полицией? – равнодушным тоном осведомился я. – Убийство Элисон Рассо случилось на территории, находящейся под их юрисдикцией, а они не закрывают дел об убийствах за давностью лет.

Рука Сомервилла мяла и тискала нижнюю часть лица так, словно он пытался изменить его форму.

– Я не причастен к ее смерти!

– Кто же причастен?

– Подозревали нескольких, в том числе и ее мужа. Оставив Рассо, она вела довольно беспорядочный образ жизни.

– Откуда вам это известно?

– Мы виделись время от времени.

– Вы видели ее в вечер гибели?

– Нет. Тот вечер я провел с женой в доме ее отца. Оттуда я уехал прямо на корабль, который на следующее утро отплыл к Окинаве.

– Когда вы отплывали, вам было известно, что ее нет в живых?

– Нет, конечно. Спросите жену, и она подтвердит.

– Она уже подтвердила.

– Тогда в чем же дело?

– Вы сказали, что хотите помочь.

– Хочу. Но я не собираюсь решать ваши проблемы, признаваясь в том, чего не совершал.

– Тогда поговорим о том, что вы совершили. Вы были любовником Элисон Рассо?

– Не то чтобы любовником. Но я, кажется, спал с ней несколько раз.

– Кажется?

– Ну спал. Какая разница. Я тогда еще не был женат. А она ушла от мужа. Мы были друзьями. Вот и все.

– Где вы познакомились?

– Один из членов моего экипажа попросил меня помочь. Она жила в гостинице Сиэтла с мальчиком, и он заболел гриппом. Я обеспечил врача, лечение...

– Как звали этого человека?

– Нельсон Бэгли, – сказал Сомервилл каким-то плоским голосом. – Бэгли был от нее без ума. Но судя по всему, он мало преуспел. Может, потому-то он ее и убил.

– Вы точно знаете, что ее убил он, так?

– Да, пожалуй.

– А вы там были, когда это случилось?

Сомервилл глубоко вздохнул и с шумом выдохнул.

– Нет, конечно, – сердито буркнул он.

– Вы узнали о ее смерти в ту же ночь?

Он нетерпеливо выбросил вперед руку, словно отталкивая самую идею об этом.

– Я этого не говорил. Я узнал, что Элли погибла только через три недели. Мы были у Окинавы. Битва за остров еще не закончилась, а «Ханаан» доставлял нашим войскам боеприпасы и все прочее...

– Так как насчет смерти Элли?

– Я к этому и веду. Мы вышли из зоны боев на дозаправку. Это было двадцать второго мая. С танкера нам передали почту. До того, как началась заправка. Моя личная почта состояла из одного-единственного конверта с газетной вырезкой, сообщавшей о гибели Элли. Какая-то добрая душа вырезала заметку и отправила мне. – Голос его был сухим и резким.

– Вы догадываетесь, кто эта добрая душа?

– В конверте не было ничего, что помогло бы установить личность отправителя. Я перебирал разные варианты – моя жена, муж Элли... – Сомервилл бросил на меня быстрый вопросительный взгляд.

– Вряд ли это была ваша жена. Вырезку скорее мог послать убийца.

Он покачал головой:

– Убийца был со мной на борту «Ханаана».

– Вы имеете в виду Бэгли?

– Да. В заметке содержалось довольно точное описание Бэгли. Один из соседей опознал его: в ту ночь он кружил вокруг дома Элли. Похоже, он следил за ней через окно, выходившее во двор. Как только я прочитал заметку, я вызвал Бэгли, но он не явился. Затем произошло нечто, заставившее меня забыть об этом.

– Вы имеете в виду пожар?

– Нет, пожар случился позже. И причем по вине Бэгли.

Я не спускал глаз с Сомервилла. Лицо его было мрачное и сосредоточенное. Я подумал, уж не стал ли для него Бэгли символом всего плохого, что было в его жизни – убийца любовницы, поджигатель корабля...

– Я слышал, что вас считают ответственным за пожар.

Капитан Сомервилл не выказал ни раздражения, ни удивления.

– Возможно, отчасти так оно и было.

– Вы весьма откровенны.

– Я хочу быть с вами честным. – Капитан танкера потом отметил в своем рапорте, что я приказал слишком увеличить давление в цистернах, и одна из них лопнула.

– Так и было?

Сомервилл поднял руку, словно ожившая статуя, но затем рука безвольно упала, словно процесс оживания оказался слишком трудным.

– Я не помню детали того вечера, хотя я провел бессонные ночи, пытаясь восстановить все, как было. Но я искренне не мог вспомнить, чтобы отдавал такой приказ. Возможно, я все-таки приказал повысить давление. Но что-то пошло наперекосяк. – В его взгляде было недоумение. – Я только что получил известие о смерти Элли. Это меня ошеломило, и я воспринимал происходящее как в тумане.

Это было настоящее признание. Впервые я услышал правду про то, как капитан Сомервилл потерял и корабль и любовницу.

– Но разве ответственность не была возложена на вашего офицера, ведающего горючим?

Капитан с трудом перевел взгляд на меня, словно глаза его были из камня:

– Вы что, проводили расследование причин пожара на «Ханаане»?

– Нет, но эта тема постоянно возникает.

– Эллис вам что-то рассказывал?

– Кое-что. Он тяжело воспринял смерть Бэгли. Он считает себя ответственным за случившееся тогда.

Теперь капитан смотрел в пол.

– Вы культивировали в нем чувство вины, капитан?

– Не было необходимости. Эллис в этом смысле был добровольцем. Да и ему в общем-то было все равно.

– Все равно? Посмотрели бы вы на него сегодня в морге!

Сомервилл коротко качнул головой.

– Я имел в виду то, что он не был кадровым офицером. Для него это была просто работа. Одна из возможных. Когда он ушел из флота, я позаботился о том, чтобы ему досталась работа получше. Но я перестал быть командиром. И утратил шансы когда-либо получить такую должность. До конца войны я просидел на берегу.

Некоторое время капитан молчал. Он оплакивал про себя то ли утерянную честь, то ли погибшую гордость. У меня возникло такое впечатление, что он по-прежнему сидит на берегу и ждет, когда же кончится война, а какое-то загадочное его второе "я" занимается делами мирного времени.

– По-вашему выходит, что корабль поджег Бэгли. Вы это утверждаете всерьез, капитан?

Капитан очнулся от своего сна.

– Уверяю вас, это не шутка. Бэгли достал из рубки оружие и попытался застрелиться. Он получил легкое ранение в голову, но ущерб кораблю оказался гигантским. Это случилось после того, как лопнула цистерна с авиационным бензином. Вспышка от выстрела Бэгли привела к пожару в одном из проходов, и он загорелся сам. Он бросился за борт. Мы его потеряли – было темно, и все матросы тушили пожар. Но его подобрал танкер – его и других матросов, прыгнувших за борт. Среди них был мой вестовой Смит. Несколько человек утонули, несколько человек скончались от ожогов.

Сомервилл тяжело дышал. Ему было очень непросто рассказывать мне о пожаре, уничтожившем и его корабль, и его карьеру. Он прикрыл глаза, словно пытаясь изгнать из памяти картины прошлого.

– Почему Бэгли решил застрелиться, капитан?

Сомервилл неохотно приоткрыл глаза.

– Тот, кто послал мне вырезку, явно послал такую же и Бэгли. Он понял, что игра окончена, украл пистолет и забравшись, в укромный угол, попытался покончить с собой.

– Как к нему попала вырезка? Разве матросы тоже успели получить почту?

– Нет, но Бэгли был связистом и имел особый допуск.

– Вы уверены, что он видел вырезку?

– Я не видел ее у него в руках. Но ее нашли в ящике комнаты связистов. Все это есть в официальных документах расследования причин пожара. Если вы мне не верите, можете навести справки.

Я и верил и не верил капитану. Я сам служил в армии и плавал на военных кораблях. Я неплохо знал, какой огромной властью обладают там капитаны. Они умели создавать на своих кораблях свой особый мир и влиять на ход расследований тех или иных инцидентов, даже когда их власть оканчивалась.

– Я все-таки не понимаю, – сказал я, – почему вы не вызвали, не допросили Бэгли.

– Что вы имеете в виду? – удивленно спросил меня Сомервилл.

– Когда вы послали за ним, а он не явился...

– Мне было не до этого. У меня на руках была авария с нефтью.

– С нефтью?

– С бензином. – Капитан побагровел, словно в нем еще догорал тот давний пожар. – Я имел в виду аварию с цистерной. Просто я очень устал и оговорился.

– Значит, Бэгли вы не сказали ни слова?

– В тот вечер нет. Я вообще ему ничего не сказал. Я потом увидел его лишь несколько месяцев спустя – в больнице, и это был самый настоящий живой труп. Были разговоры о привлечении его к ответственности, но мне удалось избавить его от этого.

– По делу об убийстве Элисон Рассо?

– Да. Несомненно, он виновен. Но власти – и морские, и гражданские – не считали целесообразным давать ход делу. Я тоже так думал. В то время казалось невероятным, что Бэгли сможет встать с постели и обрести дар речи. То, что он это сделал, просто какое-то чудо.

– Может быть, потому-то его и убили, – предположил я. – Потому, что он обрел дар речи?

Сомервилл тревожно посмотрел на меня:

– Он стал говорить?

– Да. Сегодня вечером я виделся с его доктором. Бэгли стал говорить.

– Он говорил об Элли... о смерти миссис Рассо?

– Эта тема возникала, – признал я.

– Бэгли сознался?

– Кое-что из сказанного им можно счесть признанием. Хотя я сильно сомневаюсь, что это соответствует действительности. Он мог быть свидетелем убийства. Или сделать что-то с ней уже посте того, как она погибла.

Я называл варианты и следил за лицом Сомервилла. Он старел на глазах.

– Что именно он сказал?

– Что совершил ужасный поступок.

Сомервилл резко опустил голову, и подбородок его упал вниз как топор.

– Он убил ее. Его собственная смерть вчера – лишнее тому подтверждение.

– То есть?

– Я думаю, его убил в отместку кто-то из семейства Рассо. Муж Элли или ее сын. Я-то успел изучить этих людей. У них горячая кровь, и если их семейная честь запятнана, они смывают пятно только кровью.

Виновность кого-то из Рассо была одной из гипотез, но я не хотел обсуждать ее с Сомервиллом. Я попытался сменить тему, но неудачно, поскольку мой следующий вопрос невольно снова оказался связан с возможной виновностью капитана.

– Вы знаете, что Нельсон Бэгли видел вас во вторник по телевизору?

– Нет, конечно. Вы хотите сказать, что Бэгли смотрит телевизор?

– Ему показали вас.

– Кто же?

– Гарольд Шерри.

– Зачем?

– Чтобы выведать кое-что о вас и членах вашей семьи. Похоже, именно с этой целью Шерри и забрал Бэгли из больницы.

Лицо капитана опять стало неудержимо сереть. Он горько улыбнулся.

– Вы намекаете, что в смерти Бэгли могу быть виновен я?

– Это ваши слова, не мои...

– Черта с два! Как я мог выкроить для этого время?! Я работаю по двадцать часов в день. И если вы назовете человека, который больше моего был на всеобщем обозрении эту неделю... – Он развел руками и уронил их на колени.

Все это было вполне резонно. Но он по-прежнему казался мне каким-то нереальным, даже хоть и говорил разумные веши. Мы сидели, смотрели друг на друга, и между нами росла и ширилась эта ирреальность, пока она не покрыла город, огромный океан до самой Окинавы, где все еще шла война.