Текст книги "Крах черных гномов"

«Тебе хорошо, – возразил Карл. – Уже лет двести смотришь на свет. День или два для тебя – ничего. А для нас два дня – это два эшелона…»

– Эти черные гамадрилы действуют мне на нервы, – сказал кто-то за спиной Карла. – Группенфюреру они нравятся, а я переплавил бы их на металл. Хотя бы польза была!

Кремер оглянулся и увидел Шрикеля.

– Мне они тоже нравятся! – ответил с вызовом.

– Хотите сказать, что разделяете мысли группенфюрера, а не мои? Это, конечно, вернее…

– Не считайте меня дураком, Шрикель! – грубо оборвал его Кремер. – Я не привык играть такие роли!

Гауптштурмфюрер отступил на шаг, лицо передернулось, но уже в следующее мгновение он улыбался, как всегда, доброжелательно…

– Что это вы вспылили?..

Кремер резко повернулся и хотел было уйти, но Шрикель не пустил его.

– Присоединяйтесь к нашей компании, – предложил. – Сегодня суббота, и мы решили немного отдохнуть.

– Вообще-то я должен встретиться с одним из своих коллег, – попробовал возразить Карл, хотя ему очень хотелось принять приглашение: представится ли еще когда случай проникнуть в таинственный флигель? – Есть возможность заключить неплохую сделку…

– Ваши дела никуда не убегут.

– Действительно, может, попробовать отложить… – нерешительно начал Кремер.

– Нет-нет, никаких колебаний, – подхватил его под руку гауптштурмфюрер, – сегодня вы – наш гость!

Флигель был двухэтажный; на первом жили Шрикель и два его помощника. Одного из них – лысого флегматичного унтерштурмфюрера Мюллера – Кремер знал хорошо: он был постоянным партнером по бриджу. Второго, молодого, с наглыми глазами, Шрикель представил:

– Шарфюрер СС Дузеншен.

Шарфюрера в доме Вайганга не принимали – очевидно, фрау Ирму не устраивал его унтер-офицерский чин, – однако во флигеле он держался на равных, и Карл понял: Дузеншен – полноправный работник канцелярии Шрикеля.

В большой комнате, выполнявшей роль гостиной, стоял накрытый стол. Видимо, эсэсовцы не привыкли ограничивать себя – стол был заставлен бутылками с коньяком, ромом, французскими ликерами и винами, тарелками с колбасой, ветчиной, жареной рыбой, всевозможными консервами…

– Подождем минут десять, – обратился Шрикель к Карлу. – Без женского общества как-то не так… Мои ребятки-шалуны пригласили девушек…

Машина с женщинами подъехала со стороны хозяйственного двора. Их провели через черный ход. «Ребятки-шалуны» не отличались изысканными вкусами: их знакомые если и не были из офицерского борделя, то с успехом могли претендовать на вакантные места в нем.

Заметив, как поморщился Кремер, гауптштурмфюрер стал оправдываться:

– Жизнь есть жизнь, иногда хочется и развеяться, да и не каждому дано, – не удержался, чтобы не уколоть, – водиться с такими очаровательными особами, как фрейлейн Краузе.

Карл рассердился, но сразу же погасил раздражение. Ответил спокойно:

– Мне не хотелось бы, чтобы кто-либо думал, будто я святоша.

Шрикель хлопнул его по плечу, громко захохотал:

– Ну, вот и прекрасно! Давайте к столу!

Одна из девушек примостилась между Шрикелем и Карлом. Она была хорошенькой, и Кремер подумал, что, если смыть с ее лица хотя бы половину краски, стала бы совсем красивой.

Девица оказалась бойкой – прижималась то к Карлу, то к Шрикелю, откровенно показывая полуоголенную грудь. Карл не хотел пить совсем, но все же пришлось осушить бокала два. Да, собственно, это было нестрашно – эсэсовцы хлестали спиртное рюмку за рюмкой и вскоре совсем опьянели. Один Шрикель пил осмотрительно и хорошо закусывал, хмель пронимал его медленно.

После третьего бокала Карл сделал вид, что декольте соседки привлекает его, и поинтересовался, как ее зовут.

– Какое прекрасное имя – Эмми! – воскликнул восторженно.

– И очень похоже на Эрни, – ехидно вставил Шрикель.

– Ваши намеки могут приесться. Но я не сержусь.

– Зачем же сердиться? – Шрикель поднял стакан. – Выпьем за дружбу!

Кремер пригубил бокал.

– Э, нет, за дружбу так не пьют! – запротестовал гауптштурмфюрер.

– Дело же не в том, сколько, а с каким чувством!

Шрикель продолжал настаивать, но Карл отошел к радиоле. Поставил пластинку с модным фокстротом.

– Всем танцевать! – воскликнул шарфюрер Дузеншен. – Ева, танцуй!

Оглянувшись, Кремер перехватил многозначительный взгляд, которым обменялись Шрикель и Эмми. Это сразу насторожило его. Он знал: гестапо пользуется услугами красивых женщин легкого поведения, которые спаивают мужчин, не брезгуют ничем, лишь бы выведать их мысли. Еще Гейдрих основал в Берлине так называемый «Салон Китти» – фешенебельный публичный дом, куда заманивали зарубежных журналистов и дипломатов. Даже женщины высших кругов охотно предлагали свои услуги салону, доказывая таким образом свою преданность Третьему рейху.

Карл отвернулся от Шрикеля, который что-то нашептывал Эмми. Возможно, вечеринка подготовлена заранее, и вроде случайная встреча в аллее гномов совсем не случайна…

Карл сразу отрезвел – будто и не пил. Запоминал все услышанное.

Унтерштурмфюрер Мюллер прижался к пышной брюнетке. В одной руке держал бокал с ликером, а в другой – плитку шоколада. Дав девице отпить глоток ликера, Мюллер мазал ей губы шоколадом. Обоим это нравилось, оба смеялись и не обращали никакого внимания на окружающих.

– Ева, танцуй! – снова закричал Дузеншен. Он сильно опьянел: глаза налились кровью, смотрел исподлобья, тяжело дыша. Сжал зубы – на скулах заходили желваки.

Партнерша шарфюрера ничего не ответила. Встала, взглянула на Дузеншена пустыми глазами, рванула на себе платье…

– Чудесная фигура, не правда ли, Кремер?! – воскликнул Шрикель.

Кремер кивнул. Должен был доиграть роль до конца…

– А у меня плохая? – Эмми вскочила на стул, поднялась на цыпочки. – Почему на мою фигуру никто не обращает внимания?

– Ты просто божественна, моя крошка, – заверил ее Шрикель. – Выпьем за женщин!

Даже Кремер поднял бокал.

– Мне хочется сегодня напиться!.. – выкрикнул он громко. – Такое чудесное общество, что грех оставаться трезвым. – Изображая пьяного, стукнул Шрикеля по плечу. – Вы прекрасный человек, гауптштурмфюрер, и я бы поцеловал вас, если бы здесь не было столько красивых женщин!

Обнял Эмми, чмокнул в накрашенные губы.

Шрикель пристально посмотрел на него, и Кремер понял: гауптштурмфюрер не так пьян, как притворяется. Отозвал Карла в сторонку и, прикидываясь откровенным, начал:

– Вот так и живем. Иногда только позволяем себе развлечься, а вообще – работы черт знает сколько…

Кремер и глазом не повел. Знал: его вызывают на откровенность. Притворился, что равнодушен ко всему, что говорит Шрикель.

– Ты когда-нибудь зайди, – перешел на «ты» Шрикель, – я тебе покажу великолепные штучки… – придвинулся к Карлу, зашептал на ухо: – Понимаешь, мы выполняем очень ответственное задание. Эти варвары, – кивнул неопределенно, – бомбят наши города, и могут погибнуть шедевры искусства. Сейчас мы заняты эвакуацией картин из дворца Цвингер. Сам понимаешь, – добавил напыщенно, – такое дело не поручают людям, которые не разбираются в искусстве.

«Еще бы, – вспомнил Карл разговор возле гнома-философа. – Дай тебе только волю – так любые картины пойдут на свалку».

А вслух сказал, захохотав:

– Забавляетесь, значит, картинками!.. А я думал – вы серьезные люди! Офицеры СС – и мазня на полотне…

– Вижу, ты и в правду не смыслишь в искусстве, – презрительно опустил уголки губ Шрикель. – Но учти, эта мазня стоит огромных денег.

– Ну-ну, не сердись! Я пошутил. На днях я обязательно посмотрю картины, – сказал Карл, поняв, что чуть было не попал впросак. – Хотя я предпочитаю золото…

Шрикель жестом остановил его.

– Но должны же оставаться какие-то ценности, – возразил и тут же продолжил поясняя: – Должны же в чем-то проявляться духовные запросы нации.

– Самые лучшие ценности, – как пьяный, настойчиво и поучительно произнес Кремер, – это золото и бриллианты, и я назову ослом каждого, кто не согласится со мной. – Помолчал и продолжил: – И солидный счет в банке! Господа, я открыл счет в Дрезденском банке. Он финансирует мои операции, которые, слава богу, идут успешно. Ювелир – древняя профессия, и она будет существовать всегда. Я не знаю женщин, которые не любили бы драгоценности…

Эмми соскользнула со стула, обошла Шрикеля и прижалась к Карлу.

– Ты – настоящий мужчина, – сказала ласкаясь. – Я тоже люблю драгоценности. Подари мне что-нибудь на память…

Кремер освободился от нее и, покачиваясь, направился к столу. Неуверенной рукой налил, расплескивая, в бокал вина.

– Иди-ка сюда, – поманил к себе девицу, – ты мне нравишься, и я хочу с тобой выпить…

– Эмми пользуется успехом! – воскликнула Ева. – Браво, Эмми!

– Заткнись! – грубо оборвал ее шарфюрер. Отрезав большой кусок торта, он стал кормить Еву. Девица, хохоча, сопротивлялась. Оба развеселились.

– Музыку, – захлопала в ладоши Эмми, – давайте танцевать!

Гауптштурмфюрер подморгнул Дузеншену – тот вытер салфеткой губы Еве, повел ее в медленном танго. Эмми выключила верхний свет. Теперь комнату освещал один торшер. Карл тоже пошел танцевать. И тут же заметил, как Шрикель открыл дверь в соседнюю комнату.

«Теперь начнется второе действие», – догадался Карл. И правда, когда они поравнялись с дверью, Эмми потянула его туда. Карл не сопротивлялся.

Небольшая комната с мягкой тахтой и пушистым ковром на полу. Тусклый свет ночника, на низеньком столике – бутылка, бокалы, конфеты.

«Все на месте, – усмехнулся про себя Кремер, – так сказать, художественное оформление… Потрудились декораторы…»

Эмми прижалась к нему, прошептала:

– Как тут красиво. Посидим…

Упала на тахту, оголив, как бы ненароком, колени. Карл сел в кресло напротив.

Эмми с вызовом смотрела сквозь прищуренные веки, продолжая лежать. Вдруг дразнящие искорки в ее глазах погасли, смущенно одернула платье, сникла вся.

– Тебе нравится здесь? – спросила тихо.

Карл, насколько мог, сделал осоловелые глаза, пьяно улыбнулся:

– С тобой мне всюду понравится…

– Ты совсем не такой, как все! – Эмми сказала это таким тоном, что если бы Карл не знал, с кем имеет дело, поверил бы в ее искренность. – Ты лучше всех других…

Карл понял ее тактику: хочет вызвать на откровенность. Что ж, можно ответить тем же.

– Я давно не встречал таких красивых женщин, – сказал улыбаясь. – А теперь ты нравишься мне еще больше.

– Почему? – взглянула игриво.

– Ты понимаешь меня с полуслова…

Эмми поднялась и села на тахте.

– Мне хочется шампанского.

Открывая бутылку, Кремер искоса взглянул на дверь. Кто-то успел прикрыть ее. «Грубо работаете, герр гауптштурмфюрер», – усмехнулся и тут же обрадовался. Значит, Шрикель уже не считается с ним, поверил, что Кремер опьянел.

Подняв бокал, Эмми в упор посмотрела Карлу в глаза:

– Ты вправду такой богатый, как мне говорили?

– Есть кое-что, – хвастливо ответил Кремер. – А кто тебе говорил?

– Не все ли равно… А где ты заработал деньги?

Карл понимал, что все эти вопросы не существенны – Эмми направляет лишь разговор в нужное русло. Начал рассказывать о ювелирном магазине на улице Капуцинов во Львове. Но это не интересовало девицу, она перевела разговор на другое.

– Там, говорят, – шлепнула Карла по руке, – много хорошеньких славяночек…

– Но не лучше тебя…

– А мадьярки красивые?

«Ого, куда гнет!» – удивился Карл. Оправдывая перед Вайгангом свое долгое отсутствие, он ссылался на коммерческие дела в Венгрии. Попробуй проверь – советские войска рвутся к Будапешту, и не сегодня завтра вся Венгрия будет освобождена.

– Мадьярки – чудо! – поцеловал кончики своих пальцев Кремер. – Не так давно мне пришлось быть в Будапеште…

Карл выдумал длинную любовную историю и, словно мимоходом, сделал упор на некоторых подробностях, которые наверняка были известны Шрикелю. Гауптштурмфюрер всегда настораживал уши, когда Кремер рассказывал фрау Ирме о своих приключениях.

Девица молча слушала, закрыв глаза. Карл знал – запоминает каждое слово. Что ж, Шрикель сможет завтра еще раз убедиться в правдивости Карла Кремера.

– Фон Вайганг твой родственник? – спросила Эмми. – Это он или фрау Ирма покровительствует тебе?

В ее тоне Карл уловил неподдельный интерес. Значит, ради ответа на этот и последующие вопросы и устроен весь спектакль. Он почти наверняка знал, о чем дальше спросит Эмми, и не ошибся. Девица лениво потянулась и сказала равнодушно:

– Тебе повезло. Поддержка такой важной персоны, как группенфюрер, – большое дело. – Секунду помолчала и вдруг добавила: – Вряд ли он делает это бескорыстно… Хотя, – спросила кокетливо, – может, ты нравишься фрау Ирме?

Вот оно что! Шрикель понимает, что Вайганг не поселил бы в своем доме человека без какой-то цели. И гауптштурмфюрер хочет знать какой. Что ж, есть весьма убедительная версия.

Карл захохотал.

– За кого ты меня принимаешь, деточка? Фрау Ирма – не для меня… Ей бы сбросить этак лет пятнадцать… А ты хитра, – погрозил ей пальцем, – но я все равно ничего не скажу. Хочешь разузнать о наших делах с группенфюрером, не так ли?

– Глупенький, иди сюда, – кивнула ему Эмми.

Карл плюхнулся на тахту рядом с ней. Снова погрозил пальцем.

– Я н-ни-ичего тебе не скажу…

– Не хочешь – и не нужно, – прижалась к Кремеру девица, – меня это и не касается. Хотя я не верю, чтобы фон Вайганг так просто симпатизировал тебе…

– А кто говорит, что просто так? Группенфюрер у меня вот где! – Кремер хвастливо сжал кулак.

– Ну!.. – недоверчиво вскинула брови Эмми. – Ни за что не поверю…

– Точно! – словно в запальчивости выкрикнул Карл. – Но это се-екрет… Тс-с!.. – приложил палец к губам.

У Эмми так и вспыхнули глаза.

Кремер придвинулся к девице, прошептал на ухо:

– Группенфюрер оч-ч-чень зависит от меня. У нас… деловые отношения и…

– А-а… – махнула рукой она, – это неправда.

– Ей-богу, – поклялся Кремер. – Он понимает, что бриллианты – лучше всяких ценностей.

– Мне так хочется иметь перстень с бриллиантом. – Эмми заглянула Карлу в глаза, и он понял: девица поверила ему.

А вот поверит ли Шрикель? В конце концов Карл сделал все, что мог. Осталось только доиграть роль. Что бы сделал на его месте настоящий Кремер?

Карл поморщился и пообещал:

– Будет тебе перстень, милая…

Протянул руку, чтобы обнять девицу.

– Погоди, я сейчас…

Эмми легко выскользнула, соскочила с тахты. Кремер пробурчал что-то нечленораздельное, ткнулся лицом в подушку, закрыл глаза и притворился, что сразу заснул. Эмми щелкнула выключателем, села на тахту, погладила Карла по щеке. Но он не шелохнулся, а когда девица прижалась к нему, недовольно буркнул что-то и повернулся лицом к стене.

Снова щелкнул выключатель.

– Пьяная свинья!.. – выругалась Эмми.

Хлопнула дверь. Карл заворочался на тахте, устраиваясь поудобнее, и вскоре уснул.

Утром его разбудил Шрикель. Карл захлопал глазами, озираясь вокруг, и спросил:

– Где я?

– У нас в гостях… – засмеялся Шрикель.

– Голова болит… – пожаловался Кремер. – У вас нет таблетки?

– Не лучше ли это? – гауптштурмфюрер потянулся к бутылке с вином.

Карл с отвращением поморщился.

– Не могу даже смотреть, – признался. – Дайте таблетку.

Шрикель вышел. Карл внимательно осмотрел себя. Все как надо: брюки помяты, галстук развязался, пиджак валяется на полу. Услышав шаги гауптштурмфюрера, сгорбился, уткнувшись лицом в ладони.

– Ну и вид у вас! – усмехнулся Шрикель.

– Ничего не помню, – промямлил Карл. – Напился, как свинья.

– Пустое. Все вчера перебрали.

– Я не скандалил?

– Наоборот, были очень галантным кавалером, и фрейлейн Эмми просила…

– Постойте, – перебил его Карл, – кажется, я начал ухаживать за ней?

Гауптштурмфюрер смерил его изучающим взглядом.

– Она почему-то рассердилась… Что случилось?

Кремер провел ладонью по лицу.

– Ничего не помню, – ответил задумчиво. – Полный провал памяти. Может, я позволил себе лишнее…

– Неважно, – махнул рукой гауптштурмфюрер. – Компания своя, и девочки без претензий. Плюньте.

Карл видел: Шрикель держится с ним совсем по-иному. Уже проинформирован. Вот она – власть денег. Стоило гауптштурмфюреру узнать, что Кремер занимается крупными денежными операциями, – и совсем другое обращение.

– Хотите взглянуть на шедевры искусства? – предложил Шрикель.

Кремер не колебался и секунды. Безнадежно махнул рукой.

– Мне глубоко противны все шедевры мира, – произнес плаксивым голосом. – В другой раз.

– Здорово же вы нахлестались, – захохотал гауптштурмфюрер.

Возвращаясь домой, Карл начал анализировать события вчерашнего вечера. Шрикель, готовя яму для Кремера, сам попал в нее. Оставалось выяснить, не врал ли он, говоря об эвакуации произведений искусства. Ясно только одно: ни он, ни Мюллер, ни Дузеншен – эсэсовец с физиономией убийцы – не смыслят в живописи. Правда, они могут заниматься только лишь организационными делами. Не зря же Шрикель предлагал Карлу посмотреть на какие-то шедевры – значит, картины есть…

Кремер вдруг остановился. А что, если картины – лишь для отвода глаз?.. Откровенность Шрикеля подозрительна. Гауптштурмфюрер изо всех сил старается, чтобы Карл поверил ему, даже приглашал посмотреть шедевры. Во всяком случае, следует делать вид, что не сомневаешься в искренности Шрикеля.

День прошел в ожидании. Карл никуда не выходил из своей комнаты, валялся на диване, притворяясь больным. От обеда отказался. Догадывался, что Шрикель интересуется им, и делал все, чтобы у гауптштурмфюрера не возникло никаких сомнений.

Около пяти Кремер выскользнул на улицу. Не пошел к остановке автобуса, а побродил в роще, которая начиналась за виллой Вайганга. Немного подмерзло. Опавшая листва шуршала под ногами, на лужах звенели тонкие льдинки. Убедившись, что никто за ним не следил, Карл остановил автобус и сел в него уже за остановкой. От сегодняшней встречи с Ульманом зависело очень многое, а береженого и бог бережет…

Не успел еще Кремер спрятаться в закоулке, как услышал шаги на ступеньках. Ульман, спускаясь, опирался на скользкую кирпичную стену. Старик знал этот путь так, что свет был ему не нужен: восемь ступенек, пятая и седьмая разбиты. Поворот, и еще десять. Груда битого кирпича, узкая щель вместо прохода, еще четыре ступеньки… Не вздрогнул, когда Карл осветил его фонариком. Убедившись, что перед ним Кремер, поздоровался, крепко пожав руку, и сказал шепотом:

– Могу вас порадовать… Завод можно взорвать. Но нужно до черта динамита.

Карл задумался. Он не только не имел ни грамма взрывчатки, но и не знал, когда она будет и будет ли вообще. А Ульман ждал прямого и точного ответа.

– Взрывчатка будет, – ответил Карл. – Но вы сами понимаете, что раздобыть ее не так-то просто. Придется немного подождать.

– Подождем, – согласился старик. Он рассказал Кремеру, как вместе с Людвигом Гибишем по наполовину заваленному вентиляционному штреку и подземной пещере вышли под галереи завода. Установить это было нетрудно: сверху, сквозь трехметровую толщу земли, доносились глухие звуки, которые подтверждали расчеты Гибиша.

Самым сложным, по мнению Ульмана, было доставить взрывчатку к пещере, ведь сразу же за дорогой начиналась запретная зона…

Карл и радовался, слушая Ульмана, и кусал пальцы от досады. Отдал бы полжизни за взрывчатку! И надо же именно теперь провалиться Марлен Пельц!

Ульман торопился в ночную смену, и они быстро разошлись. Карл договорился, что Ульман будет время от времени звонить ему, но ни слова не говорить в трубку. Встретятся, когда будет взрывчатка, – Карл выругается в ответ на молчание.

* * *

Народу в театре было немного – половина партера. Это поразило Кремера: вспомнил Большой театр, умоляющие взгляды стоящих у входа – нет ли лишнего билетика? – вспомнил Катрусю, как сидела в темном простеньком платье, опершись на барьер третьего яруса…

Катря, Катруся!

Карл закрыл на мгновение глаза, вызывая в памяти дорогой образ.

Открыв глаза, увидел все тот же незаполненный партер, а рядом с собой, в ложе, девушку в вечернем платье с бриллиантами на некрасивой длинной шее. Она приветливо смотрит на него, улыбается, прикасаясь к его руке, и он улыбается ей в ответ. После представления он отвезет ее домой, поцелует на прощание холодные пальцы и договорится о следующей встрече – так нужно, у него нет другого выхода. Эрнестина будет выжидательно смотреть на него: каждый раз надеется, что он наконец скажет то, о чем она мечтает. А он избегает этого разговора. Потому что Кремер в глубине души жалеет Эрнестину Краузе. Она совсем неплохая девушка – умная и добрая, – и не виновата, что природа обделила ее…

Карл знал, что фрейлейн Краузе влюблена в него. Если бы Эрнестина была злой, капризной, ему было бы легче. Тогда он давно бы «ответил ей взаимностью». Глядя же в печальные и влюбленные глаза девушки, не решался взять грех на душу и предлагать ей руку и сердце. Собственно, в этом пока не было необходимости. Все и так хорошо знали о характере их отношений: у Карла всегда был повод свободно распоряжаться своим временем, возвращаться домой когда угодно, не вызывая подозрений.

Сегодня давали «Фауста». Кремер не был разочарован. Фауст был неплохой, а Маргарита даже растрогала его. Не так часто встретишь на оперной сцене певицу, у которой профессиональное мастерство органично связано с глубоким чувством.

В перерыве Карлу захотелось побыть одному. Устроился в темном углу курительной комнаты. Курил, а перед глазами стояли мастерски сыгранные сцены.

«Неужели и эсэсовцев волнует трагедия Маргариты? – подумал внезапно. – Парадокс? Возможно».

– Позвольте прикурить… – Над Карлом склонился высокий мужчина в прекрасно сшитом костюме. Карл потянулся к карману. Мужчина проговорил быстро:

– Могу продать бриллиант чистой воды, шесть с четвертью каратов.

Кремер уронил спичечный коробок. Мужчина наклонился за ним, прикурил.

– Если чистой воды, могу посмотреть, – наконец ответил Кремер.

– Благодарю вас, – протянул спички человек. – Завтра днем вы свободны?

– Да.

– В два у Дрезденского банка…

Карл кивнул, и человек, вежливо поклонившись, отошел. Кремер смотрел ему вслед и не верил. Но пароль назван правильно. А пароль этот знают лишь трое – подполковник Левицкий, он, Карл Кремер, и кто-то третий. И этот третий только что подходил к нему…

Эрнестина тревожно взглянула на Карла.

– Что случилось? Вы чем-то взволнованы?

– Меня всегда волнует истинное искусство, – уклонился от ответа Кремер. – А «Фауста» я к тому же люблю…

Но оперу он уже не слушал. Смотрел на сцену, однако сосредоточиться, как ни заставлял себя, не мог – мысли были далеко…

…Возле Дрезденского банка стояло несколько роскошных автомобилей. В таких ездят владельцы больших предприятий, банкиры, коммерсанты, министры… Кремер медленно вышел из банка, остановился, разглядывая прохожих. Тут же подъехал автомобиль, из него выскочил новый знакомый Карла, услужливо открыл дверцу лимузина.

Карл мигом понял все. Кинул ему небрежным движением трость и привычно устроился на кожаном сиденье. «Мерседес» мягко тронулся с места и понесся по широкой улице к окраине.

– Ну, давайте знакомиться. – Придерживая руль левой рукой, новый знакомый правую протянул Кремеру: – Юрий Ветров. Одновременно – Антон Хазельбах, владелец гаража и автомобильной мастерской в Нейштадте. А про вас, Петро Кирилюк, я слышал, вот и познакомились.

– Так это к вам была моя запасная явка?.. Я уж и не знал, что делать, – признался Карл. – Дни идут, явка провалилась, я едва выпутался. И никого, и ничего… Хоть волком вой! Решил завтра выходить на связь с вами.

– Положение незавидное, – согласился Ветров, – но это еще не худший вариант.

– Почему взяли Марлен Пельц? – спросил Карл.

– У нее были три квартиры, откуда она в разное время и на разных частотах вела передачи. И все же ее запеленговали… Жалко, очень жалко Марлен…

Машина вынырнула из города. Ветров увеличил скорость.

– Хоть душу отведем, – произнес по-русски, – я уже целую вечность не слышал родной речи.

– И не надо, – продолжал по-немецки Карл, – обмолвишься где-нибудь – и конец.

– Все это так, – жалобно посетовал Ветров, – но не все же время балаболить… Ты не замечаешь, что иногда от немецкого голова начинает пухнуть?

Ветров свернул на лесную дорогу, проехал немного и остановился на поляне между густыми елочками. Вышел из машины, потянулся.

– А тебе силы не занимать! – с восхищением произнес Карл.

– Не жалуюсь…

Ветров сразу понравился Кремеру. Открытое лицо, светлые волосы, серые чистые глаза – все в нем импонировало Карлу.

Кремер спросил:

– У тебя есть связь с Центром?

– Есть. Не прямая, но есть.

– Срочно нужна взрывчатка.

– Зачем тебе Центр? – удивился Ветров. – Взрывчатку мне переправят из Словакии партизаны. И верные люди найдутся…

Карл почувствовал, как по лицу расползается счастливая улыбка.

– Не может быть! – выкрикнул радостно. – Ты золотой человек!

– Почему это золотой? – пожал плечами Ветров. – Просто деловой. Работа у нас такая, взрывчатка в любое время может понадобиться. Неужели ты разведал подступы к заводу?

Карл начал рассказывать. Юрий слушал внимательно, изредка переспрашивая. Подытожил несколько самоуверенно:

– Мы подожжем эту вонючую керосинку так, что она несколько дней будет отравлять фрицам воздух.

Кремеру не понравился тон Ветрова.

– Не хвались, идучи на рать, – произнес рассудительно. – Все может случиться…

– Да разве я хвалюсь? – искренне удивился Юрий. – Обычная операция и требует лишь осторожности. Основное сделано, а мы только завершим дело.

Кремер смотрел на него недоверчиво. Что это – хвастовство или действительно глубокая уверенность в своих силах? Но хвастуна вряд ли послали бы сюда…

Позднее Карл понял: это ветровское хвастовство – напускное. Юрий каждую операцию продумывал скрупулезно, прикидывал множество вариантов, ибо знал, с кем имеет дело. Малейший просчет мог обернуться большими потерями.

В группе Ветрова было еще три человека. Двое из них – поляки, третий – украинец. Восточные рабочие у «настоящего» немецкого хозяина…

Группа Ветрова провела уже несколько смелых диверсий…

Карл предложил возвращаться. Сел, чтобы не бросалось в глаза, на заднее сиденье. Сидел, закрыв глаза, и говорил, будто диктовал:

– Передай в Центр: будет ли согласие на привлечение к работе фельдфебеля Штеккера? Возможны сведения о передислокации воинских частей, загруженности железнодорожных узлов и информация военного характера.

– Ясно, – кивнул Ветров.

– Группенфюрер Вайганг предложил мне совместные коммерческие дела. Что скрывается за этим, пока не знаю. Согласился, это – лучший способ завоевать его доверие. Со временам надеюсь узнать, чем занимается на самом деле Шрикель с помощниками. – Немного подумал и закончил: – У меня все…

* * *

Чистые пивные кружки сверкали на стойке, за которой клевал носом толстый, с обрюзгшими щеками, человек. Его белоснежная куртка подчеркивала чистоту пивной. Столики накрыты блестящей клеенкой, окна прозрачные, большие разноцветные бутылки над стойкой переливаются всеми цветами радуги. Пахнет свежевымытым полом и пивом.

Эта маленькая пивная на окраине поселка славилась своей чистотой. Именно поэтому она и выдерживала конкуренцию с большой пивной на центральной площади – имела своих постоянных клиентов. Здесь даже дышалось по-особенному, и пиво имело какой-то свой, неповторимый привкус.

Многие посмеивались над этой выдумкой – какой, мол, может быть оригинальный привкус у стандартного эрзац-пива? Но другие – люди солидные – упорно утверждали это, и вечерами у Франца всегда собиралось многолюдное общество.

В пивной сейчас пусто. Вечереет, заканчивается рабочий день. Лишь через час начнут хлопать дверями завсегдатаи, прямо с порога заказывая кружку пива, а пока старому Францу можно и подремать.

В зале всего три посетителя. Один – постоянный клиент, машинист Георг Панкау. Он всегда, каждый свободный день, в это время приходит сюда, занимает место в уголке возле печки и читает газеты. По Георгу Франц может сверять часы: ровно в четыре Панкау встает, кладет свои пфенниги на стойку и идет домой. Ровно в четыре, что бы ни случилось – ливень или метель – и кто бы ни предлагал ему кружку пива либо стопку шнапса.

Два других определенно попали сюда случайно. Молодежь обычно предпочитала пивную в центре – там играла музыка и собиралось большое общество, а что касается чистоты, то кому она нужна в военное время?

Старый Франц удивился, когда следом за Панкау в пивной появились эти юнцы. Не вытерли ноги (боже мой, для чего же коврик постелен у дверей!), развалились на стульях.

Одного Франц узнал – сын его постоянного клиента Фридриха Ульмана, второго видел впервые – ходит на протезе, тяжело опираясь на палку; взгляд задиристый, острый.

Сначала старый Франц прислушивался к их разговору, а потом стало скучно. Какие сейчас разговоры у молодежи? Вместо того чтобы говорить о работе или о девчатах, все про войну да про войну. И не надоест же!.. Война, правда, приближается к границам рейха, но Франц уверен: она обойдет их поселок, их мирный поселок, где мало кто интересуется политикой, где люди работящие и любят лишь свой дом и пиво – вон как Георг Панкау, который углубился в газету, забыв даже заказать вторую кружку пива.

Франц покачал головой и поднялся. Георг Панкау всегда выпивает две кружки пива, а его первая кружка давно уж пуста. Нацедил полную так, что пена поднялась шапкой, шаркая ревматическими ногами, доплелся до столика машиниста.

– Что-нибудь интересное в газетах? – спросил, меняя кружки.

– Одно и то же…

Панкау поднял очки на лоб, приготовился поговорить с Францем. Но беседа не состоялась. Хлопнула дверь, и порог переступил Фридрих Ульман. Аккуратно вытер ноги, издали поклонился хозяину, мельком взглянул на Панкау и недовольно поморщился, увидев сына в компании Вернера Зайберта. Нет, старый Ульман не был настроен против Вернера – парень по нынешним временам неплохой. Только очень уж любит болтаться по пивным. И Горста таскает за собой – того и гляди, его сын тоже начнет заглядывать в стопку…

Крякнув недовольно, Фридрих прямо у стойки промочил горло. Пил с жадностью, большими глотками, так, что Горст не выдержал, предостерег:

– Простудишься, а потом бегай за лекарствами.

Отец лишь глаза скосил презрительно: ишь ты, щенок, начинает тявкать…

Стоял, делая вид, что полностью занят пивом, а сам думал: подсесть ли к столику Панкау, вызвать ли незаметно? Собственно, он завернул сюда, чтобы повидаться с Панкау – знал его привычку и был уверен, что найдет Георга у Франца.

Никто не помешал бы им – в пивной только Горст с приятелем, – но выработанная годами осторожность взяла верх. Проходя мимо столика Панкау, незаметно подморгнул и свернул к туалету. Не торопясь мыл руки. У старого Франца мыть руки – одно удовольствие: чисто, полотенце мягкое и пахнет свежестью.

Через минуту вошел Панкау. Стряхивая капли с рук, Ульман оглянулся.

– Вот что, Георг, – сказал как можно тише, – пражскую явку забудь. Гестапо разгромило типографию, почти все чешские товарищи арестованы.