Текст книги "В эфире"

Совершенная, абсолютная пустота. Еще не дойдя до конечной точки своего пути, он уже точно знал, что, или кто именно будет ожидать его там. Трансформация свершилась даже прежде установленного срока. На небольшой поляне, посреди океана желтеющей колышущейся поросли, прямо из топи вырастал грубо вытесанный из камня поросший мхом старый как мир алтарь. Но не он сейчас привлекал внимание прозревшего путника. Возле каменной глыбы возвышалась высокая сгорбленная фигура, облаченная в переливавшуюся в неестественном свете рясу с низко надвинутым на лицо капюшоном. Из-под покровов своей одежды он смотрел на долгожданного визитера, хоть и взора его не было видно. Показалось, что он ждет чего-то, каких-то слов от пришедшего. Терпеливо и никуда не спеша.

– Что это за мир? – спросил Гастон, с интересом разглядывая пустую ребристую поверхность алтаря.

– Ты знаешь, – ответил раскатившийся эхом в пустоте голос, – раз пришел сюда.

– Стал бы я спрашивать, если бы знал. Это место, где все начинается? Или то, где все заканчивается?

– И на этот вопрос ты тоже знаешь ответ.

– Зачем я здесь? – спросил Гастон, не подходя ближе.

Какой-то первобытный животный страх буквально висел в воздухе, ну или там, где должен был находиться воздух. Страх, которому нужно было непременно подчиниться, и это только прибавляло желания сопротивляться этой необходимости. Страх, такой неизбежный, такой неестественный, такой чуждый ему, человеку, успевшему увидеть и понять если и не все, то очень многое. Человеку, твердо уверенному в собственной осведомленности, собственной всесильности, и от этого еще больше уязвимому. Но нет, это был не тот случай. Он был готов признать, что границ у любого познания не существует. Готов принять тот факт, что даже самый сильный разум рано или поздно столкнется с чем-то, что окажется ему не по силам. И именно в этой готовности заключалось могущество, так бережно и тщательно взращиваемое в недрах сознания. Этот страх был предназначен не для него. Он сделал шаг и подошел к алтарю.

– Ты отличаешься от него, – проговорил голос уже без всякого эха.

– От кого я отличаюсь?

– Ты знаешь. Ты знаешь многое. И многое понимаешь. Он тоже так считал, приходя ко мне.

Поверхность алтаря была такой правильной, такой выверенной, хоть и была испещрена неровностями и выбоинами. Хотелось прикоснуться к ней, и существо в капюшоне будто бы ждало этого порыва. Но одно это желание было самым существенным поводом, чтобы не оправдать его ожидания.

– Зачем Мастер приходил к тебе? – спросил Гастон, поборов навязываемое искушение.

– Затем же, зачем приходили и другие до него, – ответил голос.

– И много их было?

– Нет, немного. Не по своей воле.

– И что им всем было нужно?

– Они приходили просить.

– О чем просить?

– Ты знаешь, – ответил голос.

Казалось, что оно, это существо под рясой, улыбается. Может ли оно улыбаться? Что скрыто там, в тени капюшона? Человеческое лицо? Морда животного? Гладкая поверхность черепа?

– Судя по всему, их просьбы остались без ответа.

– Разумеется.

– Тогда какой был смысл просить?

– Вероятно, они не могли понять то, что понимаешь ты, – ответил голос, – то, что кольцо должно замкнуться. Чего бы это не требовало.

– Я не пришел просить, – сказал Гастон, расхаживая вдоль каменной поросшей мхом глыбы.

– О, я это знаю.

– Тогда зачем я здесь?

– Затем, что я позвал тебя.

– Многих ты звал прежде? – спросил Гастон.

– Нет. Ты – первый.

И снова осознание собственной исключительности. Его пьянящий вкус, так и искушающий задержаться на языке. Нужно было сплюнуть его на холодную голую землю под ногами. И он сплюнул это черную, похожую на пролитые чернила массу.

– Удивительно, – протянул голос.

– Что тебе нужно?

– Исправить ошибки.

– Ты ошибся?

– Все ошибаются.

– Даже ты?

Он снова улыбался под своим капюшоном.

– Мне подвластно течение жизни. И я как никто другой знаю, что вмешиваться в него нельзя. Поэтому, когда он пришел, я уже знал, чем все завершится. Знал задолго до его прихода.

– Как знаешь, чем все завершится для меня?

– Да, именно так. Он должен был появиться. Чтобы появился ты. Это было неизбежно. Как неизбежно и то, что должен был ошибиться. Как неизбежно и то, что ты исправишь наши ошибки.

– То есть, ты по сути говоришь, что ошибки не было. Похоже на самооправдание.

– Нет, не похоже. Это оно и есть, – ответил голос.

– Ладно. А что, если я откажусь?

– Ты не откажешься.

– Это еще почему? – спросил Гастон, – может мне надоело исправлять чужие ошибки. Я столько лет твердил ему, к чему все это приведет, а он будто бы не слышал.

– Ты прав, он не слышал. Не мог слышать. Потому что время течет в одну сторону. Для всех вас. Его ход не изменить. Он должен был прийти сюда. Вы трое должны были появиться. Ты должен сохранить равновесие. Все будет именно так, как должно быть. Кольцо невозможно разомкнуть.

– Я вижу все немного иначе.

– Знаю, – ответил голос, – мы все ошибаемся.

– Мне представляется, что у всего, у чего есть начало, есть и конец.

– Здравая мысль.

– Спасибо. Что, если это и есть конец?

– Это не он.

– Откуда ты знаешь? – спросил Гастон.

– Потому что я вижу конец. Он неминуем. Но это не он. Ты думаешь, что твой мир – середина. Основание, на котором зиждятся другие. Что если он сгорит, то сгорят и остальные. Но это не так. Пройдет отпущенное ему время, и он явится ко мне. Не по своей воле.

– Так, как пришел я?

– Нет, не так. Так, как приходит абсолютно каждый. Как отмечено на этом краеугольном камне. В свое время.

– Так в чем тогда вопрос? Пусть сжигает и дальше.

– Вопрос в том, что этого не должно произойти.

– Почему? Потому что этого нет на твоем столе?

– В том числе. Потому что все должно быть иначе. Мужчина, увидевший истину, но не познавший ее, пришел просить у меня вечную жизнь. Он был мудр, но далеко не так мудр, как сам считал. Недостаточно для того, кто сам себя нарек мудрым. Он должен был воспитать троих учеников. В этом было его предназначение. Не в мнимом могуществе, не в полученных собственными силами знаниях. Только в вас троих. Именно для этого ему было отведено его время. Из троицы родится двуединство, хранящее баланс на нестабильном полотне времени. Единство и борьба противоположностей. Незыблемый закон мироздания. Пришло его время, как когда-то пришло мое. И третий, что принесет баланс на полотно. Успокоит его волнение. Ты и есть этот баланс. Ты не хочешь этого, я знаю. Но и я не хочу быть здесь. Мы не хотим, но мы будем. Таково течение времени. Кольцо будет замыкаться снова и снова.

– Ты говоришь о людях. О простых людях. Какое мы имеем значение в твоем потоке времени. Мы – капли в океане. Ты снова ошибаешься. Как и тогда, когда позволил ему найти нас, зная, к чему это приведет.

– Ты неправ, – ответил голос, – люди способны влиять. Посмотри, что сотворил твой Мастер. Ты видел, как он влиял на другие миры.

– Ага. И где они сейчас? Превратились в пепел. Может не нужно такое влияние?

– Может и нет. Но оно есть.

– Что ты от меня хочешь?

– Чтобы ты сохранил баланс. Чтобы сделал то, что должен, – ответил голос.

– Но если это и так должно было произойти, то зачем было звать меня сюда?

– Может потому, что и это тоже должно было произойти. Из дождя разразится буря. И ты будешь стоять в ее центре.

– Ага, буря. У этой бури уже есть имя, – ответил Гастон.

– Нет. Он лишь ее предвестник. Закон единства и борьбы противоположностей. Это эволюция. С них двоих все начнется. На месте пепла восстанут новые миры. Четко окрашенные в темные, либо светлые цвета.

– Мне не нравится такая перспектива. Какой бы смысл не был скрыт в этом твоем ребусе.

– Я знаю, – ответил голос, – так все равно произойдет.

– Не произойдет, если я откажусь в этом участвовать.

– Ты не откажешься.

– Почему? Потому что так написано на камне?

– Нет, потому что не можешь иначе. Потому что чувство справедливости в тебе сильно, как ни в ком другом. Именно поэтому ты сейчас здесь.

– Ты снова ошибаешься. Чувство справедливости? Я не тот, кто тебе нужен.

– Нет, я не ошибаюсь.

– О каком чувстве справедливости ты говоришь? – спросил Гастон, – разве я сделал хоть что-нибудь, когда он уничтожал целые миры? Разве помешал ему? Разве это справедливо?

– Те миры должны были умереть. Как умрет и всякий другой. И твой собственный, в конечном итоге. Любое кольцо должно быть замкнуто. Но только для того, чтобы снова пойти по кругу.

– Таким образом можно оправдать вообще все.

– Да, так и есть.

Гастон готов был заплакать от отчаяния. Так долго он бежал от судьбы. От той самой, к которой его так тщательно готовил выживший из ума старик в своем старом амбаре. И всякий раз эта судьба нагоняла его. Снова и снова. И никуда от нее не сбежать. Даже тут, в этом странном месте, стоявшем вне наполненной эфиром вселенной, судьба смогла его настичь.

– Хорошо. Раз другого выхода нет. Я сделаю это. Ради Гертруды. И ради своего дома.

– Нет. Ты сделаешь это ради себя.

– Я сделаю. Но и ты должен будешь дать мне что-то взамен.

– Интересно, – ответил голос.

– Да, тебе нужна моя помощь. И ты заплатишь мне за нее.

– И что же ты хочешь?

– Разве ты не знаешь? Всмотрись в поверхность своего камня. Что он тебе говорит?

– Он говорит, что ты попросишь что-то, что я смогу тебе дать.

– Да. Впервые ты удовлетворишь просьбу просящего. Это будет моей ценой.

– Говори, – промолвил голос.

– Взамен моей жизни, которую мне суждено положить на выполнение этой чуждой и ненавистной мне миссии, ты позволишь мне вернуться сюда, только когда я сам этого захочу. Когда сам решу, что мое время пришло.

– Хм, интересно, – ответил голос, – ты и впрямь особенный.

– Нет, я не особенный. Я – самый обычный. Так мы договорились? Ты выполнишь свою часть сделки?

– Договорились, – ответил голос.

Переливающаяся в неизменном зареве ряса всколыхнулась, и из широкого рукава показалась тонкая белая рука с длинными худыми костлявыми пальцами без ногтей. Гастон подошел к алтарю и, перегнувшись через него, крепко сжал протянутую руку. Она была холодной, как и вода под босыми ногами. Стоило ему коснуться холодной плоти, как шершавая ребристая поверхность монолита словно ожила. По ней прокатилась волна, оставив после себя россыпь новых бороздок и выступов, полностью видоизменив поверхность камня.

– Что произошло? – спросил Гастон, отпустив холодную ладонь.

– Ты знаешь, – ответил голос.

Он действительно знал, хоть и не мог сам себе объяснить случившееся. Все изменилось, он это отчетливо ощутил, стоило только прикоснуться к холодной плоти. Договор, только что заключенный, вступил в силу. Ему удалось обмануть того, кого никому не удавалось обвести вокруг пальца прежде. Было ли то, что он попросил, обманом? Вероятно, что не в полной мере, ведь ткань времени изменилась только после рукопожатия, а значит, что ее хозяин не мог предвидеть грядущие изменения. Возможно ли, что он не мог их предсказать? Это больше не имело значения. Изменения уже произошли, и заключенный договор не имел обратной силы.

– Ты знал, верно? – спросил голос.

– Знал что?

– Что я соглашусь на это?

– Нет конечно. Откуда мне знать? У меня ведь нет такого замечательного стола.

– Ты знал, что просишь. Все те, кто просил до тебя, не понимали сути своей просьбы. Но ты, сам того не осознавая, сумел разомкнуть свое кольцо. И теперь, если пожелаешь, то оно может не смыкаться целую вечность. Похвально.

– Поверь, мне это совсем не нужно. Я просто хочу пережить то, что вскоре произойдет.

– В любом случае, теперь это у тебя есть. И теперь я должен показать тебе грядущее. Только так я смогу выполнить свою часть договора.

– Об этом я не просил, – сказал Гастон, – мне не к чему знать будущее.

– У тебя нет выбора. Чтобы управлять своей дорогой, ты должен знать все ее ответвления, все ее ухабы и выбоины, а не пробираться в потемках. Давай, прикоснись к камню. Ты ведь этого хотел с самого начала.

– Выбор есть всегда. Я выбираю не знать.

– Ты отказываешься от знания?

– Это знание мне не нужно.

– Но только так ты сможешь…

– Нет, только так сможешь ты. Сбросить с себя ответственность за выполнение договора. Взвалить свою часть сделки на меня. Нет, мой мрачный друг. Ты согласился на уговор, так что теперь, будь добр, исполняй его. Мне незачем знать дорогу, когда ее уже знаешь ты. Я вернусь сюда, это я тебе обещаю. Кольцо будет замкнуто. А пока тебе придется хранить бдительность, чтобы условия ненароком не нарушились.

– Интересно, – ответил голос, – очень интересно. Ты первый, кто сумел провернуть это. Похвально.

– Спасибо.

Высокая тонкая фигура в рясе снова подняла белую руку и с совсем неудивительной легкостью отломала от монолита кусок камня, поросший толстым слоем мха.

– Возьми его, – сказал голос, – и прибавь к камням, которые приносил сюда твой Мастер. Забавно, что именно за ним он приходил сюда. Он не получил то, чего так сильно желал, а ты получил то, на что и не рассчитывал. А теперь ступай. И будь уверен, я выполню свою часть сделки. И я буду жать тебя, когда посчитаешь, что твое время пришло. Нам нужно будет многое обсудить.

– Не переживай, мой мрачный друг. Мы успеем обсудить с тобой все интересующие тебя темы. Даю тебе свое слово.

– О, на этот счет я не переживаю, – ответил голос.

В то же мгновение удивительный мир, озаренный ни то предзакатным, ни то предрассветным заревом, бесследно исчез. Гастон ощутил приближение собственного тела так четко, как никогда прежде его не чувствовал. Он глубоко вдохнул, приподнимаясь на локтях, лежа на теплом деревянном полу своего дома.

– Камни! – проговорил он, стоило дару речи возвратиться, после чего поднял руку и взглянул на замшелый осколок, который по-прежнему сжимал в ладони.