Текст книги "Трилогия Иводзимы"

23. Шанти

Анри Жемаль. С этим именем Шанти проснулась. Барыга, с которым Чилаго встречался «Под Барабаном». Шустрый Парень, внешностью и повадками схожий с крысой. Если не удалось добиться успеха с латиносом, следует зайти с другой стороны. Что бы там не собирался купить Чилаго, она должна это выяснить и помешать.

Шанти была в баре «Под Барабаном» ровно в восемь. Плохой сон давал о себе знать, Шанти заставила себя сосредоточиться, только допивая вторую чашку эспрессо. Руки дрожали. Ей все это еще аукнется, но не сейчас. Сейчас важно другое.

Расплатившись, Шанти вышла из бара и направилась в сторону скульптуры с крыльями авиетки. Там, купаясь в расплавленном золоте встающего солнца, она набрала номер Давида.

– Привет принцесса.

– Привет. Ты сегодня занят?

– Для тебя всегда найду время.

– Я по делу. Давай прокатимся до квартиры Шустрого.

– Барыги? Нет проблем. Встретимся через час на стоянке перед «Иллюзионом».

– Договорились.

Шанти выключила консоль и неторопливо пошла к станции фуникулеров. Просыпающийся город торопился ей навстречу запахами свежесваренного кофе, первых сигарет, постепенно нагревающегося бетона зданий. Шанти обожала эти утренние мгновения и была рада, что ей выпал целый час без спешки. Синдромы недосыпания растворялись в организме, ноги все увереннее несли ее сначала через площадь Сахарова, потом по улице Старых Фонарей. Там она, почти не задерживаясь, прошла мимо подъемника станции «Фридом». Не хотелось тратить ни минуты в набитых под завязку вагонах. Она пересекла бульвар Уолта Диснея и долго шла по змеящейся как ни одна другая в городе улице со странным названием Русская Почтовая Станция. Шанти видела, как поднимаются ставни на витринах бутиков и обычных магазинов, кафе, ремонтных мастерских и художественных лавок. Утро на Иводзиме.

Машин на планете почти не было, а персональных не было вообще. Люди передвигались либо пешком, либо на фуникулерах, благо в любую точку обжитых уровней планеты можно было добраться в течение максимум трех часов. И хотя у СБ был небольшой автопарк, Шанти ни разу им не воспользовалась. Сама суть работы «слухача», включающая и необходимость уметь раствориться в толпе, не привлекая внимания, противоречила любым вариантам использования бросающихся в глаза автомобилей.

Когда Давид предложил встретиться на автостоянке, Шанти решила, что у него есть на то причины. Но то, рядом с чем она обнаружила Давида, поражало. Грузовой бот, внешне напоминающий огромного металлического клопа присосавшегося к телу планеты, занимал почти треть стоянки. Пугающего вида стальная шайба, настоящая махина, около семи метров в диаметре. Серый армированный панцирь покрыт царапинами и вмятинами, морда ощерилась сенсорными датчиками. И никакого компромисса в виде пластикового покрытия, как на вагонах фуникулера. Ничего подобного – голая функциональность. Эта штука не должна была находиться в черте обжитых уровней планеты. Ее место – незащищенные от радиации и жара области верхних стапелей Барабана. Там, где тонна за тонной копится грунт с планет естественного происхождения. Там, где строится будущее тело Иводзимы.

– Жуткая штука, правда? – усмехнулся Давид, хлопая по стальному боку грузовика.

– Не то слово, – ответила Шанти. – Что он тут делает?

– Ты не поверишь, принцесса, но эта штука проходила как улика в деле о контрабанде. А теперь мне нужно доставить ее на таможенный терминал, который находится…

– На четвертом уровне, – кивнула Шанти. Она проходила практику на этом терминале, прослушивая контролеров грузовиков.

– Точно. Кстати, ненавижу это новомодное словечко – «уровень». Всегда были «платформы», откуда вдруг «уровни» взялись.

Шанти пожала плечами. Ей было, если честно, все равно.

– Так мы поедем в этой штуке? Я думала, они беспилотные.

– Так и есть, но в каждой есть пассажирский отсек с возможностью перехода на ручное управление. На случай, если потребуется доставить куда-то спецов. Или на случай эвакуации людей.

Шанти кивнула. Потом в ее голове сложились разрозненные и полузабытые элементы, и она поняла, почему Давид с таким наслаждением и чуть ли не самолюбованием читает ей эту лекцию.

– Слушай-ка, это не их проектировал твой отец?

– Я думал, ты не вспомнишь, – рассмеялся Давид.

– Ты рассказывал об этом в первый… в первую нашу встречу.

Теперь и Шанти улыбнулась. Похоже, именно ради этой улыбки он и заделался местечковым лектором. Шанти почувствовала желание затащить «этого лощенного француза» внутрь грузовика и стащить с него штаны. И судя по масленому взгляду, тот не собирался возражать.

– Кстати, – делая серьезную мину, сказал Давид, – когда эта штука работает, от нее такие жуткие помехи идут. Хуже всяких глушилок.

– Какая досада, – пробормотала Шанти, понимая, что в отличии от Давида не может справиться с похотливой улыбкой.

24. Игги

– Это не просто взломщик, – сказал Куст, когда на часах было три часа ночи, – это знаменитый «Дельфин-Джанки».

Все, кроме Мэри и Игги уважительно закивали головами.

– На что выменял? – спросил Трехногий.

– Пришлось раскошелиться на «Летний шум».

– Хм. Сопоставимо.

Мэри перебралась на кровать и что-то листала на своей консоли. Через окна в двускатном потолке пробивались сине-красные отблески гало-рекламы, парящей над заводом пластмасс. Друзья Мэри сгруппировались вокруг стола, каждый сосредоточился на своей консоли. За исключением Бигсби, путешествующего по глубинам наркотического космоса.

Следующие два часа прошли в тишине программного шаманства, непонятного и завораживающего. Только всхрапывания Бигсби вносили диссонанс в это безмолвное камлание.

Около пяти утра Муравья и Маску подключили через идущие от их запястий провода с разъемами к цилиндру Дезертира.

– Муравей – старый ковбой. А Маска – лучший сейф для быстрого софта, – сказал Куст, обращаясь к Игги. Игги кивнул, хотя эти слова ничего ему не говорили. – Кроме того, она загрузила себе в память последний вариант транскриптора.

– Игга, брата, – на мгновение выныривая в реальность, объяснил Бигсби, – если говорить человеческим языком, в мозгу систа Маски есть переводчик с одного программного языка на другой. С любого, Ига, на любой, сечешь?

Игги снова кивнул, хотя снова ничего не понял.

– Как два байта переслать, – устало сказала Маска в шесть утра, и вытерла со лба пот. – Теперь Машинка будет слушаться тебя, как дрессированный пудель. Что прикажешь, Куст, то и сделает.

Муравей молча вынул штекеры и откинулся в кресле.

– В курсе, – пробормотал Куст, не отрываясь от консоли, – я этот код сломал, не забыла?

– Нет. А что ты делаешь там? Мы же прорубились.

– А тебе не интересно, что хранится в самом блоке памяти, а, Маска? Хочу ломануть его, пока фартит.

– Рискованно, – пробормотал Муравей. – А я устал, не помогу.

– Я уже начал, – пожал жилистыми плечами Куст. – Не бросать же все на полпути.

– Ок, я помогу, – подумав, сказал Трехногий, – Маска, одолжи разъем.

Мэри уже уснула. А Игги все сидел на пластиковых боксах и смотрел во все глаза. Он не понимал, о чем говорят эти люди, он так же не понимал, что они делают. Но не мог отвести глаз. Это было… Ну, вроде как за волшебниками наблюдать. Ты можешь ничего не понимать в волшебстве, но от этого оно не перестанет быть волшебством.

Игги встал, подошел к кровати и сел на краешек, слева от Маски и справа от уснувшего на полу Бигсби. Последний свернулся в позе эмбриона и опять тихо всхрапывал. Обернувшись, Игги посмотрел на Мэри. Она спала бесшумно, закинув руки на глаза. Наверное, ей мешали отблески гало-рекламы. Игги почувствовал сильное желание лечь рядом с этой женщиной. В этом не было ничего связанного с похотью, он просто понял, что хотел бы засыпать рядом с нею. Но сейчас Игги не мог себе этого позволить. Он чувствовал, что если уснет, пропустит что-то важное.

– Тут какой-то блокирующий софт, – пробормотал Куст, – я таких не встречал.

– Я встречал, – сказал Трехногий. – Просто не торопись. Ничего сложного там нет. Этот софт работает по принципу объединения нескольких защитных программ в метапрограмму.

– Понял.

Игги следил за тем, как пальцы хакеров вводят команды. Иногда их движения сливались в странный беззвучный унисон. Это как с этими ребятами, которые частенько тусят на платформе «Вест Поинт» по ночам. Они делают такие движения, что-то среднее между танцем и боевым искусством. Капоэйро. Игги любит за ними наблюдать, и даже знаком с двумя из них. Один паренек как-то подошел к нему стрельнуть сигарету, и они разговорились. Паренька зовут Винсант. А потом подошла его девчонка – Моника, и с ней они тоже говорили. Игги понравилось, что ребята общались с ним так, как будто знакомы тысячу лет. И каждый раз, когда Игги возвращается домой поздно, они приветствуют его, как старого друга.

– Готово, – пробормотал Трехногий в семь тридцать.

– Всего один файл, – разочарованно протянула Маска. – Что за расширение?

– Допотопный видео-файл, – объяснил Трехногий. Потом посмотрел на груду внутренностей видео-блока, перевел взгляд на Игги.

– Приятель, ты не против, если мы починим твою Машинку? Втроем мы управимся за двадцать минут.

– Не против, – сказал Игги.

– Он хочет замутить трансляцию через консоль, Игга, – прошептал Бигсби, не открывая глаз, – Трехногий супермозг, брата, верь мне. Знает, как развлекаться.

Мэри пробормотала во сне что-то неразборчивое, повернулась на бок и затихла. Игги наклонился и укрыл ее своим одеялом. И только теперь заметил, что на улице уже рассвело.

25. Тако

В восемь тридцать Тако позвонил тот парень из муниципальной библиотеки. Ну, этот, ты помнишь, у которого воротник сзади все время мокрый. Такой, неприятный. Как Жабба Хат. Позвонил, чтобы обговорить сумму. И они говорили, наверное, минут тридцать, потому что с одной стороны оба были не дураки, понимаешь? А с другой, ни один из них и руку в карман не сунет не поторговавшись. Это называется, специфика бизнеса, дружище. Это долбанное мать его искусство, тут все делают вид, что в этой области нет фиксированных цен, но при этом все точно знают, что и сколько стоит. Дурдом, чувак, форменный дурдом. Не Тако его придумал. Но Тако выживает, Тако просто держится волны, сечешь? И потому они тридцать долбанных минут терли о том, что заранее все было известно. Этот лоснящийся, – Герхард, точно, его Герхард зовут, и Тако все время хочется сказать, Герхард, какого хуя мы гоняем из пустого в порожнее, но, блин, бизнес же, нельзя, – все время кивал и гнул свое. И когда он так кивал, было видно, что воротник у него снова мокрый. И через тридцать минут они сошлись на цене, которую оба знали заранее. Потный Герхард спросил:

– И когда же, мистер Тераучи, мы сможем забрать нашу скульптуру?

– Она станет вашей, мистер Герхард, как только вы переведете деньги, – вежливо улыбаясь, ответил Тако, и в этот раз едва не добавил «Мать твою!», понимаешь? А знаешь, что вот по-настоящему выводило Тако? Следи за мыслью. Этот засранец с мокрым воротником позвонил в долбанные восемь часов тридцать минут утра для разговора, который на самом деле был не нужен, но морду кроил такую, как будто решил все проблемы малых планет одним нажатием кнопки, мать, извините, твою?

– Проверьте ваш счет, – надменно сказал Герхард, несколько секунд поколдовав над своей консолью.

Тако и сам увидел, как изменился показатель состояния счета.

– Все нормально, – пожал плечами Тако и бросил быстрый взгляд в студию.

Брабек закончил скульптуру в семь. Самого скульптора не было видно. Вот черт, куда он мог подеваться?

– Через час вас устроит? – с тщательно отработанным равнодушием спросил Тако.

– Да, это очень удобно.

Очень удобно, сечешь? И ведь понимает, как все это не по настоящему, так? А все равно – да, это очень удобно.

– Я лично дождусь вашего человека, – сказал Тако и выключил консоль.

Но куда же все-таки делся Брабек, что задумал этот проклятый наркоман?

Тако со стоном заставил свое тело вылезти из кресла и принять относительно вертикальное положение. Годы не щадят, так? Он уже слишком стар для всей этой суеты. Ему тридцать будь они прокляты пять лет, и спать в кресле вроде как уже поздно. Не по возрасту Тако спать в кресле, понимаешь?

И вот так, жалуясь самому себе на судьбу и проклиная окаменевшие за ночь мышцы, японец спускался в студию, все с большим беспокойством обыскивая ее взглядом, надеясь заметить прикорнувшего где-нибудь в темном углу скульптора. Но тот лежал прямо за скульптурой. Все выглядело так, будто он нанес последний штрих раздувшейся волдырями строительной пеной, и рухнул. Уже подбегая, Тако заметил, что вся нижняя часть лица Брабека в крови. Наверное, он кашлял кровью, черт его знает, что там произошло, потому что Тако-то точно этого не знает, он вообще никогда не видел, чтоб люди вот так падали, и половина лица в крови, и… Тако понял, что паникует. Но как тут не паниковать, а?

– Эй-эй, братишка, Брабек, ты что это, а? Что с тобой? Зачем ты пугаешь старину Такеши? Ну-ка, давай, прекращай это. Не вздумай этого делать, братишка, иначе, клянусь Иерусалимом, я не знаю, что я сделаю.

Брабек открыл глаза, не узнавая посмотрел на Тако, потом улыбнулся. Из угла его губ вытекла тонкая струйка крови.

– Все Тако, я умер.

– Хрен там! – заорал Тако, которого эта струйка крови перепугала еще больше. Он судорожно набирал номер скорой помощи, промахивался мимо иконок и начинал снова. – Ты не умрешь!

– Ты не понял, Тако, – сказал Брабек, и в его голосе было столько грусти, что японец вздрогнул. – Умер вон тот я.

Дрожащая рука, испачканная эпоксидкой, кровью и строительной пеной, медленно указала за спину Тако, туда, где стояла последняя скульптура Брабека.

– О чем ты, черт тебя побери, говоришь? – неожиданно для самого себя, переходя на шепот, спросил Тако.

– Ты отвезешь меня в клинику. А потом отправишь на реабилитацию. Я вылечусь, перестану принимать, но я больше никогда ничего не создам…

– Брабек, братишка…

– Это нормально, Тако, я видел. Это правильно… Они уже идут.

– Кто? Кто идет?

Дверь студии распахнулась, и три человека в зеленых комбезах Скорой помощи вбежали в помещение. Они легко оттерли Тако в сторону…

А над всем этим, над мертвым скульптором, японским бизнесменом и тремя врачами Скорой Помощи высилась равнодушная «Память» Брабека, и время терялось в ее не отражающем света пластике.

26. Шанти

На самом деле, идея оказалась не самой удачной. Заниматься любовью в узком, переполненном углами и обтекаемыми выступами помещении для пассажиров было чертовски не просто. От Шанти и Давида потребовалось все их знание стратегии и тактики боя в закрытом, ограниченном пространстве, плюс весь опыт, полученный в спортивном зале на занятиях по акробатике, окта-пилатесу и даже кабудо. Но оно того стоило.

– Я вся в синяках, – проворчала Шанти, изображая недовольство, когда Давид отстранился от ее скользкого от пота тела и принялся рассматривать с самодовольной усмешкой.

– Я тоже, – еще шире улыбнулся Давид той самой – только для нее – улыбкой «твой самец-моя самка», перед которой Шанти никогда не могла устоять. Вот и теперь, отбросив с таким трудом найденные за спинкой кресла джинсы, она потянулась к нему, чтоб запечатать эту его наглую самодовольную усмешку горячими, только что искусанными им губами.

– Я бы не обменял эти синяки ни на что, – сказал Давид пятью минутами спустя.

Они оделись, и Шанти пыталась создать относительный порядок в своей густой шевелюре, в которую совсем недавно была вплетена пятерня Давида.

Они включили панорамный экран, использующийся при ручном управлении грузовиком. И зажмурились от яркого света. Давид поспешил настроить фильтры и приглушить яркость картинки.

– Где это мы? – спросила Шанти, пытаясь рассмотреть город внизу.

– Прямо в небе третьего уровня и под землей четвертого. Рельсы идут по обратной стороне платформ. Так эти грузовики и передвигаются.

– Да я знаю, но почему-то не задумывалась об этом, – покачала головой Шанти. – Получается, над нашими головами постоянно курсируют тяжелые, под завязку загруженные куски металла.

– Так и есть.

– А если сорвутся.

– Не страшно, – Давид протянул руку и поправил падающую на ее глаза непослушную прядь, – в двух километрах ниже сетка атомного распылителя. До людей долетит только пыль.

Шанти пересела ближе к окну и посмотрела вниз. Густой облачный покров скрывал платформу. Сегодня будет дождь. Жаль. Вряд ли ей еще удастся побывать здесь снова. Не в ближайшее время – точно. А там настанет пора переезжать на другие платформы. Строительство планеты набирает темпы, и уже около трехсот челноков курсируют от планет солнечной системы к Иводзиме, доставляя землю, камни, создавая базу ресурсов. Каркас бывшей военной базы все больше похож на планету, по крайней мере, на той стороне Барабана. Согласно последнему докладу отдела статистики, уже через два года строительство доберется до обжитых людьми уровней. И тогда всем придется переехать на новые места, на сохраненные уровни базы, спрятанные под воссозданной планетарной оболочкой и превращенные в подземный город с развитой системой сообщений. Следующие несколько лет они проведут под землей, дожидаясь окончания строительства планеты, дезинфекции и создания атмосферы. Шанти вдруг стало грустно. Она подумала, что годы без солнечного света, это очень долго, а волшебное мгновение, которое она каждое утро старается поймать, глядя из бара «Под Барабаном» на крылатую скульптуру Брабека будет утрачено навсегда.

– Через двадцать минут будем на месте, – сказал Давид, подсаживаясь к Шанти. – Каков план?

– Понятия не имею. Для начала прослушаю этого барыгу, а потом будем действовать по ситуации.

Грузовик едва заметно вздрогнул. Шанти невольно вцепилась в подлокотники кресла, память услужливо подсказала, на какой высоте они находятся, и о расщепляющей сетке двумя тысячами метров ниже.

– Не бойся, – рука Давида легла на ее ладонь. – Это просто стрелка. Мы приближаемся к парому.

– Я думала, он где-то внизу.

– Многие так думают. Но паром, по сути, это стержень с блоками крепления для грузовиков. Он существует для того, что бы проводить их сквозь области платформ, ниже сетки расщепления. Просто контролирующий аппарат.

– Звучит тяжеловесно, – пробормотала Шанти, но мысли ее были далеко от технических подробностей парома. Тепло руки Давида, такое знакомое, вдруг показалось чем-то новым. Она не смогла не отметить, как оно мгновенно успокоило ее, развеяв мысли, связанные с высотой.

– И правда тяжеловесно, – пальцы Давида нежно прошлись по ее запястью, заставляя вздрагивать мелкие волоски и прогоняя мурашки по спине Шанти. Но это не были мурашки страсти, желания близости. Это было что-то новое для нее. – Это очень старый механизм, – сказал Давид, – но он простой и потому надежный.

27. Игги

– Подождите, – попросил Игги. – Надо разбудить Мэри.

– Зачем? – удивилась Маска. – Пусть спит. Ей итак с дочерью спокойно поспать не удается.

– Мне кажется… Я думаю, она тоже захочет это увидеть.

– Так ведь файл сохранится, – сказал Куст. – Я перегнал его в память твоего видео-блока. Проснется – посмотрит.

Игги не знал что сказать, слова никак не складывались. Но он чувствовал, что им – Игги и Мэри – нужно увидеть это вместе. Почему так, он не знал. Он ведь даже не догадывался, что там, в этом файле, вытащенном хакерами из блока памяти Дезертира. Но там, в голове, где всегда и все двигалось очень неторопливо, сейчас вдруг стремительно закружился… как же это назвать… он как будто знал то, что будет, но не мог объяснить самому себе. Или как будто знал, но забыл. Как это так, забыл то, что еще только должно случиться? Игги зажмурился. Ему захотелось ударить себя по голове, что бы все там встало на свои места. Но он этого не сделал. Игги встал и пересел на кровать, сказав:

– Я тогда тоже потом посмотрю. Хорошо?

– Да нет проблем, Игга, брата, – кивнул Бигсби, подключаясь к блоку. – Ложись. Когда мы будем уходить, мы активируем замки, брата. Все будет ОК.

Игги послушно лег на кровати, осторожно, чтобы не беспокоить спящую Мэри, вытянул ноги. Надо бы носки снять, подумал он, и тут же уснул.

Они шли по мокрому песку на берегу какой-то реки, и низкое небо заводской окраины обещало дождь и ненастье. Но это было не так уж плохо. Потому что завтра днем Игги сядет на автобус и поедет к дяде, помогать ему управляться с маленькой сельской гостиницей. Она, конечно, поедет с ним. Они теперь всегда будут вместе. Она протягивает руку, и так они идут дальше. Ладонь в ладони. Почему я сам этого не сделал, думает Игги, все ведь просто. Протянуть руку, коснуться ладони, а дальше пальцы сами находят друг друга, переплетаясь в стремительном танце любви. Это программа, заложенная в каждом, но в ней нет всех этих нулей и единиц, только чувства. Мокрый песок под ногами мягкий, но вязкий. По нему, если честно-то, не очень удобно идти, но это не важно. Игги все равно, что там под ногами: песок, бетон с полиуглеродной сеткой или звезды. Главное, что она идет рядом.

– Игга… Игга, – Бигсби будит Игги, осторожно дотрагиваясь до плеча. – Эй, брата…

– Что случилось?

– Мы уходим, Игга. Файл в видео-блоке.

– А… ладно.

– Вы его посмотрите, брата, посмотрите.

Глаза у Бигсби красные. Игги вдруг замечает мокрые дорожки от слез на щеках хакера, и понимает, что в этот раз краснота вызвана не принятыми препаратами, а чем-то другим.

– Ты как, Бигсби?

– О, брата, я в порядке. Как никогда, Игга, как никогда. Просто… вы посмотрите этот файл, брата. Ладно?

– Ладно…

Замок дверей глухо жужжит, выстраивается цепочка обычных блокирующих систем. Игги опускает глаза, и только теперь замечает, что сжимает ладонь Мэри. Наяву.