Текст книги "Крестовый дранг"

Глава 39

Бурцев спохватился. Ему-то коня никто не предложил. Ну и ладно, а мотоцикл чем хуже? Пулеметный ствол беспомощно смотрел в небо, опустошенные ленты валялись под колесами, но разве это помеха для поисков фон Берберга?

– Эй, дай-ка мне свою хворостину, парень.

Зазевавшийся княжеский отрок и глазом моргнуть не успел, а Бурцев уже подхватил оружие, от которого только что отказался князь. Школа рыцаря ворованных копий Освальда Добжиньского!

«Цундапп» завелся на раз-два. И вскоре в хвост княжеской свиты пристроился мотоцикл. Сначала в хвост, затем Бурцев вырулил поближе к стягу. Правая рука – на ручке газа. Левая держит копье. Неудобно левой-то, но что поделаешь – пришлось положить длинное древко на руль, да прижать посильнее под мышкой. Гнать тяжелый военный мотоцикл по чудскому льду так еще можно, но вот затормозить в случае чего будет проблематично. Хотя… Что-то подсказывало Бурцеву: тормоза ему сегодня не понадобятся.

Александр обернулся на рокот двигателя. Улыбнулся снисходительно, заприметив свое копье в руках мотоциклиста. А после спрятал все эмоции под позолоченным забралом-личиной. Всадив шпоры в бока вороного, понесся вперед. Не оглядываясь, молча. Рука поднята. В руке – обнаженный меч… Понятный без всяких слов знак. Свита ринулась вслед за господином.

Затрубил трубач. Громыхнул барабан. Из-за Вороньего Камня несся в бешеном галопе засадный полк. Русские дружинники в добротных кольчугах и крепких нагрудных зерцалах, татарские нукеры-панцирники в надежной чешуйчатой броне… Немного – сотни три, но воины все отменные, свежие, утомленные не битвой, а ожиданием. От таких воинов больше всего пользы на поле боя.

Князь указывал путь в обход пешего ополчения, по узкому, заранее расчищенному меж торосов коридору. Рогаток там нет. Дорога – свободна.

– Ура-а-а! – возопили татары.

Боевой клич степняков пронесся над замерзшим озером, перекрывая шум сражения.

– А-а-а! – зычно подхватили русичи.

Остатки Христова воинства снова пятились. Триста внезапно объявившихся всадников орали, наверное, за целую тысячу. А поскольку у страха глаза велики, могли бы, наверное, сейчас сойти и за две.

За спиной князя, лихо поигрывая на скаку мечами и саблями и грозно потрясая копьями, русские дружинники и татарские нукеры состязались в скорости. Бурцев тоже не отставал в дикой гонке. Даже совсем наоборот. Газанув раз, он оказался подле Александра. Газанул два – и дерзко, презрев субординацию, вырвался вперед. Нет, мчался он не в общую кучу малу, где русские витязи и немецкие рыцари остервенело месили друг друга. Там уж как-нибудь разберутся без него. Да и не проехать там сейчас на «Цундаппе».

Бурцев бросил машину в сторону – в объезд сечи. Затем погнал в ливонский тыл – туда, где еще маячил главный ливонский стяг и знамя дерптского епископа. Он не уклонялся от боя, он искал фон Берберга. Если до вестфальца кто-нибудь доберется раньше и, чего доброго, замочит… Нет, этого допустить нельзя. Штандартенфюрер перед смертью должен рассказать, куда он упрятал Аделаиду.

Князь тоже вел засадный полк в тыл противнику. Ярославич торопился замкнуть кольцо и завершить окружение израненного, взломанного клина.

Ливонцы поняли все. Отступление перерастало в бегство. Уже схлынул наносной слой авантюристов, охотников за легкой добычей и подневольных бойцов из простонародья. Слетела вся малодушная шелуха. По-прежнему держался лишь твердокаменный остов «свиньи». Размозженный, раскиданный по косточкам, но все еще колючий, незаглотный. Вокруг отдельных стягов и хоругвей сгрудились самые стойкие, самые неустрашимые.

Насмерть рубились истинные Фанатики, настоящие Воины, верные Слуги, прикрывавшие своих господ. Эти если и отступали из окружения, то не сломя голову, подобно иноземным рыцарям, кнехтам и ополченцам-чудинам, эти отходили достойно – сохраняя, по возможности, боевой порядок, яростно отбиваясь. Оставляя на льду свои трупы вперемежку с чужими.

– Княже, берегись!

Крик Саввы – оглушительно-звонкий, полный ужаса и ненависти прозвучал, когда дружина Александра проносилась мимо дымящегося вражеского «Цундаппа» и разбросанных вокруг трупов в эсэсовской форме.

Бурцев сбросил газ, оглянулся через плечо. Понапрасну Савва так драть глотку не станет. Видать, и правда, Ярославич в беде! Но что такого страшного вдруг узрел бдительный телохранитель Александра? Чего испугался? От княжеского стяга со Спасом немцы шарахались, как черт от ладана, дорогу Александру никто не преграждал. Не от мертвых же фашиков исходит угроза. Или… Или не все они еще мертвы?!

Взрыв прогремел за спиной всадника с золоченой личиной-забралом. Но в последнее мгновение Савва успел-таки вклинить своего скакуна между свистящими осколками и князем. Граната – вот что заметил оруженосец и соратник Ярославича! Кто-то из чудом уцелевших эсэсовцев швырнул ее под ноги княжескому вороному. Но запал тлел долго, а конь мчался быстро. Граната рванула сзади. Однако не столь далеко, чтобы не достать Ярославича осколками. И достала бы, безусловно, если б осколки эти не принял на себя Савва.

Верный телохранитель пал на лед вместе с конем. Взрывом скосило еще нескольких человек. Рухнул знаменосец. Покатились с лошадей трое всадников из княжеской свиты. Свалились два немецких рыцаря, не успевших вовремя убраться с пути засадного полка. Упала пара знатных нукеров из отряда Арапши. Самому татарскому нойону повезло больше: он пронесся мимо визжащих осколков. На безопасном расстоянии от разорвавшейся гранаты оказался и боярин Игнат.

Упавший новгородский стяг едва не стоил победы. Как только червленое полотнище со святым ликом коснулось льда, взвыли и русичи, и немцы. Одни – горестно, другие – радостно, торжествующе. К счастью, Арапша, очутившийся ближе других к поверженному знамени, не растерялся – сообразил, что делать. Степняк бросил саблю в ножны. Ловко, на полном скаку, подхватил незатоптанный еще стяг, поднял над головой, пристроился рядом с князем – стремя в стремя. Да, татарин с нерукотворным Спасом – это что-то! Однако новый знаменосец появился подле Александра весьма своевременно.

Русичи вновь наседали на немцев. Сердца и руки больше не дрожали. Только вот засадный полк сбавил темп, замедлил движение: дружина князя с остервенением рубила, колола и топтала конями тела в шинелях. Сам Александр – и тот выискивал среди мертвых эсэсовцев убийцу Саввы. Жажда мести – сильное чувство, заставляющее порой забыть о главном. А когда забывают о главном, надо напоминать.

– Вперед! – взревел Бурцев.

Хрен с ним, с этим безымянным гранатометчиком. Даже если фашик все еще жив и лишь притворяется покойником, долго он тут все равно не протянет. А у них есть дела поважнее. И значит…

– Вперед!

Бурцев газанул, увлекая за собой остальных. «Цундапп» сорвался с места. Ярославич, наконец, опомнился. Пророкотал из-под золоченой личины:

– Вперед!!!

Глава 40

Знакомый медведь на щите мелькнул где-то слева – в кучке воинов дерптского епископа. Бурцев навалился на руль. Не так чтоб резко – нет, слишком высока скорость, слишком скользко под колесами, слишком трудно удерживать копье одной рукой, а другой управлять тяжелым военным мотоциклом. Разворачивался он по широкой дуге. Вот тут-то, на этом вираже, ему и преградили дорогу.

Огромный рыцарский конь. На коне – здоровенный детина. Ну, прямо, онемеченный Илья Муромец! Глухой шлем-топхельм украшен внизу – под смотровой щелью – двумя крестообразными вырезами. Распахнутая длиннополая фиолетовая мантия не скрывает доброго панциря, надетого поверх кольчуги. На небольшом, но прочном щите – дерптский герб: меч, перекрещенный с ключом на красном поле и желтый крест поверху. Еще один крест – на груди. Не привычные черные полосы на белом фоне, а настоящий массивный крест из золота. Болтается на крепкой золотой же цепуре, которой обзавидовался бы любой новорусский браток.

Бурцев понял: сам Герман фон Крайземан – близкий дружок Фридриха фон Берберга выехал ему навстречу. Дерптский епископ играючи размахивал устрашающих размеров булавой. Неправдоподобно огромной, свидетельствующей о нечеловеческой силе всадника. «Так вот о чем рассказывала Ядвига!», – пронеслось в голове Бурцева.

Как и многие воины-клирики, его преосвященство предпочитал убивать, по возможности, «без пролития крови». Впрочем, фигня все это и поповские бредни: одежда Германа была обильно забрызгана красным, с железного набалдашника епископской дубины тоже капало… Когда ломаешь такой штуковиной черепа, хребты и кости, трудно остаться чистеньким.

Грозный всадник поколебался секунду, выбирая между новгородским князем и мотоциклистом. Выбрал второго. Который, впрочем, сейчас мчался первым.

Епископ пришпорил коня…

Бурцев до отказа крутанул ручку газа.

Ветер в лицо, шум в ушах. И приближающаяся фигура воинствующего клирика впереди.

Они неслись друг на друга подобно двум мифическим титанам. Под одним гудел озерный лед, другой глушил окружающих тарахтением мощного мотоциклетного двигателя. Позади епископа толпились рыцари-вассалы в плосковерхих шлемах и с разномастными гербами на щитах. За Бурцевым следовал засадный полк, ведомый Александром. Но на их пути не встал никто. Ничего не помешало этому чудному полурыцарскому-полубайкерскому поединку.

Герман фон Крайземан поднял страшную булаву. Бурцев чуть шевельнул руль, вгоняя между собой и противником мотоциклетную коляску. Пусть хотя бы она, что ли, послужит щитом.

И-эх!

Бурцев нанес удар первым. Длинное копье давало некоторое преимущество. Весьма, впрочем, иллюзорное, как оказалось. Держать крепко и бить точно левой рукой непросто… Дерптский епископ принял вражеский наконечник на щит. Без проблем усидел в высоком седле. А вот Бурцеву показалось, будто ему при столкновении оторвало руку по самое плечо. Древко копья, как живое, выскользнуло из пальцев.

Зато его преосвященство подвел конь. Приученное к шуму сечи, но устрашившееся «цундапова» рева, животное рвануло в сторону. Герман фон Крайземан нагнулся в седле, за малым не касаясь полой дорогой епископской мантии озерного льда. Однако до головы мотоциклиста дотянуться так и не смог. Удар епископской булавы лишь снес пулемет с турели. А в следующей мгновение…

Рывок! Бурцев не сразу и понял, что вдруг дернуло сзади, что крутануло и резко повело машину вбок, что едва не опрокинуло тяжелый «Цундапп». И … и тут же отпустило!

Он судорожно вцепился в руль. Выровнял накренившийся мотоцикл. Оглянулся. Епископский конь вломился в дружинные ряды Александра уже без седока. Сам Герман фон Крайземан валялся на снегу. Край длинной мантии – оборван. Надо же! Попала в колесо! А это вам – не копейный удар. Это сдернет с седла кого угодно.

Дерптские рыцари бросились на выручку поверженному господину, яростно сшиблись с русско-татарским полком. Какой-то вассал павшего епископа атаковал «Цундапп». На счастье Бурцева, горячий дерптский парень видел в самоходной телеге-убийце, большее зло, чем в ее наезднике, и удар тяжелого копья пришелся в многострадальную коляску. Звон. Треск. Люлька пробита. Наконечник намертво засел в спинке пустующего сиденья пулеметчика. Длинное древко не переломилось – так и осталось торчать над развороченной пулеметной турелью нелепым рогом.

Тряхнуло от копейного тарана, правда, капитально. Бурцев с трудом удержал машину, поддал газу, и всадник, тянувшийся уже за мечом, остался позади. Фигово, если так пойдет и дальше: Бурцев вовсе не желал расставаться со своим железным конем до тех пор, пока не настигнет фон Берберга.

Избегая стычек со смелыми и внушая ужас малодушным, телепая застрявшим в коляске копейным древком, подскакивая на кочках-трупах, он кружил между дерущимися. Бурцев искал главного врага… Врага не было. Нигде! Мелькнувший было за дерптским епископом гербовый медведь вестфальца, больше не показывался. Зато… Бурцев и сам не заметил, как слепой случай вынес его прямиком к знамени ливонского магистра. Может быть, попытать счастья там?

Он бросил рокочущий мотоцикл на рыцарей, прикрывавших знаменосца. Лошади всадников шарахнулись в стороны. Кресты, кресты, кругом одни кресты. Облом! Герба с медведем нет и здесь!

Безумная ярость берсерка охватила Бурцева. Он заорал, как давно уже орали все вокруг – громко, страшно. Погнал «Цундапп» к главному знамени крестоносцев. Немцы, как могли, пытались остановить трехколесную ревущую телегу. Арбалетный болт царапнул по мотоциклетному крылу. Чей-то меч сшиб с головы шлем. Боевая секира расколола заднее сиденье. А Бурцев, пригнувшись к рулю, несся вперед.

Голову растерявшегося знаменосца защищал не топхельм, а открытый остроконечный шлем поверх кольчужного капюшона. И Бурцев прекрасно видел распахнутые от ужаса глаза всадника. Рот ливонца раззявлен в беззвучном крике. Миндалевидный щит висит у седла, меч покоится в ножнах. Казалось, немец при виде несущегося на него мотоцикла впал в ступор. Как, впрочем, и рыцарский конь. В последний момент конь все же попытался уйти с дороги, а ливонец неловко прикрылся стягом.

Бурцев чуть вывернул руль. Дерптское копье, тупой конец которого все еще торчал из пробитой коляски, ударило рыцаря в бок. Древко разлетелось в шепу. Знаменосец вывалился из седла. Ливонский стяг рухнул. «Цундапп» пронесся по поверженному полотнищу всеми тремя колесами.

Глава 41

А вот теперь павший стяг решил все.

Русичи взревели. Немцы показали тыл. Теперь в бегство ударились даже самые упертые из крестоносцев. Да и не было больше ни у кого из них возможности держаться дальше. Бегущая толпа сметала и увлекала за собой всех. И как прикажете в такой суматохе искать штандартенфюрера с медведем на щите?

Бурцев сбавил газ, остановился, осматриваясь.

У самых колес лежал кнехт, пронзенный татарским копьем. Бурцев вырвал оружие из тела, бросил в коляску – авось пригодится. Копье было короче и легче трехметровых рыцарских дрынов, зато под наконечником хищно скалился коготь крюка. А эта штучка будет совсем не лишней, если придется стаскивать врага с седла.

Краем глаза он видел, как Александр Ярославич сшибся с ливонским ландмейстером. Дитрих фон Грюнинген упал – у немцев появилась причина бежать побыстрее… Только вот фон Берберга по-прежнему нигде не видать. Неужели и гордый вестфалец взял ноги в руки?

Новгородский князь остановился. Замахал руками, давая какие-то указание свите. Послышались пронзительные сигналы труб и сопелок, бой татарского барабана…

Преследовать разбитого противника тоже надо уметь. Здесь это умели. Пешцы остались на берегу, конница ушла в отрыв. Татары начинали «облаву» первыми. Вопя, улюлюкая, потрясая оружием, они гнали обезумевшего противника по льду замерзшего озера так, как привыкли гонять в родных степях табуны лошадей и стада диких сайгаков. Дружинники Александра присоединялись к воинам Арапши. И вскоре Бурцеву стал понятен замысел князя.

Победители отсекали побежденным прямой и кратчайший путь к Соболицкому берегу. Немцев и их союзников теснили в сторону, гнали наискосок – по Узьменьскому проливу. Прямиком туда, где фашистские танки и «Мессершмит» обстреливали войско князя. Снаряды и бомбы нарушили там целостность ледового покрова, и немало русичей сгинуло вчера в полыньях. Сегодня пришла очередь ливонцев хлебать студеной водицы. Даже если за ночь на Узмени и встал новый ледок, он будет слабеньким и ненадежным.

Скверно! Бурцев выругался. Очень скверно! Если спасшийся в битве фон Берберг тоже утонет, как тогда быть с Аделаидой? Мотоцикл рванул вдогонку бегущим.

Тяжелый «Цундапп» по хорошей дороге идет под сотню км. Ровный лед озера под плотным снежным настом был не такой уж и плохой дорогой. Сначала Бурцев догнал и обогнал княжеских дружинников, потом прорвался между татарскими всадниками. И теперь вот несся среди ливонцев. И пешие и конные в ужасе расступались перед взбесившейся трехколесной самоходной телегой. Никто даже не помышлял о сопротивлении. Но Бурцеву плевать было и на пеших, и на конных. Его сейчас интересовал только…

– Фон Бер-бе-е-ерг!

Вестфальца он настиг у Соболицкого берега, когда передние ряды крестоносцев на истрескавшемся разитом льду дружно ухнули под воду. Штандартенфюрер был не среди первых, а потому вовремя удержал коня. Разгоряченное животное роняло клочья пены, от конских боков валил пар. Присев на задние ноги, жеребец с диким ржанием пятился прочь от края разверзшейся полыньи. А там – среди легкого пара и белого, искрящегося на солнце крошева – с полдесятка человек отчаянно боролись за жизнь. Напрасные старания… Тяжелые доспехи тянули рыцарей ко дну не хуже камня, повешенного на шею. Из стылой ловушки не выбрался никто. Последний раз в тщетном призыве о помощи взметнулась над ледяной кромкой чья-то окольчуженная рука. И все. И лишь пузыри, да колышущиеся льдинки на потревоженной водной глади.

– Фон Берберг!

Вопль Бурцева, рокот мотоциклетного двигателя…

Всадник в нагрудной коте с изображением медведя оглянулся.

– Фон Берберг!

Всадник развернул коня. Щит эсэсовца висел у седла. Меч болтался сбоку. Ни к тому, ни к другому вестфалец не притронулся. Правая рука Фридриха фон Берберга метнулась к нагрудному ковчежцу для святых мощей.

Бурцев вдавил ручку газа до упора. Известно ведь, на какие «мощи» уповает штандартенфюрер! «Мощи» эти будет пострашнее епископской булавы. Фон Берберг успел выхватить из потайной кобуры новенький «Вальтер». Бурцев успел пригнуться, прежде чем прозвучал первый выстрел.

Второго не последовало…

Перепуганное, зажатое меж полыньей и мотоциклом животное поднялось на дыбы. Отказываясь повиноваться наезднику, отчаянно замолотило передними копытами по воздуху.

Копыта здоровенного боевого коняги с грохотом опустились на коляску. «Цундапп» впечатался жеребцу в брюхо. Подцепил, опрокинул несчастную животину навзничь. Бурцев не рассчитал – перестарался: тяжелый мотоцикл набрал слишком большую скорость.

Удар был словно об упругую стену. Смачный звук раздираемой плоти, хруст сломанных костей, скрежет исковерканного металла…

Бурцев вылетел на лед. Мотоцикл увлек и сбросил покалеченное животное в полынью. Вместе с всадником. Туда же с плеском упал и пистолет эсэсовца. Боевой рыцарский конь и конь железный ушли на дно сразу. Несчастный жеребец еще ржал, двигатель «Цундапа» еще работал, когда вода захлестнула обоих.

Фон Берберг вовремя соскочил с седла и высвободил ноги из стремян. Зацепился за край полыньи, да так и замер по грудь в студеной водице: шлем-ведро диковинным поплавком торчит над поверхностью, пальцы отчаянно скребут ледяную кромку.

По инерции Бурцев подкатился на животе к самой воде. Едва не уткнулся носом в топхельм штандартенфюрера. Испуганные затравленные глаза глядели на него из узкой смотровой щели. Мокрая рука в кольчужной рукавице норовила ухватить его руку. Бурцев инстинктивно отпрянул, отполз от опасного пролома.

– Помогай! Товарищ полковник! – взывал вестфалец по-русски незнакомым, полным ужаса голосом. В экстремальной ситуации у штандартенфюрера явственно проявился немецкий акцент. – По-мо-гай!

И ведь придется же, блин! Придется помочь! Ради Аделаиды… Бурцев огляделся. Рядом валялось выпавшее из коляски татарское копьецо. То, что надо…

– Держись, сволочь – я сейчас!

Он потянулся к копью.

– Помогай! Помо…

Бульк-бульк…

Руки фон Берберга соскользнули со льда. Топхельм ушел в воду по самую смотровую щель. Но Бурцев уже дотянулся. Поймал! В последний момент крюк татарского копья подцепил тонущего. За кольчужный капюшон. За шиворот. За шкварник – как котенка.

Было скользко, под брюхом трещало, а он все тянул и тянул обезумевшего от страха рыцаря к себе. Наполовину выволок на лед, прохрипел:

– Где Аделаида?! Где моя жена?!

Из смотровых и дыхательных щелей немецкого шлема хлынуло. Фон Берберг натужно закашлялся. Хлебанул-таки, гад, чудской водички…

– Где?!

– Я не знать! Не знать!

– Врешь!

Он поднатужился и все тем же татарским копьем спихнул фон Берберга обратно.

– А-а-а!

Зацепил, подтащил к себе снова.

– Где она?!

– Я не знать! Помогай! Пожалуйста! Товарищ! Гитлер капут! Холодно! Я замерзать!

– Ах, замерзать?! Погоди, урод, то ли еще будет! Я из тебя вообще Карбышева сейчас сделаю!

Наконечник уперся в рогатую макушку шлема, Бурцев надавил. Вестфалец сопротивлялся как мог, орал и царапал лед руками, но неумолимо скользил назад – в бездонную полынью.

Плюх… Фон Берберг обоими руками вцепился в спасительную соломинку копейного древка. Лишь потому еще и держался на воде.

– Ну, так как, Фридрих, будешь говорить, или мне отпустить копье? А то я уже притомился тут с тобой бодаться.

Голос фон Берберга был пронзительным и громким.

– Я! Я! Я! Гуд! Да-а-а! Буду! Все рассказать! Все, что знать!

Бурцев напрягся, зарычал зверем, выдернул фашика из воды – чуть пуп, на фиг, не надорвал. Все! Растянулся на льду рядом с эсэсовцем.

Они лежали голова к голове, дышали хрипло, тяжело. Подняться на ноги не было сейчас сил ни у того, ни у другого. Фон Берберг беспрестанно отхаркивался и отплевывался. Под шлемом набежала целая лужа…

А вокруг царил полнейший бедлам. Ледяная баня охладила пыл беглецов, остановила отступление. Некоторые орденские братья в отчаянии разворачивали оружие против преследователей. Кидались в последний бой, дрались ради того лишь, чтобы подороже продать собственную жизнь. Но таких было уже немного. В большинстве своем крестоносцы, либо сдавались на милость победителей, либо пытались протиснуться к берегу по безопасным проходам меж гибельными полыньями. Это удавалось не всем. Кого-то сталкивали в давке, кто-то сам прыгал в воду, в безумной надежде спастись вплавь…