Текст книги "Крестовый дранг"

Глава 60

Обидно стало до слез. Так что же это выходит? Вместо девиц, обладающей информацией о «полковнике Исаеве», Гиммлер получит теперь самого «Штирлица»?!

Стремительная тень метнулась из внешнего мира во внутренний круг шлюссель-башни. Платье и волосы – вразлет. Глаза навыкат. Во рту все еще торчит кляп.

– Аделаида, куда прешься?! Назад! На-зад!

Кулак Бурцева впечатался в печень эсэсовцу. Немец взвыл, но добычу не выпустил. Размаха для хорошего удара все-таки не хватило. Пробить толстую жировую прослойку не удалось.

– Назад, говорю!

Полячка не слушалась. Девушка зачем-то нагнулась над боровом в форме. Рванула за пояс на себя. Бесполезно! Такую тушу и силачу Збыславу не оттащить. Аделаида поднялась снова. Но уже не с пустыми руками. Что-то продолговато, округлое, увесистое мелькнуло в воздухе.

Хрустнула кость. Туша дернулась, обмякла, сползла набок.

Бурцев вскочил на ноги. Оттащил Аделаиду за пределы каменного круга, на каменную лестницу.

Теперь нужно было что-то делать с медиумами. Выйдут ведь, наверное, скоро из транса. Все четверо выйдут… Бурцев глянул в нишу наверху. Не выйдут! В нише стоял пан Освальд Добжиньский с разбитой головой и окровавленным мечом. У ног польского рыцаря валялись четыре бесформенные кучи, замотанные в рваные балахоны – медиумы, покрошенные в капусту. На левой руке поляка висела счастливая Ядвига.

А вот у Аделаиды была занята правая рука. Только сейчас Бурцев понял, чем лихая княжна так приголубила гитлеровца. Гранатой! Именно ее полячка сорвала с пояса эсэсовского магистра.

– Милая, дай-ка мне это, пожалуйста.

Он протянул руку. Она пожала плечами, отдала болванку на деревянной рукояти. Однако!

Бурцев взвесил М-24 на ладони, прикинул: полкило с гаком. С хорошим таким гаком! Дюже длинная, правда, штукенция – больше тридцати пяти сэмэ с ручкой, зато прекрасно сбалансированная. Запросто можно зашвырнуть метров на тридцать-сорок. А осколки завалят человека в радиусе десяти-пятнадцати метров. Хотя нет, какое там! Это ведь оборонительный вариант: на корпус надета дополнительная металлическая оболочка. У такой гранатки и осколков будет больше, и разлетятся они дальше. Метров на двадцать пять – тридцать убойную силу сохранят – это уж, как пить дать.

На металлическом корпусе виднелось пятно крови. Ну, княжна, ну, панночка! Надо ж до такого додуматься: использовать гранату в качестве дубины. А если б рвануло, на фиг?! Все тело прошибла дрожь запоздалого испуга – не за себя, за нее, дуреху! Пот выступил на лбу и ладонях.

– Ох, и рисковая же ты деваха, Аделаидка!

– Бу-бу!

– Чего? Ах да, извини…

Бурцев спохватился. Развязал тугой узел на затылке жены. Княжна выплюнула кляп:

– Люблю, говорю, я тебя, Вацлав!

В ее словах не было лжи. На мужа она смотрела с искренней любовью и восхищением. И с каким-то особым – правильным, что ли – пониманием. Полячка вдруг припомнила что-то неприятное, сморщила носик, добавила:

– А этот фон Берберг – подлец и негодяй! И колдун! И лгун! И…

Его палец лег на пухлые губки жены:

– Хватит о покойниках плохо.

– О покойниках? Он что, уже? А как? И когда? Это ты его?

– Не совсем. Потом все расскажу. Сейчас поднимайся наверх – к Освальду и Ядвиге и отойдите все отсюда подальше.

– А ты?

– У меня осталось еще одно дельце. Иди…

Она ушла. Бурцев взглянул на сияющий круг в каменном колодце, на почти растворившегося в багровом сиянии безжизненное тело эсэсовца с проломленной головой, на расплывшуюся малую башенку ариев. Эсэсовец-то ему даром не нужен, фиг с ним, с эсэсовцем, но вот древний магический артефакт, позволяющий путешествовать во времени… Нельзя, никак нельзя, чтобы эта вещица попала в руки Гимлеровской цайткоманде.

Но не возвращаться же за ней, не вытаскивать же из магического круга! Цайтпрыжок вот-вот завершится. Полезешь за шлюссель-башней – угодишь в эсэсовский хронобункер 1943-го. Хотя зачем лезть самому, если в руке – граната.

Швырнуть эту увесистую болванку, как обычный булыжник, и разбить башню? Можно. А можно иначе! Можно использовать гранату и по прямому назначению. Если повезет, он устроит та-а-акой сюрприз эсэсовцам будущего, ждущим весточки из прошлого.

«М-24» – в общем-то простая, как валенок, вещица. Бурцев свинтил колпачок на нижнем срезе деревянной рукоятки. Оттуда – из высверленного нутра деревяшки – выпал фарфоровый шарик на шнуре. Это у них, у фашиков, вместо чеки… Ну, прямо новогодняя хлопушка, туды ж ее растуды ж! Дерни за веревочку – осколочки и посыплются. Не сразу, конечно, – через четыре – пять секунд. Долго, но зато кольцо обратно уже не вставишь. Дернул – так кидай. И ховайся!

Бурцев дернул шнур. Отсчитал две секунды. Кинул гранату на дно колодца, где в пульсирующем колдовском круге уже почти растаяли очертания башни ариев и неподвижный силуэт эсэсовского магистра.

Граната ударила в башню. Башня рассыпалась. Свет стал нестерпимо ярким, свет озарил все, скрыв в мощном всполохе даже догорающую цифирь на стене. Однако это была не вспышка гранатного разрыва. Эта выплеснулась наружу чистая магия древних ариев. Удар по шлюссель-башне ускорил межвременной переход. Но вот-вот должна была рвануть и болванка на деревянной ручке. И сейчас в скорости соревновались высвобожденные магические силы и химическая реакция в тлеющем запале.

Что победит? Бурцев не мог сказать точно. А потому со всех ног кинулся к укрытию – к нише медиумов. Из которой… Из которой выглядывали три любопытные физиономии. Освальд, Ядвига и Аделаида… Никуда-таки они не ушли!

– Лежать! – взвыл Бурцев.

Ядвига отшатнулась от него, как от буйно помешанного, за угол, шлепнулась на ступени. Аделаида в удивлении уставилась на мужа, захлопала наивными глазищами:

– Зачем?

– Лежать я сказал, мать вашу! Все-е-ем!

Освальд побагровел: не понравился, видать, шляхтичу тон соратника. Пан поляк вообще не терпел, когда на него орали, а уж тут, в присутствии возлюбленной…

Бурцев больше не тратил слов понапрасну. До взрыва оставалась секунда. Или меньше.

Он прыгнул. Повалил Освальда и Аделаиду на Ядвигу Кульмскую. Вот так – всех в одну кучу! Прикрыл собой сверху. Если россыпь гранатных осколков полетит не туда – в 1943-й, а сюда – в 1242-й, могут достать рикошеты от каменных стен и сводов.

Но взрыва не было. Смертоносной россыпи – тоже. Запал отсырел? Взрывчатка слежалась? Или все же… Ухо едва уловило отдаленный «бу-у-бу-ух!». Быстро стихающий, словно на уносящемся прочь скоростном экспрессе. «У-у-у-ух!!!»

Получилось! Рвануло не здесь – там! Или, по крайней мере, где-то на границе между «здесь» и «там». Что-то одиноко просвистело в воздухе, ударило в камень, взвизгнуло, отскочив. Раз, другой… И уже на излете вонзилось в их кучу-малу – где-то между щекой Бурцева и рукой Аделаиды. В окольчуженную грудь Освальда Добжинского.

Шальной осколок все-таки забросило за границу светящегося круга, прежде чем цайтпрыжок завершился. Один-единственный клочок металлической рубахи, надетой на немецкую гранату, остался в прошлом. Один-единственный! Значит, остальные отправились по назначению…

Малюсенький кусочек железа с рваными краями застрял в добротной кольчуге двойного плетения. Растратив убойную силу на немыслимый полет по межвременному пространству и удары о камни, он уже не смог прорвать плотную сеть из мелких колец и толстую кожаную куртку-поддоспешник.

В последней вспышке призрачного света Бурцев успел вырвать осколок из кольчуги поляка. Осколок был еще горячий, но Бурцев крепко сжал добычу. Это было единственное осязаемое доказательство того, что не слежалась взрывчатка, что не отсырел запал. Что где-то в центральном хронобункере СС царит сейчас, нет, не сейчас – потом, много веков спустя – жуткий переполох, и уцелевшие фашики растаскивают трупы тех, кому повезло меньше. Оборонительный вариант «М-24» способен нашпиговать такими вот осколочками уйму народа.

Глава 61

Со дна колодца бесследно исчезли и обломки малой башни перехода, и тело эсэсовца, и граната. Только «Вальтер», выбитый из рук магистра, сиротливо лежал на каменных ступеньках – за пределами арены.

В подземелье стало темно. Колдовской свет погас. А отблески затухающей цифири на стене почти не разгоняли мрак. Точную дату обратного перехода уже не определить: день и месяц выгорели полностью, оставив на камне пятно черной копоти. Лишь «1943» еще слабо мерцал в темноте.

Зарычал, закопошился Освальд – он, похоже, и не заметил, что был на волосок от гибели. Добжинец встал, помог подняться ошарашенной и полураздавленой Ядвиге, прохрипел в гневе:

– Ты что, Вацлав, совсем сдурел? Кидаешься на людей, как бешенный кабан, валишь с ног!

Бурцев не слушал. Он все еще держал в руке осколок. И улыбался.

– Нам нужен факел, – деловито заметила Ядвига, отдышавшись, – пока огонь на стене совсем не погас. Так что, милый Освальд, не надо ругаться. Займись лучше делом.

Слово возлюбленной для рыцаря – закон. Освальд занялся. Факела найти ему, правда, не удалось, зато поблизости отыскался древний чашеобразный светильник из бронзы. Погашенный и неприметный в полутьме, он свисал на цепи с крюка, вбитого над нишей медиумов. Видимо, предназначалась эта посудина для освещения колодца во время подготовки к ритуалу. Рядом, на небольшом каменном карнизе, стояла открытая канистра с густым вязким киселем. От киселя несло горючей химией. Судя по всему, именно этой смесью и были начертаны догорающие цифры.

Добжинец озадаченно топтался возле канистры. Пришлось помочь. Бурцев снял светильник с крюка, осторожно – стараясь не измазаться в огнеопасной жиже, заполнил его до краев, повесил обратно. Оторвал кусок от балахона зарубленного медиума, обмакнул полоску ткани в горючее и поспешил к слабым огонькам на стене. Сейчас там едва тлели «9» и «3». Но этого хватило, чтобы подпалить тряпку, пропитанную киселем из канистры.

Вскоре огонь заполыхал в бронзовой чаше. Пламя осветило колодец с ареной. И балкончик медиумов. И изрядную часть подземного хода за ним. Стало почти уютно. Освальд поднялся по ступеням к Ядвиге. Ядвига спустилась к Освальду.

– Так лучше? – галантно осведомился польский рыцарь у возлюбленной.

– Так хорошо, – нежно проворковала та.

Добжинец и кульмская красавица слились в долгом страстном поцелуе. Эге… серьезное дело.

Маленькие ручки повернули голову Бурцева. Едва слышные слова прошелестели над ухом:

– Опять на Ядвигу заглядываешься?

Чумазое личико Аделаиды смотрело на него испытующе. Смотрело со скрытым лукавым упреком и явной насмешкой одновременно. Бурцев вспомнил ночь на заброшенной Кульмской мельнице. Странное ощущение: вроде бы не мальчик давно, а поди ж ты… Чувствовал себя сейчас Бурцев, как двоечник у доски.

– Видишь ли, милая, – вздохнул он. – Понимаешь, тогда…

Аделаиды прикрыла ему уста рукой. Глазки взбалмошной княжны казались сейчас непривычными, незнакомыми, иными. Совсем иными. Глаза взрослой мудрой женщины…

– Не нужно ничего говорить, Вацлав. Я понимаю… теперь. Сама ведь во всем виновата, но давай не будем об этом больше.

Бурцев аж разинув рот от удивления. Ни фига ж себе! А девочка-то в самом деле повзрослела за эти дни. И здорово повзрослела. Стало как-то не по себе. С капризной дочерью Лешко Белого он худо-бедно управлялся. Но что делать и что говорить сейчас – понятия не имел. А потому предпочел промолчать.

– На Ядвигу я тоже не сержусь, – тихо и серьезно проговорила Аделаида. – Видишь ли, мы с ней только что сидели здесь спина к спине и ждали смерти или чего похуже. В такой ситуации все воспринимается иначе. И свои поступки, и чужие, и помыслы, и гнев, и обида, и радость. Наверное, поэтому все… так… так вышло… Не могу объяснить… Это было как некое озарение.. Внезапная вспышка вроде той – в колдовском круге… Только уже внутри меня… Я вдруг ососзнала то, чего раньше не замечала… Все простое и понятное, но словно сокрытое гордыней и глупыми страстями… Знаешь, будто шоры с глаз кто снял… Не знаю больше, как сказать… И не знаю, поймешь ли…

Он понимал! Он все теперь прекрасно понимал! Разительная перемена, произошедшая с княжной во время прерванного цайтпрыжка, не была случайной. Сыма Цзян рассказывал однажды, будто подобным образом – начиная и не доводя до конца путешествие во времени – вожди и маги ариев добивались некоего «просветления». Вот и Аделаида тоже «просветилась», блин! Поневоле, но, кажется, конкретно так просветилась!

Бурцев глянул украдкой на Ядвигу. А ведь та тоже изменилась! Неуловимо, едва заметно, но все же… Куда, например, подевался прежний похотливый блеск в глазах молодой нимфоманки? И опять-таки, откуда взялась эта мудрость, светившаяся в невинных очах Ядвиги? Да, дела… Бурцев был в затруднении. Он никак не мог решить, благодарить ли судьбу и арийских магов за такой подарочек или матом крыть.

– Ядвига теперь мне как сестра, – продолжала Аделаида. Глаза ее блестели. – А ты – мой суженный. Небесами даденный, единственный и желанный. И другого мне не надобно. Ясно тебе, Вацлав?

Он кивнул – что еще оставалось?

Она впилась своими губами в его губы.

Бурцев обнял девушку. Кусочек мертвого металла – залетный осколок фашистской гранаты – мешал сжать объятия по-настоящему. Он выбросил осколок.

Две пары: польский рыцарь с кульмской шпионкой и бывший омоновец с краковской княжной стояли неподвижно, словно соревнуясь в длительности и страстности поцелуев. Бурцеву почему-то казалось, что это соревнование они с Аделаидой немпременно выиграют. И выиграли бы, безусловно, выиграли, если бы не…

Шум шагов за спиной вернул всех к суровой реальности. Вот блин! Рановато расслабились… Да, девушки спасены, да, обе целы-невредимы, да, к нацистам попали лишь обломки малой башни перехода и разлетающиеся по хронобункеру гранатные осколки. Но замок-то по-прежнему кишит фашиками!

Освальд схватился за меч. Бурцев поднял эсэсовский «Вальтер». Навел ствол на чернеющую нишу.

– Кто здесь?

– Моя-моя!

Из темноты вынырнул Сыма Цзян. На плече маленький китаец тащил большой пулемет. Новенький, блестящий смазкой ручной «МГ-42». С двумя сошками, с округлым наростом барабанной пулеметной коробки на левом боку.

Глава 62

Бурангул протер глаза. Ну, прямо не китаец, а добрый волшебник-снабженец какой-то.

– Ты где это взял, Сема?!

– Тута моя нашла! Совсема рядом целая арсенала. Большая арсенала, огромная. Больше эта комната. Моя заглянула и моя подумала, большая самострела для твоя пригождаться.

Он протянул пулемет Бурцеву. Бурцев ошалело взял. Десять кэгэ, наверное, может побольше. Для ручного пулемета – в самый раз.

Позади китайца возникли еще четыре фигуры. Дмитрий, Бурангул, Збыслав и дядька Адам.

Бурцев глянул на Аделаиду. Как-то теперь отнесется «просветленная» княжна к язычникам и еретикам, что так раздражали ее раньше? Нет, вроде ничего… Полячка, в самом деле, будто заново на свет народилась.

Приветливо и даже как-то виновато капризная дочь Лешко Белого улыбнулась всем и каждому. А у пожилого прусса – Бурцев не поверил собственным ушам! – даже попросила прощения.

– Не серчай, дядюшка Адам, на слова мои неразумные и обидные, – вздохнула гордая шляхтенка. – Не держи зла…

Вот это речи! Не девочки, но жены! Неожиданно пробудившаяся у воинствующей католички толерантность окончательно лишила Бурцева дара речи. А непробиваемый суровый прусс – тот, кажись, вообще растрогался.

– Пустое, дочка, – махнул рукой дядька Адам. – У нас сейчас проблемы поважнее имеются.

Проблемы?

– Что стряслось? – подобрался Бурцев. – Где остальные?

– Перебиты все, – доложил Дмитрий. – Супостат-то завал в подвалах уже разобрал. Опять греческий огонь на нас пустил. Поджог железную танк-колесницу, да пострелял людей невидимыми стрелами.

Пострелял? Бурцев вздохнул. А они-то здесь стрельбы не слышали. Магическая звукоизоляция, однако!

– Мы вот только и остались, – продолжал новгородец. – Отступили, пока колесница горит… Извини. Василь, никак не можно там больше удержаться. Дышать нечем, и весь гарнизон крепости, наверное, сейчас в подвалы ломится. Вот догорит железный змей – и ворог здесь будет.

Что ж, очень может быть. Для фашистов потеря подземелья с малыми башнями перехода – это та еще трагедия! Уж цайткоманда постарается отбить обратную дорогу домой и вызволить своих магистра и медиумов. А что будет, когда гитлеровцы поймут, что все заветные башенки раздавлены танком, а эзотерики СС мертвы – и вообразить трудно. Живыми фрицы их отсюда точно не выпустят.

Значит, попались?! Мышеловка, значит?! Бурцев сжал кулаки в бессильной ярости. Все напрасно, все зря! Теперь их либо пристрелят, либо сцапают. Но тогда уж лучше бы пристрелили…

– Освальд, должен же быть отсюда другой выход! Ведь куда-то эти подземелья ведут! Нам нужно срочно выбираться из замка.

Добжинец сник:

– Это старые подземелья, Вацлав. Все ходы давным-давно разрушены, да и неизвестно мне о них ничего.

Дядька Адам и Збыслав, потупив взор, стояли в сторонке. Дмитрий растерянно развел руками в ответ на немой вопрос Бурцева: не знаю, мол, Василь, понятия не имею, как в беде помочь.

– А ты что мыслишь? Можно выбраться отсюда? – спросил Бурцев Бурангула.

Юзабаши сокрушено покачал головой:

– Нет, иптэш Вацалав. Здесь один путь: сверху вниз – к этому колодцу. Больше я ходов не видел. Только дверь, которую нашел Сыма Цзян. Но и там выхода нет – я проверял.

Все молчали. Тягостная и безрадостная то была тишина. Приплыли, что ли? Похоже, что так. Впереди – верная смерть. Ладно, пусть смерть, но сначала… Бурцев взял пулемет наизготовку. Ох, кому-то мало не покажется сначала. Пятьдесят «невидимых стрел» в ленте, аккуратно уложенной внутрь патронной коробочки – это не шутка.

Всхлипнула Аделаида. Нет, не пятьдесят. Сорок девять… Нельзя, чтобы она попала живой в руки разъяренных фашиков. А так… один выстрел в голову – Аделаидка даже испугаться не успеет. Лишь бы рука не дрогнула.

Что-то тихонько зашептала Ядвига, утешая княжну. Гм-м, не сорок девять. Сорок восемь, раз уж на то пошло. Ядвига ведь тоже… Как бы там ни ярился и ни противился Освальд, обоих девушек следует избавить от горькой участи пленниц. Да и самим бы тоже…

Сыма Цзян неожиданно выступил вперед, подставив тощую грудь под пулеметный ствол.

– Моя наша выведет! – Сморщенное лицо старика растянулось в насмешливой улыбке. «Какая же твоя глупая, Васлав», – говорили узкие и лукавые глазки уроженца Поднебесной.

– Ты?! Выведешь?! – Бурцев тряхнул головой. – Но как?!

Китаец с упреком покачал головой:

– Твоя плохо помнится то, что должна помниться хорошо. У наша есть простая выхода. Такая же простая, как входа.

– Хочешь сказать, что мы можем вернуться отсюда в Дерпт?! – осенило его.

– В Дерпта или в Кульма, или в Священная леса прусская людя.

– Погоди-ка, фон Берберг говорил, будто в Священном лесу пруссов уже не действует магия. Там все заблокировано или что-то вроде того… У него-то в лесу камлание не вышло.

Китаец хихикнул:

– Это потому что моя вышла. Моя пришла на развалина арийская башня раньше немца с медвежая щита и моя специально колдовалась так, что больше никакая колдаваться там не можется. А моя можется!

– Так это ты?! Ты заблокировал?

– Моя-моя! И в Кульма тоже моя поставила магическая блока, пока твоя разговаривалася с медвежая рыцаря.

Оп-ля! Оказывается, Кульмская платц-башня тоже отсечена от основных сил цайткоманды!

Сыма Цзян довольно кивал. Ну, вылитый китайский болванчик!

– Моя много знайся про магия ария. Если бы моя имелася малая башня, то легко научивай четырех из вас древняя заклинания и покоряй время – прошлая и будущая. А так моя покоряй только пространства.

Бурцев хмыкнул. Уж извини, Сема, с малыми башенками нынче напряженка.

– Но разве нам не нужно сначала вернуться на то самое место, откуда мы появились здесь? – поинтересовался Бурангул.

– Кто ведает арийская магия и нужная заклинания, тот можется открывать незримая дверя и уходить из любая места древняя колдовская башня. Для людя поломанная креста эта делать было удобна тама, в верхняя подвала. Нижняя подвала эта людя сберегалась для обратная перехода через времена. Но для моя, твоя и ихняя, – Сыма Цзян обвел рукой всех присутствующих – хорошо сгодится эта места.

Китаец указал на колодец-арену.

– Эта места даже лучшая, чем любая другая. Здеся прячется колдовская сердца от башня арийская племя. Здеся большой-большой сила.

Бурцев кивнул:

– Хорошо, тогда возвращаемся в Дерпт – к дружине. Когда будешь готов, Сема?

– Моя можется возвращать наша в Дерпта хоть сейчаса.

Бурцев задумался. Уходить так просто не хотелось. Особенно если можно уйти иначе. Тайник со шлюссель-башнями не давал ему покоя. Все-таки «рысь» – легкий танк. Все-таки что-то могло и уцелеть под гусеницами, в россыпях магической щебенки … Фон Берберг, помнится, говорил о двух малых башнях перехода. И вряд ли он врал.

– Освальд, – сказал Бурцев. – Я хочу попробовать стереть с лица земли твой замок или хотя бы донжон. Вместе со всеми, кто находится сейчас над нами. И хочу запечатать вход сюда для тех, кто уцелеет. Что скажешь?

Добжинец невесело усмехнулся.

– Это замок уже не мой, Вацлав. Он принадлежит нечестивым воинам изломанного креста и пропитан древним колдовством. Это проклятый замок. Если тебе под силу разрушить его – действуй. Сноси все, до основания. Очисть это место от скверны, а там видно будет…

До основанья, а затем… Что ж, можно считать, добро от хозяина получено.

Бурцев повернулся к пожилому китайцу:

– Отец, ты что-то говорил об арсенале?