Текст книги "Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе"

Глава 8, в которой происходит убийство

Ленинградская область, 1955

Рядовой Михаил Ермолаев устал и был измучен. Дело было в ноябре, и холода стояли невыносимые даже по меркам русской зимы[89]89
  Эта глава основывается на материалах из главы “Comrades, Queers, and ‘Oddballs’: Sodomy, Masculinity, and Gendered Violence in Leningrad Province in the 1950s” книги: Healey D. Russian Homophobia… С. 51–73.


[Закрыть]. Ермолаев и его сослуживцы – всем чуть больше двадцати – боролись с колючим ветром и медленно пробирались сквозь плотный снег. К концу дня они наконец-то добрались до места назначения – деревушки Рахья под Ленинградом, на пути к военной базе. Солдаты искали, где переночевать и поужинать. А если получится – то и развлечься.

– Товарищи, мне друг сказал, тут недалеко танцы! – крикнул один из них. – В женском общежитии, в 18‐м бараке. Много красивых девушек!

Послышались одобрительные возгласы: солдаты успели истосковаться по женскому обществу. В тот вечер в бараке № 18 действительно были танцы: патефон, водка и много молодых симпатичных женщин, мечтавших о женихе в погонах. После войны найти такого мужа было нетривиальной задачей.

Ермолаев налегал на еду и выпивку. Он так устал, что довольно быстро опьянел. Выйдя на улицу покурить, он вдруг почувствовал, что все вокруг закружилось, споткнулся и схватился за фонарный столб. Его вырвало. Потом еще раз. Потом он упал, и его снова вырвало. Ермолаев почти потерял сознание и не знал, сколько времени провел на улице. Тут он услышал за спиной мягкий голос:

– Бедолага. Не надо было тебе столько пить.

Пытаясь подняться, Ермолаев повернул голову и увидел коренастого лысеющего мужчину средних лет с широкой дружелюбной улыбкой.

– Ты кто? – только и смог выдавить из себя Ермолаев перед очередным приступом рвоты.

– Я Алексей, живу здесь. Тебе бы отдохнуть, у меня комната в бараке неподалеку.

– А где все?

– Они уже ушли, за водкой, наверное. Сказали, что тебе плохо, и попросили за тобой присмотреть. Тебе нужно отдохнуть. Пойдем, я помогу.

Алексей помог Ермолаеву встать, перекинул его руку через плечо, и они поковыляли к соседней избе. Это была баня, где Алексей работал истопником. Жил он там же, в крошечной комнатушке рядом с душевой.

Хозяин осторожно уложил Ермолаева на свою кровать, и тот моментально уснул. Алексей лег рядом. Среди ночи Ермолаев проснулся – ему показалось, что кто-то возится с его ремнем, пытаясь стянуть штаны. Голова кружилась, всё плыло. Ермолаев напряг зрение. В темноте над ним навис Алексей, тот самый незнакомец, что привел его в эту комнату.

– Ты… ты что делаешь? – Ермолаев попытался сесть, но тут же рухнул обратно, всё еще очень слабый.

– Давай ты сверху! – Алексей пытался стащить с Ермолаева брюки и схватить его вставший член. – Засади мне сзади! – скомандовал он, ложась на живот.

Ермолаев неуклюже вскарабкался на Алексея, но вдруг почувствовал, что его тошнит. Задыхаясь, он упал обратно на спину.

– Не могу… – пробормотал он. – Мне плохо.

– Тогда давай я, перевернись.

Солдат послушно лег на живот. Алексей навалился на Ермолаева, но под его весом тот почувствовал себя еще хуже.

– Слезь! Я не хочу. Слезай сейчас же! – Ермолаев собрал все силы, чтобы сбросить с себя Алексея. Он натянул штаны и отвернулся к стене. – Оставь меня в покое!

Алексей не настаивал и больше не пытался заняться сексом с рядовым. Оба уснули. Через несколько часов Ермолаев наконец проснулся. Было еще темно. Алексей лежал рядом. Его грудь ровно поднималась и опускалась, он мирно спал. Ермолаев прочистил горло, сел на кровати и потянулся за сапогами.

– Ты куда? – Алексей поднялся с постели.

– Меня ребята ждут, – ответил Ермолаев. – Нам рано выезжать, надо успеть на поезд. Вот. Не теряй.

Он нацарапал на листке бумаги свой адрес и протянул его Алексею. Дверь со скрипом открылась, и Ермолаев вышел на улицу. Он прошел к бараку, где накануне вечером были танцы. Его сослуживцы курили рядом.

– Как спалось? – спросил один из них, кивая в сторону барака Алексея. – Говорят, он и мужик, и баба.

– Да, точно педераст, – поддакнул Ермолаев и тут же неловко сменил тему: – Мы на поезд не опаздываем?

Все закивали, соглашаясь, что пора выдвигаться. Солдаты докурили, потушили окурки и пошли к вокзалу.

Алексей Киселев никогда толком не понимал, почему его тянет к мужчинам, да и не пытался разобраться в природе этого влечения. Однако он знал наверняка, что эта его особенность осложняет ему жизнь и ее лучше скрывать. В Рахье, где жил Алексей, про него ходили всякие слухи, но его это не беспокоило. Многие в деревне считали, что Алексей «с приветом», и сплетничали о том, что он любит солдат и ведет себя как женщина[90]90
  Healey D. Russian Homophobia… С. 68.


[Закрыть]. В 1950‐х годах тема гомосексуальности была глубоко стигматизирована и люди говорили об этом иносказательно.

Киселев всегда был неравнодушен к мужчинам в форме, и, к его счастью, в Рахье часто оставались на ночь солдаты, которые были не прочь погулять с девушками из 18‐го барака. Девушкам было чуть за двадцать, они работали уборщицами в местном торфозаготовительном тресте. Барак, где они жили и устраивали вечеринки, имел репутацию места, где можно легко найти себе подругу на ночь за небольшой подарок, и солдаты, чей путь на базу лежал через Рахью, очень его жаловали[91]91
  Там же. С. 61.


[Закрыть]. Киселев часто заглядывал на эти вечеринки, чтобы завязать знакомство с очередным солдатом и пригласить того к себе домой. И хотя большинство оставались равнодушными к его ухаживаниям, некоторые принимали приглашение.

Девушки из общежития против компании Киселева не возражали: он часто приносил с собой патефон, с которым вечеринки становились веселее. Они знали, что Киселеву нравятся солдаты, поэтому не видели в нем угрозы, переодевались при нем и сплетничали о мужчинах.

Морозным вечером в январе 1955 года Алексей заглянул в барак № 18, где в самом разгаре была очередная вечеринка. Внутри все было как всегда: девушки и солдаты, столпившиеся вокруг большого деревянного стола, сигаретный дым, водка и закуска. Киселев завел патефон и сел за стол. Ему сразу же предложили рюмку водки, которую он одним махом выпил. После этого Алексей огляделся: многие были ему знакомы, так как некоторые солдаты наведывались в общежитие регулярно и уже бывали в деревне. В дальнем конце стола сидел молодой (на вид лет двадцати), красивый широкоплечий парень с резко очерченными скулами. Он сразу привлек внимание Киселева: Алексей никогда раньше его не видел. В отличие от других солдат, он не приударял за девицами и выглядел трезвым. С серьезным видом он молча наблюдал за происходящим и, казалось, был отнюдь не в восторге от вечеринки.

Киселев опрокинул еще одну стопку и бросил взгляд на свою приятельницу Ольгу. Та уже поняла, что у Алексея на уме. Он собирался попросить представить его молчаливому юноше. Ольга к подобным просьбам Киселева привыкла, ей даже казалось забавным наблюдать, как он знакомится с ничего не подозревающими солдатами.

Знакомство состоялось: солдат представился Давидом Морозовым, и они с Алексеем пожали друг другу руки.

– Будем дружить, – сказал Киселев, глядя Давиду прямо в глаза. Рукопожатие у того было крепким, и одно прикосновение к его ладони взволновало Киселева. Он еще немного подержал руку нового знакомого в своей и улыбнулся, отчего Давиду стало неловко.

– Заходите как-нибудь в гости – я тут живу неподалеку, при бане. У меня сестра-красавица. Собственно говоря, можете заглянуть даже сегодня вечером, мы вам будем рады. Приятного вечера. – Он пожал Морозову руку и направился к выходу.

Когда Киселев ушел, Ольга разразилась смехом. Она была уже пьяна. Видя, что Морозов ждет объяснений, она сказала:

– Да нет у него никакой сестры. И вообще он женщин не любит. Он такой приветливый только с солдатами вроде вас. – Она снова рассмеялась, а затем потащила смущенного Морозова танцевать.

В ту ночь Морозов не пошел к Киселеву, а утром вместе с другими солдатами уехал из Рахьи. Но по дороге на базу он не переставал думать о странном человеке, которого встретил накануне вечером; было в Киселеве что-то интригующее и притягательное. Морозов не мог сказать, что именно: то ли манера поведения, то ли голос или взгляд. Другие солдаты, видевшие, как Морозов пожимал Киселеву руку, предупреждали Давида, что этот человек любит «соблазнять» солдат, и советовали держаться от него подальше, но, несмотря на это, во время последующих визитов в женское общежитие Морозов по-приятельски болтал с Киселевым. Каждый раз при встрече Киселев просил Морозова остаться на ночь в его комнате при бане. В течение девяти последующих месяцев Морозов бывал в бараке № 18 несколько раз. В ноябре, во время очередного визита, он рассказал Киселеву, что собирается демобилизоваться и что женился на женщине, которая живет неподалеку от Рахьи. Эта новость опечалила Киселева, но он все-таки пригласил Морозова послушать патефон в своей комнате, – правда, опять безрезультатно. Однако 13 декабря 1955 года, когда Морозов и Киселев снова столкнулись в бараке № 18, Давид неожиданно принял приглашение.

В тот вечер Морозов был, как всегда, трезв, несмотря на многочисленные попытки сослуживцев и самого Киселева напоить его водкой. Они ушли с вечеринки очень рано и отправились в баню, где в своей крошечной комнате Киселев завел патефон и пожарил картошку. Все это время Морозов лежал на кровати Киселева, изредка выходя покурить и насвистывая в такт музыке. После ужина, за которым они почти не разговаривали, Морозов снял сапоги и рубашку и лег на кровать. Киселев тоже разделся, погасил керосиновую лампу и лег рядом с Морозовым. Морозов, казалось, мгновенно уснул, но Киселеву не давали покоя разные мысли. Неужели Морозов такой же, как он? Почему он остался на ночь, если теперь женат, а жена живет меньше чем в километре от Рахьи?

Где-то через полчаса Киселев решил рискнуть. Морозов не издавал ни звука и, казалось, спал. Киселев попробовал ухватить его за промежность, но тот мягко оттолкнул его руку. Тогда Киселев приподнялся на кровати и попытался забраться на Морозова. Давид открыл глаза, его лицо исказилось от ярости.

– Отвали, дай поспать! – прорычал Морозов и отвернулся.

Киселев пожирал Морозова глазами, сердце билось все чаще. Морозов был абсолютно трезв. До этого дня Киселев всегда следил за тем, чтобы его гости были в подпитии. Приставания к трезвому солдату могли привести к конфузам и малоприятным поворотам. На какое-то время голос разума возобладал, и Киселев не поддался порыву склониться к Морозову. Но его тут же пронзила мысль: если этот человек здесь не за тем, что нужно Киселеву, почему он не вернулся к своей жене, которая живет совсем рядом? Почему он решил прийти к Киселеву, человеку, которого он едва знал и который так недвусмысленно намекал на возможность сексуальной близости? Давид определенно пришел сюда не просто так, даже если не мог самому себе в этом признаться.

Морозов лежал на боку лицом к стене. Киселев решил подождать. Если ничего не произойдет, скорее всего, будучи трезвым, Морозов не может решиться сделать то, чего ему так хочется. Киселев прождал почти час и снова попытался дотронуться до гостя. На этот раз Морозов пришел в ярость – он все еще не спал.

Дальше произошло страшное. Морозов поднялся и несколько раз ударил Киселева в живот, повалив на пол. Затем он сорвал с себя ремень, обмотал его вокруг шеи Киселева и одним рывком затянул. Киселев, не понимая, что происходит, попытался снять ремень, но получил еще несколько ударов от Морозова. Морозов стягивал ремень на шее Киселева до тех пор, пока тот не перестал шевелиться. Когда его лицо посинело, Морозов подвесил тело за ремень на крючок для одежды, забрал патефон и ушел.

На следующий день, 14 декабря 1955 года, работавшая в бане в дневную смену Галина Логинова обнаружила висящего Киселева и сразу же вызвала милицию. Не найдя следов насильственных действий или взлома, милиция пришла к выводу, что Киселев покончил жизнь самоубийством, и прекратила расследование[92]92
  Там же. С. 55.


[Закрыть].

Однако четыре года спустя, в 1959 году, во время одного из плановых рейдов милиция задержала Морозова. При обыске у него обнаружили краденые вещи, в том числе патефон Киселева. Патефон вскоре опознала женщина, которая продала его Киселеву. Морозов сразу же признался в убийстве и рассказал обо всем, что произошло в ночь, когда он оставался в комнате Киселева при бане. Он утверждал, что Киселев пытался обнимать его и трогать за пенис и что сексуальные домогательства вынудили его защищаться и в конце концов задушить Киселева[93]93
  Там же. С. 56.


[Закрыть].

Следователей не убедили заверения Морозова, что он не искал близости с Киселевым. Им было трудно поверить, что на протяжении девяти месяцев с момента первой встречи и непосредственно в ночь убийства между мужчинами не было сексуальной связи. В милиции также выяснили, что Киселев писал Морозову письма, пока тот служил в армии. Наконец, следователи сочли подозрительным, что Морозов, вместо того чтобы вернуться домой к жене, предпочел остаться в компании человека с сомнительной репутацией, о котором судачили все в деревне.

Из разговоров с местными и теми, кто знал Киселева лично, следователи сделали вывод, что гомосексуальность Киселева ни для кого в Рахье не была секретом, однако в разговоре о нем все предпочитали использовать эвфемизмы вроде «чудаковатый» или «с приветом». Николай Воронин, слесарь, который был знаком с Киселевым на протяжении пяти лет, признался: «В разговоре Киселев постоянно говорил о себе в женском роде… Мне было известно, что он любит солдат и часто проводит с ними время»[94]94
  Healey D. Homosexual Desire… С. 68.


[Закрыть]. Прачка Логинова вспомнила еще одну особенность покойного: «Когда я работала в бане, то замечала, что Киселев никогда не моется в мужской день, и, насколько я знаю, он никогда не мылся даже с другими мужчинами, работавшими в бане, а всегда старался мыться один»[95]95
  Там же.


[Закрыть]. Свидетельница Михайлова добавляла, что «сам Алексей иногда рассказывал, как у него на ночь оставался какой-нибудь лейтенант, а потом смеялся, так что нельзя было понять, всерьез он или нет»[96]96
  Там же.


[Закрыть]. Истопница Быстрова бросила, что Киселев как-то сказал ей, что «некоторые солдаты кажутся ему очень красивыми», но тут же оговорилась, что не знает, что он имел в виду [97]97
  Там же. С. 69.


[Закрыть].

Директор бани Ирина Ваганова на допросе тоже вела себя напряженно: «Киселев… был очень нервным человеком. Дружил с солдатами. Я даже ругала его за это – за то, что он приглашал их приезжать и останавливаться у него…»

Хотя в суде Морозов утверждал, что лишь защищал себя от сексуальных домогательств Киселева, судья вынес следующее решение: «Суд установил, что личные отношения между Киселевым и Морозовым с совершением актов мужеложства длились в течение некоторого времени. Этот факт подтвержден судебной медицинской экспертизой, поэтому в попытках Киселева вступить с подсудимым в половой контакт не было ничего неожиданного или возмутительного для последнего»[98]98
  Там же. С. 56.


[Закрыть].

В 1959 году Морозов был осужден за убийство, кражу и мужеложство.

Глава 9, в которой советские юристы призывают к декриминализации мужеложства

Москва, 1959

После ареста Лаврентия Берии в июне 1953 года Хрущев стал сосредотачивать власть в своих руках. В 1955 году он сместил Маленкова со всех руководящих постов и стал единоличным лидером партии. В 1956 году на закрытом заседании XX съезда КПСС Хрущев выступил перед ответственными партийными работниками с шокирующим секретным докладом, объявив делегатам, что всеми превозносимый Сталин был вовсе не отцом нации и небожителем, а самовлюбленным и трусливым тираном, убийцей миллионов советских граждан. Хрущев обвинил Сталина в самовольных арестах высокопоставленных чиновников, провале подготовки к нацистскому вторжению, массовых депортациях и многих других тяжких преступлениях. Он подчеркнул, что все это произошло из-за формирования «культа личности» Сталина и нарушения им «социалистической законности». Речь Хрущева потрясла советских чиновников и повергла их в глубочайшее смятение. Некоторые делегаты перенесли сердечный приступ, другие и вовсе позже застрелились. Секретный доклад Хрущева и его отречение от сталинского террора ознаменовали начало нового периода, вошедшего в историю как оттепель.

В период оттепели советское общество претерпело значительные изменения. Хрущев реабилитировал политических заключенных, предоставил – пусть и ограниченную – свободу прессе и открыл страну для остального мира. Иностранцы приезжали в СССР для участия в фестивалях, некоторые советские граждане могли выезжать за границу. Пытаясь решить проблему жилья, Хрущев развернул кампанию по массовому строительству. В городах стали появляться новые жилые кварталы, и многие советские граждане, до сих пор жившие в коммунальных квартирах и бараках, теперь наконец получили возможность уединиться в собственных квартирах.

Кроме того, Хрущев инициировал изменения в законодательстве и правовой практике, а также формах отправления правосудия. В частности, он осудил безжалостный террор и беспощадные репрессии сталинской эпохи и способствовал формированию профессиональной и гораздо менее подверженной произволу системы уголовного правосудия, основанной на строгом следовании закону. Он лишил тайную полицию полномочий проводить расследования без внешнего контроля со стороны других органов. В специализированные университетские программы и исследовательские институты вернулась криминалистика, успевшая зачахнуть за годы сталинского террора[99]99
  Solomon-Jr. P. H. Soviet Criminologists and Criminal Policy: Specialists in Policy – Making. N.-Y., 1978. С. 52–53.


[Закрыть]. Криминологи обучали следователей и сотрудников милиции профессионально расследовать уголовные дела и обращали особое внимание, что для вынесения обвинительного приговора необходимо собрать достаточное количество доказательств. В целом, несмотря на то что советская правовая система оставалась целиком и полностью тоталитарной, при Хрущеве советский гражданин был гораздо в большей степени защищен от милицейского произвола и ложных обвинений и мог куда меньше опасаться, что ночью к нему нагрянут сотрудники спецслужб.

Хрущев также поставил задачу пересмотреть Уголовный кодекс сталинской эпохи, чтобы он отвечал частичной либерализации общества. Во всех республиках были созданы специальные юридические комиссии, куда вошли видные юристы и правоведы. Им предстояло решить, какие республиканские нормы оставить в силе, а какие – отменить.

23 июля 1959 года подкомитет юридической комиссии РСФСР под председательством сорокатрехлетнего Бориса Никифорова, члена Московской городской коллегии адвокатов, рассматривал внесение изменений в статью о мужеложстве. Никифоров предложил сократить максимальный срок наказания за добровольное мужеложство с пяти до трех лет. Никто не возражал, поэтому изменения были внесены[100]100
  ГАРФ. Ф. А-385. Оп. 26. Д. 153. Л. 182–183.


[Закрыть]. Никифоров выступил с такой инициативой, поскольку как юрист не понаслышке знал, с какими трудностями было сопряжено применение старой статьи, предусматривающей наказание за добровольное мужеложство. Действительно, если двое взрослых людей занимаются гомосексуальным сексом по обоюдному согласию, каковы основания для возбуждения уголовного дела? Как следователи могут на практике вести такие дела? Смысл столь бесполезного законодательного акта был для Никифорова просто непостижим.

Не один Никифоров понимал коварство части первой статьи 154а, криминализирующей добровольное мужеложство. Другие криминологи также открыто выражали свои опасения, что виновность в таком преступлении фактически невозможно установить. Так, авторы опубликованного в 1958 году пособия «Расследование половых преступлений» писали: «За добровольное мужеложство уголовную ответственность несут оба субъекта, ввиду чего они стремятся скрыть совершенное ими преступление и никаких показаний, способствующих его раскрытию, обычно не дают. Свидетели – очевидцы преступления – встречаются весьма редко. Поэтому при расследовании таких преступлений в основном приходится иметь дело с косвенными доказательствами…»[101]101
  Карнович Г. Б., Коршик М. Г. Расследование половых преступлений: пособие для следователей. М.: Гос. изд-во юрид. литературы, 1958. С. 77.


[Закрыть]

Судебно-медицинские эксперты, в чьи обязанности часто входило обследование подозреваемых в мужеложстве, тоже сталкивались с серьезными затруднениями. Как правило, они не могли обнаружить никаких следов на теле подозреваемого и даже дать какой-либо разумный совет следователю, который столкнулся с подобным делом и пытался найти доказательства преступления. Как и сам запрет на добровольное мужеложство, их рекомендации в таких случаях были лишены смысла. Один из ведущих судебно-медицинских экспертов СССР Михаил Авдеев в своем руководстве «Судебная медицина» 1951 года описал, как должны рассуждать судебно-медицинские эксперты и следователи при рассмотрении дел о добровольном мужеложстве. В качестве примера он привел реальный уголовный процесс. Василий Виноградов был задержан по обвинению в мужеложстве. Следователи выяснили, что в период с 1937 по 1941 год Виноградов проживал с женщиной, с которой имел половой контакт раз в неделю. В это время он также встречался с мужчинами, с которыми вступал в половую связь в качестве как активного, так и пассивного партнера. Следователи направили Виноградова на судебно-медицинскую экспертизу, чтобы получить доказательства, необходимые для обвинительного приговора. Осмотрев подозреваемого, судмедэксперты пришли к выводу, что он вполне мог совершить акт мужеложства, – исключительно на основании того, что Виноградов был здоров:

При освидетельствовании Виноградова В. В. проявлений венерических болезней у него не обнаружено. Наружные половые органы у него развиты нормально. В строении их не отмечается каких-либо врожденных или болезненных изменений, которые препятствовали бы ему совершать активный половой акт. Виноградов не отрицает, что эрекции полового члена у него бывают. Физических недостатков, которые служили бы препятствием к пассивному совершению полового акта, у него не обнаружено. Ясных следов пассивного мужеложства также не отмечается[102]102
  Авдеев М. И. Судебная медицина. М.: Гос. изд-во юрид. литературы, 1951. С. 452.


[Закрыть].

Опираясь на подобные заключения, любого мужчину без нарушений эрекции можно было признать виновным в мужеложстве в качестве активного партнера. Аналогично, если физических особенностей, препятствующих сексуальному проникновению, не обнаруживалось, человека можно было обвинить в пассивном мужеложстве, что лишь свидетельствовало об абсурдности этого закона и потенциальных злоупотреблениях. Никифорову были известны все эти проблемы, и он искренне считал отмену столь двусмысленной статьи правильным решением, которое как нельзя лучше согласовывалось с возрождением принципов социалистической законности в советском правосудии.

Однако Никифоров также понимал, что если он открыто выступит за отмену этого закона, то подвергнет себя опасности, несмотря на всю его абсурдность. Такой шаг, безусловно, вызвал бы недовольство и даже мог стоить ему карьеры. Несмотря на общее смягчение политического климата при Хрущеве, секс – не говоря уже о гомосексуальности – по-прежнему оставался запретной темой. Многочисленные коллеги Никифорова – партийные чиновники и правоведы – придерживались весьма консервативных взглядов и на предложение отменить уголовное наказание за добровольное мужеложство могли отреагировать непредсказуемо. Попытка вступиться за гомосексуалов немедленно вызвала бы вопрос, не относится ли к их числу сам защитник, – со всеми вытекающими последствиями.

Несмотря на то что Никифоров ожидал возражений со стороны коллег, таковых не возникло. Никто ничего толком и не сказал – казалось, тема настолько всех смущала, что хотелось скорее перейти к следующему вопросу. Изменения, внесенные в закон комиссией Никифорова, однако, не были окончательными – их предстояло утвердить в юридической комиссии РСФСР.

Через месяц, 27 августа 1959 года, состоялось заседание комиссии. На этот раз председательствовал уже не Никифоров, а Алексей Герцензон, выдающийся профессор Института государства и права, автор множества статей по уголовной социологии. У Герцензона за плечами был огромный юридический опыт. В состав комиссии вошли и другие известные ученые, в том числе Никифоров. После утомительного обсуждения других вопросов, стоявших на повестке дня, комиссия перешла к статье о мужеложстве.

– Итак, мужеложство, – объявил Герцензон, глядя через стол на других членов комиссии. – Какие будут предложения по первой части?

Никифоров сглотнул и поднял руку. Ему наконец представился шанс выразить свои сомнения по поводу действующей нормы, но все же высказать все, что он думает, оказалось не так просто.

– Совершенно непонятна норма по первой части, – сухо сказал он.

– Первую часть можно исключить, – сказал кто-то. Никифоров повернулся на голос. К его удивлению, инициативу поддержал ученый Степичев. Никифоров догадывался, что не только ему эта статья не по душе, и был рад убедиться в своей правоте. Он даже подумал, что мог бы и сам набраться смелости и предложить убрать первую часть, но не возражал против того, чтобы ответственность за предложение взял на себя кто-то другой. Никифоров кивнул и посмотрел через стол на Герцензона.

– Есть предложение исключить первую часть. Голосую. Кто за исключение первой части? – Герцензон обвел взглядом собравшихся.

Никифоров был почти уверен, что его инициатива не встретит возражений, как и месяц назад в комиссии, которую он возглавлял, однако надежды рухнули, когда он услышал мнение другого коллеги:

– Нельзя эту норму исключать. На каком основании вы хотите это сделать? – сурово заметил товарищ Коротков, сидевший по другую сторону стола.

– Будем открывать дискуссию или нет? Кто за открытие дискуссии по данной статье? – спросил Герцензон.

Никифоров и Степичев подняли руки. Убедившись, что остальные двенадцать членов комиссии не горят желанием обсуждать статью, Герцензон, который и сам чувствовал определенный дискомфорт, сказал:

– Дискуссию не открываем… Значит, статья остается.

Герцензон бросил взгляд на проект комиссии Никифорова, в котором предлагалось смягчить существующие наказания за добровольное мужеложство.

– По существу какие предложения? Тут снижен срок наказания по сравнению с действующей статьей. Лишение свободы до трех лет или высылка до трех лет. Как, товарищи, принимаем мы первую часть?

В зале снова повисла тишина. Никифоров ожидал, что кто-нибудь предложит пересмотреть предложенные сроки, но никто не возражал.

– Принимаем. По второй части есть замечания? Нет замечаний. Статья принимается целиком, – с облегчением выдохнул Герцензон[103]103
  Гарф а-385, опись 26, дело 152, листы 292–293.


[Закрыть].

Несмотря на то что ему не удалось добиться отмены первой части статьи, Никифоров был доволен, что получилось хотя бы смягчить наказание за добровольное мужеложство – сократить срок лишения свободы с пяти до трех лет. Через год, когда республиканские уголовные кодексы были приняты окончательно, Никифоров получил копию Уголовного кодекса РСФСР. Листая его, он радовался, что многие статьи были изменены и приведены в соответствие с государственным курсом на социалистическую законность. Однако, дойдя до статьи о мужеложстве – в новом Уголовном кодексе она получила новый номер, 121, – Никифоров был потрясен.

Статья 121. Часть 1

Половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство) наказывается лишением свободы на срок до пяти лет.

Изменения, инициированные его комиссией, а затем одобренные комиссией Герцензона, были полностью проигнорированы, и статья осталась такой же, как при Сталине, сохранив максимальное наказание за мужеложство – пять лет лишения свободы.

«Должно быть, произошла ошибка! Мы сократили наказание до трех лет!» – подумал Никифоров. Он поднял этот вопрос при встрече с Герцензоном.

– Алексей Адольфович, как вы помните, моя комиссия предложила внести изменения в статью о мужеложстве, снизив максимальное наказание за это преступление с пяти до трех лет лишения свободы. Ваша комиссия эти изменения одобрила. Похоже, в моем экземпляре Уголовного кодекса ошибка, потому что статья осталась прежней, без изменений.

– Это не ошибка… Кому-то там наверху не понравились эти изменения, и он их вычеркнул. Как мне сказали, решение было принято в последнюю минуту. Я не знаю, кто конкретно его принимал, но этот человек был в ярости. Кто-то в партии явно хочет сохранить эту статью, не спрашивайте меня почему – я не знаю. Лично я согласен с вами: часть, касающаяся добровольного мужеложства, нецелесообразна.

В других советских республиках, где работали аналогичные юридические комиссии, относительно статьи за мужеложство возникали разные предложения. Юридическая комиссия Латвийской ССР, собравшаяся 24 марта 1960 года, получила от местной милиции предложение криминализировать женскую гомосексуальность, обоснованное тем, что «в практике часто встречаются случаи удовлетворения половой страсти между лицами одного пола в формах, не входящих в понятие “мужеложство”, но тем не менее также представляющих общественную опасность»[104]104
  Государственный архив Латвии. Ф. 938. Оп. 6. Д. 66. Л. 82.


[Закрыть]. Предложение было рассмотрено латвийскими правоведами и даже отправлено на согласование в Москву, но впоследствии было отклонено. Московским правоведам и властям женская гомосексуальность опасной не казалась. Несмотря на то что в 1959 году юристам не удалось декриминализировать добровольное мужеложство, в последующие десятилетия предпринимались новые попытки это сделать.