Текст книги "Белые лилии"

Глава 15

Пока мы ждем, когда Эрин выйдет из гримерки, Гриффин рассказывает мне, как чудесно все прошло вчера в отеле. Он еще раз благодарит меня за еду, которую я послала, и рассказывает, как они наслаждались каждым экзотическим блюдом, потягивая шампанское, которое стоило столько же, сколько моя первая машина. Он даже смог организовать, чтобы в их номере установили огромную водяную кровать.

Мы держимся в стороне, стараясь не мешать десяткам людей, которые суматошно снуют вокруг нас, все время что-то кричат и что-то куда-то тащат. Я сажусь в кресло режиссера компании «Бешеный Макс Продакшнз» и жду. Гэвину удалось в последнюю минуту кое-что подвинуть, и в результате Эрин сейчас снимается в качестве статистки в фильме, который снимает студия Гэвина. Ничего особо выдающегося или необыкновенного. Никакого Брэда Питта или Джулии Робертс. Это некоммерческий фильм, права на который компания Гэвина купила в качестве одного из их первых проектов, когда они открыли компанию в этом году.

Я улыбаюсь, думая о том, как мне повезло быть частью таких моментов, как этот. Вчера одна из сестер Эрин упомянула, что до того, как Эрин решила стать учительницей, она мечтала стать актрисой. Сыграть главную роль в фильме и пройтись по красной ковровой дорожке. Когда она была маленькой, у нее был большой рулон красного фетра, который ее мама купила на блошином рынке, и Эрин расстилала его в гостиной, наряжалась, как принцесса, и с важным видом ходила по ковру, благодаря своих многочисленных поклонников.

Нам очень повезло, что студия Гэвина снимает сегодня здесь. Гэвин смог добавить Эрин в качестве статистки, и в придачу она даже мимоходом скажет несколько слов одному из главных героев. Из-за того, что у нее есть реплика и она будет в кадре крупным планом – пусть даже и на несколько секунд, – ей делают прическу и полный макияж. Как выяснилось, даже у статистов это занимает много времени.

Поэтому мы с Гриффином сидим и ведем светскую беседу в ожидании актерского дебюта Эрин. Мы говорим о погоде. Становится прохладно. И я задумываюсь, сможет ли Эрин продержаться до праздников? Мы говорим про ресторан. Я вспоминаю день, когда мы познакомились: Эрин выглядела просто сказочно, она готова была горы свернуть вместе со мной. Мы говорим о Бэйлор и о том, что она родит со дня на день.

Тут я замечаю, что Гриффин смотрит на мой живот.

Он оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что мы одни.

– Может, поговорим об этом?

– О чем? – Как будто я сама не знаю!

– О слоне в комнате, – отвечает Гриффин, кивая на мой живот.

– Опять хочешь сказать, что я толстая? – дразню я его.

Он смеется. Приятно слышать его смех.

– Нет, я бы не осмелился. После того, как ты надрала мне задницу в прошлый раз.

Я тоже смеюсь, вспоминая нашу ссору во время его первого, и единственного кулинарного урока. Он внимательно изучает меня, переводя взгляд с моего лица на живот, который совсем недавно стал заметным.

– Эрин было совершенно наплевать, научишься ли ты готовить, – говорю я. – Теперь ты это понимаешь, да?

Он кивает.

– Да. Послушай, я очень сожалею о том, что произошло вчера. То, что я был пьян, не оправдание. Этого больше не повторится. Просто я был очень зол на Эрин.

– Зол?

– Да, а ты разве нет? Она не дала нам выбора, Скайлар. Она не дала нам возможности быть рядом с ней на протяжении последних полутора месяцев. Если бы я знал, я бы отменил работу и, может, показал бы ей мир. Свозил бы ее в Париж. Она всегда хотела туда съездить. И мы собирались. Когда-нибудь. А теперь, ну, то, что мы готовим на следующую неделю, конечно, замечательно, но это не то же самое.

Я согласна с Гриффином. Даже то, что мы забронировали целый кинотеатр и устроим Эрин виртуальный тур в Париж, не создаст таких же воспоминаний, какие остались бы после настоящей поездки.

– А выбор, с кем мы должны быть? После того как она… уйдет. Этот выбор она тоже сделала за нас. Так что да, я на нее зол. Я ни за что ей этого не скажу. Я не омрачу последние месяцы ее жизни своей злостью, но сейчас я испытываю именно это чувство.

Я только киваю в знак согласия со всем, что он сказал. Но добавляю:

– У нас есть выбор, Гриффин. – Я указываю на свой живот. – Мы не обязаны этого делать.

– Ты не хочешь? – спрашивает он. Он смотрит на спинку стула, на котором я сижу.

– А ты?

Я жду его ответа с замиранием сердца. И хотя я знаю, что, если он скажет да, он согласится ради Эрин, а не ради меня, я все равно жду затаив дыхание.

– Я хочу выполнить ее желание. Я не хочу сказать, что не считаю тебя привлекательной. Конечно, считаю. Любой мужчина в здравом уме так считает.

Трудно радоваться комплименту, когда точно знаешь, что за ним последует «но» – и это «но», как шипом, пронзает мне сердце. Я тоже не уверена, что хочу это сделать, но если он скажет, что не хочет, я буду сломлена.

– Но я с уверенностью могу говорить только о том, чего хочу прямо сейчас. Моя жена умирает. У меня хватит сил только на то, чтобы взять себя в руки и пережить это. Извини, что не могу дать тебе более понятного ответа.

Не знаю, какого ответа я ожидала, но его слова вызывают у меня уважение. Если бы он сказал: «Да чего там, давай», я бы убежала без оглядки. Если бы он сказал: «Ну уж нет, мне этот ребенок не нужен», я бы решила, что он просто ублюдок. Он сказал ровно то, что нужно. Правда, оказалось, что от этих слов я влюбилась в него еще сильнее.

– Нам необязательно принимать решение прямо сейчас, – говорю я. – Этот малыш от нас никуда не денется. Но Эрин захочет узнать наш ответ. А у нас его нет. Что же нам с этим делать?

Гриффин закусывает щеку и смотрит в потолок.

– Думаю, скажем ей то, что она хочет услышать. Мы не будем сами заводить этот разговор, а когда она спросит, скажем, что мы готовы попробовать. Ни больше ни меньше. Договорились?

– Договорились.

Несколько минут мы сидим в неловком молчании. Почему это занимает столько времени? Ведь это всего лишь прическа и макияж. Эрин и так красива, так что им даже не надо особо стараться. Я судорожно пытаюсь придумать, о чем еще поговорить.

Я смотрю на Гриффина – он потирает татуировку на плече.

– Думаешь, Эрин правда сделает себе татуировку? – спрашиваю я.

Он хихикает. Я его понимаю. Сама мысль о том, что такая кисейная барышня, как Эрин, сделает себе татуировку, ужасно забавляет.

– Кто знает. Но если она решится, я пойду с ней и буду держать ее за руку. Я готов на все ради нее, Скайлар.

В этом утверждении есть какой-то скрытый смысл? Минуту назад он сказал, что не уверен, что сможет выполнить ее просьбу, а теперь заявляет, что готов на все. Может, он имеет в виду, что он готов на все, пока она жива, но потом все может измениться.

– Это уже началось, – говорит он.

– Началось?

Гриффин кивает.

– Раньше я не обращал внимания на симптомы. Она проглатывала или забывала слова. Постоянно чувствовала усталость. У нее болела голова. Но я не придавал этому значения. Но теперь, в последние два дня, я замечаю мельчайшие симптомы. Они просто кричат мне, они очевидны – как то, что у нее голубые глаза. И новые симптомы тоже появились. Ее рука выпадает из моей, когда она перестает ее чувствовать. Иногда она повторяет один и тот же вопрос два раза. Это уже началось. И мне больно на это смотреть.

Мне тоже больно на это смотреть. Но я стараюсь об этом не думать. На это у нас еще будет время. Я пытаюсь разрядить обстановку:

– Слушай, можно я завтра устрою для Эрин девчачий день? Она хотела покрасить волосы, и у меня есть еще несколько идей времяпрепровождения, которые мальчикам не интересны.

Гриффин выглядит огорченным, словно он не хочет ни на секунду отпускать Эрин. Но я вижу, что он понимает, что ей это нужно. Ей нужно проводить время с родными и друзьями тоже. Гриффину надо отпускать ее побыть с нами. Даже если это самое сложное из всего, что он когда-либо делал. Он что-то ищет в телефоне, потом берет с ближайшего столика ручку и листок бумаги. Он царапает что-то на листочке и протягивает его мне.

– Это телефон стилиста, который работает со многими фотомоделями, которых я снимал. Я сейчас напишу ему и предупрежу, что ты позвонишь. Он мне должен. Если он в городе, он вас примет. Я в этом уверен.

Когда Эрин выходит из гримерки, я просто обалдеваю. Ее подводят к месту, где она будет стоять среди большой группы людей. Предполагается, что она находится в центре толпы на концерте. Выносят сухой лед, чтобы создать туман. После того, как всем рассказывают, что в этой сцене происходит, свет приглушают. У Эрин всего одна фраза. Когда главный герой проходит сквозь толпу, она должна на него натолкнуться и сказать: «Простите». Только и всего. Это все, что ей нужно сделать. И для этого потребовалось два часа делать ей прическу, макияж и подбирать костюм.

Мы с Гриффином не можем оторвать от нее глаз. Она просто сияет. Она воплощает мечту каждой маленькой девочки. Энергия, которая исходит от нее в затемненной студии, осязаема. Она прекрасна. Она живая.

Гриффин тут же достает из сумки, которая стоит у него под ногами, фотоаппарат. Он делает десятки, если не сотни фотографий Эрин. Я его понимаю. Она излучает счастье.

На то, чтобы снять сцену так, как нужно, ушло полтора часа и шесть дублей. Но не из-за Эрин. Она была безупречна. Каждый раз. Все дубли показались мне совершенно одинаковыми. Может, это Гэвин попросил режиссера растянуть съемки, чтобы продлить для Эрин удовольствие? Когда я замечаю Гэвина, стоящего за одной из камер, он мне подмигивает. Я так и знала!

Я бросаю взгляд на Гриффина. Он смотрит на свою жену с благоговением.

– Как она счастлива! – говорит он, глядя на нее. – После сегодняшнего утра ей это было очень нужно.

У меня внутри все напрягается.

– Что-то случилось?

– Мы заходили с ней в школу. Она сказала своим ученикам, что не вернется. – Гриффин качает головой, и я понимаю, что ему жаль семилеток, которые, наверное, считают, что Эрин умеет ходить по воде. – Она не рассказала им всей правды. Сказала только, что болеет, поэтому больше не сможет быть их учительницей. Это было просто душераздирающее зрелище, Скайлар. Они все столпились вокруг нее. Умоляли ее не уходить. Говорили, что будут ей помогать и хорошо себя вести. Сказали, что готовы на все, лишь бы она осталась. Я очень хорошо их понимаю, и меня это совершенно опустошило.

– Гриффин, мне так жаль.

Я кладу ладонь ему на руку и ободряюще пожимаю ее. Потом ненадолго задумываюсь, можно ли мне к нему прикасаться. Я смотрю на свою руку, лежащую на его руке. Потом поднимаю взгляд и вижу, что Гриффин делает то же самое. Он встречает мой взгляд. И слабо кивает. Мы одновременно убираем руки.

Я перевожу взгляд на сцену и вижу, что Эрин шагает к нам. Я уверена, что она заметила мое прикосновение. Ее взгляд направлен на подлокотник, где только что лежали наши руки. От меня также не ускользает то, что она, кажется, этому рада.

Как же все это запутанно!

Эрин обнимает меня.

– Скайлар, большое спасибо! Как здорово, что вам с Гэвином удалось все это организовать в такой короткий срок! Я никогда этого не забуду.

– Я рада, что все так хорошо получилось. Ты была великолепна. Ты просто прирожденная актриса, Эрин, правда.

Она указывает рукой на платье, в которое ее нарядили.

– Обалденное платье, правда? Мне разрешили его оставить. Одно из преимуществ рака, наверное, – хихикает она. Мы с Гриффином морщимся. – Как бы то ни было, не хочу, чтобы все это пропало впустую. На мне, наверное, тонна макияжа. Я классно выгляжу, правда же? Пойдемте куда-нибудь!

– Милая, ты бы классно выглядела даже в мешке, – говорит Гриффин. – Но я согласен. Пойдемте куда-нибудь. Куда бы тебе хотелось?

Она смотрит на меня.

– Как насчет номера девять из твоего списка?

Гриффин смотрит на меня в недоумении, а я точно знаю, чего она хочет. Я знаю, потому что между мной и Эрин существует особая связь. Мы понимаем друг друга. Эта необъяснимая связь позволяет нам общаться без слов. Ну и еще я знаю, какой пункт был под номером девять в списке, который составили мы с Бэйлор: зайти в переполненный бар и прокричать: «Всем напитки за мой счет!»

– О-о-о, будет весело! – говорю я, и мы с Эрин под ручку выходим из студии, а Гриффин плетется следом за нами.

Глава 16

Я смотрю на брюнетку в зеркале. Ее зеленые глаза смотрят на меня, затем опускаются на растущий беременный животик, скрытый под теперь уже тесноватой футболкой «Янкис», в которой я слоняюсь по квартире сегодня. Каждый раз, замечая себя в зеркале, я удивляюсь. Я позволила Эрин выбрать цвет, и она выбрала темно-русый. Очень темный оттенок, почти такой же, как у Гриффина. Интересно, какого цвета будут волосы у Горошинки? Русые, как у меня? Или более темные, волнистые локоны, как у Гриффина?

Вчера мне приснился сон про ребенка. Это случилось впервые. Я держала маленького мальчика за руку, и он качался между мной и кем-то еще. Но когда я посмотрела на второго человека, я увидела не Гриффина, а Эрин. Что бы это значило?

Я прогоняю дурное предчувствие оттого, что в моем сне не было Гриффина, и заканчиваю причесываться. Я рада, что выбрала не стойкую краску, а такую, которая полностью смоется примерно за месяц. Эрин сделала то же самое. И я этому рада. Я не хотела ей говорить, но не могу себе представить, что в свои последние недели на земле она будет не похожа сама на себя.

Особенно учитывая, что произошло в тот день, когда мы были в салоне красоты. После того как знакомый стилист Гриффина обслужил нас по первому разряду, мы пошли обедать, и когда к нам присоединились Бэйлор и Минди, Эрин спросила, не познакомлю ли я ее со своими подругами. Нам не удалось скрыть шок, но всего через несколько минут Эрин снова стала сама собой и спросила, когда Бэйлор и Минди к нам присоединились. Потом она все время роняла вилку. И плакала у меня в объятиях, когда еле-еле успела вовремя добежать до туалета. Эрин плакала впервые с того раза, когда мы вместе плакали в тот день, когда она рассказала мне, что умирает. В тот же день у нее так разболелась голова, что она пошла к врачу, и ей увеличили дозу стероидов. Но следующие пару дней она все равно провела в постели.

Сегодня мы покупаем детскую одежду, пока родные Эрин и наши друзья занимаются последними приготовлениями для сегодняшнего сюрприза. Я вспоминаю, что мы еще не знаем пол ребенка. То есть не знаем наверняка. Но Эрин настаивает, что это мальчик. Она также знает, что гораздо лучше выбирает одежду, чем я. Думаю, к тому моменту, когда она закончит, гардероба этого ребенка хватит, чтобы одеть небольшую деревню. Потом она хочет пойти за мебелью. Все наши покупки доставляют в ее таунхаус. Я не спрашиваю почему, а она не объясняет. Есть вещи, о которых лучше пока не говорить. Я благодарна Эрин за то, что она не торопит события. У меня не хватает духу сказать ей, что мы с Гриффином еще ничего не решили. Она не спрашивала напрямую, выполним ли мы ее последнюю просьбу, а мы рады, что нам пока не надо об этом говорить.

Сегодня Эрин выглядит как обычно. Никаких провалов в памяти, никаких забытых слов, никакой головной боли. Единственное, что я заметила, – это то, что ее правая рука безвольно висит вдоль тела. Стероиды хорошо действуют, и я рада, что сегодня днем Эрин сможет насладиться всем, что мы для нее приготовили. Это определенно самая масштабная из наших затей: чтобы ее осуществить, нам пришлось задействовать десятки людей.

Когда мы выходим из магазина дизайнерской детской одежды, она вопросительно смотрит на меня, потому что перед магазином стоит конный экипаж. Когда мое лицо расплывается в улыбке, Эрин начинает прыгать, как маленькая девочка, потом с помощью кучера усаживается в карету. Мы уже катались на такой раньше, и Эрин была в таком восторге от лошадей, что я подумала, что это будет подходящим транспортом на бал – если это можно так назвать.

«Бал» – это на самом деле пикник в Центральном парке. Ну, пикник – это не совсем точно сказано. Скорее, праздник. На котором будут все. Все родные Эрин. Тети, дяди – в общем, все. Все прилетели из разных уголков страны. Придут бывшие коллеги и многие ученики Эрин. Там будут все, кто оказался в ее жизни. Зачем ждать похорон, когда она уже не сможет порадоваться встрече с ними?

Когда мы приближаемся, Эрин широко раскрывает глаза, видя шатры, надувные батуты для детей, бесконечные столы с едой и напитками, музыкальную группу, которую мы наняли, потому что, когда мы вместе ходили в клуб, Эрин упомянула, что это ее любимые музыканты.

– Скайлар, скажи, что все это не для меня.

Я улыбаюсь.

– Ты же сама говорила, что хочешь устроить пикник в Центральном парке. А мы подумали: почему бы не пригласить еще несколько человек, только и всего.

– Несколько человек?! – Она оглядывает собравшихся – их около сотни, они выстроились вдоль дорожки, по которой карета едет к пункту назначения. – Я правда знаю столько людей?

Я смеюсь:

– О да! И они все тебя любят. Ты понятия не имеешь, какое влияние ты оказала на жизнь стольких людей, да?

Эрин открывает рот от изумления, а по щекам у нее текут слезы, когда мы проезжаем мимо знакомых лиц ее учеников, родных и друзей. Наконец карета останавливается, и Гриффин помогает ей спуститься. Он заключает ее в объятия, а она благодарит нас за то, что мы все это организовали.

Гриффин ведет ее к большой поляне, накрытой всевозможными блюдами, которые только можно найти на пикнике – и не только. Это самый большой заказ на выездное обслуживание, которое ресторан «У Митчелла» когда-либо выполнял. По пути Эрин приветствует всех присутствующих, потом Гриффин усаживает ее за стол. Он кивает кому-то в шатре, и к Эрин подходит пожилой представительный мужчина с тарелкой еды в руках. Он ставит тарелку перед Эрин и произносит:

– Мисс Хадсон, надеюсь, сегодня мне не придется снова оставить вас после уроков за то, что вы кидались едой?

Эрин подпрыгивает на месте.

– Мистер Сигел! О боже! Как… откуда?.. – Слезы текут из ее сияющих глаз, когда она обнимает его.

– Ты представить себе не можешь, какая честь для меня быть здесь. – Он рассматривает ее на расстоянии вытянутой руки. – Моя лучшая ученица. У тебя получилось. Ты последовала за своей мечтой. Посмотри на себя. – Его глаза блестят: он едва сдерживает слезы. – Когда мне позвонила твоя подруга Скайлар и рассказала твою историю, я был обескуражен. Мне так жаль, Эрин. Но я также горд быть сейчас здесь и рад, что был маленькой частью твоей жизни.

Они сидят и разговаривают, время от времени их вежливо прерывают давно утраченные друзья Эрин, которые подходят, чтобы обнять ее или сказать теплые слова. Все это время Гриффин остается в стороне и запечатлевает все это на пленку.

Гриффин за работой – это поистине захватывающее зрелище. Я словно подглядываю за чем-то сугубо личным, вроде танца любовников. Гриффин подходит к объектам съемки тихо, крадучись, грациозно; он подбирает фон, освещение и атмосферу так, что все они становятся частью истории, которую он рассказывает своими фотографиями.

Гости танцуют и произносят тосты. Дети носятся вокруг, а взрослые пьянеют. Случайные прохожие, наверное, думают, что мы празднуем свадьбу. Начало совместной жизни двух людей. Никто даже не догадывается, что все ровно наоборот.

Я танцую со своим отцом, когда слышу радостный возглас Эрин. Я оборачиваюсь и вижу, что она радостно улыбается, пожимая руку красивому мужчине, который выглядит смутно знакомым. На вид ему за сорок или даже за пятьдесят. Эрин обнимает его одной рукой и плотно прижимает к себе, вне зависимости от того, хочет он этого или нет – очень в ее духе. Он нерешительно обнимает ее в ответ, глядя на Гриффина, который напряженно за ними наблюдает. И тут до меня доходит. Он похож на Гриффина. Вернее, Гриффин похож на него. Это, наверное, его отец. Но как?! Я пыталась связаться с ним, оставляла ему сообщения – но все было безуспешно. Может, одной из сестер Эрин это удалось?

Я смотрю, как они втроем разговаривают. Нерешительность Гриффина сменяется расположением. Я с благоговением наблюдаю, как Эрин совершает чудо, сближая отца с сыном, как не смог бы никто другой. Вот бы Гриффин смог увидеть себя таким!

Не особо задумываясь о том, как Гриффин разозлится, если я воспользуюсь его оборудованием, я подкрадываюсь к тому месту, где оно лежит, беру один из фотоаппаратов, который, кажется, управляется всего одной кнопкой. Я прячусь за деревом и навожу фокус. Потом делаю несколько снимков Гриффина с отцом. Его отец, кажется, счастлив быть здесь со своим сыном. Надеюсь, когда Гриффин увидит эти фотографии, он станет относиться к отцу еще благосклоннее. Каждый заслуживает второй шанс. Уж я-то точно знаю. Как и Гриффин, я делаю десятки снимков в надежде, что хотя бы один из них отразит истинное настроение этой минуты.

Я не испытываю удачу и быстро кладу фотоаппарат на место, потом подхожу к ним и присоединяюсь к беседе. Эрин притягивает меня к себе.

– Джек Пирс, познакомьтесь со Скайлар Митчелл. Это моя лучшая подруга, которая к тому же вынашивает вашего внука.

Мистер Пирс переводит взгляд с Эрин на Гриффина, потом на меня. Очевидно, об этой маленькой детали ему никто не сообщил. Он бормочет:

– М-м-м… понятно… здравствуйте, мисс Митчелл. Это вы мне звонили на днях, да?

Эрин смеется над неловкой ситуацией и объясняет мистеру Пирсу, что такое суррогатное материнство.

Уголком глаза я замечаю какое-то волнение, а потом вижу, что к нам бежит Гэвин. Он выглядит радостным, но в то же время он в панике.

– Пора! – кричит он, переводя взгляд с меня на Эрин.

Когда Эрин все понимает, у нее загораются глаза.

– Пора! О боже! Пора!

Гэвин везет Бэйлор в роддом, а мы вежливо прощаемся и покидаем вечеринку. Эрин обнимает и целует тех, кого, вероятно, видит в последний раз. Потом мы с Эрин и Гриффином садимся в такси. Улыбка на лице Эрин красноречивее любых слов. Я так благодарна, что это произошло сейчас, а не в один из ее плохих дней. Кто знает, сколько хороших дней ей осталось?

Мы с Гриффином сидим в зале ожидания вместе с моими родителями и несколькими друзьями. Мэддокс родился довольно быстро, так что никто не ожидает, что вторые роды затянутся надолго. Главный вопрос заключается в том, мальчик у них родится или девочка. Они решили не узнавать пол ребенка заранее. В результате им подарили много желтой фигни.

Я смотрю на свой едва заметный живот и снова задумываюсь про пол ребенка. Как и Эрин, я чувствую, что это мальчик. Не знаю почему. Может, потому, что Эрин хочет, чтобы это был мальчик. Как по команде, Горошинка шевелится у меня внутри, и я непроизвольно кладу руку на живот.

Гриффин шумно вздыхает рядом со мной. Я поворачиваюсь к нему и вижу, что он широко раскрыл глаза от изумления.

– Ребенок шевелится? Ты его уже чувствуешь?

Я киваю и улыбаюсь.

– Да. Уже примерно неделю.

Он оглядывает зал ожидания, а я слежу за его взглядом. Все болтают или читают журналы. Он снова смотрит на мой живот.

– Как ты думаешь, я смогу это почувствовать? Ну то есть… э-э-э… ты не будешь возражать, если я?..

Гриффин просто очарователен. Кажется, я еще никогда не видела, чтобы мужчина так краснел. Он сгорает со стыда, прося меня об этом, но в то же время видно, что он очень этого хочет. Я хватаю его ладонь и кладу себе на живот.

– Не знаю, сможешь ли ты почувствовать. В книге написано, что другие начинают чувствовать шевеление гораздо позже.

Его рука лежит у меня на животе, он смотрит мне в глаза.

– Ты читаешь книги о беременности?

– Да, читаю, – подтверждаю я. Потом киваю на живот: – Почувствовал?

Он качает головой и замирает в напряженном ожидании, как будто оно поможет ему ощутить, как ребенок двигается.

А я просто смотрю на него. На его лице я вижу изумление. В его глазах – восхищение. Как бы я хотела, чтобы Горошинка сейчас пнула его руку. Я задумываюсь о том, что означает этот жест. Он просто пытается наладить связь со своим ребенком? Или здесь что-то большее?

Может, Гриффин еще ничего и не чувствует, но я очень хорошо чувствую различные ощущения, которые расходятся по моему телу от простого прикосновения его руки. Я пытаюсь контролировать свое учащающееся дыхание и надеюсь, что он не слышит громкий стук моего сердца. Он прикоснулся ко мне впервые с того дня, когда, будучи пьяным, поцеловал меня. Он намеренно сохранял между нами дистанцию, несмотря на все усилия Эрин нас сблизить. Но границы стерлись. Кажется, над нами всегда теперь висит вопрос, как не проявить неуважения к Эрин и в то же время выполнить ее последнюю просьбу.

Здесь, в эту минуту, когда его ладонь лежит у меня на животе, я почти могу представить себе, что мы семья. Я почти могу представить, как мы приедем в роддом, и те же самые люди, которые ждут сейчас здесь, будут ждать, когда мы объявим о рождении нашего ребенка.

Нашего ребенка.

Я впервые подумала о Горошинке как о нашем с Гриффином ребенке. Возможно ли это? Сможем ли это сделать? Или я просто обманываю себя?

Через минуту Гриффин убирает руку, и я тут же ощущаю на своем теле пустоту. И, конечно, сразу же чувствую себя виноватой, когда вспоминаю, что Эрин здесь неподалеку. Она бы порадовалась, что он положил руку мне на живот? Или улыбнулась бы и сделала вид, что именно этого и хочет, хотя на самом деле ее это убивает?

– Я хочу сделать еще одно УЗИ для Эрин, – шепчу я Гриффину. – Я хочу сделать трехмерное УЗИ, на котором видны все подробности. Я хочу, чтобы Эрин узнала пол ребенка.

Гриффин кивает.

– Запишись и сообщи мне время. Это отличная идея, Скайлар. Спасибо.

Я делаю пометку в телефоне, что надо позвонить и записаться к врачу. В телефоне я замечаю напоминание, что надо связаться с отцом Гриффина. Я снова поворачиваюсь к нему.

– Кто позвонил твоему отцу? Одна из сестер Эрин? Несколько дней назад я пыталась до него дозвониться, но смогла только оставить сообщение.

– Это я позвонил, – отвечает Гриффин.

Видя удивление у меня на лице, он смеется.

– Ты правда думаешь, что я не слышал вас тогда в больнице?

– Ну, я была не уверена, – говорю я.

– Я сделал это ради Эрин. Иначе я бы ему не позвонил. Он был негодяем. Алкоголиком. Неудачником. Ну кто бросает больную жену и пятнадцатилетнего сына?

– Но ты все равно ему позвонил, – я улыбаюсь Гриффину. – Не важно, по какой причине, но ты это сделал, и теперь дверь открыта. Кажется, он неплохой человек. Очевидно, что он изменился, Гриффин. Видно, что он хочет с тобой общаться. Я знаю, что тебе было трудно пойти с ним на контакт. Ты все сделал правильно. Ты станешь прекрасным отцом.

Гриффин задумчиво смотрит на меня.

– Не уверен. – Он указывает на мой живот. – Как ты знаешь, я никогда не хотел детей. У Эрин ушли годы на то, чтобы меня уговорить. Я согласился на это ради нее.

Он качает головой, словно что-то осознал.

– Все, что я делал со старших классов школы, я делал ради нее.

Он произносит это не злобно, а обыденно.

– Может, тебе пора сделать что-нибудь ради себя, – говорю я.

– Да, может быть. Только у меня нет ни малейшего понятия, чем бы это могло быть.

Гриффин опускает глаза, и мое сердце тоже падает вниз.

Он только что признал, что не хочет меня? Не хочет нашего ребенка?

Словно услышав мои невысказаные вопросы, он снова поднимает взгляд на меня и накрывает мою руку ладонью.

– Не вкладывай в это слишком много смысла, Скай. Я просто пытаюсь понять, какие из моих чувств действительно мои, а какие принадлежат Эрин.

Чувств? Он испытывает какие-то чувства? Я смотрю на его руку, лежащую на моей. Я боюсь, что, если хоть чуточку пошевелюсь, он уберет руку. А я этого не хочу. Я хочу насладиться теплом его прикосновения. Ощущением его большой руки на моей. Чувством, что он, возможно, тоже меня хочет. Пусть его чувства и запрятаны глубоко внутри и заперты на ключ, чтобы не причинить боли Эрин.

Дверь открывается, и Гриффин отдергивает руку. Мы оба поднимаем виноватые взгляды и смотрим на улыбающееся лицо Эрин, переступающей через порог. Гэвин идет рядом с ней, он выглядит счастливым, но совершенно измотанным. Он поворачивается к Эрин и говорит:

– Давай!

Эрин выпаливает:

– Это девочка!

Все вскакивают с мест с радостными возгласами и поздравлениями. Мы обнимаемся и плачем, слушая рассказ Гэвина и Эрин о рождении Джордан Кристины Макбрайд. Посреди всего этого ликования я вдруг замечаю, что Гриффин напряженно смотрит на мой живот. Увидев, что я это заметила, он улыбается и кивает мне. Могу поклясться, что этот кивок говорит мне больше, чем любые слова. Могу поклясться, что он только что сказал, что готов попробовать. Что, услышав рассказ о том, как другой малыш появился на свет, он не может представить себе, что сам не будет присутствовать при рождении своего ребенка. Что он готов даже терпеть меня, чтобы сделать свою жену столь же счастливой, как сейчас, прямо в эту минуту.

Ну или я вкладываю в это слишком много смысла.