Текст книги "Белые лилии"

Глава 17

Последние три недели пролетели очень быстро. Слишком быстро. Это был ураган событий. Произошло так много всего. В двадцать один день уместилось столько событий, сколько хватило бы на целую жизнь. Какие-то дни были лучше, какие-то хуже. Но поразительно, как много нам удалось сделать с помощью друзей, родных и даже незнакомых людей.

Я сижу в новоназначенной комнате Эрин на первом этаже их таунхауса. В этой комнате был кабинет, но на прошлой неделе Гриффин превратил его в спальню Эрин, потому что ей стало тяжело подниматься на второй этаж. Мы постарались украсить комнату цветами. На окнах мы развесили бессчетное число открыток от ее второклашек. Мы поставили фотографии дорогих ей людей так, чтобы они всегда были на виду. Но надо называть вещи своими именами. Это импровизированная больничная палата. Это место, где безжалостная болезнь победит Эрин. Где она умрет.

По просьбе Эрин я теперь практически живу в их доме. Я стараюсь давать им с Гриффином побольше времени наедине, но большую часть дня Эрин хочет проводить именно со мной. Надеюсь, Гриффин не держит на меня за это зла и не думает, что я пытаюсь присвоить себе все ее время. Но неписаное правило заключается в том, что мы делаем все, чего бы Эрин ни захотела, поэтому пока в новой комнате Эрин устанавливали медицинское оборудование, я обустроилась в комнате для гостей, расположенной чуть дальше по коридору от спальни Гриффина.

Интересно, где бы мы жили, если бы решили попробовать? Смогли бы мы жить в доме, где в каждой стене, в каждом украшении, в каждой безделушке чувствуется присутствие Эрин? Я стараюсь не думать об этом, слушая истории Эрин про Гриффина. В последние дни это ее любимое времяпрепровождение. Думаю, она хочет рассказать мне про своего мужа как можно больше, чтобы я знала его так же хорошо, как она.

Мы вспоминаем прошедшие несколько недель и все то, что смогли сделать: виртуальный тур в Париж, красная дорожка на премьере блокбастера, куда Гэвин помог нам попасть, экзотическая поездка на слоне и даже прыжок с парашютом. Нет, мы не поднимались на самолете, но сделали смоделированный прыжок с парашютом. Это был, скорее, вертикальный тоннель, поток воздуха в котором тебя толкает вверх, так что создается впечатление, что ты летишь. Врачи Эрин были не в восторге от этой идеи, потому что перепад давления может усилить отек, но к тому моменту здоровье Эрин уже начало ухудшаться, так что она решила, что ей это уже не навредит. Смотреть, как она делает что-то, на что уже не надеялась, стало одним из самых ярких моментов в моей жизни. Я никогда не забуду всего, что мы сделали вместе. Гриффин об этом позаботился. Думаю, за последние недели он сделал тысячу снимков.

Сегодня Эрин получила благодарственное письмо за анонимное пожертвование, которое она сделала. Только персонал больницы знал, кто сделал пожертвование, поэтому они переслали письмо Эрин. Несколько недель назад, когда Бэйлор родила малышку Джордан, в больнице лежала женщина, у которой родились тройняшки. Ей должны были сделать кесарево, и мы узнали, что ее мужа недавно уволили. Эрин не только оплатила их медицинские счета, но и накупила им детской одежды, оплатила доставку подгузников на год вперед и открыла для них счет со средствами на образование. Я никогда не забуду, как она светилась от удовольствия, делая телефонные звонки, чтобы все это организовать. Как это типично для Эрин – заботиться обо всех, кроме себя. Она не хотела благодарности и не искала признания. Ей достаточно было знать, что она сделала чью-то жизнь лучше. Она и не подозревает, что делает это каждый день.

Шерри – медсестра из хосписа, которая приходит к Эрин, – заходит, чтобы собрать ее на прогулку. Шерри с нами уже несколько дней. Мы все знаем, что это означает. Медсестру из хосписа присылают только тогда, когда конец уже близок. Один из нас – Шерри, Гриффин или я – всегда находится рядом с Эрин.

В последние дни Эрин передвигается на инвалидном кресле. Ее ноги слишком ослабли и больше не держат ее теперь уже хрупкое тело. Она больше не может контролировать свой мочевой пузырь, а правая рука скрючена возле тела. Слава богу, что она сохраняет ясность ума. Да, у нее бывают моменты, когда она все путает, и они случаются все чаще и чаще, но большую часть времени она все еще прежняя Эрин. И она не отстранилась от нас, так что мы не теряем ни секунды. Иногда она смотрит в пустоту. Она быстро устает и все время говорит, что надо подготовить детскую, хотя она закончила ее обустраивать еще на прошлой неделе. Гриффин нанял оформителя, который учел каждую прихоть Эрин. Было очень трогательно наблюдать за тем, сколько усилий она приложила к обустройству этой комнаты.

Никто не скажет этого вслух, но все мы понимаем, что сегодня Эрин, скорее всего, выходит из дома в последний раз. Мы идем к моему гинекологу на трехмерное УЗИ. Эрин об этом еще не знает, это сюрприз. Сегодня мы узнаем пол Горошинки.

Пока Шерри готовит Эрин к выходу, я слоняюсь по цокольному этажу их дома. Рядом с прачечной расположена большая гостиная. Это идеальное место, чтобы почитать, и когда я не с Эрин, я провожу тут много времени. Но самая интересная часть нижнего этажа – это фотостудия Гриффина. Она действительно поражает. По стенам развешаны его фотографии: животные в Конго, шедевры архитектуры, знаменитые мосты. Гриффин столь же талантлив, сколь и прекрасен. Примечательно, что здесь нет ни одной фотографии моделей, которых он снимал. На этих стенах нет фотографий других женщин, помимо Эрин.

И меня.

С открытым ртом я подхожу к стене, на которой развешаны фотографии, которые он сделал совсем недавно. У Гриффина целая система держателей, благодаря которой он может одновременно просматривать множество снимков. Думаю, он вешает сюда свои работы, пока не решит, какие из них отдаст заказчику. На гигантской доске висят фотографии с нашего пикника в Центральном парке. Но меня удивляет, как много там фотографий со мной. Они такие личные. Я помню, что очень устала после нашего похода по магазинам тем утром и отошла в сторонку полежать на траве. Я и не подозревала, что Гриффин меня сфотографировал: одна рука лежит у меня на животе, а я беззаботно смотрю в небо. На другой фотографии я наблюдаю, как Эрин беседует со своим любимым школьным учителем. На третьей я стою с закрытыми глазами, нежась под лучами дневного солнца в тот не по сезону теплый октябрьский день. Я просматриваю десятки других фотографий и осознаю, что на всех держу руку на животе. Я и не подозревала, что так делаю. И уж точно не знала, что кто‐то это заметил. Интересно, о чем он думал, когда делал эти снимки?

– Это моя любимая.

Я подскакиваю на месте, услышав голос Гриффина. Наверное, он подкрался ко мне, и я на секунду задумываюсь, как долго он там простоял, пока я зачарованно разглядывала его фотографии.

– Фотографии просто прекрасные, Гриффин. Я и не знала, что ты меня снимал.

Он, кажется, смущен.

– Извини. Я не хотел за тобой шпионить. Просто ты выглядела такой счастливой. Это был хороший день, и я хотел, чтобы все мы его таким запомнили. Надеюсь, ты теперь не считаешь меня извращенцем.

Я смеюсь.

– Нет, ты не извращенец. Просто невероятно талантливый фотограф.

Гриффин кивает. Потом подходит к комоду, открывает ящик и достает пачку фотографий.

– Ты тоже ничего. – Он протягивает фотографии мне.

Я смотрю на снимки Гриффина и Джека Пирса, которые я сделала. На них запечатлено именно то, что я хотела – чистая радость отца оттого, что он снова видит сына.

– Спасибо. Мне надо было это увидеть, – говорит он.

Я улыбаюсь, но он жестом останавливает меня и начинает отчитывать:

– Но если ты еще раз притронешься к моему оборудованию, я отрежу тебе правую руку. Никому нельзя трогать мои вещи, Скай.

Я застенчиво смотрю на него и пожимаю плечами: мне втайне нравится, что он называет меня Скай.

– Но если серьезно, я очень тебе благодарен. За эти последние недели. Да что там, последние месяцы, несмотря ни на что, были самыми счастливыми в жизни Эрин. Знаешь, я даже ревновал, что она проводит с тобой столько времени. Ведь до тебя мы с Эрин всегда были только вдвоем. А потом в нашей жизни появилась ты, и она словно нашла свою вторую половинку. Ты олицетворяешь собой все, чего она всегда хотела, но боялась. Звучит банально, но ты ее дополняешь. И я очень благодарен тебе, Скайлар. Ты даже представить себе не можешь насколько.

Он наклоняется и обнимает меня, и я таю в его объятиях. От его слов слезы начинают течь у меня по щекам, и я не сдерживаю их. Все, чего я боялась, все, о чем я думала, все, в чем я сомневалась, – он каким-то образом… признал, что моя жизнь имеет значение. И я на долю секунды задумываюсь, не верю ли я в судьбу. Может, Эрин была права? Может, я и правда пришла в этот мир, чтобы найти ее, подружиться с ней, чтобы мы смогли провести это время вместе? Может, то, что я делала… имело смысл?

Шерри кричит, что они готовы, и Гриффин отпускает меня. Потом он целует меня в щеку, и мое сердце трепещет. Я ненадолго прикрываю глаза и наслаждаюсь этим ощущением – без чувства вины, которое ему обычно сопутствует.

– Давай попробуем, – говорит он.

Я киваю, чувствуя головокружение от слов, которые теперь значат гораздо больше, чем когда я впервые произнесла их полгода назад.

У всех глаза на мокром месте. Даже врач УЗИ поняла, что происходит, и плачет вместе с нами. Четыре пары глаз прикованы к одному крошечному младенцу на мониторе. Невероятно, как много можно увидеть на трехмерном УЗИ. Я и представить себе не могла, что в восемнадцать недель ребенок уже будет идеально сформированным крошечным человечком. В следующие двадцать две недели он будет только расти. Каждый пальчик, каждая черта лица уже сформированы. И когда на мониторе отображаются гениталии Горошинки, Эрин выкрикивает:

– Я так и знала! Это мальчик. У вас будет мальчик.

Я хватаю ее за руку.

– У нас будет мальчик.

Она кивает, ее взгляд все еще прикован к монитору: мы смотрим, как Горошинка вертится. В какой-то момент он, кажется, даже сосет большой палец. Я благодарна врачу за то, что она позволяет нам смотреть гораздо дольше, чем обычно разрешают на УЗИ.

– Надо назвать его в честь тебя, Эрин, – говорю я, сжимая ее руку.

– Как? Нельзя же назвать мальчика в честь меня!

– Можно! Можно назвать его Эрон, – говорю я. – Это имя идеально подходит.

Эрин наконец отрывает глаза от монитора и смотрит на меня. Она прижимает руку к сердцу, и выражение благодарности у нее на лице переполняет меня. Потом она вздыхает:

– Нет. Не надо. Это нездорово. Вы будете думать обо мне каждый раз, когда будете называть его по имени.

Я смеюсь и перевожу взгляд с Эрин на Гриффина.

– Ну да, в этом-то вся суть. Я хочу думать о тебе. Ты лучшая подруга и лучшая жена, о которой можно только мечтать. Ты была бы лучшей на свете матерью. Это всем известно. Все это происходит благодаря тебе. Если бы не ты, его бы даже не существовало. Может, он и растет внутри меня, но он твое создание. Разумеется, я хочу его назвать в честь тебя. Ну, если вы оба согласны.

Эрин смотрит на Гриффина, а тот ей подмигивает. Потом Эрин кладет руку мне на живот и снова смотрит на монитор.

– Приятно познакомиться, Эрон Пирс.

Я плачу вместе со всеми остальными, но от меня не ускользает то, что Эрин использовала фамилию Гриффина. Я украдкой смотрю на Гриффина, который, без сомнения, слышал то же самое. Он пожимает плечами и целует Эрин в макушку. Потом кладет руку на мой живот рядом с ладонью Эрин, и мы наслаждаемся еще несколькими секундами с нашим сыном.

Нашим сыном.

Боже правый! У меня будет ребенок.

Когда мы возвращаемся домой, Гриффин с легкостью поднимает Эрин по ступенькам в ее новую спальню. От меня не ускользает тоска во взгляде Эрин, когда Гриффин заносит ее в дом. Она знает, что это был последний раз. Она крепко держит в руках несколько распечатанных снимков с УЗИ, пока Гриффин укладывает ее на постель.

Пока нас не было, доставили еще цветы. Мы с Эрин часто шутим, что никто, кроме меня, не осмеливается дарить ей белые лилии. Ведь это цветок сочувствия. Цветок смерти. Даже Гриффин их не приносит. Он выбирает традиционные розы, иногда орхидеи, как Бэйлор. Но не я. Я всегда дарю ей только белые лилии.

Через час после нашего возвращения в дверях дома появляются Бэйлор и Мейсон. Вместе с Эрин они отправляют нас с Гриффином по бессмысленным поручениям и строго велят не возвращаться домой, пока они не разрешат. Не знаю, почему нас выгнали, – ни один из них ничего нам не объясняет. Могу предположить, что Эрин хочет заручиться поддержкой близких нам людей, чтобы мы продолжили делать то, что она начала, когда ее не станет.

Вскоре после наступления темноты нас с Гриффином зовут домой. Эрин приглашает меня в свою комнату. По ее взгляду я все понимаю. Все произойдет именно сейчас. Сейчас она спросит меня о моих планах. Сейчас я разобью ей сердце, потому что не могу с уверенностью сказать, что нас ждет в будущем. Сейчас у нас будет – вполне возможно – последний душевный разговор.

Она хлопает ладонью по постели рядом с собой. Я залезаю и ложусь рядом с ней, слезы появляются у меня на глазах, когда я чувствую, как она вздрагивает от боли. Мы лежим так каждый вечер после того, как она выпивает свой бокал вина на веранде. Мы лежим, как подростки на пижамной вечеринке, и болтаем обо всем на свете. Обо всем, кроме одного.

– Нам обязательно нужно поговорить об этом сейчас? – спрашиваю я, как капризный ребенок.

Эрин улыбается, как всепонимающая мать.

– Сейчас или никогда.

От этого заявления у меня сжимается сердце.

– Эрин, ты же знаешь, что я тебя люблю, правда? Ты же знаешь, что я на все для тебя готова, и я хочу это сделать. Я правда хочу, но мне нужно знать, что я поступаю правильно.

– Диснейворлд, – внезапно произносит Эрин.

Я качаю головой, думая, что у нее опять все перемешалось в голове.

– Диснейворлд? – переспрашиваю я.

– Отвези туда Эрона. Не жди. Отвези его туда, пока он маленький. Наблюдать за тем, как озарится его лицо, когда он увидит Микки-Мауса и Дональда Дака, будет просто волшебно! И Санта-Клаус – пожалуйста, сделай все, что в твоей власти, чтобы он верил в Санта-Клауса как можно дольше. Не отправляй его учиться в частную школу: частные школы для чванливых богатых детишек. И хотя он будет богатым, не позволяй ему так себя вести. Пусть он больше отдает, чем берет. Впрочем, зная его маму, думаю, что это не будет проблемой. Ты отдаешь больше всех, кого я знаю, Скайлар.

В ответ на это я только закатываю глаза. Эрин бредит, но я не собираюсь сейчас с ней спорить.

– Пусть он знает, как обращаться с дамами. Гриффин будет хорошим примером, но ты должна каждый день напоминать Эрону об этом. Не позволяй ему лениться. Научи его водить машину. Даже если вы будете жить в Нью-Йорке, у каждого подростка должна быть возможность получить права, когда ему исполнится шестнадцать. Обнимай и целуй его. Даже когда он будет говорить, что уже слишком взрослый для этого. Даже когда это станет его смущать. Не важно, что он говорит, он должен знать, что ты его любишь. И целуй его за меня. Каждый день. Расскажи ему, что его ангел-хранитель всегда будет за ним присматривать.

Я внимательно слушаю, а Эрин все говорит и говорит, глотая слова, перечисляя все, что она просит меня сделать для Эрона. Вещи, о которых я бы никогда не подумала. Вещи, которые только хорошая мать обязательно сделает для своего ребенка. Как она может доверить его мне? Когда Эрин наконец устает говорить, я беру ее за руку.

– Эрин, я обещаю все это сделать, но почему ты думаешь, что я не обману твоих ожиданий? Все, что ты только что перечислила, только доказывает мне, что ты была бы совсем другой матерью, не такой, как я. Как ты можешь быть уверена в том, что я больше всех подхожу для того, чтобы растить Эрона?

Эрин качает головой, словно я сошла с ума.

– Скайлар Митчелл, я знаю тебя ровно полгода. Но тебе потребовалось лишь около двух секунд, чтобы завоевать мое сердце. Сердце, которое, как я думала, было навсегда закрыто для новых друзей после того, как друзья обошлись со мной в старших классах школы. Но в ту самую секунду, когда ты свалилась со стула, я уже знала, что мы с тобой подружимся. Ты принесла в мой мир новых людей, новые впечатления, новую любовь, и я имею в виду не только тот колоссальный подарок, который ты мне подарила. Ты доказала свою бесконечную способность любить других людей. Посмотри, что ты для меня организовала в последние недели. Как ты можешь хотя бы на секунду усомниться в своей способности целиком посвятить себя другому человеку и сделать его мир прекрасным? Я знаю, что ты не считаешь себя достойной того, чтобы быть матерью. Я знаю, что ты не считаешь себя достойной Гриффина. Но ты ошибаешься. Я бы не просила тебя стать их семьей, если бы не считала, что ты на это способна. Если бы не считала, что ты единственная, кто может это сделать. Если бы не считала, что Гриффин сможет тебя полюбить.

У нее срывается голос, и я понимаю, как тяжело ей представлять нас с Гриффином вместе.

– Эрин…

Она крепко прижимает меня к себе здоровой рукой.

– Нет, Скайлар, все в порядке. Я хочу, чтобы он любил тебя, но ты должна позволить ему это сделать. Я видела вас вместе. Вас влечет друг к другу. Но вы противитесь этому влечению из-за меня.

Она гладит мой живот.

– У вас есть невероятная связь, которая соединит вас на всю жизнь. Я вижу, как это на него действует. Сначала он был не в восторге от идеи завести ребенка, но я вижу, как он на тебя смотрит. Ты – мать его ребенка. Ты красивая, веселая и чертовски сексуальная. Ты нужна ему. А он нужен тебе. Но самое важное, что вы оба нужны Эрону. Пообещай мне, Скайлар. Пообещай, что будешь жить полной жизнью и не будешь упускать ни одного дня. Если ты захочешь увидеть Эйфелеву башню, поезжай в Париж. Не говори «когда-нибудь». Говори «сегодня». Не жди, когда можно будет любить Гриффина. Люби его сегодня. Ты должна показать ему, что так можно. Ты должна позволить этому случиться. Сам он этого не сделает. Он не сделает этого из уважения ко мне. Мне нужно, чтобы это сделала ты, Скайлар. Не жди ни минуты. Позволь мне умереть, зная, что Гриффин и Эрон станут твоей семьей.

Я крепко прижимаюсь к ее спине и не хочу ее отпускать. Я не хочу ее подвести. Я могу сказать только одно. Только это может сказать лучшая подруга в такой невозможной ситуации:

– Да, Эрин. Я обещаю. Клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы исполнить твое желание. Ты – лучшее, что случилось во всей моей жизни, ты это знаешь?

Эрин обмякает у меня в руках. Я молюсь, чтобы она услышала мои слова. Я молюсь, чтобы она поверила мне, если эти слова будут последним, что она от меня услышит.

Я слышу какой-то шум и поднимаю голову. Гриффин стоит в дверях, прислонившись к дверному косяку. Он смотрит на меня, а по щеке у него катится слеза. Потом он разворачивается и уходит, не произнеся ни слова.

Глава 18

Как оказалось, это и в самом деле были последние слова, которые я сказала Эрин. По крайней мере, той Эрин, которую я знала. Позднее в тот же день она погрузилась в легкую кому. Как выяснилось, это часто случается в последние несколько дней. Она быстро увядает. Эрин заранее подписала отказ от искусственного питания. Она не хотела, чтобы мы продлевали ей жизнь только для того, чтобы отсрочить ее смерть. Теперь я понимаю, почему она это сделала. Это чудовищно. Когда Эрин не спит, она бормочет что-то совершенно несвязное. Даже враждебное. Она не знает, кто мы такие и кто она такая.

Но мы с Гриффином все равно не отходим от ее постели. Родственники приходят к ней, но она не хотела, чтобы кто-то еще из друзей, кроме меня, был рядом с ней, когда конец будет уже близок. Она знала, как это будет. Она не хотела, чтобы все запомнили ее такой, какой она была в последние дни. Она хотела видеть здесь только свою семью. Мне повезло, что она считает меня ее частью.

Мы с Гриффином делаем перерыв: мы оба истощены от нехватки сна. Ни один из нас не хочет оставлять Эрин дольше, чем на пару минут: мы оба знаем, что можем пропустить последние минуты ее жизни. Эрин дала четкие указания. Когда придет время, она хочет, чтобы рядом с ней были только Гриффин и я. Мы оставляем Эрин с ее сестрами и Шерри, а остальные занимаются приготовлениями к тому, что неизбежно скоро произойдет. Мы открываем бутылку любимого вина Эрин на заднем крыльце их дома. Здесь холодно. И мокро. Но для Эрин это место спокойствия, место утешения, место, куда она приходила каждый вечер, рассказывала истории из своего детства и делилась мечтами о будущем. О будущем Эрона. Мы поднимаем тост за нее. Я делаю один глоток вина в знак уважения к своей подруге и тут же смеюсь оттого, что происходит.

В животе у меня щекочет от непрерывного легкого порхания. Горошинка выражает протест против алкоголя, начав икать. Я улыбаюсь, чувствуя быстрые легкие толчки. Он часто икает, и пока мне это больше всего нравится в беременности.

Гриффин смотрит на меня так, словно я потеряла рассудок. Он не понимает, как я могу смеяться в такой момент. Но неожиданно, по какой-то странной причине, я счастлива. Я чувствую внутри себя жизнь. В другой комнате жизнь прямо сейчас ускользает, но в то же самое время Эрон растет большим и сильным, каждый день напоминая мне о ценности жизни.

– Эрон икает, – объясняю я Гриффину, глядя на свой живот. Я сижу на садовых качелях и прикрываю глаза, наслаждаясь этим моментом.

Я чувствую, как качели перекашиваются под весом Гриффина, когда он садится рядом со мной.

– Можно мне? – шепотом спрашивает он.

Я киваю, глаза у меня все еще закрыты, когда я беру его руку и кладу ее на свой живот под курткой. Минуту мы сидим так в тишине.

Я точно знаю, когда он почувствовал шевеление, потому что он замирает. Не открывая глаз, я позволяю ему просто насладиться первым разом, когда он почувствовал, как шевелится его сын.

– Невероятно, – шепчет он снова и снова. Его рука замерла у меня на животе. Я понимаю, что он боится пошевелиться, чтобы не спугнуть этот момент.

Но икота прекращается, а Шерри выглядывает из-за двери и произносит слова, которых мы так боялись весь прошлый месяц:

– Пора.

Мы оба издаем стон боли в темноту ночи. Потом берем себя в руки и делаем то, что должны сделать. Мы идем попрощаться с женщиной, которая единолично изменила наши жизни.

Мы проходим мимо родных Эрин, которые тихонько плачут на кухне. Я стараюсь не смотреть в их сторону. Я хочу быть сильной в эти последние минуты. Я понимаю, что Эрин, скорее всего, меня не услышит. Она даже не увидит меня, но мне все равно нужно быть сильной ради нее. Погоревать я смогу и позже. Когда она уйдет. А сейчас я должна быть с ней. Ради Гриффина.

Когда мы заходим в комнату Эрин, я поражена тем, что вижу. Глаза Эрин открыты. Они такие же ясные и голубые, как раньше. Она следит за тем, как мы подходим к ее постели. Я подхожу с одной стороны, Гриффин – с другой. Я читала об этом. Я читала, что у некоторых смертельно больных людей бывает последняя минута, которую они проводят в сознании – перед тем как умрут.

Тело Эрин расслаблено, и я сразу же замечаю, что рука у нее не скрючена. Ее волосы наконец снова того же прекрасного светлого оттенка, который я так люблю. На ее лице написано умиротворение, несмотря на темные круги под глазами, небольшие морщины и щеки, впавшие из-за того, что она почти ничего не ела. Она дышит очень медленно, и время, кажется, замирает между ее журчащими вдохами. Она ничего не говорит, но все и так ясно по ее глазам. Я киваю Гриффину. Он должен с ней попрощаться.

– Милая, я здесь. И Скайлар тоже. – Голос у него дрожит. – Боже, я так тебя люблю. Ты принесла в мою жизнь столько радости. Я никогда не смогу объяснить, как много ты для меня значишь. Когда у меня не было семьи, ты приняла меня и сделала частью своей. Ты верила в меня, когда больше никто в меня не верил. Даже сейчас, когда я думал, что уже никогда не смогу простить своего отца, тебе удалось нас примирить.

Следующие слова даются ему очень тяжело, но он понимает, что она должна их услышать, поэтому с усилием продолжает:

– Ты сделала все, что должна была. Дальше мы справимся сами. Спасибо тебе, милая. Спасибо за то, что была моей женой.

Он наклоняется и целует ее в губы. Потом сквозь слезы кивает мне.

Я делаю глубокий вдох и молюсь, чтобы уменя хватило сил не разрыдаться.

– Эрин Пирс, ты лучшая подруга, которая у меня когда-либо была. Даже если я обойду весь мир, я все равно больше не найду лучшей подруги, чем ты. Ты видишь в людях хорошее. Ты закрываешь глаза на то, на что другие не могут. За то короткое время, пока мы были знакомы, ты изменила мою жизнь, и я уже никогда не буду прежней. Рай станет лучше, когда в нем окажешься ты. Жизнь Эрона будет лучше, потому что ты станешь его ангелом-хранителем. Я стану лучше, потому что познакомилась с тобой. Тебе больше не о чем волноваться. Можешь на нас положиться. Я люблю тебя, Эрин. Спасибо за то, что была моей лучшей подругой.

Не знаю, услышала ли она нас. Возможно, эти слова больше нужны нам, чем ей. Мы продолжаем говорить, что любим ее. Мы говорим, что теперь она может уйти, что мы будем в порядке, что у Эрона все будет хорошо. Но ее глаза бегают между нами, словно она еще не закончила с нами. Словно она еще не готова нас отпустить. Ее взгляд падает на наши руки. Мы оба держим Эрин за руку. Ее взгляд задерживается на наших руках, словно она хочет заставить свои безжизненные руки пошевелиться. Затем Гриффин свободной рукой берет за руку меня. Наши руки соединились над грудью Эрин, образовав круг – мы все втроем держимся за руки.

Эрин издает глубокий вздох, и жизнь вылетает из ее тела вместе с ее последним дыханием. Она умиротворенно закрывает глаза и ускользает от нас. Я смотрю, как моя лучшая подруга уходит из этого мира, и пытаюсь не утонуть в этой потере. Вместо этого я радуюсь, что Эрин опять исцелилась. Она больше не заточена в своем сломанном теле, к которому была приговорена. Она свободна, она будет ангелом-хранителем Эрона. Она сможет увидеть Париж и прыгнуть с настоящим парашютом. Она сможет танцевать на облаках и родить десяток детей.

Я смотрю на ее безжизненное тело и осознаю, что ее лицо выглядит иначе. Моложе. Даже темные круги под глазами и морщинки, бороздившие его всего несколько минут назад, исчезли. Она так же прекрасна в смерти, как была при жизни.

Я кладу руку на живот, ощущаю, как Эрон шевелится у меня внутри, и думаю о том, как на смену одной жизни приходит другая.

Гриффин тихонько плачет, а я выхожу из спальни и присоединяюсь к родным Эрин, чтобы дать Гриффину побыть с ней еще немного, прежде чем ее заберут. Я медленно дохожу до кухни, и тут у меня подкашиваются ноги. Но я не успеваю упасть на пол, потому что чьи-то сильные руки подхватывают меня сзади и поднимают, потом несут по лестнице в комнату, которая стала моей.

Последнее, что я помню, – это слова Гриффина о том, что все будет хорошо.