Текст книги "Белые лилии"

Глава 28

– Чего еще ты мне не рассказал, Дикс?

Хотя Мейсон уже две недели помогает мне готовиться к вечеринке, мы впервые встретились после нашего последнего похода в бар. Вечеринка, которую мы готовим, – это больше, чем не-деньрожденная вечеринка для Скайлар. По совету Бэйлор, мы совмещаем ее с вечеринкой в честь будущего ребенка.

– Не рассказал? – переспрашивает Мейсон, когда мы перемещаем последние запакованные коробки на цокольный этаж.

Я аккуратно ставлю коробку в кладовку. Потом достаю из кармана маркер и подписываю: «Школьные вещи Эрин». Если рассуждать логически, то я, конечно, понимаю, что нет никакого смысла все это хранить. Там в основном фотографии класса, письма и сертификаты. Но я не могу заставить себя выбросить пять лет жизни Эрин в мусорное ведро. Мне и так тяжело было освобождать кабинет.

– В смысле, какие еще секреты ты мне не рассказываешь? – Я закрываю маркер колпачком и смотрю на Мейсона. – Сначала ты не рассказал мне про письма, которые Эрин написала. Потом утаил информацию о том, что Скайлар с кем-то встречается. А теперь я выясняю, что моя жена сделала себе татуировку. Чего еще я не знаю, черт побери? Ты, кажется, знаешь о моей жизни гораздо больше, чем я.

Мейсон поднимает руки в знак капитуляции.

– Эрин заставила меня поклястья, что я ничего никому не скажу, дружище. Ну а чего ты ожидал? Эрин не из тех, кому можно что-то пообещать, а потом не сдержать обещания.

Чувство вины растекается по каждой клеточке моего тела. Я думаю об обещании, которое нарушил, когда сбежал. Это был единственный раз, когда я подвел Эрин. Подвел Скайлар и ребенка. Подвел самых важных для меня людей. Я поклялся исправить свою чудовищную ошибку. Возможно, эта вечеринка как раз и даст мне такую возможность.

– Сколько всего писем она написала? – ворчу я, пока мы тащим большой стол, который спустили вниз и теперь пытаемся запихнуть в угол.

Мейсон качает головой и с сочувствием смотрит на меня.

– Извини. Не могу сказать. Ты получишь письма, когда и если это потребуется. Ясное указание Эрин. Я дал ей слово. Слово скаута!

Когда мы возвращаемся к лестнице, я шлепаю его по затылку.

– Блин, ты же даже не был бойскаутом!

Он, смеясь, пытается увернуться.

– Так как у вас дела со Скайлар?

Я фыркаю носом.

– Эта женщина – просто ходячее противоречие. Я знаю, что она меня хочет. Я это чувствую. Она сдерживается, но я никак не могу понять почему. И этот говнюк Джон все еще тут крутится. Жаль, что она его еще не отшила. Я ее не понимаю, Дикс.

Мы стоим в дверях бывшего кабинета, разглядывая плоды своего труда. Я добавил последний штрих – цветы, которые доставили сегодня утром вместе со всем остальным.

Мейсон поправляет картину, которую мы повесили.

– Может, она думает, что ты просто выполняешь последнее желание Эрин? Ты ей говорил, что это не так? – Он вопросительно смотрит на меня. – Может, пора уже сделать широкий жест, друг мой?

– Разве не для этого мы устраиваем вечеринку?

Мейсон смеется:

– Кто угодно может организовать вечеринку, Грифф. Важно, что ты сделаешь на вечеринке.

Я киваю, обдумывая его слова, и тут у меня в кармане вибрирует телефон. Увидев высветившееся на экране имя, я улыбаюсь. Я провожу пальцем по экрану, отвечая на звонок, и включаю громкую связь.

– Привет, Пайпер! Спасибо, что перезвонила. Я знаю, что у вас там уже поздно.

– Ты хотел со мной поговорить про вечеринку, которую организуешь для Скайлар? Не знаю, чем я могу тебе помочь из Стамбула.

Я незнаком с Пайпер лично. Но Скайлар и Бэйлор так много о ней говорят, что мне кажется, что мы уже встречались. Мне хорошо известно, что она редко приезжает домой. Скайлар сказала, что в последний раз Пайпер приезжала на свадьбу Бэйлор, и то всего на два дня.

Я знаю, что шансов у меня немного, но все равно спрашиваю:

– Я бы хотел сделать Скайлар сюрприз и пригласить на вечеринку тебя.

После долгой паузы Пайпер отвечает:

– Я не могу, Гриффин.

– Я с удовольствием оплачу тебе билеты в оба конца. Я даже настаиваю на этом, Пайпер. Было бы очень здорово, если бы ты приехала.

– Нет, вряд ли, – говорит она. – Дело не в деньгах. Я просто не могу.

– Ты говорила с Бэйлор? Она сказала, что это вечеринка в честь дня рождения и в честь будущего ребенка? Я знаю, что для Скайлар и всех остальных членов вашей семьи это очень важно.

– Нет, Гриффин, – Пайпер повышает голос. – Просто забудь об этом. Я пришлю подарки. Я позвоню Скайлар. Но я не смогу приехать. Извини.

Я смотрю на Мейсона: может, у него будут какие-нибудь гениальные идеи? Он пожимает плечами.

– Пожалуйста, подумай об этом, – прошу я. – Я сделаю все, что угодно, лишь бы ты приехала.

Я слышу, как она тяжело вздыхает в трубку.

– Какими еще словами тебе это объяснить? Я не приеду. Я уже сказала Бэйлор, когда она меня упрашивала. Мне пора. Уже поздно.

Я даже не успеваю попрощаться, потому что Пайпер вешает трубку.

– Ну и стерва! – говорит Мейсон, собираясь уходить. – Невозможно даже представить себе, что она родственница двух других сестер Митчелл. Что с ней случилось?

– Не знаю. Но она вовсе не создала у меня впечатления того милого человека, каким они все ее считают.

Я провожаю Мейсона до двери.

– Спасибо, дружище! Ты мне очень помог. Ты хороший друг.

Он наклоняется и обнимает меня так, как могут обниматься только двое уверенных в себе гетеросексуальных мужчин.

– Я всегда готов тебе помочь, Грифф. Ты же знаешь.

– Пап, перестань уже извиняться!

Я закатываю глаза, потому что мой отец этого не видит: мы говорим по телефону. Каждый раз, когда мы разговариваем – а в последнее время это происходит примерно раз в неделю, – он говорит, как сожалеет о том, что оставил нас с мамой. Я откидываюсь на спинку дивана и размышляю о том, что был бы лицемером, если бы не простил его после того, как сам, в сущности, сделал то же самое.

Ну ладно, я сбежал всего на пару месяцев, а он не появлялся у нас несколько лет, но я пытаюсь проявить к нему снисхождение и наладить отношения. Я бы не сказал, что мы теперь будем ездить вместе в отпуск. Но я открыт для общения. Даже дружелюбен. Эрин была бы счастлива.

Мы говорим про Мейсона и про свинью, которую ему подложил Джонни Хенли, отказавшись уйти из команды. Я опускаю руку между подушкой и подлокотником дивана. Там что-то есть. Я засовываю руку поглубже и достаю целую стопку фотографий.

Моих фотографий.

Я изучаю изображения и ищу предлог, чтобы закончить разговор. Мы договариваемся пообедать вместе на следующей неделе и прощаемся.

Глазам своим не верю! Я помню, что видел фотографию со мной на диване, когда приходил за вещами. Но тогда я не придал ей большого значения – в моей студии полно фотографий. Но это… это целая пачка фотографий, спрятанная женщиной, которая серьезно втюрилась. Здесь не только несколько снимков, на которых она сфотографировала меня на пикнике для Эрин, но и более старые фотографии, которые сделала Эрин, когда мы еще учились в университете. Фотографии с дней рождений, отпусков и церемоний награждения. На некоторых из них есть Эрин, но в основном только я. Наверное, Скайлар их нашла, когда разбирала вещи.

Я широко улыбаюсь, представив себе, как она сидит и разглядывает их. Она не хочет, чтобы я знал, что она обо мне думает. Смеясь про себя, я подхожу к шкафу и достаю из него старую фотографию. Выпускной класс школы. Мне было восемнадцать лет. Волосы у меня были еще длиннее и непослушнее, чем сейчас, и я почти уверен, что у меня даже не было нормальной бритвы. Я возвращаюсь к дивану, кладу фотографию в середину пачки и засовываю пачку обратно. Я тебя поймал, Митчелл.

Я слышу, как хлопает входная дверь. Когда я поднимаюсь наверх, Скайлар смотрит на бывший кабинет, широко раскрыв глаза от изумления. Я даже не уверен, что она слышала, как я подошел к ней сзади. Я слежу за тем, как она рассматривает все, что мы с Мейсоном сделали, пока она была на работе.

Мы превратили кабинет в детскую игровую комнату. На полу лежит развивающий коврик, а над ним мы повесили мобиль. Мы поставили качающуюся люльку, которую можно трансформировать в обычные качели, когда Эрон подрастет. Рядом с ней расположен детский игровой центр со всевозможными погремушками, которые могли бы его занять. Книжные полки уставлены книгами для родителей, книгами Доктора Зюсса и прочей фигней, которую я заказал в детском гипермаркете. В углу я поставил еще одно кресло-качалку, чтобы нам не приходилось все время бегать на второй этаж. Завершает комнату маленький детский манеж, сбоку к которому приделан пеленальный столик.

Скайлар разглядывает фотографии на стене. Я увеличил фотографию, которая стоит у Скайлар на прикроватной тумбочке. Ту, на которой Эрин гладит ее живот во время пикника. На противоположной стене я повесил увеличенное изображение татуировки Эрин в металлической рамке в форме цветов. Наконец, Скайлар замечает вазу с белыми лилиями на столике рядом с креслом-качалкой.

Даже из-за ее спины я вижу, что она поднимает руку и поглаживает медальон. Я делаю шаг к ней, и она наконец замечает мое присутствие, потому что вздрагивает.

– О господи, Гриффин! Как?.. Когда?..

Она поворачивается ко мне, но ее взгляд все еще направлен мне за спину. Она смотрит на огромный игровой уголок, который я соорудил сегодня днем во дворе.

Скайлар прикрывает рот рукой.

– Ты сам все это сделал?

Она смотрит мне в глаза.

Я улыбаюсь и пожимаю плечами.

Она указывает на игровой комплекс на улице:

– Ты же понимаешь, что это еще несколько лет не пригодится, да?

Я смеюсь и качаю головой.

– Можешь просто сказать спасибо, Скайлар.

– Спасибо, – произносит она и протягивает руку, словно хочет погладить меня по руке, но в последнюю секунду отдергивает ее. – Да, конечно, спасибо!

Она заходит в игровую комнату и садится в кресло-качалку.

– Здорово, что не нужно будет бегать наверх каждый раз, когда что-то понадобится. А фотографии… – Она обводит рукой стены. – Они просто идеальны, Гриффин. Все сделано идеально.

Она вытаскивает из букета одну лилию и кладет ее на живот. Потом прикрывает глаза и расслабляется в мягком скользящем покачивании кресла. Я бы все отдал за то, чтобы в руках у меня сейчас был фотоаппарат! Я бы все отдал за то, чтобы сфотографировать ее живот, пока она держит на нем цветок. Я бы все отдал за то, чтобы поцеловать эту женщину с цветком и рассказать про все чувства, переполняющие меня прямо в эту секунду.

– Скайлар… – Мой голос звучит как наждачная бумага. Я прочищаю горло и внутренне готовлюсь к отказу. – Я бы очень хотел тебя сейчас сфотографировать. Можно?

Она смотрит на свой наряд и заводит прядь волос за ухо. Потом кивает.

Не давая ей больше ни секунды на размышление, я мчусь в студию за фотоаппаратом. Через несколько секунд я возвращаюсь и щелкаю фотографию за фотографией. Я делаю несколько десятков снимков, потом ненадолго прерываюсь и перевожу дыхание. Во мне просыпается профессиональный фотограф, и я начинаю раздавать указания:

– Думаю, получится очень выразительный черно-белый снимок, если ты немного приподнимешь футболку и положишь цветок на живот.

Я смотрю на нее поверх видоискателя, а она приподнимает брови. Она хочет возразить, но прежде чем она успевает сказать хоть слово, я говорю:

– Скайлар, я профессионал. Поверь, ты потом скажешь мне спасибо. Получится прекрасная фотография.

Она колеблется, но потом уступает, свободной рукой она медленно приподнимает черную футболку. Футболка некрасиво сминается, поэтому я прошу ее встать и повернуться ко мне в профиль. Я делаю еще несколько десятков фотографий, прося ее подвинуть руку туда, а цветок – сюда. Я ни на секунду не сомневаюсь, что одна из этих фотографий станет моей любимой.

Она чертовски прекрасна. Совершенно безупречна. Как я мог раньше не замечать красоту в беременности? Через объектив фотоаппарата я различаю все изгибы ее живота. Каждую небольшую черточку, свидетельствующую о недавно растянувшейся коже. Каждое трепетание ее нервных ладоней.

Я откладываю фотоаппарат в сторону, мое сердце бешено бьется, а дыхание учащается. Я подхожу к ней и прижимаюсь к ее обнаженному животу. Я обхватываю ее лицо ладонями, и мы смотрим друг другу в глаза. Я вспоминаю про фотографии, спрятанные в диване. Она этого хочет. Мой взгляд падает на ее губы, и я наклоняюсь к ней, готовый принять все, что она готова мне дать. И бороться за остальное.

Я вижу сомнение в ее в глазах, я чувствую его в ее теле. Мои губы едва прикасаются к ее губам, когда я замираю. Я отстраняюсь и смотрю на то, что нас разъединяет. Наш сын. Ребенок, который только что мягко пнул меня в пах. Я тут же кладу руку ей на живот и чувствую те же движения, которые теперь ясно вижу глазами.

Ее живот шевелится еще сильнее, прыгая вверх и вниз, когда Скайлар смеется.

– Кое-кто считает, что тебе не следовало этого делать, – говорит она.

Я встаю на колени и обеими руками обнимаю ее все еще голый живот. Впервые в жизни я отчитываю своего сына:

– Послушай меня, Эрон. Нельзя отбивать девушку у собственного отца. Парни должны друг друга поддерживать.

– Парни должны друг друга поддерживать? – переспрашивает Скайлар. – Это первый совет, который ты ему даешь?

Кто-то звонит в дверь. Я про себя чертыхаюсь на человека, который нарушил нашу семейную идиллию. Скайлар виновато смотрит на меня.

– М-м-м… Я открою.

Она пятится от меня и оправляет футболку. На выходе из комнаты она передает мне лилию.

Мне даже не надо спрашивать, кто пришел. Я и так это знаю. Это написано у нее на лице.

Я возвращаю цветок в букет, потом небрежно прислоняюсь к дверному косяку и наблюдаю, как она впускает его в дом. Джон переступает через порог, целует ее в щеку и тут замечает мой испепеляющий взгляд. Взгляд его карих глаз становится холодным, он кивает мне.

– Как поживаешь, Пирс?

Не дожидаясь ответа, он снова поворачивается к Скайлар и протягивает ей букет красных роз.

– Это тебе.

Скайлар бросает быстрый взгляд на вазу с лилиями в игровой комнате. Это произошло очень быстро, я уверен, что Джон этого даже не заметил. Она берет у него цветы с фальшивой – я в этом уверен! – улыбкой.

– Спасибо, Джон. Очень красивые, – и кладет их на столик в прихожей.

Скайлар ненавидит розы. Как он мог этого не знать, ведь у них было уже столько свиданий? Может, он был недостаточно внимателен? Может, он не знает и других важных фактов о ней? Например, что она крутит кольцо на правом мизинце, когда говорит неправду, – вот как сейчас. Или что ее любимый цвет – это вовсе не цвет.

Или что у нее в студии есть тайник с моими фотографиями.

Я смеюсь, глядя на придурка, который пытается увести у меня девушку.

– Розы? Впечатляет, чувак.

– Что в этом смешного, Пирс? – спрашивает он со змеиной улыбкой и заносчиво смеется. – В конце концов, я же веду ее сегодня ужинать.

– Кстати, об ужине, – говорит Скайлар, потирая живот. – Кажется, я сегодня не готова никуда идти. У меня в последнее время были схватки Брэкстона-Хикса, и я хочу просто задрать ноги и расслабиться.

Джон смотрит, как она гладит свой беременный живот. Потом смотрит на меня и плотно сжимает губы. Он вздыхает:

– Ничего страшного, мы можем остаться дома. Хочешь, я что-нибудь приготовлю?

Скайлар качает головой.

– Нет. Не нужно оставаться и заботиться обо мне. Я закажу себе какой-нибудь еды.

– Я с радостью это сделаю, правда.

Он начинает снимать куртку.

– Джон, думаю, я просто пораньше лягу спать сегодня. Давай поужинаем в другой раз?

Мне трудно сдержать улыбку. Она его отшивает. Я наблюдаю за их обменом репликами, как за турниром по настольному теннису.

– Ты уверена? – спрашивает он. – Я с радостью сбегаю и принесу что-нибудь.

– Да, я уверена.

Скайлар натягивает куртку ему на плечи. Я уверен, что это не знак их близости. Наоборот, думаю, она это сделала, чтобы поскорее от него избавиться. Но при одной мысли о том, что она к нему прикоснулась, у меня закипает кровь.

Он поворачивается и открывает дверь.

– Тогда я тебе завтра позвоню. Отдыхай, хорошо?

– Не волнуйся, Маккормак, я о ней позабочусь, – говорю я, все еще прислоняясь к косяку игровой комнаты.

Он смотрит на переделанную комнату, только сейчас заметив, как она изменилась. Он разглядывает фотографию на стене, потом смотрит мне в глаза. Если бы люди могли пускать из глаз стрелы, я был бы уже мертв – пришпилен и истекал кровью на дверном косяке.

Скайлар бросает на меня недовольный взгляд и провожает Джона.

Я сажусь на диван, зная, что в мои планы на вечер теперь входит массаж ступней прекрасной матери моего ребенка.

Гриффин – 2

Мистер Еда – 0

Глава 29

Я просыпаюсь от какого-то шума. Я оглядываюсь в темной спальне и беру в руки телефон, чтобы посмотреть, сколько времени. Два часа утра. Я натягиваю спортивные штаны и выхожу в коридор. В приглушенном свете, проникающем с улицы в окно прихожей, я вижу, что дверь в спальню Скайлар открыта. Я останавливаюсь на пороге.

– Скайлар?

Потом захожу в комнату и проверяю ванную. Никого. Я спускаюсь вниз и вижу, что свет над плитой, как всегда, горит. Скайлар включает его в качестве ночника. Эта привычка появилась у нее еще в детстве, когда она просыпалась ночью попить. Ее отец решил, что хватит уже отбивать себе пальцы, провожая Скайлар на кухню, и стал оставлять свет над плитой включенным на всю ночь.

Нам это не нужно. Свет от фонаря проникает в окно рядом с входной дверью, так что в целом видно, куда идешь. Но Скайлар все равно каждый вечер включает свет. А если она забывает, то я включаю его для нее.

– Скайлар?

Я смотрю на диван: вдруг она заснула на нем? Потом заглядываю в игровую комнату. Я начинаю волноваться и решаю вернуться в свою комнату, чтобы ей позвонить. Но, проходя мимо лестницы, я замечаю внизу тусклый свет. Я спускаюсь по ступенькам и не могу сдержать улыбки, когда вижу, что там происходит. Я молча наблюдаю, как она просматривает пачку фотографий, которую прячет между подушками – она не знает, что я про них знаю.

Мои ноги прочно приклеены к полу, а я внимательно наблюдаю за ней. Волосы у нее собраны в небрежный пучок на макушке, из которого торчат длинные завитки. На ней короткий шелковый халат, спадающий с одного плеча и обнажающий ночную сорочку на тонких бретелях. В мягком свете лампы я не могу различить, какого цвета ее ночная сорочка. Надеюсь, что зеленого. Тогда она подчеркнет изумительный цвет ее глаз.

Скайлар откинулась на спинку, положив на грудь подушку. Одну из тех подушек, на которых я спал, когда этот диван стоял в моей комнате. Она подносит подушку к лицу, закрывает глаза и делает глубокий вдох.

Ни фига себе! Она вдыхает мой запах!

Она разглядывает свою секретную пачку фотографий и вдыхает мой запах.

Я откашливаюсь, и Скайлар подпрыгивает на месте. Она смотрит на фотографии, которые держит в руке, и быстро запихивает их в щель между подушкой и подлокотником, потом кладет сверху подушку. Она правда считает, что я не заметил, как она их разглядывала?

Скайлар молчит. Она не говорит ни слова про фотографию, сделанную в выпускном классе, которую я подложил в ее пачку. Может, она еще до нее не дошла. Может, она спустилась сюда за минуту до меня.

Скайлар выпрямляется и поджимает под себя ноги, разглядывая мой голый торс. Ее явно восхищает моя обнаженная кожа, отчего мне хочется бить себя в грудь, как Кинг-Конг.

Я подхожу к ней, словно совсем не смущен тем, как она на меня таращится.

– Ты в порядке? У тебя опять были эти ложные схватки?

На ее лице появляется облегчение оттого, что я не упомянул про фотографии. Она качает головой.

– Нет. То есть да, они у меня периодически бывают, но я здесь не поэтому.

Я стараюсь сдержать улыбку. Я знаю, почему она здесь. Я прекрасно это знаю. Она хотела меня увидеть. Почувствовать мой запах. Скайлар хочет меня, но она слишком упряма, чтобы признаться в этом и перейти к следующим этапам. Например, к поцелуям. И прикосновениям. И занятиям любовью. И снова поцелуям.

Я смотрю на ее полные губы и задумываюсь, стали ли они полнее во время беременности или всегда были такими?

Она кладет руки на свой выступающий живот и вздыхает:

– Я скучаю по ней.

Я сокращаю расстояние между нами. Теперь я наконец могу подтвердить, что ее ночная сорочка и правда зеленая. Как бы я хотел до нее дотронуться! Ткань, наверное, такая же шелковистая, как и ее кожа. Такая же мягкая, как ее волнистые волосы. Я сажусь рядом со Скайлар, оставляя между нами всего несколько сантиметров.

– Я тоже, – говорю я.

Может, я ошибся. Может, она смотрела на фотографии Эрин, а вовсе не пялилась на меня.

Скайлар кивает.

– Она была моей лучшей подругой, – ее тихий голос срывается.

– Моей тоже.

Я беру ее за руку, наши руки лежат на диване между нами.

Ее пальцы напрягаются, но она не отдергивает руку.

– Я никогда не встречала никого столь же искреннего и доброго, как Эрин, – говорит она. – Эрин была для меня как сестра. Иногда я чувствую себя ужасной эгоисткой за то, что злилась на нее за то, что она умерла, и у меня больше никогда не будет такой подруги. Не то чтобы у меня не было прекрасных друзей. Просто… Думаю, у меня больше никогда не будет такой подруги, как она, – она шмыгает носом и утирает слезу. – Знаешь, я с ней разговариваю. По ночам. Рассказываю ей про работу, про Горошинку, про жизнь.

Скайлар смотрит на меня.

– Как ты думаешь, она меня слышит? Думаешь, она знает, что тут у нас происходит?

Я качаю головой.

– Не знаю. Иногда я задаюсь теми же вопросами.

– Как думаешь, она в нас разочаровалась? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами. Я не могу ответить на этот вопрос. Иначе меня раздавит чувство вины. Иначе Скайлар тоже почувствует себя виноватой. Я чувствую себя негодяем за то, что не могу ее обнадежить, но на самом деле у меня просто нет ответа.

– Она была единственным человеком, который меня не осуждал, – говорит она.

Я смотрю, как слезы стекают у нее по щекам, некоторые дотекают до губ, и она слизывает их языком. Все мои силы уходят сейчас на то, чтобы не протянуть руку и не вытереть ей слезы. Но мы говорим о моей жене. Прикасаться сейчас к Скайлар кажется неуместным.

Я пожимаю ее руку.

– Я тоже никогда тебя не осуждал, Скайлар.

Она вырывает руку и кладет ее под бедро, чтобы я больше к ней не прикасался.

– Нет, осуждал!

– Правда? Когда?

Скайлар кивает.

– Когда мы познакомились. Я знаю, что ты просто тщательно выбирал суррогатную мать для вашего ребенка, но ты отпустил подлый комментарий про мое бурное прошлое.

Я закрываю глаза. Я действительно это сказал. Но не потому, почему она думает.

– Прости. Ты права, я действительно это сказал, но не потому, что осуждал твое прошлое.

Скайлар склоняет голову набок, в ее скептическом взгляде я вижу незаданный вопрос.

– Я так сказал, потому что вел себя как придурок. Потому что, когда я тебя увидел, у меня внутри что-то изменилось. – Я качаю головой: я все еще испытываю вину за это. – Я любил Эрин. Я всегда буду ее любить. Я бы никогда ей не изменил. Но я ничего не мог поделать с влечением, которое сразу почувствовал к тебе. Это меня испугало, и я пытался убежать от своих чувств.

Ее глаза смягчаются, и она почти неслышно смеется:

– Мне тоже надо кое в чем признаться.

– И в чем же? – Я поворачиваюсь к ней и кладу руку на спинку дивана.

– Я переместила этот диван из спальни сюда не потому, что он напоминал мне об Эрин. Я спустила его сюда, потому что он пахнет тобой и там он меня… отвлекал.

Ее взгляд снова падает на мою голую грудь. Интересно, она замечает, что мое сердце начинает биться быстрее каждый раз, когда она так на меня смотрит?

– Отвлекал, значит? – мне трудно сдержать самодовольную ухмылку.

Скайлар игнорирует мой довольный вид и встает с дивана. Потом подходит к столу, берет салфетку и промокает глаза. Коробка с салфетками и лежащая под ней папка съезжают со стола и падают на пол.

– Ой, прости, – говорит она, наклоняясь, чтобы поднять рассыпавшиеся по полу фотографии.

Прежде чем я успеваю осознать, что произошло, она ахает:

– Что это такое?!

Я пытаюсь сгрести фотографии в кучку, но Скайлар меня отталкивает. Она раскладывает их на столе и включает верхний свет, чтобы получше их рассмотреть. По мере того как она разглядывает фотографии, у нее на лице проявляется смятение. Это фотографии крупным планом, которые я сделал несколько недель назад, пока она спала на диване. Фотографии каждой части ее тела. И еще фотографии, которые я сделал, пока ждал в кофейне. На некоторых фотографиях изображен медальон, висящий у нее между грудей.

Она дотрагивается до него рукой.

– Какого черта, Гриффин?! Почему ты меня фотографировал без моего ведома? – Она поворачивается ко мне лицом, поплотнее запахивая халат, словно это дополнительный слой защиты. – Ты просто чертов извращенец!

Я закатываю глаза, но удерживаюсь от комментария про ее свернословие.

– Ага, конечно! Это я извращенец.

Я подхожу к дивану, достаю фотографии из ее тайника и показываю ей. Я пролистываю фотографии и нахожу те, которые она сделала на пикнике.

– Ты сделала то же самое, Скайлар! Ты меня сфотографировала.

– Тьфу ты! – Тяжелой походкой она подходит ко мне, вырывает фотографии у меня из рук и кидает их в мусорную корзину. – Это не то же самое!

– Неужели? А что же это тогда? Почему ты разглядываешь эти фотографии?

– Потому что скучаю по Эрин, кретин!

Я подхожу к мусорной корзине и достаю из нее одну из фотографий.

– Потому что скучаешь по Эрин, говоришь? – Я держу фотографию у нее перед глазами. – Посмотри-ка вот на эту – тут мое лицо крупным планом. Ты сидишь и смотришь на нее, фантазируя о моей щетине у тебя между ног?

Она открывает рот. Потом выхватывает у меня фотографию и разрывает ее пополам.

– Ну почему ты такая упрямая, женщина? Зачем ты продолжаешь водить Джона за нос, хотя прекрасно знаешь, что я тот мужчина, которого ты хочешь видеть в своей постели?

– Ты? – Она качает головой. – Если мне не изменяет память, однажды ты уже был в моей постели. А потом ты сбежал, Гриффин. Зачем мне повторять ту же ошибку еще раз?

– Это не было ошибкой. Мы должны быть вместе, Скай! – кричу я.

– Почему? Потому что Эрин так сказала? И прекрати называть меня Скай, черт побери! – орет она.

– Ну все, – говорю я, притягивая ее к себе и обрушиваясь на нее губами.

Она напрягается всем телом, но не отталкивает меня. Она расслабляет губы и позволяет мне себя целовать. Я обхватываю ее полные губы своими губами, легонько посасываю, играю с ними, позволяя ей привыкнуть ко мне. Она позволяет мне провести языком по ее нижней губе, потом мой язык проникает в ее рот. Сначала наши поцелуи были медленными и сдержанными, но вскоре стали более требовательными. Даже страстными. Не помню, чтобы от простого поцелуя мое тело когда-либо оказывалось на грани взрыва. Я крепко прижимаю ее к себе, сжимая ее живот между нами. Я хватаю ее за затылок и слегка наклоняю ей голову, чтобы сделать наш поцелуй еще глубже. Она издает тихий непреднамеренный стон – и этого достаточно, чтобы я захотел ее еще сильнее. Этого достаточно, чтобы дать мне понять, что она тоже этого хочет.

Наши языки сплетаются так, словно делали это уже тысячу раз. Наше дыхание превращается в слаженный танец, мы вдыхаем и выдыхаем в едином ритме. Я уверен, что если бы мы могли слышать наше сердцебиение, то обнаружили бы, что наши сердца тоже бьются в унисон. Если бы я перецеловал миллион женщин, у меня все равно не нашлось бы более прекрасного поцелуя, чем этот.

Скайлар обхватывает меня руками за плечи и запускает пальцы в волосы, хватаясь за них так, словно от этого зависит ее жизнь.

Мои ладони гладят каждый сантиметр ее обнаженных рук – от кончиков пальцев до шеи. Когда у меня в легких заканчивается воздух, я ненадолго отрываюсь от нее – только чтобы вдохнуть, – потом продолжаю покрывать ее поцелуями от подбородка до уха.

– Скай, – беззвучно шепчу я ей. – Я так тебя хочу.

Мой голос словно пробуждает ее ото сна, она кладет руку мне на грудь и отталкивает меня.

– Нет. Я не могу.

Потом она разворачивается и идет к лестнице.

– Но почему, Скайлар? – кричу я ей вслед. – Ты же не станешь утверждать, что не чувствуешь этого. Не может быть, чтобы этот поцелуй был невзаимным! Это был лучший поцелуй в моей жизни, черт возьми! Готов поспорить, что и в твоей жизни тоже.

Не доходя до ступенек, она оборачивается ко мне, и ее взгляд прожигает меня насквозь. Она едва заметно качает головой:

– Ты просто не понимаешь, Гриффин.

Я наблюдаю, как она исчезает наверху. Я роюсь в памяти, пытаясь понять, о чем она говорит. Я сижу на диване в студии, прокручивая в голове каждый наш разговор. Я попросил прощения. Я сказал, что хочу ее и ребенка. Я сделал ремонт. Я просто из кожи вон вылез, чтобы показать ей, что я чувствую.

Разве нет?

В голове всплывают слова, сказанные мне Мейсоном пару дней назад. Скайлар считает, что я хочу быть с ней, только чтобы выполнить последнее желание Эрин? Ну так ведь наш поцелуй доказал обратное. Через несколько минут я вспоминаю, что однажды сказала мне перед смертью мама, когда пыталась поделиться со мной своей житейской мудростью:

– Женщины все воспринимают буквально, Гриффин. Не стоит предполагать, что девушка знает, чего ты хочешь. Всегда нужно прямо говорить о том, что ты чувствуешь. Мы глупые создания, иногда нам нужно все объяснить на пальцах.

Я смотрю на календарь на стене. Вечеринка через две недели. У меня есть четырнадцать дней. Четырнадцать дней на то, чтобы придумать, как убедить Скайлар быть со мной. Четырнадцать дней на то, чтобы придумать, как ей все объяснить на пальцах. Четырнадцать дней, чтобы спланировать, как поставить на карту свое сердце – перед женщиной, которую я уверен, что люблю.

Я смотрю на потолок. Я смотрю через него в ночное небо и за его пределы. Я разговариваю с Эрин впервые после того, как она умерла:

– Если ты там, если ты знаешь, что у нас происходит, если ты можешь хоть как-то помочь мне выполнить твое последнее желание – и мое желание тоже! – то дай мне знак.

Я уже собираюсь выключить свет, но что-то на полу привлекает мое внимание. Это медальон Скайлар. Наверное, он расстегнулся, пока мы целовались. Я наклоняюсь и поднимаю его. Потом провожу пальцами по выгравированному цветку. Я неосознанно задерживаю дыхание, открывая медальон.

Из него выпадает маленькая бумажка. Она сложена несколько раз в крошечный квадратик. Я разворачиваю его. Это уменьшенная копия татуировки Эрин. Вот что она решила носить рядом с сердцем. Не фотографию Эрин, как я думал. Не мою фотографию, как я надеялся. Образ будущего, которого она страстно желает. Будущего, которое я отчаянно хочу ей подарить. И через четырнадцать дней мне нужно убедить ее, что я смогу это сделать.