Текст книги "Белые лилии"

Глава 19

Я сижу и смотрю на урну с прахом, которая стоит на столе. Урну, часть которой была завещана мне, в доме, часть которого была завещана мне. Какого черта она это сделала?

Я уже в тысячный раз ругаю Эрин с того момента, как Бэйлор зачитала мне и Гриффину письмо с ее последними пожеланиями. Это произошло только вчера, за день до похорон. В письме говорилось, что ее тело нужно кремировать, а не хоронить. Это мы уже знали, но в письме также было сказано, что прах нужно отдать Гриффину и мне. Что мы вместе должны решить, когда и где его развеять. Эрин дала ясные указания, что это должно быть местом, полным жизни и счастья. И что, когда придет время, мы будем знать, что делать.

В письме также объяснялось, что дом, который был собственностью Эрин – свадебный подарок ей от Гриффина, – также передавался нам с Гриффином. Мы, конечно, понимаем, чего она хотела этим добиться. Она ясно дала понять, что она хочет, чтобы мы вместе жили в этом доме.

Так же, как и родители Эрин, я жила здесь те несколько дней, которые прошли с момента ее смерти. Сначала у меня просто не было сил что-либо делать. Потом ее родные попросили меня помочь с поминками, которые мы организуем сегодня, через несколько часов после похорон. Похоронный зал украшали все белые лилии, которые только были в нашем городе. Было красиво. Никому больше этого не понять. Ни у кого больше не было такой связи с Эрин. Когда я зашла в зал и увидела, что он целиком уставлен любимыми цветами Эрин, я увидела жизнь, а не смерть. Я видела жизнь, и младенцев мужского пола, и длинные пестики. Я видела улыбку на лице Эрин. На один короткий миг я даже увидела надежду на будущее.

Если не считать появления при чтении письма Эрин и на похоронах, Гриффин прячется в своей спальне. Я не знаю, как его утешить. Если я прикоснусь к нему, он может подумать, что я пытаюсь занять место Эрин. Если я этого не сделаю, он может решить, что он мне неинтересен. Я отчаянно хочу выполнить последнюю просьбу Эрин. Даже если бы я не была в него влюблена, я все равно бы этого хотела. Я просто не знаю, как долго нужно оплакивать лучшую подругу, прежде чем переспать с ее мужем.

Может, нам просто нужно время. Время, чтобы погоревать по отдельности, прежде чем мы попытаемся быть вместе. Я решаю собрать вещи и уехать домой прямо сегодня. Так будет правильно. После поминок родственники Эрин вернутся домой в Уайт-Плейнс. Я не хочу испытывать неловкость, когда мы с Гриффином останемся в доме одни.

Фургон ресторана «У Митчелла» привозит закуски, а следом за ним приходит Бэйлор со своей семьей. Друзья и родные постоянно прибывают. Мы делаем все возможное, чтобы это стало празднованием жизни Эрин, поэтому я решаюсь принести фотографии из студии Гриффина. Фотографии, изображающие счастливейшие мгновения последних недель жизни Эрин.

Бэйлор передает мне малютку Джордан. Ей нет еще и месяца. Я понимаю, чего Бэйлор хочет этим добиться. Она хочет, чтобы я привыкала к детям. Но младенцы меня не любят. Джордан корчится, плачет, у меня на руках ей явно ужасно неудобно. То, что мне так нелегко это дается, только усиливает мое волнение.

Гриффин спускается вниз, поддерживая беседу со всеми, кто к нему обращается, но остается при этом совершенно отстраненным. Он сидит в углу гостиной и смотрит на меня задумчивыми серыми глазами. Он обдумывает, как это сделать? Или решает, как бы помягче меня отвергнуть? Я старательно избегаю его строгих взглядов, общаясь с близкими Эрин.

Большинство присутствующих уходят с последними лучами заходящего солнца. Родители Эрин относят вещи в машину, а ее сестры и племянницы помогают все убрать, помещая остатки еды в морозилку – Гриффину этого хватит еще на месяц. Все со слезами прощаются, и мы обещаем друг другу вскоре снова встретиться. Несмотря на то что Горошинка им не кровный родственник, им даже в голову не пришло относиться к нему как-то иначе. Они приняли меня в свою семью как дочь, как тетю, как сестру. Они стали моей второй семьей и еще одним кругом поддержки для Эрона.

Когда последние родственники Эрин уходят, я закрываю входную дверь. Внезапно дом кажется огромным. Я понятия не имею, где сейчас Гриффин. Наверное, в своей спальне. Мне неловко оставаться здесь одной. Мне еще никогда так не нужна была чья-нибудь компания, как сейчас. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой. Я прикасаюсь к своему растущему животу и напоминаю себе, что я не одна.

Потом я поднимаюсь в свою спальню и упаковываю вещи. Я ставлю чемоданы рядом с входной дверью и иду искать Гриффина, чтобы сообщить ему, что уезжаю. Дверь в его спальню приоткрыта.

– Гриффин? – Я осторожно открываю дверь пошире и оглядываю комнату. Костюм, в котором он был на похоронах, валяется скомканным на полу. На диване лежат подушки и одеяло, и когда я замечаю несмятую постель, я понимаю, что Гриффин спал на диване. Он не смог заставить себя спать в их постели без Эрин. Он спал на диване с тех пор, как Эрин перебралась на первый этаж? Теперь, когда все уехали, он сможет спать в комнате для гостей. Какая-то часть меня надеется, что он выберет комнату, в которой жила я. Какая-то часть меня надеется, что он будет лежать на той же подушке, что и я, и вдыхать мой запах. Все части меня надеются, что Эрин не проклинает меня сейчас с небес за то, что я этого хочу.

Я прохожу мимо детской и в сотый раз задумываюсь, здесь ли будет расти Эрон. Эрин не упустила ни одной мелочи. Одна стена расписана на бейсбольную тему. Сама Эрин терпеть не могла бейсбол. Это еще один самоотверженный поступок с ее стороны. Зная, что спорт очень дорог для меня и для Гриффина, она, наверное, надеялась, что мы передадим любовь к спорту и Эрону. При обустройстве комнаты она намеренно не использовала названия ни одной из команд, и мне очевидно, что Гриффин тут нечасто бывает, иначе он бы заметил, что я накупила целую кучу детских одежек с логотипом «Янкис».

Я спускаюсь по лестнице и проверяю заднее крыльцо, но там никого нет. Я с грустью думаю о том, что Гриффин, наверное, больше не будет сидеть на любимом месте Эрин. Есть еще только одно место, где он может быть. Я спускаюсь в его студию. Когда я появляюсь в дверях, Гриффин меня не замечает, так что я молча наблюдаю за ним. В одной руке он держит фотографию. В другой – бутылку виски.

Глядя на фотографию Эрин на доске, он кричит:

– Какого черта ты от меня хочешь?!

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но задеваю каблуком о порог, Гриффин оборачивается и замечает меня.

– Я кричал не на тебя, Скайлар.

– Знаю. Оставлю тебя одного. Я просто зашла попрощаться. Я возвращаюсь в свою квартиру.

Я поворачиваюсь к выходу.

– Подожди! – кричит Гриффин мне вслед. – У тебя есть полное право жить здесь. Это и твой дом тоже.

Я качаю головой.

– Я не знаю, о чем она думала.

– Нет, знаешь. – Гриффин приближается ко мне. – Мы оба прекрасно это знаем. Чего я не понимаю, так это как она могла написать нам такое обыденное письмо? Просто коммерческая сделка, черт возьми! У нее не нашлось для нас прощальных слов?

Гриффин делает большой глоток виски, и я с радостью замечаю, что бутылка еще почти полная. Он ходит взад и вперед по комнате. Я почти физически ощущаю его напряжение.

– Разделите мой чертов прах. Разделите мой чертов дом. И все?

Я никогда не видела Гриффина в такой ярости. Ну, может, за исключением того случая, когда он ударил парня после бейсбольного матча. Нет, сейчас все гораздо хуже. Сейчас он зол на Эрин, а ее здесь нет, и она не может за себя постоять.

– Гриффин, это несправедливо. Она произносила свою прощальную речь весь прошлый месяц. Ты знаешь, как сильно она тебя любила. Ты знаешь, как много ты для нее значил. Тебе правда важнее увидеть это написанным в письме, чем запомнить слова, которые она сама произнесла?

– Да! – кричит он. Он указывает пальцем на нас. – Мы с тобой всю душу ей излили в последний день. Мы не хотели, чтобы она ушла, не зная всего, что мы чувствуем.

Он делает еще глоток виски.

– А вдруг она передумала? Откуда я должен узнать, что мне делать? Что нам делать дальше? Какого черта она решила, что может покинуть нас, не сказав, чего она хочет? Как она могла быть такой эгоисткой?

Я подхожу к нему и даю ему пощечину. Вторую пощечину в своей жизни. Да как он смеет?!

Он прижимает ладонь к покрасневшей щеке, и фотография, которую он держал в руках, падает на пол. Я взглядом слежу за фотографией и вижу, что на ней я. Это фотография из Центрального парка. Та, про которую он сказал, что это его любимая.

– Эгоисткой?! – кричу я. – Ты считаешь, что она была эгоисткой? Я за всю свою жизнь не встречала более самоотверженного человека, чем Эрин. Она отдала мне своего ребенка. Она отдала мне своего мужа, черт побери! Кто еще был бы на такое способен? Да она, черт возьми, святая! Клянусь богом, если ты еще раз назовешь ее эгоисткой, я выбью твои чертовы зубы!

Я еще никогда не была так рассержена и подавлена одновременно. Слезы текут у меня по щекам, но я слишком обозлена, чтобы их вытирать. Слезы затуманивают мое зрение, но я почти уверена, что Гриффин испытывает те же самые чувства.

Он кидает бутылку в стену, от чего она разбивается вдребезги, а жидкость растекается по кафельному полу.

– Черт побери, Скай! Прекрати чертыхаться!

– Почему, Гриффин? – Я вопросительно приподнимаю брови. – Почему тебя так заботит, что я чертыхаюсь? В чем дело?

Гриффин шумно выдыхает.

– Дело в том, что, когда ты чертыхаешься, я тебя хочу, ясно? Когда ты так говоришь, я хочу бросить тебя на землю и оттрахать.

Я открываю рот от изумления: я потеряла дар речи. Мы смотрим друг на друга еще пару секунд, а потом наши ноги сами делают шаг навстречу друг другу, и наши тела соединяются.

Я готова поклясться, что, когда наши губы сливаются воедино, мы оба вскрикиваем от боли. От боли, что Эрин ушла. От боли, что мы боимся, что причиним боль ей. Мы слегка отстраняемся друг от друга и смотрим друг другу в глаза. Видно, что Гриффину это нужно. Мне это нужно. Может, именно так это и должно произойти. Может, надо сорвать пластырь одним резким движением.

Он обхватывает мое лицо ладонями и снова приближается губами к моим. Они соединяются в идеальном, пусть и нерешительном, чувственном танце. Но как только наши языки переплетаются, я растворяюсь в нем. Я знаю, что нами движет горе. Я знаю, что выпитый Гриффином алкоголь это позволяет. Я знаю, что мое сердце этого жаждет. В эту секунду я разрешаю себе отпустить боль и полностью отдаю себя ему.

Гриффин берет меня на руки, а я обвиваю его ногами за талию. Наши губы все еще сливаются в поцелуе, когда он поднимает меня по лестнице и несет ко мне в спальню. Он опускает меня на пол, и мы срываем друг с друга одежду так, словно скоро наступит конец света и у нас остался последний шанс быть вместе.

Он через голову стягивает с меня футболку. Его большие ладони обхватывают мою грудь, и я издаю стон от прикосновения мужских рук к моему телу после столь долгого времени. Прикосновения мужских рук к моей плоти всегда были такими приятными? Я трепещу, когда он снимает с меня бюстгальтер и разглядывает мою грудь, пока его пальцы ласкают мои соски. О боже. Какие они чувствительные! Я не могу сдержать стон удовольствия, все мое тело отвечает на его ласки.

Я тяну за пуговицу у него на джинсах, и Гриффин ненадолго убирает ладони с моей груди – лишь для того, чтобы мы могли избавиться от оставшейся одежды.

Мы стоим обнаженные и изучаем друг друга. Разгоряченный взгляд Гриффина вдруг становится холодным, остановившись на моем животе, который теперь выступает достаточно, чтобы поведать о нашем секрете всему миру. Он что, забыл об этом? Теперь он прекратит делать то, что бы он ни делал?

Гриффин почти сразу возвращается к моим соскам, но на этот раз ласкает их ртом. Он подводит меня спиной к кровати и опускает меня на нее, не переставая ласкать мою грудь. В то же время рукой он находит мой пульсирующий клитор, и я выкрикиваю:

– О боже, да!

От моих криков он начинает работать еще усерднее. Его язык кружит вокруг соска. Он облизывает, посасывает и пощипывает. Гриффин вводит в меня палец и шепчет что-то про то, какая я мокрая. Ощущение его пальцев внутри доводит меня до безумия. От его горячего дыхания на моей груди, когда он произносит изумительно непристойные слова, рассказывая, что он хочет со мной сделать, все внутри меня начинает трепетать, я двигаюсь на его пальцах, на его губах, на его словах к сногсшибательному оргазму.

Когда я снова могу сфокусировать взгляд, я замечаю, что он смотрит на меня с благоговением.

– Черт, Скай. Я должен снова это увидеть.

Я улыбаюсь и нахожу его член – твердый, как сталь. Как что-то столь мягкое может в то же время быть таким невероятно твердым? Я испытываю страстное желание ласкать его ртом. Я никогда не была большой любительницей орального секса, но при мысли о том, чтобы попробовать его на вкус, все внутри меня вспыхивает от желания. Я вожу рукой вверх и вниз, уделяя внимание яичкам, а пальцы Гриффина продолжают исследовать мои выраженные изгибы. Я спускаюсь вниз по его напряженному телу, сообщая тем самым о своих намерениях и в то же время наслаждаясь прикосновениями к каждому мускулу на его теле. Я поднимаю глаза на него и вижу, что он прикрыл веки от желания.

Я беру его член в рот, и он выкрикивает мое имя. Мое сокращенное имя. Я ласкаю его, а он слегка разворачивает меня, чтобы продолжать гладить мою набухшую грудь. Я провожу языком по кончику, потом погружаю его член в рот так глубоко, как только могу. Пальцами я ласкаю яички и шелковистую кожу промежности. Он издает самый сексуальный стон, который я когда-либо слышала.

– Если ты не остановишься, я кончу тебе в рот.

Но его слова лишь подстегивают меня. Я не перестаю работаю ртом. Я решаюсь на дерзкий шаг и позволяю кончику пальцев нажать на складку между его ягодицами. Гриффин вздымает бедра и кричит, а мой рот наполняет мощная струя спермы.

Я прислоняюсь головой к его бедру, позволяя ему прийти в себя. Грудь у него вздымается с такой силой, словно он только что пробежал марафон. Он закидывает руку за голову и делает несколько глубоких вдохов. Потом смотрит мне в глаза, его хриплый голос напряжен от желания:

– Теперь моя очередь.

Все внутри меня трепещет от этого заявления. Он ласкает ртом мою грудь, и я упиваюсь ощущениями, расходящимися от моих сверхчувствительных сосков. Каждое движение его языка посылает электрический разряд к моему возбужденному клитору. Гриффин спускается по моему телу вниз, покрывая поцелуями мой округлившийся живот.

Когда его губы достигают пульсирующего пучка нервов, все мое тело содрогается. Я чувствую, как он улыбается в меня. Его язык находит вход, и он пробует меня на вкус, прежде чем вернуться к точке, где он доставляет мне наибольшее удовольствие. Его пальцы легко двигаются вдоль моих гладких стенок. Внутри меня все так напряжено, что я взорвусь, если не кончу прямо в эту секунду. Словно услышав мою невысказанную мольбу, свободной рукой он сжимает мой сосок, скидывая меня в бездну, пока я пульсирую вокруг его пальцев.

– Гриффин! О да! – С моих губ слетает поток перемешанных бессвязных слов, когда я пытаюсь выразить, как он действует на мое тело.

– Черт, Скай! Я должен войти в тебя. Прямо сейчас.

Мое тело еще не успело восстановиться, когда он входит в меня, заполняя меня целиком. Когда он входит полностью, мы оба делаем резкий вдох. Гриффин замирает.

– Не двигайся. Подожди минутку.

Я плотно сжимаю губы, чтобы не засмеяться. Он не хочет кончить раньше времени. Я блаженствую, осознавая, что он так возбужден, что ему приходится заставить себя остановиться. Он кончил не больше десяти минут назад, но уже готов кончить снова. После долгой паузы я больше не могу сдерживаться и глажу его тело. Мои пальцы исследуют мышцы его спины. Мои ладони ласкают его ягодицы и мнут мягкую кожу, покрывающую сильные мускулы. Мои руки поднимаются вверх по его плечам и наконец достигают его великолепных волос.

Боже, как я люблю его волосы. Они просто воплощение Гриффина. Они говорят все, что нужно о нем знать. Они непослушные, но в то же время идеально ухоженные. До этого момента я и не осознавала, как сильно я люблю его волосы. Интересно, могла бы я испытать оргазм, просто водя пальцами по его волосам?

– Скайлар, ты меня убиваешь, – выдыхает Гриффин мне в шею, начиная двигать бедрами вверх и вниз, вперед и назад медленными контролируемыми движениями, от которых я снова возбуждаюсь.

Я чувствую капельки пота, стекающие у него по спине. Он изо всех сил старается на давить на меня всем телом, чтобы не сжимать мне живот. Его толчки становятся все более требовательными, и он хватает мои блуждающие руки и фиксирует их у меня над головой, устанавливая надо мной полный контроль. Я смотрю ему в глаза и вижу в них те же чувства, которые испытываю сама. Боль. Грусть. Чистый неподдельный восторг. Такую смесь чувств, что мы, наверное, никогда не сможем до конца в них разобраться.

– Я сейчас кончу, – говорит он, и из его прикрытых глаз выкатывается слезинка. Он переносит вес тела на локоть и просовывает руку между нами, чтобы дотянуться до моего клитора. – Ты нужна мне. Мне так хорошо с тобой. Кончай со мной. Мне это нужно. Боже, Скай, как ты мне нужна.

От его слов я снова падаю в пропасть – он довел меня до третьего оргазма. Своими пульсациями я извлекаю из него все до последней капли, и мы стонем друг другу в плечо. Наши стоны превращаются в рыдания, и мы сжимаем друг друга так, словно, если мы разомкнем руки, то исчезнем. Не знаю, как долго мы проплакали в объятиях друг у друга, прежде чем, обессилев, заснули.

Я просыпаюсь от света, пробивающегося сквозь щель в занавесках. Мне не хочется вставать, я переворачиваюсь и зарываюсь головой в подушку. Сделав вдох, я тут же замираю. Подушка пропитана неоспоримым запахом секса, от чего в моей сонной голове проносятся воспоминания о минувшей ночи. Вчера я переспала с Гриффином. У меня был поразительный, бескомпромиссный, судьбоносный секс с мужей моей лучшей подруги.

В день ее похорон.

Сердце у меня проваливается куда-то в живот, и секунду я размышляю, не придется ли мне бежать в ванную. Ничего не изменилось. Я не изменилась. При первой же возможности я прыгнула к нему в постель. Я плачу в подушку, которая все еще пахнет Гриффином, и беззвучно прошу прощения у своей подруги.

Несколько часов я не вылезаю из постели, прислушиваясь к любому шороху за пределами моей спальни. Что Гриффин теперь обо мне думает? Он был пьян. Он был явно расстроен. Он был в горе. Я этим воспользовалась. Я оказалась именно тем человеком, которым больше не хотела быть.

Я встаю, накидываю на себя халат и иду искать Гриффина, чтобы все исправить. Я открываю дверь и чуть не спотыкаюсь о свои чемоданы. Готова поклясться, что вчера поставила их перед входной дверью. Посмотрев на них повнимательнее, я замечаю, что сверху к ним прикреплен ключ и записка. У меня учащается пульс, когда я разворачиваю клочок бумаги.

Скайлар,

Прости, что использовал тебя в своих интересах. Это было ошибкой. Оставайся – этот дом твой. Я не могу.

Гриффин

Глава 20

Прошло уже две недели. Две недели с тех пор, как Эрин умерла. Две недели с тех пор, как Гриффин исчез. Две недели с тех пор, когда я в последний раз выходила из дома. Прошло две недели, а я ни слова не сказала никому о том, что произошло у нас с Гриффином.

Я ничего о нем не знаю. Полное радиомолчание. Никто не знает, где он. Даже Мейсон. Он не взял с собой телефон. Он не взял с собой никакой одежды. Он даже не взял с собой фотоаппарат. Гриффин всегда берет с собой фотоаппарат.

Я не могу. Мои чувства откликаются на его слова. Я все еще оплакиваю Эрин. Я не знаю, не надо ли мне оплакивать и Гриффина тоже. Но каждый раз, когда у меня звонит телефон, мое сердце останавливается. Мне звонят, чтобы сообщить, что его тело прибило к берегу после того, как он спрыгнул с Бруклинского моста?

Моя единственная надежда – на то, что ему просто нужно время, чтобы примириться со смертью Эрин. Просто интересно, насколько сильно я все испортила, переспав с ним. Я перечитывала его записку бессчетное количество раз. Ошибка. Заняться со мной любовью было ошибкой.

Нет, не заняться любовью. Трахнуть. Вот что это было. Не было никакого обмена чувствами, с его стороны не было никаких настоящих эмоций, кроме горя. Давайте по крайней мере называть вещи своими именами.

Услышав телефонный звонок, я подскакиваю с места. Но это всего лишь Бэйлор – она каждый день проверяет, как я. Каждый день у нас повторяется один и тот же разговор. Бэйлор хочет убедить меня вернуться на работу. Она говорит, что это поможет. Но я хочу лишь сидеть в студии Гриффина, пялиться на стены и думать о том, что я не справлюсь. Я не смогу быть матерью. Ну что за мать из меня получится, если я набрасываюсь на мужа своей подруги, не успев даже отгоревать по ней? Я облажалась. Я все испортила. Теперь Гриффин исчез, а я осталась одна.

– Не сегодня, – говорю я в трубку вместо приветствия.

– Почему не сегодня? – спрашивает Бэйлор. – Ты правда считаешь, что завтра будет лучше вернуться на работу, чем сегодня?

На фоне я слышу детскую возню, и это напоминает мне о сложных решениях, которые мне придется принять.

– Послушай, Скайлар. Я знаю, что прошла всего пара недель, но до этого у тебя было полтора месяца, чтобы подготовиться к смерти Эрин. Мы все по-своему горюем, и я уважаю твои чувства, но ты должна осознать, что ты не умерла вместе с ней. Ты правда думаешь, что Эрин хотела бы, чтобы ты сидела и лила по ней слезы?

Я качаю головой и не могу сдержаться. Я выпаливаю, как вулкан, который наконец взорвался и теперь извергает из себя лаву, сметая все на своем пути:

– Эрин было бы наплевать! Она бы меня возненавидела. Я с ним переспала. Я переспала с Гриффином. Я даже не дождалась, когда пройдет день ее похорон, Бэйлор! Ну кто так делает? Известно кто – я. Потому что я так и не изменилась, черт возьми! Я пыталась. Но сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. А я волк, Бэй. Признай это. Я не сдержалась. Я совершенно не могу держать себя в руках. И теперь я все испортила. Ради быстрого секса.

В горле у меня встает комок от непролитых слез. Я сглатываю и продолжаю, прежде чем Бэйлор сможет что-нибудь вставить:

– Но дело в том, что для меня это был не просто секс. Это был лучший секс в моей жизни. Ничто даже близко не сравнится с тем, что я испытала тогда с Гриффином. Я мечтаю об этом каждую ночь. Я думаю об этом каждый день. Теперь я буду все сравнивать с тем разом, и буду обречена на разочарование. Какой вообще смысл в том, чтобы быть с кем-то еще?

В трубке опять слышна какая-то чертова детская возня.

– И что я, черт побери, должна делать с Горошинкой?! Я думала, что смогу. Я думала, что это возможно. Если бы мы попытались сделать это вместе с Гриффином. Но теперь я осталась одна. Вполне возможно, что он вообще мертв. Он этого не хочет. Он не хочет Эрона.

Я набираю в грудь воздуха и произношу слова, которые меня окончательно убивают:

– Он не хочет меня.

Я закрываю глаза и полностью погружаюсь в чувство вины.

– Мне кажется, я не смогу, Бэйлор. Я не смогу вырастить ребенка. Я найду ему приемных родителей.

Тишина. Бэйлор шокирована моими признаниями. Наверняка она сейчас пытается придумать, что бы такое мне сказать, по-сестрински ласковое, но не может. Что она может сказать, чтобы меня утешить?

– Скайлар, мне пора. У меня встреча. Но я позвоню тебе попозже, и мы поговорим, хорошо?

Я киваю. Ну конечно, ей надо идти. Она же не хочет потом жалеть о словах, которые на самом деле хочет мне сказать.

– Да, давай попозже, – говорю я.

Потом вешаю трубку и спускаюсь по ступенькам. Я стараюсь не смотреть на фотографии Эрин. Я знаю, что она на меня смотрит. Она знает, что я сделала. Что я собираюсь сделать.

Я смотрю на фотографии Гриффина с его отцом. Это единственные фотографии во всей студии, на которых присутствует Гриффин. Обычно он находится по другую сторону от объектива. Его отец был так счастлив, что станет дедушкой. Интересно, он тоже меня возненавидит?

Я подхожу и достаю из чехла любимый фотоаппарат Гриффина. Фотоаппарат – это продолжение Гриффина, когда я держу его в руках, я чувствую себя ближе к нему. Я беру фотоаппарат с собой в гостиную и залезаю с ним на диван. Я засыпаю, мечтая о том, как Гриффин запечатлевает на пленке своего сына. Меня. Семью, которой мы должны были стать.

Кто-то звонит в дверь. Три раза. Какие нетерпеливые!

– Да иду я! – Я сонно поднимаюсь с цокольного этажа, гадая, чья сегодня очередь «присматривать за Скайлар». Смотрю в боковое окно. Бэйлор. Ох, ну прекрасно, она притащила с собой ребенка. Только этого мне не хватало.

Я открываю дверь и иду на кухню готовить кофе.

– Не беспокойся, сестренка, мне не нужно никакой помощи, – дуется Бэйлор, затаскивая коляску с Джордан и потом возвращаясь за целой кучей разной фигни. Зачем одному крошечному младенцу столько барахла?

Бэйлор паркует коляску и проверяет свою дочь, которая довольно смотрит в потолок.

– Непредвиденная ситуация, – говорит Бэйлор. – Мне нужно, чтобы ты посидела с Джордан.

Кофе мне больше не нужен. Я и без него проснулась.

– Что?! Нет!

Она бы хоть подумала головой! Я никогда не сижу с детьми. Дети меня ненавидят. Я понятия не имею, чего они хотят. Я смотрю на свой живот и прошу прощения у двадцатидвухнедельного Эрона за то, что ему выпали такие хреновые карты.

– Ну пожалуйста, Скайлар. Больше никто не может. Я всем позвонила. Я не могу пропустить встречу со своим агентом. – Бэйлор смотрит на часы. – Если через полчаса я не буду у него, он от меня откажется. А это лучший агент в Нью-Йорке. Я неделями откладывала встречу, и он серьезно разозлился. Ты должна мне помочь!

Бэйлор достает из гигантской сумки с детскими вещами блокнот.

– Я все записала. Делай все по расписанию. С Джордан очень легко справиться.

Бэйлор достает из сумки несколько бутылочек и ставит их в холодильник.

– Я сцедила молока на случай, если не успею к следующему кормлению через два часа.

Я широко раскрываю глаза от ужаса:

– Через два часа?! Ты оставляешь ее на два часа? Что мне с ней делать, Бэйлор?

Я пытаюсь вспомнить те несколько раз, когда я сидела с сыном Бэйлор Мэддоксом. Но вспоминаю только, как моя младшая сестра Пайпер держала его на руках, кормила его, переодевала его. Я, кажется, просто играла с Мэддоксом, а когда ему что-то было нужно, я сразу передавала его Пайпер. Я совсем ничего не умею. Бэйлор не может доверить мне своего полуторамесячного младенца! Да она просто потеряла свой чертов рассудок!

– Ну я не знаю. Подержать ее на ручках? – Бэйлор смотрит на меня, как на идиотку. – Джордан – младенец, Скайлар. Ей немного нужно. Если она заплачет, проверь подгузник. Возьми ее на ручки и походи с ней по дому. О, есть идея! Посади ее в шезлонг, который Эрин купила для детской. У тебя здесь есть все, что нужно.

Бэйлор смотрит на часы и ахает:

– Черт, мне пора! Все будет хорошо. Если тебе понадобится совет, позвони маме, она в ресторане на Лонг-Айленде. Я вернусь как только смогу. – И Бэйлор выходит за дверь, прежде чем я успеваю сказать еще хоть слово.

Я оглядываюсь по сторонам. Может, меня разыгрывают? Это не может происходить на самом деле. Ни один человек в здравом уме не оставит со мной младенца. Джордан что-то пищит, и я заглядываю к ней в коляску.

– Твоя мама сошла с ума, ты об этом знаешь?

Малышка просто смотрит на меня. Кажется, она улыбается. Такие маленькие дети уже умеют улыбаться? Потом раздается ужасный звук. Как взрыв диареи. Я кидаюсь к входной двери и сбегаю вниз по ступенькам.

– Бэйлор! – кричу я по направлению к метро.

Я стою и жду, когда что-нибудь произойдет. Что угодно.

Потом опускаю голову и возвращаюсь в дом. Джордан теперь по-настоящему ерзает. И здесь ужасно воняет. Я закидываю на плечо сумку с детскими вещами. Потом наклоняюсь и беру Джордан на руки, но при этом сумка падает на пол. Какая я неуклюжая! Я кладу сумку на диван и поднимаю Джордан. Я крепко держу ее одной рукой, поддерживая ей головку, как мне показывала Бэйлор, а другой рукой вешаю на плечо сумку. Получилось! Ладно, я все смогу.

Гордая собой, я направляюсь к лестнице. У первой ступеньки я останавливаюсь и смотрю наверх. А что, если я споткнусь и уроню малышку? Что, если я оступлюсь и мы обе упадем? Кто, блин, решил, что детская должна быть наверху? Как стольким людям вообще удалось выжить?

Шаг за шагом я поднимаюсь по ступенькам, пока мы наконец не оказываемся наверху, и я с облегчением выдыхаю. Я захожу в детскую и рассматриваю затейливый пеленальный столик. Но потом решаю, что он слишком опасен. Джордан может с него упасть. Я кладу ее в детскую кроватку, достаю из шкафа одеяло и расстилаю его на полу. Потом беру подгузник и влажную салфетку из приготовленной Бэйлор сумки и кладу их рядом с одеялом. Я беру Джордан, осторожно кладу ее на центр одеяла и начинаю раздевать. Пока я пытаюсь вытащить ее крошечные ручки из рукавов, я проклинаю садистов, которые шьют детскую одежду – и тут замечаю застежки в паху.

– Тебе многому предстоит научиться, Скайлар, – бормочу я себе под нос.

Я снимаю с Джордан подгузник и ахаю. Она, наверное, заболела. Подгузник до краев заполнен клейкой зелено-желтой массой. О боже! Я стараюсь дышать через рот. Мне надо просто это сделать, а потом я позвоню маме. Или врачу.

Я снимаю подгузник, но Джордан успевает размазать какашки по своим маленьким ножкам, по моим рукам и по всему одеялу. Я тянусь за салфеткой, запоздало сожалея, что вытащила всего одну, а остальные остались в сумке. Одной салфеткой я, как могу, вытираю Джордан и одеяло под ней. Все равно его теперь придется выбросить. Я сделаю что угодно, лишь бы избавиться от ужасных какашек, распространяющихся вокруг.

Нужно помыть малышку. Я достаю из шкафа еще одно одеяло, осознавая, что испорчу и его тоже – но к этому моменту это уже не важно. В шкафу я замечаю маленькую детскую ванночку. Я рассматриваю картинку на коробке. На ней изображен младенец размером с Джордан. У ванночки есть специальная штука, которая поддерживает головку так, чтобы ребенок не сползал в воду. Ага, это нам подойдет.

Кажется, прошло несколько часов, прежде чем у меня на руках наконец оказался чистый ребенок – и обломки ванной комнаты. Но ванной я займусь позднее. Я осторожно – ступенька за ступенькой – спускаюсь с Джордан на первый этаж, оставив сумку в детской. Не стоит рисковать. Я звоню Бэйлор, но сразу попадаю на голосовую почту. Я звоню маме. Она надо мной смеется. Смеется! Мама заверяет меня, что у Джордан совершенно нормальные какашки для младенца, которого кормят грудью. Боже милостивый, зачем люди кормят детей грудью, если в результате получается вот это?