Текст книги "Тот, кто всегда рядом"

Глава 19
Кассандра & Джейн

Двадцать лет назад

– Это твоя комната, Кассандра, – сказал их отчим, открывая дверь, за которой скрывалась комната, достойная страниц подросткового журнала: в центре – кровать с белым балдахином, розовым покрывалом с оборками и декоративными подушками. Белый глянцевый шкаф и такой же стол. Стены выкрашены в нежно-розовый, совсем недавно – в комнате еще стоит запах свежей краски.

– Джейн, а твоя – здесь. – Он пересек коридор и открыл другую дверь, за которой скрывалась такая же спальня.

Сестры посмотрели друг на друга и двинулись в противоположных направлениях – их носки бесшумно ступали по толстому ковру. У них до этого никогда не было раздельных комнат.

Но они знали, чего от них ждут, – еще до того, как почувствовали резкие тычки матери.

– Спасибо! – хором сказали они.

– Очень красиво, – добавила Джейн.

Их отчим кивнул – он всегда был немногословен – и принялся спускаться по ступеням, тяжело скрипевшим под его весом.

Красивые спальни были лишь началом ожидавших их перемен: мать уже сообщила, что скоро последуют новая одежда, перевод в частную школу и фортепианные уроки.

– Девочки, почему бы вам не освежиться. Ужин в шесть, – сообщила им мать и поспешила вслед за новым мужем. – Я приготовлю морской язык и спаржу.

Даже их мать изменилась – стала выражаться изысканнее и бросила курить. Перестала красить ногти сама и начала ездить в город на маникюр. И стала гораздо активнее жестикулировать левой рукой – на ней теперь было кольцо с большим бриллиантом.

Кассандра посмотрела на Джейн и пожала плечами. Их маму словно подменили на Кэрол Брейди. Но отчим на Майка Брейди совершенно не походил; из-за глаз навыкате и пухлых губ он напоминал жабу.

– Что такое морской язык? – прошептала Джейн, и они обе начали хихикать.

Произошла и еще одна большая перемена: у них появился сводный брат – красивый, светловолосый, спортивный подросток, который приезжал к ним каждые вторые выходные. Даже его кличка – Трей, – данная ему потому, что он был третьим в своей семье, после деда и отца, кто носил то же самое имя, была крутой.

Когда сестры увидели его впервые, они сидели на краю бассейна на заднем дворе, опустив ноги в прохладную хлорированную воду. Он пробежал по двору и прыгнул в него бомбочкой. Когда он вынырнул на поверхность, девочки смеялись и смахивали капли с волос.

– Привет, – сказал он, без усилий скользя по воде. – Хотите узнать, кто сможет дольше всех задержать дыхание?

Дважды в месяц Трей наполнял жизнью дом, который в присутствии его отца был похож на музей. Трей поднимал их и носил на плечах и шепотом рассказывал про секреты своего отца – например, что тот хранит в тумбочке пузырек «Виагры». В подвале, в игровой комнате с большим деревянным баром и гигантским телевизором, Трей учил их играть в пул, наклоняясь над ними и поправляя угол удара.

– Не спешите, – говорил он.

Трей таскал из бара виски «Джек Дэниелс» или текилу и давал им попробовать, смеясь, когда сестры делали крошечные глотки и морщили носы.

Он делал комплименты их матери и всегда открывал перед ней дверь, чем моментально ее покорил. Он называл отца «сэр» без малейшего сарказма. Когда Трей замечал, что уборщица пытается затащить наверх тяжелый пылесос, он вставал и помогал ей. Взрослые его обожали.

– Трей – настоящий джентльмен, – любила повторять их мать. – Я и мечтать не могла о таком пасынке.

А потом, через несколько месяцев после того, как Кассандра и Джейн переехали, они обнаружили во внутреннем дворе маленького воробья – он врезался в стеклянную дверь и теперь лежал неподвижно.

– Бедная птичка! – заплакала Джейн.

Кассандра взяла ситуацию в свои руки.

– Он на нас смотрит. Мы должны помочь.

Они забежали в дом, нашли крепкую обувную коробку – к тому моменту у их матери их накопилось немало – и начали наполнять ее бумажными полотенцами с кухни.

– Мы можем кормить его червяками, – предложила Кассандра, когда на кухню зашел их сводный брат, все еще в форме для лакросса после субботнего матча.

– Кормить червяками кого? – Трей достал из холодильника молоко и начал пить прямо из пачки.

– Мы нашли птичку, – сказала ему Кассандра. – Она поранилась, и мы сделали ей гнездо.

– Его зовут Твити, – добавила Джейн.

Трей поставил молоко на столешницу и последовал за ними на улицу.

Птица лежала все в той же позе, глядя на них блестящими черными глазками. Девочки присели рядом с ней.

– Просто поднимем его? – спросила Джейн.

Но никто из девочек не двинулся.

– Ну и чего вы сидите? – рассмеялся Трей. – Вам помочь?

– Можешь положить Твити в коробку? – попросила Кассандра.

Он приблизился к воробью. Наклонился и посмотрел на него.

– Привет, малыш.

А потом его нога – он еще не снял бутсы для лакросса – поднялась высоко в воздух и опустилась прямо на него.

Послышался тошнотворный хруст.

Джейн и Кассандра непонимающе уставились на сводного брата, и тот сказал:

– Он бы все равно умер.

Трей развернулся и ушел, оставив их сидеть на коленях на каменном полу, пока их шок переходил в слезы.

Рыдая, они завернули тело птички в бумажные полотенца и написали маркером ТВИТИ на коробке, которая должна была стать больничной койкой, но теперь превратилась в гроб. Они нарисовали на ней цветы и радугу и выбрали самое красивое место в саду – под кусом желтых роз.

Утрамбовав на могиле землю, Кассандра и Джейн взялись за руки.

– Прости, – сказала Кассандра. – Мы должны были защитить тебя.

После этого они, насколько возможно, старались избегать сводного брата. Но его по-прежнему тянуло к ним. Он оттягивал лямки спортивного топа Кассандры, а когда по коридору проходила Джейн, кричал ей: «Вон пошла плоская Джейн!» Хотя у него была своя ванная комната, он часто наведывался в ванную к Кассандре и Джейн, когда они ложились спать.

– Просто ищу «Тайленол», – заявлял он, без стука распахивая дверь. И это всегда случалось, когда кто-то из девочек мылся в душе; видимо, он слушал, когда потечет вода. Сестры пытались прикрыться, когда он косился на них сквозь рифленое стекло.

Но им не пришлось слишком долго избегать Трея. Через семнадцать месяцев после того, как их мать надела длинное белое кружевное платье – словно была невестой впервые – и очаровательно плакала, произнося клятвы, отчим вышвырнул их из дома и подал на развод.

Перемены и хаос, воцарившийся в их жизни, сплотили сестер еще сильнее, особенно теперь, когда их мать становилась все жестче и все сильнее от них отдалялась. Кассандра и Джейн, связанные общими секретами и сходством друг с другом, больше никого не впускали в созданный ими вокруг себя защитный пузырь. Они всегда были вместе. Поддерживали друг друга. Отстаивали друг друга. Любили друг друга.

Защищали друг друга.

Глава 20
Шэй

В Соединенных Штатах 1,3 миллиона отчимов. Ежедневно создается более 1.300 смешанных семей, и более 50 процентов детей младше 13 лет живут, хотя бы периодически, с одним родным родителем и одним не родным.

Книга Данных, страница 21

Двадцать лет назад

На мой одиннадцатый день рождения, который выпал на субботу, мама отвезла меня за покупками в местный торговый центр. Она сказала продавщице в «Лорд и Тейлор», что мне нужен особый наряд на особый случай. Я была не из тех девочек, кто мечтал о розовых оборках или тюле – я предпочитала футбол и математические головоломки. Но когда я примерила ярко-синее платье до колен с поясом вокруг талии, то почувствовала себя особенной.

Я вышла из магазина прямо в нем, и мы направились в маникюрный салон, где мы с мамой сидели в больших кожаных креслах, пока нам делали маникюр и педикюр. Чуть позднее, когда мы подъехали к дому типа ранчо, где мы теперь жили с Барри, я увидела, что отчим стоит на алюминиевой лестнице в выцветших джинсах и футболке с Брюсом Спрингстином и чинит крышу. По дороге к входной двери я почувствовала на себе взгляд Барри.

– Добро пожаловать домой, фифа! – выкрикнул он мне, и я неловко помахала ему рукой, не поднимая головы.

На мне по-прежнему было бархатное платье, такое мягкое и приятное к телу, когда мама позвала меня ужинать – она приготовила мои любимые спагетти с фрикадельками, – и я осторожно разложила на коленях салфетку, чтобы его не испачкать.

Обычно мама накладывала Барри первому, но сегодня она сначала наполнила мою тарелку.

– Дорогая, можно мне еще подливки? – Барри был из Бронкса и всегда говорил подливка вместо томатного соуса. Когда я впервые услышала, как он использует это слово, то записала его в свою Книгу Данных к другим регионализмам – например, журчальник, как моя одноклассница из Род-Айленда называла питьевой фонтанчик, шипучка вместо газировки, или фривей, как на Западном побережье, особенно в Калифорнии, называют шоссе.

– Конечно, – ответила мама и подлила томатный соус ему на спагетти.

Барри выпил за ужином два пива – и я видела, как он выбросил пустую банку по дороге к столу. Два пива за вечер были обычным делом. Но три или больше означали беду: он начинал злиться… На начальника, который недостаточно ему платил, на придурка в «БМВ», который его подрезал, или на политиков, которые облагали налогами его по́том и кровью заработанные деньги.

Когда мама пошла на кухню за десертом, Барри направился следом, взял еще одну банку и с хлопком открыл ее.

– С днем рождения тебя, – начала петь мама. Она держала тарелку с дюжиной капкейков, покрытых шоколадной глазурью – еще одним моим любимым блюдом. Я закрыла глаза, загадала щенка и задула свечи.

– Пойдем посмотрим, исполнилось ли твое желание! – весело сказала мама. – Пошли, подарок от твоего папы ждет на заднем дворе.

Она опустила тарелку на стол, и от восторга я даже была не против отложить такие аппетитные на вид капкейки на потом.

Пока мы шли, она держала меня за руку, по-прежнему двигаясь с грацией танцовщицы, которой была когда-то. К тому моменту я уже переросла ее на несколько сантиметров и быстро догоняла Барри. От мамы мне досталась только ямочка на подбородке и узкий, чуть вздернутый нос. С Барри же – невысоким и мускулистым, с густыми темными волосами и смуглой кожей – они, наоборот, идеально сочетались внешне.

Блестящий красный велосипед с десятью скоростями с огромным бантом, привязанным к сиденью, стоял возле гаража.

– Сюрприз! – крикнула мама.

У меня защипало глаза – собака стала бы моим лучшим другом и всегда была рядом, – но я быстро взяла себя в руки, прикусив нижнюю губу, чтобы мама ничего не заметила.

– Я могу на нем покататься?

Мама посмотрела на мое платье.

– Давай поедим десерт, а потом ты переоденешься и поедешь? Будет еще светло.

Когда мы вернулись, Барри по-прежнему сидел за столом. Он держал в левой руке банку с пивом. Он потерял кончик ее мизинца много лет назад, случайно отрезав его циркулярной пилой на стройке, и на нем не было ногтя.

– Понравился подарок?

В его тоне было нечто настораживающее. Я кивнула, села на место и принялась усердно поправлять салфетку, чтобы не встречаться с ним взглядом. Я подозревала, что мой отец ежемесячно платил маме очень неплохие алименты, судя по услышанным мною словам Барри.

– У меня тоже был в детстве велосипед. Но я заплатил за него сам. Заработал деньги на доставке газет.

– Барри, – мягко сказала мама, – давай есть десерт.

Она положила первый капкейк ему на тарелку, потом уже – мне и себе.

Глазурь была плотной и липкой и сверху была покрыта хрустящей разноцветной посыпкой. Я слизала ее, смакуя эту сладость, потому что то была моя любимая часть.

Но ровно в тот момент, когда я открыла рот, чтобы откусить большой кусок, Барри заговорил вновь.

– Если ты хочешь носить такие платья, придется забыть про капкейки.

Я замерла. И осторожно положила капкейк обратно на тарелку.

– Барри! Это некрасиво! – Мама повернулась ко мне. – Милая, у тебя день рождения. Ешь, сколько захочется.

Барри развел руками, словно не имел в виду ничего дурного.

– Эй, я просто пытаюсь помочь. Парни не любят девчонок крупнее себя.

Тогда я уже не смогла сдержать слез. Я не издала ни звука, но мама видела, как они катились по моим щекам. Она вскочила, густо покраснев. Я ни разу не слышала, чтобы она кричала на отчима, но на этот раз она не сдержалась.

– Что с тобой такое? Не смей так с ней говорить!

Я встала со стула.

– Все нормально, – тихо сказала я.

Барри на меня даже не посмотрел; его извинения предназначались только моей маме.

– Прости, детка. Сам не знаю, что на меня нашло. Просто неделя выдалась тяжелая.

Я выбежала на задний двор и залезла на велосипед. Проезжая мимо окна столовой, я увидела, как Барри притягивает маму к себе на колени и утыкается лицом ей в шею. Она не улыбалась, но позволила ему это сделать.

Бесцельно прокатавшись до темноты, я вернулась домой. Поставила велосипед в гараж и тихо зашла внутрь. Барри смотрел в гостиной телевизор, но мама ждала меня наверху. Она крепко обняла меня и прошептала: «Барри очень сожалеет о сказанном. И я оставила у тебя на тумбочке капкейк и стакан молока».

Я съела пирожное, но той первой сладости в нем уже не было.

Я настолько погрузилась в воспоминания о дне рождения, что ноги практически сами привели меня в полицейский участок.

Проходя мимо стеклянной витрины, я замечаю собственное отражение. Плечи ссутулены, руки сложены. Я знаю, что я делаю: пытаюсь стать меньше. Это наследство оставил мне Барри, хотя после того дня рождения он отпускал подобные колкости, только когда мы оказывались наедине.

Останавливаюсь и поворачиваюсь к собственному отражению. Свободно опускаю руки. Выпрямляюсь и расправляю плечи.

Возвращаю женщину, которой я была лишь несколько минут назад, когда сидела с Кассандрой и Джейн.

Слова Барри утратили силу после фразы Джейн: «У тебя такие подтянутые руки! Занимаешься у тренера Мишель Обамы?»

Захожу на территорию и направляюсь внутрь, мимо параллельных деревянных скамеек. На этот раз на входе сидит женщина. Она поднимает на меня взгляд, но молчит, и я снова вспоминаю, какое это пугающее место.

Тем не менее я говорю:

– Здравствуйте, я к детективу Уильямс.

– Ее нет.

Я сразу падаю духом, но затем беру себя в руки и спрашиваю, можно ли оставить ей записку.

Офицер кивает, и я отыскиваю в сумочке ручку и старый чек. «Пожалуйста, позвоните мне, – пишу я. – Как оказалось, кулон принадлежал не Аманде».

Я записываю свой номер, если вдруг окажется, что Уильямс его потеряла.

У меня уже есть план на случай, если кулон успели передать матери Аманды. Я смогу отыскать ее номер и адрес. Позвонить ей и объяснить ситуацию.

Я не расскажу сестрам Мур об усилиях, потраченных на возвращение украшения. Просто сообщу хорошие новости.

Глава 21
Кассандра & Джейн

Сестры лгут лишь в случае крайней необходимости.

Подбодрить Шэй было крайне важно, и поэтому Кассандра сочинила историю про разбитое сердце Джейн – на самом деле это сама Джейн закончила отношения с красавцем-банкиром, который стал требовать слишком много времени.

Помимо этого они солгали лишь по поводу истинного владельца пропавшего кулона. Тот, что принадлежал Джейн, лежал у нее в шкатулке.

Похоже, Шэй очень хотела им его вернуть. Сестры ждали от нее известий в самое ближайшее время – особенно если учесть, что Валери проследила за Шэй после встречи в баре, и та отправилась прямиком в полицейский участок, предположительно за кулоном.

Но оставшуюся часть вечера от Шэй не было никаких вестей. Часы растянулись в дни, но Шэй по-прежнему молчала. Как только кулон оказался в полиции, сестры прекратили отслеживать его расположение. Слишком рискованно было оставлять электронный след на случай, если полиция обнаружит маячок.

Когда стратегическую сессию Кассандры и Джейн прерывает стук в дверь их ассистентки и они получают сообщение о важном звонке, на мгновение обе сестры думают: «Шэй».

Но вместо этого на проводе Дафна, и она так тяжело дышит, что едва может говорить:

– Кит… Клиентка, которая свела меня с Джеймсом… Она только что позвонила. Заезжала полиция… Они спрашивали ее про…

– Подожди! – перебивает Кассандра. Телефонный разговор может прослушиваться; их предупреждала об этом Стейси.

Похоже, Дафна поняла, в чем дело.

– Простите. – Ее голос все еще сбивается, но она уже более осмотрительна в выборе слов. – Кит едет сюда – ко мне в бутик.

По расписанию у Кассандры и Джейн ланч с новым колумнистом газеты «Пост». Но они не могут оставить Дафну наедине с этой проблемой. Кассандра звонит в ресторан, чтобы изменить бронь с трех человек на двух, пока Джейн выбегает на улицу и ловит такси.

К тому моменту, как Кит врывается в бутик, сдвигая на лоб большие черные очки, Джейн уже прохаживается в задней части магазина и рассматривает секцию осенних блейзеров. Других посетителей нет.

Кит обнимает Дафну.

– Представляешь? – восклицает она, и ее голос разносится во все концы небольшого помещения. – Открываю сегодня утром дверь, собираясь отправиться на пилатес, а там он, с поднятым кулаком!

Дафна кивает и складывает руки на груди. Кит явно не ожидает столь бесстрастной реакции.

– Он собирался постучаться, но все равно, я так испугалась! В общем, он достает значок. Кстати, когда этим значком тычут тебе в лицо, он выглядит куда больше, чем кажется по телевизору. Он задал несколько вопросов – откуда мы знали Джеймса и все такое, – а потом начал расспрашивать о твоем свидании с Джеймсом. Разве не странно?

– Осторожнее, – выдыхает Джейн. Слишком тихо, чтобы ее услышали.

– Зачем детективу об этом спрашивать? Я встречалась с ним всего раз.

– Знаю! – восклицает Кит. – И это было сто лет назад! Ты сказала, он симпатичный, но не в твоем вкусе. И Джеймс тоже никогда о тебе не вспоминал. Я сказала все это копу…

Грохот из задней части магазина заставляет обеих повернуться.

– Простите! – кричит Джейн. – Я такая неуклюжая!

Дафна спешит помочь Джейн, которая склонилась над упавшим торсом-манекеном, увешанным шарфами и ремнями.

– Ничего страшного, – говорит Дафна.

Она начинает подбирать с пола аксессуары, и Джейн замечает, что у нее дрожат руки. Кит подходит и встает над ними, буквально вибрируя от нетерпения.

– Я пытаюсь подыскать что-нибудь новенькое для работы, – говорит Дафне Джейн. – Не могли бы вы мне помочь?

– Конечно. – Дафна поднимается и ставит манекен обратно на стол. – Вы предпочитаете платья или брюки?

– И то, и другое. Мне нужно полностью обновить гардероб.

Кит, с явным разочарованием на лице, переводит взгляд с Дафны на Джейн и обратно.

– Я лучше пойду. Еще позвоню тебе!

Дафна и Джейн смотрят ей вслед, пока Кит не выходит за дверь, а потом Дафна падает на кресло с мягкой обивкой, что стоит рядом с демонстрационным столиком.

– Поверить не могу, что полиция продолжает про меня расспрашивать. – Ее лицо бледное и измученное.

Детектив наверняка зацепился за серьезное несоответствие в истории Дафны: Дафна сказала полиции, что Джеймс так и не вышел на связь после интимной ночи в ее квартире. Этим она и объяснила рассерженное сообщение с пожеланием Джеймсу гнить в аду. Но Кит выдала другую версию событий. Она рассказала, что Дафна назвала свидание приятным, но она не почувствовала искры между ними.

Эта тонкая ниточка могла привести ко всему остальному.

– Ты прекрасно справляешься, – подбадривает Дафну Джейн, положив руку ей на плечо. – Обещаю тебе, беспокоиться не о чем.

Эта ложь тоже необходима; нельзя, чтобы Дафна пошла по пути Аманды.

Глава 22
Шэй

Большинство людей обманывают во время разговора, когда хотят казаться приятными и компетентными. Одно знаменитое исследование показало, что 60 процентов людей солгали как минимум единожды во время десятиминутной беседы. Если вы собираетесь умышленно солгать, то вот как это делается:

• Ложь должна быть правдоподобной.

• Попрактикуйтесь заранее.

• Ложь должна быть короткой.

• Будьте уверены в себе.

Книга Данных, страница 24

Джоди не планировала въезжать до конца месяца, но, когда я вхожу в квартиру, ее присутствие уже чувствуется повсюду: новые подушки с цветочным узором покрывают потрескавшийся кожаный диван, и плакат с кувшинками Моне висит над скамейкой, под которую мы складываем обувь. На столе в серебряной рамке стоит их с Шоном фотография, хотя только вчера на нем лежали лишь подстаканники.

Все это служит напоминанием – будто оно мне нужно, – что мое время здесь сочтено. Сегодня я провела два часа на сайтах по поиску квартир. И, наконец, нашла многообещающее место, но когда я позвонила агенту, она сказала, что они подписали контракт с новым жильцом уже через час после размещения объявления.

Снимая обувь, я слышу голос Джоди. Они с Шоном в спальне, за закрытой дверью, но стены тонкие.

– Это называется правилом одной минуты. – Голос Джоди звучит чуть выше и пронзительнее обычного. – Если дело занимает меньше шестидесяти секунд, его следует сделать сразу. Именно поэтому у тебя посуда в раковине и одежда на стуле.

Я представляю, как Шон проводит пальцами по своим рыжим волосам. Его нельзя назвать неаккуратным, но иногда он накапливает мусор или оставляет на столешнице пакеты с продуктами на несколько часов.

Его голос глубже и мягче, но мне кажется, что я слышу нотки раздражения:

– Работал… Хочу отдохнуть…

«Если это занимает всего минуту, почему ты просто не сделаешь это, Джоди?» – думаю я.

– Ну а я не могу отдыхать в таком бардаке! – Она явно вышла из себя.

Я чувствую, как во мне просыпается радость. Я впервые слышу, как они ссорятся. Если они расстанутся, мне не придется переезжать.

Снова звучит голос Шона. Джоди смеется. И все уже позади.

Он умеет так здорово острить.

Одна из моих любимых черт Шона.

Снимаю брюки с блузкой, в которых ходила на работу, и надеваю кроссовки для бега, легинсы и старую футболку. Я люблю бегать вдоль Ист-Ривер на пороге осени.

Беру наушники и повязываю вокруг талии легкую куртку. Но прежде чем уйти, делаю еще кое-что. Звоню детективу Уильямс.

Она не отреагировала на мою записку. Я звонила ей вчера несколько раз, но ее снова не было в участке, и я постеснялась снова оставлять свое имя. Наверное, она разбирается с убийствами и ограблениями, и ответ на мое сообщение – в самом низу ее списка дел.

Но на этот раз она на месте.

Я заранее продумала свою речь. Выходит торопливее, чем я планировала, потому что я начинаю нервничать от одного только звука ее голоса.

– Здравствуйте, это Шэй Миллер. Я звоню, потому что кулон, который я вам отдала, на самом деле принадлежал не Аманде. Ей одолжила его подруга. Могу я зайти и забрать его?

Она не отвечает, и остается только представлять, что обо мне думает детектив Уильямс. Она сказала, что мне следует отпустить произошедшее, и предложила обратиться за профессиональной помощью.

Тишина такая тяжелая, что я начинаю мямлить.

– Я… Я знаю, звучит странно, но я столкнулась с парой ее подруг, и мы разговорились, и они сказали, что кулон принадлежал не Аманде… И мне нужно им его вернуть… Я обещала…

– Погодите. – Ее голос такой властный, что я вздрагиваю. – Вы общаетесь с подругами Аманды?

– Я просто столкнулась с ними на улице… Мы познакомились на поминках.

Кажется, детектив Уильямс раздражена.

– Послушайте, Шэй, прекратите общаться с друзьями Аманды. Я уже отправила кулон ее матери. Вам нужно оставить эту ситуацию в прошлом.

Ее тон не терпит возражений.

Я зашла в тупик. Вспоминаю радостное выражение лица Джейн, когда я пообещала ей, что верну кулон. Вспоминаю, как Кассандра сказала: «Должно быть, нас свела судьба».

– Простите, – говорю я детективу Уильямс, и она кладет трубку.

Но я извиняюсь не за то, что причинила ей беспокойство.

Я извиняюсь за то, что не собираюсь оставлять это в прошлом.

– Здравствуйте, я Мелисса Даунинг, – говорю я женщине за стойкой экстренной помощи в Городском Госпитале. – Я бы хотела поговорить с Амандой, той милой медсестрой.

Женщина делает большие глаза.

– Ой. – Она сомневается, и я почти вижу, как мечутся ее мысли. – Могу я узнать, зачем именно?

Я растягиваю губы в улыбке. Ложь должна быть правдоподобной.

– Меня привезли сюда несколько недель назад. Была ее смена. Она просто чудесно позаботилась обо мне. Я решила вернуться и поблагодарить ее.

У меня в руке букет цветов. Снова желтые циннии.

Я стараюсь не прикрывать рот, грудь или живот – все это очевидные признаки, что кто-то лжет.

– Ясно. Подождете минутку?

– Конечно.

Я делаю шаг назад и сажусь на пластмассовое сиденье, стараясь двигаться непринужденно.

Ждать приходится дольше чем минутку. Я провожу на стуле минут пятнадцать, пока сотрудница сперва бормочет что-то в телефон, а потом возвращается к работе за компьютером, избегая смотреть мне в глаза.

По телевизору в углу показывают новости с бегущей строкой. В приемной ждут еще несколько человек, но непохоже, что они чувствуют себя очень плохо. Но я все равно слышу откуда-то рядом слабые стоны, а потом крик какого-то мужчины.

Нужно быть очень сострадательным человеком, чтобы работать в подобной обстановке – и, разумеется, высококомпетентным. Прежде чем прийти сюда, я просмотрела статистику по медсестрам и обнаружила исследование, показавшее, что 98 процентов больничных медсестер называют свою работу морально и физически выматывающей.

Интересно, относилась ли к ним Аманда. Видеть практически постоянно страдания и смерть должно быть ужасно тяжело. В другой статье говорилось, что медсестры на 23 процента чаще совершают самоубийства, чем женщины в целом, – возможно, потому, что у них есть свободный доступ к летальным дозам лекарств.

У Аманды тоже должен был быть доступ: фентанил, оксиконтин, валиум, перкоцет, викодин. Но она предпочла прыгнуть под поезд.

Я записала все это в свою Книгу Данных. Даже если ее самоубийство теперь вызывает у меня меньше вопросов, его метод – нет.

– Мелисса?

Я не отзываюсь, пока мое имя не называют во второй раз. Поднимаю взгляд и вижу медсестру в розовой униформе. Волосы собраны в хвост, на лице ни грамма макияжа, и вид ее совершенно изможденный. Теперь я еще сильнее уважаю их профессию – сестрам недоплачивают, как и учителям.

– Ой! Простите, задумалась, – говорю я и встаю со стула. И недоуменно смотрю на нее, надеясь произвести впечатление, будто я ожидала увидеть Аманду.

– Я Джина. Я была старшей над Амандой. Давайте поговорим там. – Она отводит меня в относительно тихий угол. – Вы были пациенткой Аманды?

– Да, – обманываю я. – Аппендицит.

Я подготовила эту историю, потому что знала, что персонал больницы вряд ли поделится со мной личной информацией об Аманде, если я расскажу, что на самом деле нас с ней связывает.

Она кивает, и я радуюсь, что никто не стал вводить мое имя в систему, чтобы проверить правдивость моих слов.

– Мне жаль, что приходится вам это говорить, но Аманда умерла несколько недель назад.

На мгновение меня берет оторопь от ее прямолинейного заявления. Но потом я вспоминаю: возможно, ей приходится сообщать подобные новости ежедневно.

– Господи! Что случилось?

– Все произошло внезапно и неожиданно.

Джина убирает за ухо прядь волос. Бросает взгляд на проходящего через дверь мужчину с загипсованной ногой, который опирается на руку своей более молодой спутницы, и снова поворачивается ко мне.

– Но я уверена, ее бы очень обрадовал ваш визит. Она очень заботилась о своих пациентах.

Я качаю головой, будто не могу поверить в ее слова. Потом опускаю взгляд на цветы в руке.

– Я хотела подарить их ей. Она спасла мне жизнь.

Раздается унылый вой сирены, и к широким стеклянным дверям подъезжает машина «Скорой помощи». Я понимаю, что времени у меня осталось немного: Джина уже простояла со мной дольше, чем может себе позволить.

Поднимаю голову и моргаю.

– Я хотела бы написать ее матери, миссис Эвингер. Мне кажется, следует отправить ей открытку с соболезнованиями и рассказать, какой прекрасной Аманда была медсестрой.

Джина начинает отвечать, но ее перебивает объявление из громкоговорителей.

– Почему бы вам не оставить открытку на стойке регистрации? Мы перешлем ее, – говорит она и делает шаг в сторону.

Я предположила, что у Аманды и ее матери одна фамилия, потому что сестры Мур рассказали, что ее мать так и не вышла замуж после смерти отца Аманды. Джина не исправила меня, когда я назвала ее миссис Эвингер, значит, все правильно. Но мне нужно больше данных.

– Не подскажете, как зовут ее маму? Чтобы записка была более личной.

Объявление звучит вновь, и мне едва удается расслышать рассеянный ответ Джины:

– Хм, Эллен… Подождите, нет, Элеанор. Просто оставьте записку на стойке, и я перешлю ее.

Элеанор Эвингер.

Я уже знаю, что она из Делавэра. Там не может быть слишком много женщин с таким именем. Остается только отыскать нужную.