Текст книги "Подлинная жизнь Лолиты. Похищение одиннадцатилетней Салли Хорнер и роман Набокова, который потряс мир"

ОДИН
Магазин полезных мелочей

Салли Хорнер зашла в универмаг «Вулворт»[10]10
  Салли Хорнер зашла в универмаг «Вулворт»: “Camden Girl Saved from Kidnapper in Calif”: Camden Courier-Post, 22 марта 1950 года, с. A1.


[Закрыть] на углу Бродвея и Федерал-стрит в Кэмдене, штат Нью-Джерси, чтобы стащить тетрадку за пять центов. Ее подначили девчонки, с которыми Салли отчаянно мечтала подружиться. Она в жизни ничего не крала, в этом же магазине обычно покупала школьные принадлежности и любимые конфеты. Девочки уверяли, что стянуть тетрадку – пара пустяков. Салли сроду никто не заподозрит – пятиклассницу-отличницу, президента Юношеского клуба Красного Креста школы северо-восточного района. И Салли, как ни боялась нарушить закон, поверила им. Она понятия не имела, что мелкая кража мартовским днем 1948 года[11]11
  Мартовским днем 1948 года: из выступления прокурора округа Кэмден Митчелла Коэна на судебном заседании 2 апреля 1950 года, материалы опубликованы в газете Courier-Post 3 апреля, с. A1


[Закрыть] сломает ей жизнь.

В «Вулворте» Салли схватила первую же тетрадку, которую увидела на блестящей белой никелированной полке. Сунула в ранец и направилась прямиком к выходу, стараясь не оглядываться. Но на улицу выйти так и не успела: у самых дверей кто-то схватил ее за руку.

Салли подняла голову. Над ней навис худой седеющий мужчина с серо-голубыми глазами; резкие черты лица придавали ему сходство с хищной птицей[12]12
  Худой седеющий мужчина с серо-голубыми глазами; резкие черты лица придавали ему сходство с хищной птицей: Associated Press, 22 марта 1950 года, цитата из Lima (Ohio) News, с. 5.


[Закрыть]. На голове у незнакомца была мягкая широкополая фетровая шляпа. На правой щеке у самого носа виднелся шрам[13]13
  На правой щеке у самого носа виднелся шрам: карточка постановки на воинский учет, январь 1944 года.


[Закрыть], другой шрам выглядывал из-за воротника рубашки. На кисти, сжимавшей руку Салли, белел серповидный след от старого ожога. Взрослый сказал бы, что мужчине на вид лет тридцать-сорок, но десятилетней Салли он показался древним стариком.

– Я агент ФБР, – сообщил он. – Ты арестована.

Салли сделала то же, что и большинство девочек в подобной ситуации: разревелась. Съежилась от страха. Ей было ужасно стыдно.

От ледяного взгляда и тихого голоса незнакомца она застыла на месте. Он указал на ратушу, самое высокое здание в Кэмдене. Вот где разбираются с такими, как ты, сказал он. Салли сперва не поняла, что он имеет в виду. Он пояснил: в наказание за воровство ее отправят в исправительное заведение.

Об исправительных школах Салли толком не знала, но поняла, что ничего хорошего ей это не сулит. И снова заплакала.

Строгий незнакомец вдруг смягчился. Тебе повезло, девочка, сказал он, что тебя поймал именно я, а не какой-нибудь другой агент ФБР. И если ты согласишься время от времени отчитываться передо мной, я тебя отпущу. Избавлю от страшной участи. Проявлю снисходительность.

Салли перестала плакать. Он ее отпустит. И ей не придется звонить из тюрьмы маме – бедной маме Элле, которая работает не покладая рук и до сих пор не оправилась от самоубийства мужа-алкоголика[14]14
  До сих пор не оправилась от самоубийства мужа-алкоголика: свидетельство о смерти Расселла Хорнера, 24 марта 1943 года.


[Закрыть] (тот покончил с собой пять лет назад); Элла трудится швеей, и Салли частенько возвращается после школы в пустую квартиру.

Об этом Салли и подумать не могла. Тем более теперь, когда ее вот-вот отпустят. Облегчение от того, что ей не придется пережить страшное, пересилило желание во что бы то ни стало подружиться с теми девчонками.

Салли понятия не имела, что это временная передышка. И что закончиться она может в любой момент – и безо всякого предупреждения.

Шли месяцы, а от «агента ФБР» не было ни слуху ни духу. Весна 1948 года сменилась летом, Салли закончила пятый класс средней школы северо-восточного Кэмдена. Разумеется, с высшими баллами: снова вошла в список отличников. По-прежнему участвовала в Юношеском клубе Красного Креста, помогала в городских больницах. Классная руководительница Сара Хэнлин[15]15
  Классная руководительница Сара Хэнлин: Philadelphia Inquirer, 23 марта 1950 года, с. 3.


[Закрыть] выделяла Салли как «чудесную девочку… прекрасную ученицу, умную и воспитанную». Салли удалось выйти сухой из воды. И она должна была быть благодарна за каждый день свободы.

Кэмден времен детства Салли существенно отличался от сегодняшнего. Эмма Ди Ренцо, одноклассница Салли[16]16
  Эмма Ди Ренцо, одноклассница Салли: интервью с Эммой Ди Ренцо, 13 ноября 2017 года.


[Закрыть], вспоминала, что это был «прекрасный городок». «В Кэмдене тогда было просто замечательно, – говорила она. – Сейчас рассказываешь об этом, и у людей глаза на лоб лезут». Школьники собирались в ратуше перед спортивными соревнованиями, чтобы подбодрить любимую команду; в Юношеской христианской ассоциации устраивали разные развлекательные мероприятия. Девочки на улицах прыгали, играя в резиночку, а лестницы в домах были из мрамора. Здешние жители гордились своими районами и общинами: и итальянцы в южном Кэмдене, и ирландцы на севере города, и немцы в восточной части Крэмер-Хилла, и поляки, что селились вдоль Маунт-Эфраим-авеню и регулярно выстраивались в очередь в лавку Яскольского за домашней колбасой или за свежим хлебом в булочную «Мортон». Их вовсе не тянуло перебраться куда-нибудь в пригород: им это было совершенно ни к чему.

Салли жила в доме номер 944 по Линден-стрит, между Девятой и Десятой улицами. В нескольких кварталах к востоку – Корнелиус-Мартин-парк; к западу, если немного пройтись пешком, – центр города, и в нескольких минутах ходьбы – мост Бена Франклина, который связывает Кэмден с Филадельфией. Словом, тихий район неподалеку от оживленного центра. Сейчас этого квартала уже нет: таунхаус, где жила Салли, давным-давно снесли, а те дома, что остались на улице, совсем обветшали, двери и окна заколочены досками.

Впрочем, жизнь Салли в Кэмдене идиллией не назовешь. Девочке было одиноко, хотя с первого взгляда и не догадаешься. Она прекрасно умела себя обслужить, однако нельзя сказать, чтобы ей этого хотелось. Ей не нравилось после уроков возвращаться в пустой дом, потому что мама работала допоздна. Салли невольно сравнивала свою жизнь с жизнью сверстников, у которых были и отец, и мать. Она делилась печалями с классной руководительницей Сарой Хэнлин: они часто ходили вместе домой после школы.

Неизвестно, были ли у Салли близкие подружки-ровесницы. Пожалуй, ее стремление влиться в компанию популярных девочек было вызвано нехваткой общения. Отец, Расселл, умер за три недели до шестого дня рождения Салли; впрочем, она его редко видела. Мать, Элла, целыми днями пропадала на работе и возвращалась домой уставшая: какая уж тут близость. Сестра, Сьюзен, носила первого ребенка. Салли часто представляла, как станет тетей, что бы это ни значило, но все же она была младше Сьюзен на целых одиннадцать лет, и беременность сестры лишь увеличила разделявшую их пропасть. Салли была еще ребенком. Сьюзен – не просто взрослой женщиной, но и будущей матерью.

В середине июня 1948 года Салли Хорнер возвращалась домой одна: в тот день школьников распустили на каникулы. Дорога от угла Северной Седьмой и Вайн до ее дома занимала десять минут. По пути Салли перехватил мужчина из «Вулворта». А ведь она так надеялась, что он забыл о ней! И пришла в ужас, увидев его снова.

Не забывайте, что Салли только-только исполнилось одиннадцать лет. Она верила, что он в самом деле агент ФБР. Она чувствовала его власть, боялась его, пусть даже все это было фальшивкой. Она ни капельки не сомневалась, что если посмеет ослушаться, ее отправят в исправительное заведение со всеми его кошмарами (а у страха, как известно, глаза велики). Не важно, как именно, но мужчине удалось убедить Салли поехать с ним в Атлантик-Сити: дескать, правительственный приказ.

Но как уговорить маму? Это не так-то просто, хотя, конечно, Элла так уставала, что ей ни до чего не было дела. И на этот вопрос у мужчины нашелся ответ. Маме нужно сказать, что отец двух школьных подружек Салли предложил ей вместе с ними отправиться на каникулах к морю. А остальное уж его забота: он сам позвонит ее маме. Салли не о чем волноваться: он ни за что на свете не допустит, чтобы у нее возникли проблемы с законом. На том и попрощались.

Салли вернулась домой, дождалась маму с работы и слово в слово повторила ей историю фэбээровца. Элла засомневалась и не скрывала своего беспокойства. Салли, похоже, очень хотела отправиться на недельку на побережье Джерси, но кто эти люди? Прежде Салли не упоминала ни о двух этих подружках, ни об их отце, Фрэнке Уорнере. А если и говорила, Элла запамятовала.

Зазвонил телефон[17]17
  Зазвонил телефон: Camden Courier-Post, 23 март 1950 года.


[Закрыть]. Мужчина на том конце провода представился мистером Уорнером, отцом двух школьных подружек Салли. Разговаривал вежливо и приветливо. Был любезен, даже очарователен. Во время беседы Салли не отходила от матери. «Уорнер» сообщил Элле, что у них с женой в Атлантик-Сити пятикомнатная квартира, там «полно места» и они охотно приютят Салли на недельку.

Он держался так убедительно и напористо, что Элла дала себя уговорить[18]18
  Элла дала себя уговорить: United Press, Salt Lake Tribune, 6 августа 1948 года, с. 5.


[Закрыть]. «Для Салли это была возможность выбраться куда-то на каникулах, – объясняла она неделями позже, – мне-то это не по карману». Правда, ее озадачило, что вид у Салли какой-то нерадостный. Это было совершенно на нее не похоже. Ведь ее умница-дочка обожала путешествовать.

14 июня 1948 года Элла отвезла Салли на автобусную станцию Кэмдена. Расцеловала на прощанье, посмотрела, как дочь садится в автобус до Атлантик-Сити. Рядом с Салли она заметила мужчину средних лет – видимо, того самого «Уорнера», однако он не вышел из автобуса поздороваться с Эллой. Еще она отметила, что с ним никого нет, ни жены, ни детей. Но все-таки подавила подозрения. Ей так хотелось, чтобы дочка отдохнула, развлеклась. И судя по первым письмам из Атлантик-Сити, Салли прекрасно проводила время.

Элла Хорнер и подумать не могла, что через несколько недель дочь исчезнет без следа. Отправив Салли на том автобусе в Атлантик-Сити, она обрекла ее на кошмарную участь, от которой разорвется сердце любой матери.

ДВА
Поездка на пляж

Двадцатидвухлетние Роберт и Джин Пфеффер недавно поженились[19]19
  Двадцатидвухлетние Роберт и Джин Пфеффер недавно поженились: эта глава практически целиком основана на сведениях, опубликованных в двух репортажах, где цитируют слова Роберта Пфеффера: Camden Courier-Post, 24 марта 1950 года, с. 2; Philadelphia Inquirer, 24 марта 1950 года, с. 3.


[Закрыть], но отправиться путешествовать в медовый месяц им было не по карману. Поэтому молодожены решили съездить на денек на побережье с родными – матерью Роберта, Эмили, его семнадцатилетней сестрой, тоже Эмили, сестрой Барбарой, которая была младше него на девять лет, и еще четырьмя родственниками, чьи имена канули в Лету. Овеваемый прохладным морским ветерком Бригантин-Бич, небольшой городок к востоку от Атлантик-Сити, находился достаточно далеко от их Найстауна, района в северной части Филадельфии, чтобы поездка туда сошла за приятное путешествие, и при этом достаточно близко, чтобы они успели вернуться домой засветло.

Утром выходного дня в июле 1948 года Роберт, Джин, Эмили-старшая, Эмили-младшая и Барбара сели в машину Роберта и отправились на побережье (у остальных четырех родственников была своя машина). На шоссе 40 у них спустило колесо, машина слетела с дороги и завалилась на бок.

Пфефферы выбрались наружу; от пережитого страха их трясло. Слава богу, никто не пострадал, но машина сломалась, и продолжать на ней путь было нельзя. Роберт прикидывал, во что ему обойдется буксировка в автомастерскую и последующий ремонт, как вдруг рядом с ними остановился универсал. За рулем сидел мужчина средних лет, рядом с ним – девочка, которую он представил как дочь.

С этого места история, которую Роберт Пфеффер рассказывал газетам Philadelphia Inquirer и Camden Courier-Post, обрастает странностями, изобилует неразрешимыми противоречиями. Вдруг, откуда ни возьмись, появляются люди, которых тут вообще не должно быть. Хронология искажается. Ясно лишь одно: то, что случилось в то июльское утро, настолько его растревожило, что он обратился в полицию, а когда копы не отреагировали – в газеты.

Мужчина сказал Пфефферам, что его зовут Фрэнк, а дочь – Салли. (Впоследствии Роберт вспомнил, что фамилию тот вроде назвал «Ласалль», но непонятно, так ли это на самом деле.) Ласалль предложил подбросить молодую пару туда, где они смогут обратиться за помощью. Роберт и Джин согласились. Они сели на заднее сиденье универсала Ласалля, Салли на переднее, и Фрэнк отвез их к ближайшему придорожному телефону-автомату. Оттуда Роберт позвонил отцу, рассказал о происшествии, добром самаритянине, который пришел им на помощь, и попросил отца забрать мать и сестер.

На площадке для отдыха было кафе с гамбургерами; Ласалль, Салли, Роберт и Джин зашли перекусить. Официантка, похоже, знала Фрэнка и Салли, поскольку обращалась к ним по имени. Роберт подумал, что те, должно быть, частенько сюда наведываются. После еды все вернулись на место аварии, и Ласалль предложил отвезти все семейство в Бригантин-Бич, чтобы те все-таки отдохнули, как и планировали. А также пообещал, что отбуксирует их автомобиль в мастерскую и все отремонтирует. Пфефферы согласились.

Барбара была всего двумя годами старше Салли, так что девочки мгновенно нашли общий язык, вместе купались, играли на пляже. Ласалль сообщил Пфефферам, что некогда управлял бензоколонкой и станцией техобслуживания в Атлантик-Сити, разведен и Салли проводит летние каникулы у него. Салли вела себя как ни в чем не бывало. Называла Фрэнка «папочкой», ластилась к нему. «Она рассказывала нам, как он ее балует», – вспоминал Пфеффер.

Салли сказала Барбаре, что «папа» может свозить их домой привести себя в порядок. Живут они на Пасифик-авеню в Атлантик-Сити, в десяти минутах езды на машине.

Прошло полчаса, час, полтора. Оставшиеся ждать на пляже Пфефферы заволновались. Что их так задержало? Подоспевший отец Роберта предложил съездить всем вместе в Атлантик-Сити и выяснить, что случилось. Зачем они вообще отпустили Барбару с посторонними, пусть даже одна из них – милая голубоглазая девчушка? Однако не успели они тронуться, как навстречу им выехал универсал Ласалля; Барбара и Салли сидели на заднем сиденье.

Вместе они вернулись к разбитой машине; Ласалль привязал ее к заднему бамперу универсала, вся компания уселась в два автомобиля – Ласалля и отца Роберта – и отправилась на станцию техобслуживания в Атлантик-Сити, где якобы работал Ласалль.

Там они оставили на ремонт разбитую машину. Роберт заметил, что напротив автомастерской располагался отдел полиции Нью-Джерси.

На прощанье Салли предложила Барбаре приехать к ним погостить на выходные. Ласалль согласился: дескать, они оба только рады будут. Но Пфефферы отказались.

А через несколько дней у них появилась еще одна причина вспомнить затянувшуюся случайную встречу с мужчиной средних лет и девочкой, которую он называл дочерью.

Стоило Элле Хорнер засомневаться, так ли уж правильно она поступила, отпустив Салли в Атлантик-Сити, как раздавался звонок или приходило письмо, которое ее успокаивало и усыпляло чувство вины. Салли, похоже, отлично проводила время – по крайней мере, Элла убедила себя в этом. А может, она даже испытывала облегчение от того, что какое-то время не надо тратиться на еду и развлечения для дочки: ведь скудного жалованья и так ни на что не хватало.

В конце первой недели Салли сообщила матери, что хочет погостить еще немного, чтобы попасть на представление «Айс Фоллиз», балета на льду, который как раз приехал на гастроли. Элла неохотно разрешила. Через две недели предлоги, которые изобретала Салли, чтобы остаться в Атлантик-Сити, стали какими-то надуманными, но Элле все еще казалось, что дочь, судя по голосу, отлично отдыхает. Через три недели звонки прекратились. Письма, которые Элла отправляла дочери, возвращались с пометкой «вернуть отправителю».

31 июля 1948 года Элла, к собственному облегчению, наконец получила письмо[20]20
  Элла, к собственному облегчению, наконец получила письмо: Camden Evening Courier, 6 августа 1948 года, с. 1.


[Закрыть]. Салли писала, что они с мистером Уорнером уезжают из Атлантик-Сити в Балтимор. Впрочем, она обещала к концу недели вернуться домой, в Кэмден, и добавила, что больше писать не хочет.

Тут наконец у Эллы открылись глаза: «Вряд ли моя девочка оставалась с ним по доброй воле». Ее старшая дочь Сьюзен должна была вот-вот родить. И Салли ни за что не согласилась бы пропустить такое событие: ведь она должна была стать тетей. Элла наконец осознала ужасную правду. И обратилась в полицию.

Детектив Джозеф Шульц[21]21
  Детектив Джозеф Шульц: Courier-News, Бриджуотер, Нью-Джерси, 6 августа 1948 года, с. 15.


[Закрыть] побеседовал с Эллой и отправил двух других кэмденских детективов, Уильяма Мартера и Маршалла Томпсона, в Атлантик-Сити на поиски Салли. Четвертого августа они наведались в дом 203 по Пасифик-авеню[22]22
  Наведались в дом 203 по Пасифик-авеню: адрес известен по переписи 1940 года; Ласалль обычно возвращался туда, где прежде квартировал.


[Закрыть] – по адресу, который Салли указывала в качестве обратного. Владелица меблированных комнат, миссис Маккорд, сообщила, что мистер Уорнер действительно жил здесь, Салли же выдавал за свою дочь. Других дочерей у него не было, и жены тоже. Только одна девочка, Салли.

Фотография, найденная в меблированных комнатах в Атлантик-Сити в августе 1948 года, через полтора месяца после исчезновения Салли

Полицейские выяснили, что мужчина, которого Элла называла «мистером Уорнером», работал на бензоколонке: там его знали как Фрэнка Робинсона. Однако когда копы прибыли на бензоколонку, его там не оказалось. На работе он не показывался и даже не забрал последнюю зарплату. «Робинсон» исчез, а с ним и Салли. В их комнате обнаружили два чемодана и несколько открыток, которые Салли так и не отправила матери. «Он не взял ни свои вещи, ни одежду девочки[23]23
  Он не взял ни свои вещи, ни одежду девочки: Philadelphia Inquirer, 23 марта 1950 года, с. 1.


[Закрыть], – рассказывал Томпсон газете Philadelphia Inquirer. – Так торопился, что даже шляпу забыл».

Среди прочих вещей в комнате осталась фотография, которую Элла видела впервые. Салли сидит на качелях и смотрит в камеру, ноги чуть-чуть не достают до земли. На девочке кремовое платье, белые носки и черные лакированные туфельки; золотистые светло-каштановые волосы зачесаны назад. Во взгляде читается страх и безграничное желание угодить. Такое ощущение, словно она изо всех сил хочет поступить хорошо, но не знает, как именно будет «хорошо», если все из рук вон плохо.

Видимо, сфотографировал Салли похититель. Ей было одиннадцать лет и три месяца.

Маршалл Томпсон старался напасть на след Салли в Атлантик-Сити[24]24
  Маршалл Томпсон старался напасть на след Салли в Атлантик-Сити: Camden Courier-Post, 23 марта 1950 года, с. 1.


[Закрыть], однако поиски ни к чему не привели. Тогда он отправил ее фотографию в управление полиции Кэмдена, чтобы снимок разослали по телетайпу в другие отделения полиции. Девочку нужно было найти во что бы то ни стало, и чем быстрее, тем лучше, потому что полиция уже выяснила, с кем имеет дело.

То, что полицейские Кэмдена не привезли ее дочь, стало для Эллы потрясением. Известие же о том, что мужчина, называвший себя Уорнером, давно на заметке у местных органов правопорядка, и вовсе ее добило. Полиция знала его как Фрэнка Ласалля. И всего лишь за полгода до похищения Салли[25]25
  Всего лишь за полгода до похищения Салли: выступление Митчелла Коэна в суде, 2 апреля 1950 года.


[Закрыть] он вышел из тюрьмы, где отбывал заключение за изнасилование пяти девочек в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет.

ТРИ
Из Уэлсли в Корнелл

Для Набокова 1948 год стал поворотным[26]26
  Для Набокова 1948 год стал поворотным: сведения этой главы преимущественно почерпнуты из книги Брайана Бойда «Владимир Набоков: Американские годы» и писем, включенных в сборник Nabokov, Selected Letters: 1940–1977.


[Закрыть]. Шесть лет он провел в Кембридже, штат Массачусетс: преподавал литературу в колледже Уэлсли, а свободное время посвящал любимому занятию – изучал бабочек в гарвардском Музее сравнительной зоологии. В Соединенных Штатах он провел уже восемь лет; боль и волнения, связанные с эмиграцией, утихли. Набоков не раз говорил, что английский – первый язык, который он выучил; Америка манила его еще тогда, когда он бежал от революции в Германию, а потом от нацистов в Париж: вынужденная мера, если твоя жена – еврейка и совершенно не собирается этого скрывать, а напротив, с гордостью признает.

В Соединенных Штатах, в частности в Бостоне и окрестностях, Набоковым – Владимиру, Вере и их сыну Дмитрию (в 1948-м ему исполнилось 14 лет) – жилось хорошо. Там они бросили якорь, там Набоков работал над книгой о Гоголе (к которому испытывал смешанные чувства), опубликовал роман «Под знаком незаконнорожденных» и начал писать автобиографию, которую пару лет спустя опубликовал под названием «Убедительное доказательство» (впоследствии Набоков ее переписал и выпустил под заголовком «Память, говори»).

Набоковы трижды путешествовали через всю Америку[27]27
  Набоковы трижды путешествовали через всю Америку: подробные рассказы о поездках см. в сборнике Lolita, USA, составленном Дитером Э. Циммером, http://www.d-e-zimmer.de/LolitaUSA/LoUSNab.htm.


[Закрыть] – летом 1941, 1943 и 1947 годов. (Впоследствии писатель еще четыре раза повторил такую поездку.) Сам Набоков машину не водил: за рулем всегда был кто-то другой – или Вера, или, как в первую поездку, его студентка Дороти Льютхолд: она-то и вдохновила Набоковых отправиться из Нью-Йорка на новеньком «понтиаке» (который Набоковы прозвали «понькой» – от слова «пони») в Пало-Альто, штат Калифорния.

Путешественники останавливались в мотелях, дешевых гостиницах и прочих пристанищах, ночь в которых не грозила разорением. Ту Америку, которую они увидели во время этих путешествий, «прекрасную, мечтательную, доверчивую, огромную страну»[28]28
  «Прекрасную, мечтательную, доверчивую, огромную страну»: «Лолита».


[Закрыть], Набоков увековечил в «Лолите». Вот как описывает свои странствия Гумберт Гумберт: «За обработанной равниной[29]29
  «За обработанной равниной»: там же.


[Закрыть]… медлила поволока никому не нужной красоты там, где садилось солнце в платиновом мареве, и теплый оттенок, напоминавший очищенный персик, расходился по верхнему краю плоского сизого облака, сливающегося с далекой романтической дымкой». Союз их с Верой был прочен[30]30
  Союз их с Верой был прочен: Б. Бойд, «Владимир Набоков: Американские годы».


[Закрыть] (несмотря на то что десять лет назад чуть не распался из-за неверности Набокова: тогда Вера бросилась за ним в Париж). Возможно, слухи о знаках внимания, которые ее супруг оказывал как минимум одной из студенток, так и не дошли до Веры, а если и дошли, она не усмотрела в этой интрижке угрозы для брака.

Почти всю первую половину 1948-го Набоков проболел[31]31
  Почти всю первую половину 1948-го Набоков проболел: письмо Владимира Набокова Кэтрин Уайт от 30 мая 1948 года.


[Закрыть]. Весной его то и дело одолевали проблемы с легкими, причем ни один врач так и не сумел поставить точный диагноз. Писатель обильно кашлял кровью, из-за чего доктора подозревали у него туберкулез, однако предположение не подтвердилось. Искали рак, но и рака не нашли. Тогда врачи под местной анестезией засунули Набокову в трахею трубку из вулканизированной резины, чтобы осмотреть легкие, но обнаружили один-единственный лопнувший кровеносный сосуд. Набоков утверждал, что его организм «избавляется от вреда, нанесенного тридцатью годами курения», и продолжал писать, даже будучи прикованным к постели; преподавать у него сил не оставалось, эти обязанности взяла на себя Вера.

После этих летних путешествий Набоков всегда с радостью возвращался в Кембридж. Уэлсли, академическое и личное его прибежище, отклонил многочисленные просьбы писателя о штатной должности. Не удалось ему найти постоянную работу и в Гарварде, хотя Набоков попытался – пожалуй, несколько наивно – превратить давнее увлечение, охоту за бабочками, в профессию. Удача улыбнулась ему благодаря Моррису Бишопу, преподавателю романской литературы из Корнелла, близкому другу Владимира и Веры. Бишоп уговорил руководство Корнелла пригласить Набокова преподавателем русской литературы, и первого июля Набоковы переехали в Итаку, штат Нью-Йорк, надеясь найти утешение «в тиши и зелени лета»[32]32
  «В тиши и зелени лета»: Б. Бойд, «Владимир Набоков: Американские годы».


[Закрыть]. К августу сняли большой дом – № 802 по Ист-Сенека-стрит, куда просторнее их «морщинистой карлицы-квартирицы в Кембридже»[33]33
  «Морщинистой карлицы-квартирицы»: там же.


[Закрыть]: он-то и послужил прообразом того дома, в котором Гумберт Гумберт знакомится с предметом своей страсти.

Тем же летом Набоков благодаря литературному критику Эдмунду Уилсону прочел книгу, которая принесла ему немалую пользу в дальнейшей работе: «Исследования по психологии пола» Хэвлока Эллиса. Внимание Набокова привлекло приложение с признанием некоего инженера, жившего в конце XIX века на Украине. Впервые тот занялся сексом в 12 лет; партнерше его было примерно столько же. Пережитые ощущения так его захватили, что он стал вести бурную половую жизнь, спутался с малолетними проститутками, и в дальнейшем это стоило ему брака. Бедолага покатился по наклонной и в конце концов превратился в эксгибициониста: подкарауливал девушек-подростков и демонстрировал им свои гениталии. Впоследствии Набоков упоминал в интервью, что «от признания этого веет отчаянием, сожалением о жизни, разрушенной из-за необузданной страсти»[34]34
  «От признания этого веет отчанием»: там же.


[Закрыть].

Подарок Набокову понравился[35]35
  Подарок Набокову понравился: письмо Владимира Набокова Эдмунду Уилсону от 10 июня 1948 года, цит. по: «Из переписки Владимира Набокова и Эдмунда Уилсона», перевод А. Ливерганта.


[Закрыть]; прочитав изложенные в книги истории, он написал Уилсону: «Меня немало позабавили любовные похождения этого русского. Невероятно смешно. Ему очень повезло, что в его отрочестве нашлись девочки, которые были не прочь… Концовка до смешного сентиментальна». Первому своему биографу Набоков рассказывал, какое влияние оказала на него книга Эллиса: «Меня всегда интересовала психология[36]36
  Меня всегда интересовала психология: Э. Филд, «Владимир Набоков: Жизнь и искусство Владимира Набокова».


[Закрыть], – признавался он Эндрю Филду. – Хэвлока Эллиса я читал и перечитывал…»

До завершения работы над «Лолитой» оставалось еще пять лет, и десять – до триумфальной ее публикации в Америке. Однако Набоков уже без малого двадцать лет бился над тем, чтобы облечь одержимость этой темой в окончательную форму: создать персонажа по имени Гумберт Гумберт.

Пропустите первый абзац «Лолиты», который так часто цитируют. Даже если вы не читали роман, все равно, скорее всего, вы знаете этот фрагмент наизусть, ну или хотя бы близко к тексту. Переходите сразу ко второму: «Она была Ло, просто Ло, по утрам, ростом в пять футов (без двух вершков и в одном носке). Она была Лола в длинных штанах. Она была Долли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков».

В глазах Гумберта Гумберта девочка по имени Долорес Гейз – практически чистый холст, на котором воображение, как его собственное, так и читателя (благодаря таланту рассказчика), рисует все, что угодно: «Но в моих объятьях она была всегда: Лолита». Быть собой ей не позволено. По крайней мере, в повествовании Гумберта Гумберта.

Когда читатель знакомится с Долорес Гейз, ей почти двенадцать: родилась она первого января 1935 года, то есть на два года и три месяца раньше Салли Хорнер. Лолита на дюйм ниже Салли и легче на добрых двадцать фунтов (героиня книги весит семьдесят восемь фунтов). В фактах и цифрах о Салли больше ничего не известно, но Гумберт Гумберт приводит все «измерения» Лолиты: «…в бедрах – двадцать девять дюймов, объем ляжки… семнадцать; объем икры и окружность шеи – одиннадцать; объем груди – двадцать семь… талия – двадцать три».

Мать Долорес, Шарлотта (в девичестве Бейкер), и ее отец, Гарольд Гейз, жили в Писки, городке на Среднем Западе, о котором известно лишь, что там разводили свиней, выращивали кукурузу и добывали уголь; в этом городе и родилась их дочь. Зачали же ее во время медового месяца в Веракрусе, в Мексике. В 1937-м (в том же году, когда на свет появилась Салли) у Гейзов родился второй ребенок, белокурый мальчик, который умер в возрасте двух лет. Примерно в то же время (Гумберт Гумберт не уточняет, когда именно) не стало Гарольда, и Шарлотта осталась вдовой с ребенком. Они с Долорес перебрались в Рамздэль и поселились в доме 342 по Лоун-стрит: здесь-то и состоялось повлекшее за собой грандиозные последствия знакомство с человеком, которому предстояло бесповоротно изменить их жизнь.

Гумберт Гумберт поэтически описывает облик Долорес в их первую встречу: «…тонкие, медового оттенка, плечи… шелковистая, гибкая, обнаженная спина… русая шапка волос. Черный в белую горошину платок, повязанный вокруг ее торса», скрывал ее грудь от «постаревших гориловых глаз» Гумберта.

Он признается читателю, что в девять лет познакомился с ровесницей по имени Аннабелла Ли. Между ними завязалась дружба (впрочем, густо сдобренная романтикой); они часто гуляли вместе по берегу моря. Затем они расстались; впоследствии Аннабелла тяжело заболела и скончалась, так что идиллия оборвалась, толком не успев начаться. Смерть ее наложила на Гумберта Гумберта отпечаток, до конца дней предопределив его пристрастия. Девочки «в возрастных пределах между девятью и четырнадцатью годами». Девочки, чья «истинная сущность», по словам Гумберта, имеет мало общего с реальной жизнью. Девочки, которых он именовал «маленькими смертоносными демонами». Девочки, которых он – и его автор – увековечили под именем «нимфеток».

Гумберт Гумберт описывал одержимость. Владимир Набоков хотел создать архетип. Образами же реальных девочек, соответствовавших представлениям о мифических нимфетках, приходилось жертвовать ради художественной условности. Насилие, которое довелось пережить Салли Хорнер и многим другим, – не вымысел и не фигура речи, каким бы гениальным ни был стиль рассказа.