Текст книги "Подлинная жизнь Лолиты. Похищение одиннадцатилетней Салли Хорнер и роман Набокова, который потряс мир"

ВОСЕМЬ
Одинокая мать ждет

Шло время, а о Салли Хорнер по-прежнему не было ни слуху ни духу, и с каждым месяцем ее отсутствия родные все живее ощущали утрату. Тяжелее всех приходилось Элле. Ведь она мать Салли. И она отпустила дочь с посторонним, потому что тот назвался отцом школьных подружек Салли, которые дожидаются девочку на побережье в Джерси. Этот человек вынудил ее дочь солгать, а Элла и поверила. А теперь Салли исчезла.

Возможно, время от времени ее посещали мысли, что Салли уже нет в живых, но если и так, то Элла никогда об этом не говорила. Она устроилась швеей на интендантский склад[87]87
  Она устроилась швеей на интендантский склад: Philadelphia Inquirer, 10 декабря 1948 года, с. 1.


[Закрыть], так что денег хватало, чтобы оплатить счета за свет и телефон. Салли больше так и не позвонила, но если вдруг надумает, будет ужасно, если телефон окажется отключен за неуплату.

О своих мучениях Элла поведала в статье, которую 10 декабря 1948 года опубликовали в газете Philadelphia Inquirer под заголовком «Рождественская елка сияет, одинокая мать ждет». К тому времени Салли отсутствовала уже почти полгода. Элла, образно выражаясь, не гасила свечу надежды, что дочь вернется домой целой и невредимой. До Рождества оставалось чуть более двух недель, и ель, которую нарядила Элла, по выражению безымянного автора статьи, «обременяли воспоминания о других, счастливых празднованиях Рождества», отчего «крошечное пламя свечи разгоралось ярче»: Элла, как умела, выразила надежду, что Салли все-таки вернется.

И когда это произойдет (Элла даже мысленно не говорила «если» – только «когда»), Салли придется привыкать к тому, что в семействе произошли большие перемены. Когда в Inquirer опубликовали ту статью, Диане, племяннице Салли, было пять месяцев. И бабушка, и Сьюзен, и ее муж очень радовались рождению малышки, но к их радости примешивалась горечь: они до сих пор не знали, где Салли. А ведь ей так не терпелось стать тетей!

Отчаяние и сомнения молодая чета прятала за каждодневной заботой о маленькой дочери. Поменять подгузник, укачать, да и самим урвать часок-другой сна. А ведь еще нужно было ухаживать за теплицей: цветы и растения сами себя не вырастят.

Элла радовалась, что стала бабушкой. Но радость ее омрачало то, что Салли нет рядом. В статье Inquirer Элла обещала, что когда дочь наконец переступит порог дома номер 944 по Линден-стрит, она не станет ее наказывать: «Что бы она ни натворила, я ее прощаю. Лишь бы только она вернулась».

18 апреля 1949 года Салли Хорнер исполнилось двенадцать, и о ней по-прежнему не было никаких известий. Как в воздухе растаяла. Удастся ли найти хотя бы тело? А может, Салли живехонька и только ждет, когда ее отыщут, надеется вернуться домой? Полиция Кэмдена не закрывала дело; Маршалл Томпсон проверял каждый след.

Месяцем ранее дело приобрело еще более серьезный оборот[88]88
  Дело приобрело еще более серьезный оборот: 17 марта 1949 года – дата предъявления обвинения, упоминавшаяся в последующих репортажах Philadelphia Inquirer и Camden Courier-Post, 22 марта 1950 года.


[Закрыть]: 17 марта прокуратура округа Кэмден добавила к имеющемуся обвинению против Ласалля еще одно, более тяжкое – в похищении с корыстными целями и насильственном удержании несовершеннолетней. Если за похищение как таковое могли посадить всего лишь на несколько лет, то добавившееся к этому насильственное удержание без какого бы то ни было законного основания увеличивало срок лет до 30–35, то есть для человека в возрасте Фрэнка Ласалля фактически означало пожизненное заключение.

Документы, которые пролили бы свет на ужесточение обвинения, не сохранились. Возможно, прокуратура или управление полиции Кэмдена получили донесение о предполагаемом местонахождении Ласалля и надеялись, что известие о новом обвинении заставит его покинуть укрытие. А может, опасались, что по существующему обвинению истечет срок давности уголовного преследования, если Салли объявится нескоро или не вернется вовсе.

В прессе об этой истории больше не писали. Годовщина исчезновения Салли прошла незамеченной. На Рождество 1949 года уже не публиковали статей, в которых выражали надежду на то, что Салли вернется целой и невредимой. Прочие скандальные происшествия – в частности, массовая перестрелка в кэмденском районе Ист-Сайд и еще одна загадочная пропажа (на этот раз исчезла жена Джулса Форстейна, мирового судьи Филадельфии) – вытеснили из местных газет упоминания о девочке.

Исчезновение Дороти Форстейн[89]89
  Исчезновение Дороти Форстейн: “Kidnapping Story Spurs Search for Wife of Forstein”, Philadelphia Inquirer, 23 октября 1949 года, с. 1.


[Закрыть] поставило следователей в тупик. Четыре года назад Дороти чуть не убили на пороге собственного дома, и с тех пор женщина жила в постоянном страхе. Вечером 18 октября 1949 года Джулс, муж Дороти, отправился в гости один. По его словам, он предлагал жене поехать с ним, но она ответила, что лучше останется дома с детьми – девятилетней падчерицей Марси и семилетним сыном Эдвардом.

Джулс вернулся домой в половину двенадцатого. Дороти исчезла, и дети не помнили себя от страха. Сказали, что в дом ворвался незнакомец, ударил маму по голове, так что та лишилась сознания, после чего взвалил женщину (весом пятьдесят шесть килограммов и ростом 157 сантиметров, в пижаме и красных тапочках) на плечо, вынес на улицу и запер за собой дверь. Напоследок еще погладил Марси по голове и сказал девочке, чтобы шла спать. Марси припомнила, что на нем была коричневая кепка «и что-то коричневое на рубашке».

Джулс впоследствии объяснял: он не заявил сразу же об исчезновении Дороти, поскольку решил, что дочь все выдумала. Он почему-то надеялся, что жена все еще где-то рядом (что было странно, учитывая, как сильно она боялась выходить из дома). В полицию он позвонил лишь через четыре с половиной часа, около четырех часов утра. Полицейские тоже не поверили в рассказ Марси. Вызвали женщину-психиатра, та провела с девочкой несколько долгих бесед, после чего заключила, что Марси сказала правду о событиях той ночи.

В следующие несколько дней очевидцы сообщали, что встречали исчезнувшую женщину в разных районах Филадельфии. В первоначальном расследовании фигурировал и Кэмден. Вечером в пятницу после пропажи Дороти[90]90
  Вечером в пятницу после пропажи Дороти: “Reward Offered for Clue to Wife”, Camden Courier-Post, 17 ноября 1949 года, с. 24.


[Закрыть] кэмденский патрульный Эдвард Шапиро заметил на углу Бродвея и Четвертой улицы блондинку. Шапиро сообщил детективам из Филадельфии, что она выходила из телефонной будки возле кондитерской. Она, похоже, удивилась и испугалась, увидев его; Шапиро же поразило, до чего эта женщина похожа на исчезнувшую Дороти Форстейн. Он проследил за ней до бара: женщина заказала пиво, но, заметив его, ушла.

На следующий вечер Шапиро снова увидел ее на том же углу и услышал, как она говорит спутнику: «У меня всего одна рука». Эти слова обнадежили детективов. Дело в том, что у Дороти после того нападения развился привычный вывих плеча, и несколько раз в год она ложилась в больницу на лечение. Детективы были уверены, что Дороти, пусть даже под вымышленным именем, непременно обратится в больницу, чтобы ей вправили плечо. Однако этого так и не произошло. Вознаграждение в тысячу долларов, которое назначил Джулс Форстейн, не дало результата. Восемь лет спустя, в 1957 году, Дороти официально объявили мертвой[91]91
  Дороти официально объявили мертвой: “Lost Wife Ruled Dead”, Philadelphia Inquirer, 15 октября 1957 года, с. 23.


[Закрыть]; ее муж годом ранее скончался дома от сердечного приступа.

Интерес общественности к делу Салли слабел, и родные девочки восприняли это как знак: лучше не обсуждать ее исчезновение даже друг с другом. Ее отсутствие чувствовалось как еле различимый, но неумолчный гул. Конечно же, они переживали. Конечно, боялись за нее. Но поскольку новостей не было, то не было и ответов, а следовательно, изменить ее участь не в их власти. Разумнее всего просто жить дальше.

В августе 1949 года малышке Диане исполнился год. По воспоминаниям родителей и собственным, она росла веселым, общительным и подвижным ребенком, обожала овсяные хлопья «Грейп-Натс» и яблочный сок. Эл занимался теплицей, Сьюзен ему при случае помогала. Элла по-прежнему обитала в доме номер 944 по Линден-стрит, но жить там ей было в тягость. «С Салли все было иначе, – вспоминала Элла. – Она была такая веселая, жизнерадостная».

Элла страдала бессонницей[92]92
  Элла страдала бессонницей: “A Tree Grows, a Lonely Mother Waits”, Philadelphia Inquirer, 10 декабря 1948 года, с. 1.


[Закрыть]. По ночам часто просыпалась и шла в комнату дочери. Доставала кукол и настольные игры Салли, «сидела и смотрела на них». Элла стирала и перестирывала дочкину одежду, «чтобы той было что надеть, когда вернется».

Шли месяцы, Элла то и дело теряла работу, потом снова куда-то устраивалась. Порой ей неделями нечем было оплатить счета. Ей отключали то телефон, то свет. Время от времени она гостила во Флоренсе у Сьюзен, помогала с внучкой. А так жила одна. И, оставаясь наедине с собой, снова и снова силилась понять, какова же ее вина в исчезновении Салли.

ДЕВЯТЬ
Прокурор

За несколько месяцев до того, как пропала Салли Хорнер, прокурором округа Кэмден назначили Митчелла Коэна[93]93
  Назначили Митчелла Коэна: некролог Митчелла Коэна, New York Times, 10 января 1991 года.


[Закрыть] – на десять лет, до 1958 года. Коэн уже тогда был одним из самых известных городских правоохранителей – положение, благодаря которому через несколько десятков лет имя его увековечат на здании федерального суда в центре города. И то, что он принял на себя обязанности прокурора, лишь укрепило его репутацию. В конце 1940-х годов в округе Кэмден тяжкие преступления случались нечасто[94]94
  Тяжкие преступления случались нечасто: Gillette, Camden After the Fall, с. 25.


[Закрыть], а следовательно, отсутствовала необходимость в прокуроре, который работал бы на полную ставку. Коэна вызывали при необходимости, остальное же время он занимался делами республиканской партии штата Нью-Джерси и так в этом преуспел, что де-факто считался ее лидером[95]95
  Де факто считался ее лидером: Camden Courier-Post, 7 ноября 1950 года, с. 3.


[Закрыть]. Коэн был ближайшим соратником губернатора Нью-Джерси Альфреда Дрисколла.

За долгие годы занятия юриспруденцией Коэну довелось поработать не только прокурором[96]96
  Довелось поработать не только прокурором: некролог Митчелла Коэна, Philadelphia Inquirer, 10 января 1991 года.


[Закрыть]: в самом начале карьеры он занимался частной адвокатской практикой, сотрудничал с городскими адвокатскими конторами, служил старшим судьей федерального районного суда штата Нью-Джерси. Он с равным успехом и преследовал преступников, и выносил им приговор. Впрочем, слава не вскружила ему голову. Он был слишком занят, чтобы подолгу размышлять о прошлом.

А вот за внешним видом Коэн всегда следил: одевался как звезда адвокатуры. В сшитых на заказ костюмах[97]97
  В сшитых на заказ костюмах: интервью с Фредом Коэном, ноябрь 2017 года.


[Закрыть] походил не то на Дэвида Нивена[98]98
  Джеймс Дэвид Нивен (1910–1983) – британский киноактер, знаменитый ролями безукоризненно одетых джентльменов.


[Закрыть], не то на Фреда Астера[99]99
  Фред Астер (1899–1987) – американский актер, танцор, хореограф.


[Закрыть]. Один адвокат признался как-то сыну Коэна, Фреду: «Всякий раз, как я представал перед твоим отцом, меня так и подмывало надеть фрак и белый галстук-бабочку, чтобы не ударить в грязь лицом, поскольку он-то всегда держался франтом».

Известным актерам Коэн, скорее всего, подражал сознательно. Он с юности болел театром и при первой же возможности ездил в Нью-Йорк, чтобы посмотреть очередной спектакль на Бродвее. По субботам простаивал в очереди, чтобы разжиться билетом на концерт или спектакль в Академии музыки Филадельфии – за двадцать пять центов, на галерку. Сделав карьеру в юриспруденции, вдвоем с другом выкупал ложу: мог себе позволить.

С Германом Левином[100]100
  С Германом Левиным он познакомился: Camden Courier-Post, 1 июня 1956 года, с. 2.


[Закрыть] он познакомился в средней школе Южной Филадельфии; дружба их не прервалась и тогда, когда семейство Коэна перебралось в Кэмден (в двенадцатый класс он пошел уже там). Мальчики старались бывать на всех представлениях, которые шли в Филадельфии (именно здесь в течение долгого времени бродвейские шоу «обкатывали» спектакли, чтобы выяснить их слабые места), причем стремились непременно попасть на премьеру. В конце концов Левин стал продюсером мюзиклов («Джентльмены предпочитают блондинок», «Дестри снова в седле», «Моя прекрасная леди»). В 1956 году, перед премьерой «Моей прекрасной леди», Левин посоветовал Коэну «заложить все до последней нитки» и вложить деньги в постановку. Коэн так и сделал; мюзикл побил все рекорды по кассовым сборам и принес ему немалую прибыль. Коэн тоже попробовал свои силы в качестве театрального продюсера[101]101
  Коэн тоже попробовал свои силы в качестве театрального продюсера: там же; также см. “Music Fair Opens to 1500”, Camden Courier-Post, 4 июня 1957 года, с. 1.


[Закрыть]: с лета 1956-го по лето 1957-го был одним из директоров музыкального цирка округа Кэмден (впрочем, тот просуществовал недолго).

Однако ни чувство стиля, ни любовь к театру, ни политические махинации не затмили преданность Коэна юриспруденции. Он заботился о соблюдении законов, старался поступать по справедливости. Коэн считал, что необходимо вникать, когда карать, а когда миловать. В 1938 году (его тогда всего лишь пару лет как назначили исполняющим обязанности судьи Кэмдена)[102]102
  В 1938 году (его тогда всего лишь пару лет как назначили исполняющим обязанности судьи Кэмдена): “Make Up in Court”, Philadelphia Inquirer, 24 июня 1938 года, с. 19.


[Закрыть] на одном из заседаний перед ним предстала супружеская пара: жена пыталась отравиться, тогда это считалось преступлением.

– Мы поссорились, и я подумала, что он меня разлюбил, – сообщила Коэну 28-летняя обвиняемая.

– Это правда? Вы ее разлюбили? – уточнил Коэн у ее 29-летнего мужа.

– Нет, конечно.

– Тогда идите домой и забудьте об этом.

Коэн не искал громких дел. Они сами его находили. Выиграв процесс, не распространялся о частностях. Изучая эти дела и то, как Коэн за них брался, можно лучше представить себе Кэмден 1940-х годов и те факторы, которые подготовили почву для масштабных общественных перемен.

Осенью 1939 года Митчелл Коэн выступал в качестве прокурора на процессе над убийцей Ванды Дворецкой[103]103
  Выступал в качестве прокурора на процессе над убийцей Ванды Дворецкой: рассказ о событиях основан на репортажах Camden Courier-Post и Philadelphia Inquirer, а также на материалах дела State of New Jersey v. Dworecki, 11 января 1940 года, а также Daniel Allen Hearn, Legal Executions in New Jersey: A Comprehensive Registry (Mc-Farland, 2005), c. 376–377.


[Закрыть]; прокурором Кэмдена он служил уже три года, однако ему еще не доводилось заниматься делами о преступлениях, за которые по закону могла быть назначена смертная казнь. Тогда убийства были редки – не то что современная статистика, из-за которой город не далее как в 2012 году назвали «криминальной столицей Америки». И то, что кто-то задушил девушку, которой через месяц должно было исполниться восемнадцать, поразило горожан вопиющей жестокостью.

Тело Ванды обнаружили утром 8 августа 1939 года в парке неподалеку от кэмденской средней школы, в укромном уголке, который облюбовали парочки. Лиф ее платья украшал букетик из красных и белых роз. Убийца душил девушку так сильно, что сломал ей ключицу и грудную кость; вдобавок он размозжил жертве голову камнем.

Впрочем, полицейских, которые вели дело, ужасная кончина Ванды не очень удивила. За четыре месяца до убийства, в апреле 1939 года, к ней на улице пристали двое мужчин и затолкали ее в машину. Они избили Ванду до полусмерти и выбросили где-то в поле к югу от Кэмдена, в округе Салем. Бедняжка несколько недель провела в больнице.

И это был не первый случай, когда Ванду жестоко избили. В конце 1938 года она с подругой прогуливалась неподалеку от дома, и какие-то мужчины попытались их похитить. Полицейские были уверены (по крайней мере, по их словам), что Ванде «на роду написано быть убитой: такая уж судьба». Однако вскоре они выяснили, что «рукой судьбы» водил один конкретный человек.

Отец Ванды, Вальтер Дворецкий, эмигрировавший из Польши в 1913 году, казался человеком, достойным уважения. Он был пресвитером Первой польской баптистской церкви, которую основал, когда его семья перебралась из сельского района Пенсильвании в Кэмден. Поведение дочери-подростка немало его огорчало, в особенности после скоропостижной кончины ее матери, Терезы (той неожиданно стало плохо во время завтрака, она упала и умерла). Его беспокоила тяга Ванды к противоположному полу, он донимал ее нравоучениями о том, как важно хранить невинность, ругал и оскорблял ее – в назидание младшим сестре и брату, Милдред и Альфреду.

Респектабельный вид порой скрывает неприглядные тайны, а у Дворецкого их было хоть отбавляй. Как, например, то, что в Честере, штат Пенсильвания, его арестовали, но потом выпустили под залог: он поджег дом, рассчитывая получить страховку. Или то, что его приговорили к пяти годам условно за сбыт фальшивых денег. Или то, что он так рассердился на соседского парнишку, что, по слухам, сломал тому челюсть ручкой метлы. Или то, что застраховал на 2500 долларов (в ценах 2018 года это почти 45 000 долларов) жену Терезу в качестве официальной причины смерти которой указана «лобарная пневмония» – та же, что и у многих других жертв убийств ради страховки, преступных махинаций, к которым пастор имел непосредственное отношение.

Секрет, который Вальтеру Дворецкому следовало бы скрывать тщательнее, заключался в том, что он частенько ошивался в притонах Филадельфии в поисках тех, кто взялся бы за убийство его дочери.

После гибели Ванды Дворецкий прикинулся безутешным отцом. Увидев труп дочери в морге, возопил «Моя бедная Ванда!» и лишился чувств. На время убийства у него было алиби, однако стоило полиции взяться за расследование, как маска убитого горем отца дала трещину.

Вечером в день убийства некий свидетель встретил Ванду с «высоким блондином»: выяснилось, что это 20-летний Петр Шевчук, который жил и столовался у Дворецких и при случае любезничал с Вандой. Когда Шевчук узнал, что его собираются допрашивать, он сбежал из Кэмдена к родителям в сельский район Пенсильвании. Полиция поймала его 27 августа: Петра выдал отец.

В комнате для допросов Шевчуку предложили сигарету, и он тут же раскололся. Он рассказал детективам, что встречался с Дворецким в Филадельфии вечером седьмого августа. «Он дал мне пятьдесят центов на расходы и отправился на службу, а мы с Вандой пошли гулять». Проходя возле школы, Шевчук «вдруг испытал непреодолимое желание» убить Ванду так, как велел ее отец: «Задуши ее, ударь ее камнем по голове, сверни ей шею». За убийство Дворецкий посулил Шевчуку сто долларов, но после гибели Ванды слова не сдержал.

Руководствуясь признанием Шевчука, кэмденские полицейские арестовали пресвитера. Оказалось, Дворецкий застраховал Ванду примерно тогда же, когда и жену. В апреле он нанял трех человек (одним из них был Шевчук), чтобы те похитили и убили его дочь. Но она выжила, и он увеличил сумму страховки почти до 2700 долларов, причем в случае ее насильственной смерти сумма выплаты выросла бы в два раза. После этого Вальтер организовал еще одно покушение на Ванду.

В конце концов Дворецкий во всем сознался: показания его заняли тридцать страниц. Священник сообщил, что его удручало поведение Ванды, однако утверждал, что убить ее предложили Джо Рок и Джон Пополо, с которыми он познакомился в Филадельфии. Дворецкий заявил, что они якобы уговаривали его убить дочь ради страховки и никак не желали отставать. А Шевчука он вовлек в дело, когда узнал, что тот хвастался, будто бы спит с Вандой. Шевчук все отрицал, но Дворецкий почуял возможность использовать парня с целью убить Ванду.

29 августа 1939 года Шевчук и Дворецкий в суде Кэмдена признали свою вину. Дворецкий ни на кого не глядел. Шевчук же, напротив, улыбался всякому, с кем встречался взглядом. Митчелл Коэн, городской прокурор, объяснил собравшейся публике, в том числе и самим обвиняемым, и их удивленным адвокатам, почему именно в данном случае признание вины не рассматривается. В те годы по законам штата Нью-Джерси нельзя было казнить преступника, если он признал вину. Дела о преступлениях, за которые по закону могли приговорить к смертной казни (и убийство, безусловно, было из их числа), требовали полноценного судебного процесса и вынесения приговора.

Коэн отклонил заявления подсудимых и передал дела в суд округа, где разбираться в них предстояло Сэмюэлу Орландо (Коэн сменил его через несколько лет на посту окружного судьи). На этом работа Коэна была закончена, однако он следил за тем, что далее происходило в суде округа. Орландо подверг Шевчука и Дворецкого энергичному перекрестному допросу. Шевчук получил пожизненное в обмен на то, что выступил главным свидетелем против Дворецкого. В качестве доказательства привлекли признание самого священника, несмотря на возражения его адвоката – мол, показания его клиента вмешивать не следует. После короткого совещания присяжные признали Дворецкого виновным.

В 1959 году Шевчука выпустили условно-досрочно[104]104
  В 1959 году Шевчука выпустили условно-досрочно: “Pastor Put to Death in 1940”, Camden Courier-Post, 11 июля 2000, с. 6.


[Закрыть] после того, как его избили в тюрьме до полусмерти; он скончался в конце 1980-х. Дворецкого казнили на электрическом стуле 28 марта 1940 года. Перед казнью он просил передать двум его оставшимся детям, Милдред и Альфреду, чтобы они вели жизнь праведную, и «попросил Господа помиловать их души». Дворецкого похоронили рядом с убитой им дочерью.

В деле Дворецкого Коэну не нужно было искать доказательства вины подсудимого, а вот на следующем процессе по делу об убийстве, привлекшем внимание СМИ, ему в этом плане пришлось потрудиться. 14 августа 1945 года, когда Филадельфия, Кэмден и вся страна праздновали победу над Японией, убили 23-летнюю Маргарет Макдейд[105]105
  Убили 23-летнюю Маргарет Макдейд: сведения позаимствованы из репортажей Camden Courier-Post и сообщений Associated Press, United Press, International News Service и других.


[Закрыть] (друзья называли ее Ритой). В тот вечер лучшая подруга Риты, Энн Раст, которая, как и она, работала официанткой, видела, как Рита танцует с незнакомцем под песню Джона Мерсера. А через пять дней обнаженный труп Риты нашли на дне цистерны неподалеку от очистных сооружений. Вскрытие показало, что перед смертью девушку изнасиловали, жестоко избили и бросили в цистерну умирать. Она скончалась от удушья.

Вскоре полиция арестовала незнакомца, с которым танцевала Рита в тот вечер, когда ее в последний раз видели живой. Говард Олд был десантником, недавно демобилизовался. Когда полицейские его нашли, назвался чужим именем (Джордж Джексон) и заявил, что ни в чем не виноват. Обнаруженное у него свидетельство о демобилизации доказывало, что он солгал. После тщательного допроса Олд признался в убийстве Макдейд.

Олд рассказал старую, как мир, но от того не менее жуткую историю: после танцев он стал приставать к Рите, но она ему отказала. Он разозлился, ударил ее кулаком по лицу и душил, пока она не потеряла сознание. Олд утверждал, что пощупал пульс жертвы, не обнаружил его и сбросил ее в цистерну. (И что с того, что девушка была еще жива, а об изнасиловании он умолчал.) Во время службы в армии Олд не раз лежал в психиатрических лечебницах и был замечен в агрессивном поведении: назначенный судом адвокат Олда, Рокко Палезе, впоследствии попытается использовать этот факт в качестве смягчающего обстоятельства.

В 1946 году Олда приговорили к смертной казни за убийство Риты Макдейд, но через несколько месяцев его защитники подали ходатайство о пересмотре судебного решения. Судья Бартоломью Шихэн во время разбирательства не поставил присяжных в известность, что они могут попросить о снисхождении (читай: о замене смертной казни другим приговором) к Олду, обвиняемому в умышленном убийстве при отягчающих обстоятельствах. Прокуратура округа Кэмден тут же назначила новые слушания по делу Олда, но начались они лишь в 1948 году, когда главным прокурором стал Митчелл Коэн.

Судьей на втором процессе также выступал Шихэн. Коэн в соответствии с законами штата Нью-Джерси просил для обвиняемого смертной казни. Джон Моррисси, новый назначенный судом адвокат Олда (Палезе перевели в судьи), просил присяжных проявить снисходительность к «слабоумному» подзащитному и признать его невиновным по причине душевной болезни. Но Коэну удалось убедить присяжных в своей правоте. Моррисси заявил, что подаст апелляцию, и сделал это, причем раз шесть: дату смертной казни неоднократно переносили. Говарда Олда казнили на электрическом стуле в тюрьме штата Нью-Джерси лишь 27 марта 1951 года[106]106
  Говарда Олда казнили на электрическом стуле в тюрьме штата Нью-Джерси лишь 27 марта 1951 года: “Auld Dies Tonight as Final Pleas of Mercy Are Denied”, Camden Courier-Post, 27 марта 1951 года, с. 1.


[Закрыть]. Последние его слова были «Иисусе, помилуй меня».

К концу 1949 года Митчелл Коэн заслужил в Кэмдене славу достойного и справедливого прокурора. В качестве прокурора он довел до конца одно дело об убийстве и работал над вторым. При этом смертные приговоры вызывали у него немало переживаний. Десятилетия спустя его сын Фред вспоминал, что, когда зашла об этом речь, Коэн так сильно «разволновался», что больше они об этом не говорили. Коэн выполнял свой долг – и тогда, когда в качестве прокурора просил для подсудимого самого сурового наказания, и тогда, когда в качестве судьи выносил приговор. Но это вовсе не значит, что он получал от этого удовольствие, и Митчелл, кроме одного-единственного раза, старался не посвящать домашних в свои заботы – так сказать, не брать работу домой, в таунхаус на Риттенхаус-сквер.

Слава о Коэне прогремит по всей стране после дела, которое потрясет город до основания и станет предвестником аналогичных массовых убийств в будущем. Но дело о похищении Салли Хорнер он не закрыл: ведь новое обвинение не заставило Фрэнка Ласалля покинуть укрытие. Салли по-прежнему отсутствовала. И чем больше проходило времени, тем меньше оставалось надежды, что все разрешится благополучно.