Текст книги "Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 1"

– Вечный портсигар был! – подхватывает «Эскобар», – дедов ещё.

– А ты Нинель, я погляжу, бессеребренница, – вступает новая участница, приземистая тётка, которой больше подошло бы стоять в столовой на раздаче. – А как гонорар за сборник получила, хоть бы тортик принесла!

Из большой холщовой сумки у тётки торчит незаконченное вязание, и вкусно пахнет пирожками.

– Альберт Ветров, – представляюсь ей.

– Вижу, – вздыхает она. – худющий какой. Кожа да кости!

– Бегите от неё, молодой человек, а то она вас закормит! – хихикает вертлявая девица в модных джинсах-клёш.

Из двери выглядывает Подосинкина. Видит происходящее и, конечно, сразу находит виноватого.

– Ветров! – выдаёт она, – что за балаган вы здесь устроили?!

Вспугнутые, но вовсе не обеспокоенные сотрудники редакции втягиваются внутрь помещения. Судя по тому, что время движется к полудню, трудовая дисциплина в редакции хромает.

Марина тащит всё на собственных плечах. Насмотрелся я в жизни на таких энтузиасток. Загонит себя. А загнанных лошадей, как известно, пристреливают.

Лишившись помех мы с Женькой быстро завершаем уборку. Сломанную машинку и плакат «Партия – наш рулевой» я сгружаю у Подосинкиной в кабинете, и успеваю сбежать под её возмущённые крики. Пускай сама с этим разбирается.

Закончив, я нахожу в редакции ведро и тряпку, и сам тщательно мою пол. Уже воспринимаю лабораторию, как своё пространство, а я люблю чистоту. Вдоль одной из стен устанавливаем три самых крепких стола. Ещё я оставляю себе пару стульев, которые смогу починить в ближайшем будущем.

Всё, что невозможно наладить или что не несёт политического подтекста складируем на улице. Никакой фотоаппаратуры я в комнате не нахожу. Честно говоря, после вчерашних слов Подосинкиной особо и не надеюсь. Поэтому сразу после уборки закрываю лабораторию, вешаю ключ на гвоздик и отправляюсь в райком.

* * *

Как завещал советский классик: «куй железо не отходя от кассы». Моя сегодняшняя жертва – товарищ Комаров. Вчера на встрече я совсем не зря «засветил» чеки на оборудование.

Приятно, конечно, иметь собственные вещи. Только зачем, если работать мне предстоит в газете? Не разрываться же между двумя фотолабораториями, служебной и домашней. Значит, потраченные средства можно вернуть.

«Ответственного товарища» ещё нет на месте. Обедает, наверное. Сажусь на подоконник и любуюсь на двор райкома. К заднему крыльцу здания как раз подкатывает процессия. Белая «двадцать первая» Волга увита разноцветными лентами. На капоте, верхом на знаменитом олене усажен пупс, а к крыше примотаны золочёные кольца. Сзади притормаживают такие же нарядные «копейка» и 402-й Москвич.

Из Москвича, опережая всех выскакивает баянист.

«Виновата ли я… виновата ли я…» – весело рассыпается по округе. Из Волги вылезают «брачующиеся». Жених худой и лопоухий. Невеста почти в три раза больше его. С точки зрения местных парню повезло. Любят здесь крупных и пышных. Считается, что они добрые и работящие.

Подосинкина здесь на общем фоне выглядит «трепетной ланью». А Лидка… та вообще существо другой породы. И, уверен, что в Берёзове не задержится.

Новобрачные скрываются в здании. Эх, живые деньги мимо едут! Законная статья фотографического дохода. Ничего, перевернётся и на моей улице грузовик с невестами.

Товарищ Комаров с кислой миной и в отвратительного цвета костюме появляется из-за угла. Видя меня, он притормаживает, словно надеется свернуть и смыться.

– Доброе утро! – радостно спешу к нему. – А я решил к вам заскочить, пока, значит дела не захлестнули…

– Что тебе? – бурчит он, вращая ключ в двери.

– Как что? – изумляюсь, – вчера же шёл разговор про укрепление материально-технической базы редакции районной газеты. Я не только готов в этом деле помочь. Всё уже сделано! Надо только чеки по бухгалтерии провести.

– Задним числом? – кривится Комаров.

– Перед Сергеем Владмировичем МЫ, – выделяю это слово, – задним числом отчитались. Он вас даже похвалил, если не ошибаюсь.

– Что за чеки? – даёт он слабину.

– Фотоувеличитель и экспонометр, совершенно необходимые в работе вещи, – говорю. – Ещё будет нужна сама фотокамера. Ну и так, по мелочи… кюветы… реактивы…

Ничего удивительного в моих действиях нет. Это в будущем районные областные и прочие печатные издания станут отдельными предприятиями, с весьма чахлыми бюджетами. А пока это гордый рупор районного комитета КПСС, и финансируется на средства партии.

Тем более нет никакой чуши с конкурсами и котировками, где побеждает не лучший вариант, а самый дешёвый. Зачем, если торговля везде советская, а цены на гирях отливают.

Комаров берёт из шкафа толстую папку с верёвочными тесёмками, копается в ней и извлекает отпечатанную на машинке бумагу.

– Как же так? – восклицает он. – Зачем что-то укреплять? На балансе районной газеты числится фотоувеличитель Нева, аппарат «Зоркий – 5», вспышка… кюветы… бачки… и так, по мелочи… – передразнивает он меня. – Либо Марина Викторовна всё это просмотрела, либо дело пахнет статьёй о хищении социалистической собственности.

Глава 21

– … проник в здание путём… путём… залезания в окно… интересно, почему окно было открыто?

– Лето, – пожимаю плечами я, – жарко.

Капитан Грибов категорически не дружит с пишущей машинкой. Так что я оказываю добровольную помощь органам правопорядка. Есть у меня и собственный интерес. Раз уж я оказался в эпицентре происходящего, то мне как можно дольше хочется оставаться в курсе дела.

Этим утром сонный Берёзов всполошило чрезвычайное происшествие. Некто неизвестный под покровом темноты проник в здание редакции. Никакого взлома или технических средств он при этом не использовал. Окно было открыто, а подоконник со стороны улицы находился чуть выше пояса мужчины со средним ростом.

Злоумышленник ураганом прошёлся по кабинетам сотрудников, уронив и перепутав намного больше, чем похитил. У выпускающего редактора Зинаиды Брюмель украли флакон лака «Прелесть», у обозревателя Петра Неклюдова стакан с подстаканником, а у спецкора Уколова – три яблока. Из кабинета главного редактора нежданный гость унёс пишущую машинку со сломанной кареткой.

Также неизвестный обнаружил в чьем-то столе бутылку армянского коньяка. Версию, что вор принёс алкоголь с собой, отмели, как сомнительную, однако во владении спиртным никто из работников редакции не признался.

Стакан с початой бутылкой и огрызками от яблок обнаружили в фотолаборатории. Здесь злоумышленник устроил циничный пьяный загул.

Вор снял скатерть со стола заседаний в Ленинской комнате, и связал похищенное в огромный узел. Но переоценил свои силы и бросил всё прямо у порога в редакцию, попытавшись спрятать в кустах смородины.

Здесь узел и нашла Марина Подосинкина, которая появлялась в районке раньше всех.

Когда я подхожу к месту своей новой работы, редакция гудит, как растревоженный пчелиный улей. Весь творческий коллектив в полном составе стоит на улице. Здесь же, знакомые мне капитан Грибов и младлей Степанов.

Николай, с которым мы час назад виделись на пробежке, радуется мне и жмёт руку в духе «держи краба». Грибов ведёт себя строго, но тоже кивает, как знакомому.

Сотрудники редакции наперебой рассказывают милиции про нанесённый ущерб. Они взволнованы, и это понятно. Любая кража, это серьёзный шок. Посторонний и недобрый человек вторгся в личное пространство, трогал вещи, хватал их своими грязными ручищами, даже если потом оставил их на месте.

После этого люди чувствуют себя незащищёнными, словно подверглись физическому насилию. Одни компенсируют свой страх громким голосом и агрессивной жестикуляцией, другие испуганы и подавлены.

– Что ещё пропало, граждане?

– Подстаканник пропал. Наградной! За двадцать лет трудовой деятельности!

– Вот негодяй, на святое покусился.

– Да вот же он, подстаканник ваш!

– Вот сволочь!

– Ой, и ложечка моя нашлась!

Подосинкина сидит на ступеньке крыльца. Энергии в ней, как в марионетке, которой обрезали все верёвочки. Слишком часто в последнее время на её хрупкие плечи обрушиваются удары судьбы.

Вокруг редакции собирается толпа. Народу скучно, а это даже интереснее, чем футбол по радио. Версии выдвигают две. В одной фигурирует беглый заключённый, из колонии, которая находится в соседнем районе. В другой, некий турист, отбившийся от группы в поисках алкоголя. Поверить в то, что подобное мог провернуть кто-то из местных, общественность не может.

Все местные жители отличались кристальной честностью, а ещё знали, что в редакции совсем нечего брать. Пришлый же мог принять приземистое здание в темноте за продовольственный магазин. Зачем ночью лезть в продовольственный, не уточнялось. И так понятно, что за водкой.

– Получается, ничего не пропало? – подводит итог Грибов.

– Да…

– Вроде всё на месте…

– Яблоки мои пропали, одни огрызки остались! – Уколов сверкает стёклами очков.

Грибов с облегчением захлопывает папку. «На «нет» и суда нет», читается у него на лице.

– Минуту, товарищ капитан, – говорю. – кое-что посмотреть надо.

– Где посмотреть? – капитан идёт за мной.

Веду его в лабораторию. За мной, чуть ли не наступая на пятки, идёт Подосинкина. Следом все остальные.

– Коробка была, – показываю в угол комнаты, – большая, картонная. С аппаратурой.

– С какой аппаратурой? – капитан похож на охотничьего пса, взявшего след.

– Какая коробка?! – у няши округляются глаза. – Альберт, что ты несёшь?!

– Марина Викторовна, – подчёркнуто, соблюдаю субординацию, – вы сами сказали, что тысячу лет сюда не заглядывали. Вчера тут вся комната была завалена хламом. Вот под ним коробка и нашлась.

– Молодой человек, а вы тут чем занимаетесь? – уточняет Грибов.

– Так он фотограф! – радостно вклинивается Степанов, – работает он тут!

– Стажёр, – уточняю, – оформляюсь в штат, а вчера, как раз делал уборку в лаборатории. Коллеги, вот, помогали…

Коллеги, которые палец о палец не ударили, дружно кивают головами.

– И что за оборудование? – Грибов не даёт сбить себя с толку.

– Я не разбирался, – говорю, – там кювета сверху лежала, ну, ванночка для фотографий. А что под ней, я не посмотрел. Устал вчера очень, столько хлама перетаскал. Решил сегодня разобраться. А тут такое…

– Товарищ главный редактор, неужели вы не знаете, что за техника была в лаборатории?

Няша хмурится. На её лобик набегает складочка.

– Я не видела там никакой коробки, – сообщает она.

– Фотографа в редакции уже пять лет нет, – встреваю, – мне сам товарищ Молчанов сказал про это. Лаборатория не нужна была, может, она эти годы, так и стояла закрытая. Откуда Марине Викторовне знать, что там под хламом. А я раскопал на свою голову. Теперь работать не на чем!

– То есть, что-то украли, но что – непонятно, – хмурится Грибов. – Прямо кот в мешке.

– Кот в коробке! – веселюсь я.

– Альберт, ты уверен?! – Марина злится.

Ей бы дело на тормозах спустить, с милицией попрощаться и перейти к работе. Может быть, вообще без протокола обошлись бы, ущерба-то нет. А я всю малину порчу.

– Мне вчера товарищ Комаров опись имущества показывал, – говорю. – И там в фотолаборатории куча всего. Жаль, что я не запомнил, что именно. Но ведь это не проблема, правда? Можно попросить его принести документ. Так и выясним, что пропало.

– Чушь какая-то, – говорит няша.

– Марина Викторовна, – говорит Грибов, – всё-таки нам придётся пройтись до отделения. Нужно будет выяснить некоторые моменты.

– Мне работать надо, – Подосинкина сердито стреляет взглядом в мою сторону, – а не бредни слушать.

– Николай, – распоряжается капитан, – попроси, пожалуйста, товарища Комарова прийти. И пусть ту самую опись прихватит.

– Я тоже пойду! – догоняю няшу, – Я же единственный свидетель.

– Свидетель чего? – не сразу понимает Грибов.

– Свидетель оборудования.

Он оглядывает меня с ног до головы и хмыкает.

– Ну, пошли.

В отделении Грибов садится за пишущую машинку, но после пяти минут мучений, я предлагаю свою помощь, и он соглашается. Няша в нашем общении не участвует.

Товарищ Комаров входит в комнату принюхиваясь, словно ручная крыса в новую клетку. Он водит по сторонам своим длинным носом. Опасно здесь? Или есть чем поживиться? А, может, получится вогнать в недруга свои острые зубёнки?

– Здравствуйте! – улыбаюсь ему.

Ответственный товарищ кривится. В последнее время со мной связаны не самые приятные моменты в его биографии. Хотя лично ему я ничего плохого не делал. Денег попросил? Так не его, а государственных. И не для себя, а на хорошее дело.

– Сергей Игнатич, приветствую! – Комаров жмёт руку капитану, игнорируя остальных.

– Здравствуйте-здравствуйте.

Мне приходится освободить для капитана его кресло. Пользуясь моментом, усаживаюсь рядом, так что Комаров и няша оказываются у нас, как под перекрёстным допросом.

– Серьёзный ущерб нанесён? – Комаров сердито зыркает на няшу.

– Это и пытаемся выяснить, – объясняет Грибов, – вот Альберт говорит, у вас список имущества редакции есть.

– Вы мне вчера показывали, – говорю, – ещё предлагали поискать получше… Я и поискал.

Своим крысиным инстинктом Комаров чует подвох, но пока не понимает, в чём он.

– Что поискал? – щурит он глазки.

– Имущество. В лаборатории. Большая такая картонная коробка. Уверен, что в ней всё было в точности, как вы сказали, – говорю медленно, буквально по слогам, чтобы до Комарова дошло каждое слово, – жаль, что я внутри не рассмотрел. А сегодня ночью украли её. Вот товарищу капитану список нужен, чтобы знать, что искать. Тот самый, который вы мне показывали.

– Как украли?! – Комаров таращит глаза.

– Влез какой-то негодяй, – говорит Грибов, – представляете, ничего не взял, а оборудование упёр.

Глазки у Комарова бегают. Он не хуже меня знает, что никакой аппаратуры в редакции не было. Понятия не имею, кто и когда приделал к ней ноги. Бывший фотограф взял себе как премию к увольнению. Бывший главный редактор допустил расхищение фондов, или сам товарищ Комаров приложил руку к загадочному исчезновению.

То ли Подосинкина сама поставила подпись по наивности и невнимательности. То ли закорючка на бумаге не имеет к ней никакого отношения, и её дорисовали другой рукой.

Оборудования нет, а няша-редактор есть. Никто не стал бы выяснять, куда оно на самом деле пропало. Разбазаривание. Халатность. Виноватый под рукой. Белокурая редакторша должна была стать «козочкой отпущения», если вдруг вопрос всплывёт.

Теперь к делу подключается милиция. А вдруг будет копать? А вдруг что-то найдёт? Пользы от этого товарищу Комарову никакой, а вот вред может и появиться.

– Есть надежда что-то отыскать? – небрежно интересуется Комаров, – Такие дела быстро раскрываются?

– Обнадёживать не буду, – вздыхает Грибов, – опросим людей… снимем отпечатки пальцев с рамы и со стакана… отправим ориентировки в комиссионные магазины. Если техника на балансе, то должен быть инвентарный номер. Его не так легко свести. Проверим… уточним…

– Парень ошибся, – решается Комаров, – не было там никакой техники. Хлам один. Всю технику из фотолаборатории списали.

– А опись? – удивляется Грибов.

– Это и был акт списания, – юлит Комаров, – я вчера на заголовок не посмотрел. После уже обратил внимание, но парень умчался уже. Эх, молодёжь!

– То есть списали и не выкинули? – уточняю.

– Именно! – радуется Комаров. – Поэтому товарищ Молчанов и отдал распоряжение о покупке нового оборудования. Зачем бы покупать новое, если было старое?!

– Логично, – хмыкает капитан. – Значит, ничего не пропало?

– Значит, нет, – я опережаю Комарова, – кто-то просто мусор за нас вынес.

На лице у милиционера явное облегчение. Сразу такую кучу дел с плеч.

– Ну, тогда не смею вас больше отвлекать от дел, – говорит он. – Марина Викторовна!

Подосинкина замирает в дверях.

– Вы проследите за сотрудниками, – напутствует Грибов, – пусть они окна за собой закрывают. А то в следующий раз Вас украдёт кто-нибудь, а они не заметят.

При этих словах младлей Степанов неожиданно краснеет, как рак.

* * *

– Нам надо поговорить, – заявляет Подосинкина, едва мы выходим из отделения.

– Пошли, – я разворачиваюсь и шагаю в сторону речки.

Мне при этом разговоре свидетели не нужны. Няша топает за мной и упрямо молчит. Мы подходим к мосту. Слева от него красивая лодочная пристань с деревянными перилами. По случаю раннего часа, здесь пусто.

– Альберт, – ноздри точёного носика Подосинкиной раздуваются от гнева, – скажи честно, ты что, действительно что – то украл?!

– Ни в коем случае, – ухмыляюсь, – всё украдено до нас!

Эта фраза из старого фильма и подала мне идею. Вчера, когда Комаров достал бумагу, я понял, что Подосинкину хотят подставить.

Хотя она уже исчерпала лимит спасения своей прекрасной попы от жизненных невзгод, я решил «вписаться» ещё один раз. Няша полностью устраивала меня как главный редактор. Ждать, пока назначат нового, означало терять кучу времени. И не факт, что я с ним сработаюсь. А вот с блондинкой – наверняка.

Плюс, вопрос с оборудованием зависнет тоже на неопределённый период. Было заманчиво получить деньги обратно, а техникой продолжать пользоваться. Только Комаров этому отчаянно сопротивлялся.

Вчера, после визита в райком, я вернулся в редакцию. Заглянул в лабораторию и поднял шпингалеты на обоих оконных фрамугах. После провернул в замке ключ туда и обратно и оставил с чистой совестью на гвоздике.

Ночной Берёзов был тёмным и безлюдным. Я дождался трёх часов, потом залез в окно лаборатории. Свою «добычу» я набирал наугад, а с коньяком и яблоками просто повезло. На всякий случай я закрыл окно, через которое проник внутрь, и вместо этого распахнул створки в комнате, где стояли четыре рабочих стола.

Больше всего я боялся, что кто-нибудь хозяйственный прихватит узел с «добычей», пока его не найдёт няша. Но всё обошлось, или законопослушность местных оказалась на высоте.

Утром я как ни в чём не бывало, пошёл бегать. На место преступления я прибыл, когда расследование шло полным ходом.

– Что значит, «до нас», – возмущается няша, – прекрати дурачиться!

– «Дурачиться»?! – я двигаюсь на неё, так что блондинка упирается попой в перила, – Мне вчера Комаров показал опись имущества с ТВОЕЙ подписью. Там техники рублей на триста. Это ты дура, раз поставила свою подпись за оборудование, которого нет.

– Не смей…

– Дура… дура… дура… – тычу в неё пальцем при каждом слове, – ты не врубаешься?! Это хищение социалистического имущества! Уголовная статья! Ты хотела лет на пять на север съездить?! Репортажи о сибирских соснах писать?!

Подосинкина белеет как полотно.

– Я не помню никакой описи, – лепечет она, – когда приехала работать, я много что подписывала… я же не знала ничего… мне никто не объяснил…

– Ты же взрослая девочка, Марина, – говорю с ней не как подросток, а как тридцатилетний мужик, – красивая, умная… Какого хрена тебя всё время приходится спасать?!

– Так ты сделал это ради меня?! – глаза у няши на мокром месте.

– Нет, конечно, – отвечаю, – никто ничего не делал. Я всю ночь спал дома в своей кровати. И ты – тоже. В смысле, в своей спала. Не в моей.

Подосинкина улыбается сквозь слёзы и вдруг порывисто прижимается ко мне всем телом.

Мои ладони сами собой ложатся ей на попку. Они гладят упругие ягодицы. Блондинка вздрагивает и жмётся ко мне ещё сильнее. Её губы пахнут земляникой. Такой чистый и нежный запах, словно целуешь не обычного человека, а лесную нимфу.

Тело дико реагирует в ответ. Гормоны бушуют, заглушая любые попытки разума пробиться на волю. Чувствую телом её упругую грудь.

Понимаю, что сейчас в порыве благодарности и страсти, я могу поиметь её прямо здесь. Ну, разве что, отведу в сторонку, чтобы прохожие советами не мешали.

Разверну, приспущу трусики и возьму с комсомолки компенсацию за моральный ущерб натурой.

Пытаюсь соображать из последних сил. Подосинкина, это абсолютно разрушительное существо. Идеальный шторм в женском обличии. Настоящая обезьяна с гранатой. Сегодня она отдастся мне со всем прилежанием, а завтра решит, что я ей грязно воспользовался.

Колоссальным усилием воли открываюсь от блондинки.

– Нельзя, – шепчу ей. – раньше надо было думать, Марина. Раньше было можно, а теперь нельзя.

– Почему-у? – капризничает она, не принимая мои слова всерьёз.

– Ты начальница, а я подчинённый, – поясняю, – как нам после этого работать вместе? Решат, что я свою должность через постель получил, как на загнивающем западе.

А ещё ты будешь следить за каждым моим шагом, и, если что-то не понравится, со свету сживёшь, думаю про себя. Одну сцену ревности я уже видел, и повторения не хочу. Иметь отношения с начальницей, это хуже, чем жениться. Особенно с такой эмоционально неустойчивой. Шаг влево, шаг вправо – попытка к бегству.

– Но ты мне будешь должна, – шепчу ей на ухо.

– Что должна? – не отказывается Подосинкина.

– Как что? Фотосессию, конечно.