Текст книги "Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 1"

Здесь интереснее. Стоят на полках сочинения русских классиков. Среди них, как куски мяса в супе мелькают тома Сименона, Агаты Кристи и Конан Дойла. Ценник радует. «Собака Баскервилей» стоит 20 рублей.

Причём, книги изрядно потрёпанные. Можно сказать, на ладан дышат.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, молодой человек. – пожилой продавец блестит стёклами очков. – Купить хотите что-нибудь?

– Нет, – говорю, – продать.

Достаю из рюкзака «Записки о Шерлоке Холмсе». Продавец осматривает книгу со всех сторон, едва ли не обнюхивает её. Изучает качество бумаги. Проверяет прочность обложки. Я стою спокойно, у книги состояние новой.

Да, я решаю обратить в деньги единственный капитал, который есть у Алика. Его небольшую библиотеку. Учитывая дефицит на книги в Советском Союзе, я прекрасно понимаю, что собиралась она годами, а, может, отдельные образцы достались по наследству.

Но сейчас деньги для меня важнее. Можно было бы попробовать обратить в наличность магнитофон «Весна», но его могли взять только на комиссию. А книги были активом высокой ликвидности. Другими словами, давали прибыль сразу.

– Два рубля семьдесят пять копеек, – заявляет мне продавец.

– Что?! – не верю своим ушам. – Единственный Конан Дойл у вас двадцать рублей стоит!

– Книга редкая, старого издания, – весомо сообщает продавец, – в соответствии с этим устанавливается цена. А ваша практически новая. Скажите спасибо, что я на фабричную цену ещё рубль добавил.

– Что-то я не вижу здесь большого количества «практически новых» книг, – спрашиваю его.

– Их быстро разбирают, – говорит он мне очевидное.

– А если цену выше поставить? – удивляюсь я, – их же всё равно обязательно купят.

– Молодой человек, – сердится продавец, – моя оценка основана на объективных показателях. У меня стаж работы больше, чем вы на свете прожили! Вы мне что, спекуляцию предлагаете?!

Его очки сверкают праведным гневом, но мне ситуация ясна как божий день. Букинист выкупает книгу у провинциального лоха и ставит её на баланс. А потом продаёт её или сам себе, или знакомым. Основная часть стоимости при этом идёт из рук в руки.

– Простите, – говорю, – я же первый раз. Что-то мне расхотелось с этой книгой расставаться. Дорога мне, как память. А память точно не стоит два рубля и семьдесят пять копеек.

– Могу ещё пятьдесят копеек добавить, – ворчит букинист, – но это последнее предложение.

– Пойду я, – кидаю книгу в рюкзак.

– Четыре рубля ровно! – кричит он вслед.

Молча захлопываю дверь. Никуда он от меня не денется. Но я, перед тем как сдаться на его уговоры, попробую ещё один способ. Правда, уже совсем незаконный.

Книжные развалы заполонят город в девяностые. Тогда растущие как грибы издательства начнут штамповать детективы и фантастику на бумаге, недалеко ушедшей от папиросной. Книги в ярких суперобложках будут лежать прямо на асфальте, а изголодавшееся по чтиву население станет скупать их десятками.

Надеясь, что «свято место пусто не бывает» я езжу по старым адресам. Удача улыбается мне на третьей «точке». Около большого продуктового магазина стоят загадочные личности, а на парапете выставлены заветные томики. Чуть в стороне от них стоят два лохматых субъекта в кожаных штанах и коротких джинсовых куртках с огромным количеством приколотых значков. Возле них, вроде как сами по себе лежат несколько виниловых дисков и компакт-кассет.

Умиляясь, читаю названия: «Абба», «Бони-М», вездесущие «Битлз2 и даже «ансамбль «Урия Хип».

– Почём кассеты? – спрашиваю.

– Червонец, – не глядя на меня, говорит лохматый.

– А записать можно?

– Что?

– Сборник.

Он переводит взгляд на меня.

– Четвертной.

– Дорого.

– Дешевле «Сябры» в ЦУМе, – презрительно сплёвывает он.

– А если на бумажке напишу названия, сможете сделать сборник?

Лохматый глядит уже более заинтересованно.

– Если есть записи, то делаю, – говорит. – А капуста у тебя есть, колхозник?

– Настригу и приеду, – отвечаю.

Он с сомнением оглядывает мой «прикид» и снова теряет интерес. Я подхожу к «книголюбам». Хожу и не спеша приценяюсь. Цены, ожидаемо, раза в четыре выше, чем предложил мне букинист.

Наконец, выбираю одного. Называя мне цены на книги, он забавно смущается, словно предлагает родную сестру для утех подгулявшим ландскнехтам. Очевидно, торгует недавно.

– Как вы думаете, – наивно спрашиваю, – сколько может стоить вот эта книга?

Вытаскиваю из рюкзака краешек обложки «Записок о Шерлоке Холмсе». «Книголюб» волнуется.

– А, ч-ч-что у вас есть ещё? – он смотрит на увесистый рюкзак.

– Может, лучше не здесь? – отвечаю в лучших шпионских традициях.

– Вы правы…

Мы направляемся через дорогу к заведению, которая называется «рюмочная». Да, прямо так на вывеске и написано. Я «банкую» и на последние деньги покупаю «книжнику» сто граммов водки и бутерброд с селёдкой. Себе беру совершенно безвкусный чай.

Он заглатывает алкоголь, ослабляет узел галстука, и мы начинаем торговаться.

Друзья, автор в этой главе совершает заведомый исторический ляп. Фирма «Мелодия» выпустит пластинку «ансамбля Урия Хип» только в 1980 году. Но уж больно мне нравится, как звучит это название!

Глава 16

– Десять рублей, больше и не просите!

– Но я видел такую у бородатого типа в кепке за тридцать!

– Вот ему и продавайте.

– И, таки, продам.

– Почему вы говорите «таки»? Вы что, еврей?

– А вы?

– Я, нет.

– Тем, таки, хуже для вас.

Словив кураж я гну «книжника» по цене. Он много потеет, промокая лоб платком.

Торговаться он не умеет, потому что книги любит. Я же, откровенно, отношусь к ним потребительски. Прочитанная книга, это как выпитая бутылка. Приятно посмотреть и вспомнить, но пить второй раз? Простите.

За вторыми ста граммами я узнаю его нехитрую историю. Бывший доцент педагогического университета однажды в порыве романтических чувств привёл к себе домой коллегу женского пола, и похвастался перед ней своей библиотекой.

Среди других там затесалась книжка Пастернака. Наутро подлый предатель социалистических идей был изгнан и из КПСС и из института, а коллега заняла его место на кафедре литературы.

Книги он считал едва ли не живыми существами и очень смущался из-за того, что вынужден ими торговать. Так что всего через час мой рюкзак похудел, а я стал счастливым обладателем ста двенадцати рублей.

Бывший доцент на последок делает гадость. Говорит, что с собой у него таких денег нет. Мы отправляемся к нему домой в район хрущёвских пятиэтажек и убогих узких дворов. Я опасаюсь кидалова, но «книголюб» честно выносит мне деньги в подъезд.

В квартиру предусмотрительно не пускает. Крамольный Пастернак, видимо, ещё не покинул сих стен. А может, там что-нибудь и позабористее есть.

– Сергей, – говорю перед уходом. – Можете набросать мне списочек книг, которые пользуются спросом?

– Зачем, – хлопает глазами «книголюб».

Край непуганых идиотов.

– У друзей спрошу, – отвечаю, – вдруг у кого-нибудь завалялась что-то интересное.

– Сейчас, – суетится он, – приносите, конечно.

Судя по этой радости, он меня всё-таки нагрел. Но я и не хочу «выжимать» бывшего доцента до капли. В будущем он может пригодиться. Связи, вещь бесценная. Это в наше время зайдёшь в любую социальную сеть, и каждый, как на ладони, со всем своими жёнами, любовницами, лишними килограммами на талии и незадекларированными доходами.

Здесь же люди, как острова в океане: от одного до другого хрен доберёшься, а друг про друга они вообще понятия не имеют.

А жизнь-то налаживается! Отмечаю своё укрепившее финансовое положение порцией пельменей со сметаной и стаканом, на удивление, приличного чая с лимоном.

Первая часть моего плана прошла отлично. Пора приступать ко второй. Но прежде заглядываю в гастроном. Сомневаюсь, что Митрич шутил про чекушку.

До сухого закона далеко, и особого ажиотажа в алкогольном отделе не видно. Он, кстати, расположен отдельно от остального магазина. Если в основной части процветает самообслуживание, то спиртное дают в руки только после оплаты.

Покупать фотографу водку отчего-то кажется мне не солидным. Приглядываюсь к коньякам. Трёхзвёздочные «фляжки» ёмкостью в четверть литра стоят в районе четырёх рублей, как раз мне по карману.

– Вам восемнадцать лет исполнилось? – останавливает меня мощная как скала продавщица.

– Конечно! – небрежно киваю.

– Паспорт покажите.

Хлопаю себя по карманам.

– Надо же, забыл, – хмыкаю.

– С паспортом возвращайтесь, – непреклонна она.

Надо же. А пиво сейчас, видимо, за алкоголь не считают. Проблема есть, но она решаема. Пройдясь вокруг магазина тут же обнаруживаю стайку очень энергичных личностей с характерными сизыми носами.

Они движутся как молекулы в нагретом физическом теле, активно, но хаотично. Временами соединяясь в группки по нескольку человек, что-то ожесточённо считая, споря и вновь распадаясь.

Пытаются скинуться на бутылку, но, очевидно, не хватает. Наблюдаю за ними некоторое время. Вот один из них, не старый, но абсолютно лысый тип с глазами грустного бассета подруливает к мужику с авоськой. Что-то горячо объясняет ему, видимо, предлагая принять участие в концессии.

Мужик мотает головой. В авоське у него кефир, батон, макароны и какие-то консервы, а в голове строгое напутствие от жены «нажрёшься, убью скотину». Лысый отчаливает без намёка на конфликт.

Вообще, такая публика редко бывает агрессивной. Но всё равно, я делаю скидку на свою несерьёзную внешность. Поэтому и веду наблюдение, убеждаясь, что это обычные «синяки», а не мелкокриминальные элементы.

Жду, когда лысый отойдёт подальше от основной компашки, и подзываю его к себе.

– Выпить хочешь?

– Кто ж не хочет? – кадык у мужика дёргается.

– Возьми мне пузырёк, – говорю, – паспорт дома оставил, а без него не продают.

Лысый окидывает меня понимающим взглядом.

– Один тебе, один мне, – ставит условие.

– Не жирно тебе?

– Тогда езжай за паспортом, студент, – говорит лысый, намекая, что нихрена мне это не поможет.

– Два мне, один тебе, – говорю.

Такой размен не кажется мне грабительским. Объясняю ему, что мне нужно. Лысый скалится.

– Могарычи, что ли, ставить будешь? – скалится лысый, – Деньгу гони, студент, сделаем усё в лучшем виде.

Отсчитываю ему пятнадцать рублей. Заходим в магазин вместе. Доверия к этому субъекту ноль.

– Что, паспорт нашли? – проявляет иронию продавщица.

– Друга встретил, – невозмутимо отвечаю.

– Две четвертинки «Белого аиста» и пузырь «Пшеничной», – говорит друг, хитро зыркая на меня.

«Пшеничная» на 30 копеек дороже «Русской». В мелочи, но уел «студента». Герой.

Отходим к дверям. Тут же забираю себе коньяк и помещаю его в опустевший рюкзак. Мой «гонец» пересыпает мне сдачу из потной ладони.

Выхожу из магазина и быстрым шагом иду к остановке. Ругаю сам себя за расточительность и глупый риск. Потерпел бы Митрич и без шкалика, или я другую оказию нашёл бы. Это мне бабки в голову ударили. А больше всего удача, что я самый ловкий и хитрый.

Возле светофора украдкой оборачиваюсь. Лысого расспрашивают о чём-то два крепких мужичка приблатнённой наружности. Тот заливается соловьём и машет в мою сторону. Мужички резво идут по моим стопам. Совпадение? Не думаю.

Уже не размышляя даю «по тапкам». Во все времена, бег – это лучший вид единоборств. Эти двое тоже ускоряются. Может быть, они, конечно, спросить у меня что-то хотят. Но я лучше проверять это не буду.

На остановке мне везёт. Запрыгиваю в открытую дверь троллейбуса и он тут же трогается. Дышу глубоко, стараясь унять бухающее сердце. Ну вас на хрен, с такими приключениями!

Засветил я деньги перед лысым. Расслабился. Забыл, что я не в клубе, где на каждом углу камеры натыканы и злобные секьюрити ходят.

Логика у этих громил проста. У пацана большие деньги, которые ему не в масть. Значит, они у него незаконно, и если он вдруг их лишится, то никакую заяву катать не будет.

И ведь точно просчитали, гады. Деньги от продажи книг «законными» назвать нельзя. Нет, домой. Хватит приключений.

Только самое главное сделаю.

Пересаживаюсь на другой троллейбус и еду до ЦУМа. Это огромный по масштабам того времени магазин, в котором торгуют всем, от белья до мебели.

Ещё на подходе утыкаюсь в длиннющую очередь. Она гадючьим хвостом вылезает из дверей магазина, вьётся возле него и спускается по ступенькам на тротуар.

– Что дают? – спрашиваю у интеллигентного вида мужчины в самом хвосте.

– Не знаю, – пожимает плечами он, – подойдём поближе, тогда поймём.

– А зачем тогда стоять? – недоумеваю.

– Так у меня отгул сегодня, – объясняет мне, как ребёнку, – я всё равно никуда не спешу.

– Вдруг там что-то не нужное?!

– Если очередь стоит, значит нужное, – делает вывод мой собеседник.

– За носками стоим, – говорит женщина чуть впереди нас, – носки выбросили.

– Какие носки?! – трагически восклицает другая, – колготки, а не носки!

– А я за костюмом спортивным стою, – говорит бодрый старичок, – там костюмы спортивные привезли, – он подмигивает мне, – югославские. А эти две клуши слышали, где звон, да не знают, где он.

На мгновение чуть не поддаюсь стадному инстинкту. Спортивный костюм мне бы не помешал. Тем более, каких-то два-три часа жизни, и ты добудешь дефицит.

Но я здесь по другому поводу. Несмотря на разброс мнений, сомневаюсь, что эти люди стоят за фото-товарами, поэтому пытаюсь протиснуться мимо них.

– Молодой человек, куда?!

– Вас здесь не стояло!

– Ты гляди, шустрый какой!

– Идите в конец очереди, там записывайтесь!

– Да мне в другой отдел, – пытаюсь достучаться до их сознания я.

– Всё равно записывайтесь!

У квадратного ЦУМа четыре входа. Правда, обычно работает только один. Остальные закрыты в рандомном порядке. Но в этот раз мне везёт. Со второй попытки я нахожу двери, открытые в противоположной грани квадрата.

Ради любопытства первым делом выясняю, куда ведёт очередь. «Голова змеи» скрывается в отделе мужской одежды. Вот сюрприз будет для тётки, которая ждёт колготок…

Поднимаюсь на второй этаж, в отдел фото-товаров. Здесь и выбор больше, чем в Кадышеве, и продавец стоит на месте. К ней даже небольшая очередь образовалась. Всего в два-три человека.

На витрине стоит несколько фотоаппаратов. Вижу вездесущую «Смену», рядом стоит «Зоркий». Узнаю ещё курносую мордочку «Зенита 3 м», моей первой зеркалки, попавшей ко мне в руки ещё в младшей школе.

Вижу несколько экспонометров, в том числе и значительно дешевле моего. Но о своей рискованной попытке ничуть не жалею.

Я не люблю дешёвые вещи. Они всегда оставляют соблазн «недотянуть», «недожать». Всегда можно свалить на плохой фотик, некачественную плёнку, дешёвый экспонометр. Они оставляют простор для самолюбия. С хорошей аппаратурой тебе и самому приходится выкладываться на максимум.

Речь сейчас не идёт про ФЭД, который одолжил мне Митрич. Этот инструмент у меня временно и он гораздо лучше имеющейся «Смены». Но съёмка пройдёт, и аппарат вернётся к владельцу. Собственно, это случился уже завтра.

А вот СЕБЕ я стараюсь брать только лучшее. Ведь я и дальше буду снимать с этим экспонометром. На этих трёх днях свет клином не сошёлся. Каждый раз брать в руки экспонометр, и вспоминать, что купил его из соображений нищебродства? Простите, это не мой вариант.

Вот и сейчас я хожу по отделу, и разрываюсь между футуристически-забавным уродцем УПА и тёзкой моего экспонометра «Ленинградом», похожим на шагающий боевой треножник марсиан Герберта Уэлса.

УПА достаточно сейчас для моих задач. К тому же, он компактный. Укладывается целиком в коробку.

«Ленинград» мне «на вырост». Он больше, солиднее и я, всю свою жизнь слышал о нём только хорошие отзывы.

И что теперь? Взять УПА, и каждый раз печатая на нём думать, когда я смогу позволить себе технику классом повыше?

– Мне фотоувеличитель «Ленинград», пожалуйста.

– Он профессиональный, – говорит мне продавщица, – может, возьмёте что-нибудь попроще?

– Я тоже профессиональный, – говорю, не улыбнувшись.

Она смотрит на меня, ожидая, что я хоть как-то обозначу свою шутку. Пауза затягивается.

– Двадцать пять рублей с вас, – спохватывается она.

Фотоувеличитель выносят мне в большой картонной коробке. Прошу перевязать её скотчем, чтобы было удобней нести. На меня смотрят, как на идиота. Похоже скотч здесь, куда больший дефицит, чем фотоувеличители.

Взваливаю её на плечо и несу гордо, как Ленин бревно на субботнике.

– Гляди гляди, что это у него?

– Телевизор, небось!

– А что, их выбрасывали сегодня.

– Да, видела, очередь была? Точно тебе говорю, телевизоры выбросили.

– Вот повезло…

Загружаюсь в автобус. Народ расступается, кое-как доезжаю до вокзала. В голове крутится мысль, как я с этой коробкой полезу в электричку. Но это оказывается не самая главная проблема.

– Электричка на Лиски через Берёзов ушла полчаса назад, – говорит кассирша.

– А когда будет следующая, – уточняю.

– Завтра, в 7.00.

– Как же мне до Берёзова добраться? – кажется я начинаю паниковать.

– Никак, – обнадёживает она.

Отхожу вместе с коробкой к ряду сидений. Куда мне пойти в городе? В гостиницу так просто не заселят. Тоже, небось, паспорт потребуют. Я абсолютно никого тут не знаю.

Поехать, что ли, к «книголюбу»? Вот он мне обрадуется.

«Я к вам пришёл навеки поселиться…»

Ещё хуже, что мама меня потеряет. Я сплю чутко, поэтому каждую ночь просыпаюсь, когда она скрипит дверью, заглядывая ко мне. Смотрит, всё ли в порядке, и уходит. Представляю, что будет, если она не обнаружит своего первенца. Даже трудно себе представить. Милицейского капитана, который у неё играет в постановке, точно по тревоге поднимет. Ни вернуться, ни с домом связаться. Патовая ситуация.

Ско… оезд… лер… омель… ается… еов… ти… ретьей…омы…

Интересно, на каком это языке было сказано? Не на русском, точно. Я как-то слышал, что на том языке, на котором на вокзалах объявляют поезда, медики пишут свои рецепты. Хотя, минуточку! Очень интересное объявление.

Через несколько минут я уже мчусь к поезду Адлер-Гомель, строящему хрен знает где. На шестой путь надо добираться через мостик, и я поспеваю к вагону перед самым отправлением.

– Ваш билет!

В наше смутное время проводница этого поезда могла бы стать моделью боди-позитива. А для той поры, она просто пухлая, с румяными щёчками и очень тёмными бровями.

– Вы через Берёзов идёте? – спрашиваю.

– Да, через Берёзов. – хмурится она, – предъявите билет, пожалуйста.

– Нет у меня билета… я на электричку опоздал, – сбивчиво объясняю, – мне хотя бы в тамбуре постоять…

– Не положено, молодой человек, – заявляет она непреклонно, – мне только стояльцев в тамбурах не хватало. А если проверка придёт?

– Я в туалет спрячусь!

– Не выдумывайте глупостей, молодой человек, – она заходит в вагон и собирается закрыть за собой дверь, – отойдите, поезд отправляется.

В порыве находчивости лезу в рюкзак, и показываю ей одну из бутылок «Белого аиста».

– Что же вы стоите? – говорит она, – отправляемся же. Прыгайте скорее.

Стоять в тамбуре мне не приходится. Чернобровая проводница помещает меня в своё купе, и всю дорогу поит чаем, с вкусными домашними пирожками.

Выясняю попутно, что зовут её Анжела… что она замужем, но муж «кобель редкостный»… отлучки жены его только радуют… и что в Адлере у неё тоже есть мужчина, который зовёт замуж… обеспеченный и положительный, за которого она не может выйти, потому что есть законный муж в Гомеле…

– А вы не пробовали в одном месте развестись, а в другом замуж выйти? – советую ей.

– Да не успеваю я, – простодушно сообщает она. – пересменок всего неделя. В квартире приберу, харчей впрок наготовлю, тут и ехать пора. Ни жениться не успеваю, ни развестись. Ты кушай пирожки, кушай…

На станции в Берёзове мы расстаёмся как родные. Осоловев от тепла и сытной выпечки я с коробкой на плече на автопилоте добираюсь до дома, и засыпаю, едва голова касается подушки.

* * *

– Пропускаешь, – высокомерно бросает мне Степанов за утренней пробежкой.

Это первое слово, которое он произносит за второй день. Сначала, мне кажется, что я ослышался. Потом понимаю, вчера Степанов меня не застал, я задержался из-за съёмок на берегу. Это обстоятельство он, судя по всему, записал себе в победу.

– Ничего, сегодня наверстаю, – говорю.

И снова молчим, до самого финиша.

Как ребёнок Нового года, не могу дождаться десяти утра. В это время открывается ателье Митрича. Прихожу туда с рюкзаком, набитом фотопринадлежностями и с коробкой.

– Я же пошутил, – ворчит Митрич, пряча коньяк в недра своей лаборатории.

По лицу видно, как ему приятно. Не только алкоголь, сам по себе, но и моё внимание. То, что я не забыл, и что уважил старика.

– Ну как, потрудился старичок? – он ласково поглаживает чехол ФЭДа.

– Да, Степан Дмитриевич, – говорю. – Всё отлично получилось.

– Не кажи «гоп», – останавливает он меня. – Сейчас поглядим, чего вы там нафотографировали.