Текст книги "Кинокава"

– Перед тем как заболеть, матушка читала «Масукагами»,[91]91
  «Масукагами» («Чистое зерцало») – составленное в XIV в. историческое повествование, в котором переплетаются реальные факты и литературные сюжеты. Охватывает период японской истории с 1180-го по 1333 г.


[Закрыть] – сказал Сэйитиро.

– «Масукагами»?

Несколько человек одобрительно кивнули, как если бы были знакомы с этим сочинением. Остальные поддались общему настроению и пришли к ложному выводу, что книга – легче не придумаешь. Одним словом, выбор был сделан.

Хана расцвела, услышав о том, что ей будут читать «Масукагами». Однако одного взгляда на первые страницы хватило, чтобы собравшиеся горько пожалели о своем поспешном решении. Престарелый староста соседней деревни вдруг вспомнил, что он из крестьян, и показал всем свои натруженные руки. Обращаться к другим гостям с просьбой почитать было совершенно бессмысленно, хотя они и не отказывались напрямую. Оставались только Сэйитиро, Томокадзу и Ханако. Эта троица договорилась менять друг друга, причем Ханако великодушно выбрала для себя ночь.

– Давай я почитаю тебе, бабуля.

– Вот было бы чудесно!

Из хранилища принесли старую лампу и установили ее у футона Ханы. Ханако принялась за первые столбцы.

– «Удалившийся от дел император Готоба, восемьдесят второй правитель Поднебесной, нареченный Такахирой, был четвертым сыном императора Такакуры от Ситидзё-ин, дочери Сурино Дайбу Нобутаки. В свою бытность придворной дамой, известной как госпожа Хёэно Сукэ, она служила ее императорскому величеству, супруге императора Такакуры. Тайно добившись благосклонности государя, госпожа Хёэно Сукэ родила Такахиру в пятнадцатый день седьмой луны 4-го года правления под девизом Дзидзё[92]92
  1180 г.


[Закрыть]…»

Начало – как в Библии или «Кодзики»[93]93
  «Кодзики» («Записи о деяниях древности») самый старый памятник японской письменности, содержащий мифы о происхождении Японских островов и легенды о свершениях первых государей.


[Закрыть] – казалось ужасно скучным, но Хана слушала внимательно и осталась довольна. Изучавшая английскую литературу Ханако не очень преуспела в чтении классических японских текстов. Однако ей хотелось побольше узнать об авторе и содержании книги, и она серьезно подошла к своему заданию. Когда девушка натыкалась на отрывки, смысла которых не понимала, она задерживала дыхание и старалась прочесть их как можно быстрее. Время от времени ей попадались целые столбцы хираганы, и она не знала, где остановиться, чтобы сделать паузу между словами.[94]94
  Хирагана – одна из двух японских слоговых азбук. В японских предложениях не ставятся пробелы, поэтому при отсутствии иероглифов сложно с ходу определить, где заканчивается одно слово и начинается другое.


[Закрыть] В таких случаях Ханако начинала бормотать какую-то тарабарщину, запинаясь и сбивая ритм.

Хана без всяких церемоний прерывала внучку:

– Мне кажется, ты неправильно прочла предложение, Ханако.

Через двадцать минут девушка поняла, что задача слишком трудна. Во-первых, текст попался не из легких. Во-вторых, бабушка оказалась чересчур требовательной слушательницей и не терпела оговорок.

– Я уже выдохлась. Позволь мне перевести дух.

– Конечно, милая. – Временами в Хане все же просыпалось сострадание.

Медсестра, делавшая старушке массаж, куда-то исчезла. Поскольку Ханако не могла оставить бабушку одну и пойти выпить чаю, она просто отложила книгу и поглядела на Хану. Та прикрыла глаза, но, похоже, не спала. Седые пряди упали на лицо. В прошлом Хана могла часами просиживать у зеркала, поправляя укладку, теперь же ее волосы спутались, словно их несколько дней не расчесывали. Вместо того чтобы жалеть бедняжку, Ханако решила исправить ситуацию.

– Хочешь, я причешу тебя, бабуля?

– Да, пожалуйста, – обрадовалась Хана. – Волосы такие сухие стали…

Белые волосы и правда походили на проволоку, они отказывались лежать ровно даже после того, как были тщательно расчесаны самшитовым гребнем. Вспомнив, что в ванной есть масло, которым пользуется Сэйитиро, Ханако побежала туда. Вернувшись с баночкой, она увидела, что Хана причесывается левой рукой. Какая же худенькая у нее ручка, точно веточка! Ханако завороженно наблюдала за тем, как бабушка проводит ладонью по голове от лба до затылка, и затаила дыхание, поняв, что прежняя жизненная сила еще не покинула госпожу хозяйку Тёкуи, хотя иссохшее тело олицетворяло собой упадок дома Матани. Больше всего Ханако поразило то, что бабушка не утратила желания выглядеть достойно.

Хана по-прежнему остро ощущала все запахи. Стоило Ханако открыть крышечку и втереть немного масла в ладони, как она поморщилась:

– Пахнет просто отвратительно. Что это?

– Обыкновенная помада. Она поможет сделать укладку.

Хана покорно позволила внучке втереть масло в свои седые волосы.

– Разве в прежние времена не пользовались специальным маслом? – спросила девушка.

– Пользовались. И пахло оно так же отвратительно!

Пытаясь представить себе бабушку молоденькой красавицей, Ханако бережно причесала ее, стараясь не прикасаться к коже головы.

Довольная Хана разразилась сумбурным монологом:

– Прежде ты никогда меня не причесывала. Тебе ведь уже пятьдесят, Фумио. Какая же у тебя дочка хорошая выросла! – Она постоянно принимала внучку за дочь и говорила с Ханако так, будто это была Фумио. – Я всегда позволяла тебе высказывать свое мнение и делать то, что ты пожелаешь. Разве я хоть раз отказала тебе в деньгах, когда ты училась в колледже, и даже после того, как ты вышла за Эйдзи? А ты все разглагольствовала о свободе и независимости! Ханако со смеху умрет, если я расскажу ей об этом. Кадзухико и Ханако – чудесные дети. Должно быть, из тебя все-таки получилась хорошая мать. Нельзя сказать, добилась ли женщина успеха в жизни, пока не увидишь ее детей. Ты всегда выступала против меня, Фумио, но мне так хотелось, чтобы ты была рядом. На Сэйитиро никакой надежды нет. Томокадзу позволил жене руководить его жизнью и оправдывает свою безвольность тем, что он всего лишь второй сын. Как же горько одной вести все хозяйство Матани! Когда женщина стареет, ей больше всего хочется начать сорить деньгами. Я этого себе позволить не могла. Долгие годы я экономила. Вот почему стала такой расточительной после первого удара, ведь смерть уже не за горами. Ты вряд ли знаешь, какой пир я закатила по поводу смены татами. А сколько людей приходит навестить меня после инсульта! Все знают, что я щедра. Тебе никогда не нравился старомодный обычай обмениваться подарками, но это ведь так замечательно! – Хана хрипло рассмеялась. – Богатства семьи начали разбазариваться еще в те времена, когда твой отец тратил деньги, как ему заблагорассудится. Даже не будь войны и береги я каждую иену, поколение Сэйитиро все равно промотало бы все до последней мелочи. Семейство Матани, из которого ты сбежала много лет тому назад, стало историей. Пойди взгляни на хранилище. Ты не увидишь там ничего, кроме бесполезного хлама. Единственная ценная вещь – моя миниатюрная ширмочка.

Миниатюрная ширмочка ставилась перед тушечным камнем для услады глаз. Ханако помнила, как помогала бабушке ухаживать за ней во время войны. Даже большие ширмочки такого типа бывали не более четырех сунов в высоту. Ширмочка Ханы являлась истинным произведением искусства с изысканным инкрустированным узором из нефрита и слоновой кости. Однако особой художественной или исторической ценности она не представляла, и выручить за нее приличные деньги было невозможно.

И вдруг Хана снова рассмеялась: – Хранилище опустело, знаешь ли. Ты часто повторяла, Фумио, что тебе противно смотреть на женщину, которая целиком и полностью зависит от мужа и старшего сына. И еще ты говорила, что безропотность смешна. Но я никогда не была безропотной. Я просто делала все, что было в моих силах. Когда твой отец был председателем собрания префектуры, я старательно играла роль жены председателя. Когда твой отец стал членом парламента, я делала все, что полагается делать жене члена парламента. А когда Сэйитиро поступил в Токийский императорский университет, я стала матерью студента Токийского императорского университета. Я действительно во всем поддерживала Сэйитиро, пока не поняла, что он всего лишь бледная копия своего отца. Больше я помочь ему ничем не могла. – До какой степени она разочаровалась в своем первенце? Хана помолчала немного, не в силах найти подходящие слова.

Собрав волосы бабушки в аккуратный пучок, Ханако вернулась на место и принялась вытирать салфеткой пальцы, к которым намертво приклеился запах масляной помады. Холодный ночной воздух пробрался под одежду, и она вздрогнула.

– Твой отец жалел, что ты не родилась мальчиком. Однажды он сам мне это сказал. Он рано разочаровался в Сэйитиро. После этого мне оставалось только позаботиться о том, чтобы Сэйитиро не опозорил семью. Ты не представляешь, как мне было одиноко, когда ты отвергала меня, Фумио.

В лихорадке войны у Фумио совсем не было времени остановиться и подумать о доме Матани. Она, конечно, просила у Ханы денег и отправила к ней своих детей, сохранив внешнюю связь между матерью и дочерью, но все это время продолжала бунтовать. А потому Хане пришлось в одиночку следить за убывающим состоянием семьи. Юная Ханако была попросту не в силах постичь всю глубину одиночества бабушки.

Хана продолжила свой монолог. Ее лицо осветилось улыбкой.

– Вот почему я так обрадовалась, когда конфисковали нашу землю. К тому времени я поняла, что состояние Матани уже никогда не достигнет прежних размеров, поэтому причин чувствовать вину перед предками не осталось. Вместо того чтобы убиваться по напрасно растраченным усилиям, я ликовала, и мне хотелось выкрикнуть твое имя. Под видом уплаты налогов я продала все ценности. Теперь, когда мне не надо было волноваться о том, что случится после моей смерти, у меня словно камень с души свалился, и сердце наполнилось радостью. – Хана снова хрипло рассмеялась.

После первого инсульта она начала жить на широкую ногу, уступив наконец желаниям, которые сдерживала всю свою жизнь. Она постоянно пребывала в приподнятом настроении и, не обращая никакого внимания на своего вдового сына, тратила на себя столько, сколько когда-то тратилось на ее мужа. Томокадзу мрачно взирал на экстравагантные выходки матери. На Утаэ поведение Ханы произвело тяжелое впечатление. Что до Фумио, та просто пожимала плечами. И никто из них не понял мать. Сэйитиро продолжал тихо жить в доме предков, не желая нарушать привычного хода вещей. Он решил, что умрет в праздности, до конца поддержав достоинство старинного рода.

Однако Хана не собиралась растолковывать детям свои поступки и добиваться понимания. Она говорила о том, что будет после ее смерти.

– Вы получите много посмертных подарков. Но ничего не сможете сделать взамен. Представляю, в какую панику вы ударитесь после моих похорон! Смех, да и только!

Темноту прорезал веселый хохот. Ночной холод пробрал Ханако до костей. Испугавшись, что бабушка выбьется из сил, если будет продолжать в том же духе, она снова взялась за «Масукагами».

– Позволь мне продолжить.

– Продолжай. Прочти семнадцатую главу последнего свитка.

– «Глава семнадцатая. Расставание весной. На исходе четвертой луны здоровье отошедшего от дел императора пошатнулось, и весь мир погрузился в тоску. Верный сын его, наш Небесный государь, чуть не умер от горя. Молитвы и заклинания читались круглые сутки, но все напрасно. Состояние бывшего императора быстро ухудшалось, а люди день и ночь приходили справиться о его самочувствии. Юные придворные сбились с ног. Не различая дня и ночи, они гнали своих коней в отдаленное Сагано. Узнав, что бывший император находится при смерти…» – Оторвавшись от книги, Ханако увидела, что глаза бабушки на испещренном морщинами лице не мигают и в них отражается тусклый свет лампы.

Странное ощущение охватило девушку, стоило ей подумать о том, что в ее венах течет кровь Ханы. В ней до сих пор жил дух семейства Матани. Ниточка тянулась от Тоёно к Хане, от Ханы к Фумио и от Фумио к Ханако, и крепче этих уз ничего в мире не было. Ханако почувствовала, как сердце Ханы бьется в ее груди, и ей стало все равно, о чем говорится в тексте, который она читает. Не это ли переживают буддийские монахи, которые десятилетиями поют сутры у статуй Будды – объекта поклонения сотен тысяч людей? Ханако перестала быть преданной внучкой, читающей книгу своей бабушке. Поверив в то, что ее долг – унаследовать от Ханы жизненную силу несчетного числа женщин их рода, она выкрикивала слово за словом, как жрица-прорицательница, будто в этом и заключался сам механизм передачи силы.

Фусума раздвинулись.

– Ты только измучаешь маму, Ханако, если будешь так громко читать.

Ханако с трудом различила в темноте неясные очертания лица Томокадзу с припухшими веками.

Как-то Ханако проснулась уже за полдень. Умываясь холодной водой из колодца, она вдруг вспомнила, что очень давно уехала из Токио. И с тех пор совершенно вымоталась, похудела, глаза ввалились. Откусив кусочек маринованной редиски – местного деликатеса, – девушка подумала о работе. Никто не будет ждать ее вечно.

Оити наносила воды и разожгла огонь в плите. У входа появился первый посетитель. Люди каждый день приходили навестить Хану, потом оставались немного поболтать с другими членами семьи. Их щедро потчевали сакэ и разными закусками, и они возвращались домой с озадаченным выражением на лицах. Требование Ханы угощать посетителей поставило в тупик даже домашних. Состояние ее не менялось, но родственники беспокоились о том, что ей в любой момент может стать хуже. А пока они не знали, чем заняться. Только Оити постоянно суетилась, выставляя и убирая бутылочки с сакэ, тёко, дорогую глазурованную посуду. Время от времени она пробегала мимо Ханако, сидевшей в кухне у обеденного столика, но не останавливалась, чтобы поболтать, и продолжала метаться, доставая с полок и из шкафов старинные блюдца и чайные чашки. Ханако помнила все эти предметы по военным годам. Ей казалось, что вещи в сумрачном особняке живут вечно. Тарелки и стаканы из дома Ханако в Токио были всего лишь тарелками и стаканами, но здесь каждая чашка имела свою душу и могла рассказать немало интересных историй. И остальные предметы в доме обладали тем же свойством: массивные полированные балки, в которых отражались неясные отблески света, тяжелые рамы фусума, скользящие по глубоким пазам, плохо выскобленные глинобитные стены. Все в этом доме словно разговаривало с Ханако. И даже пища, которую она ела, ощутимой тяжестью оседала в желудке.

Ханако пошла в хранилище и переоделась в нарядное платье. Она привезла с собой много строгих костюмов, и они уже начали наводить на нее тоску. Хлопчатобумажное платье с тропическими цветами великолепно сидело на ее фигурке и прекрасно подходило настроению, в котором она пребывала, так что вскоре девушка совсем развеселилась.

Собравшиеся в гостиной родственники уже не знали, о чем поговорить. Они снова и снова рассказывали друг другу одни и те же байки, и были сыты ими по горло. Сэйитиро не принимал участия в беседе, поэтому Ханако осмелилась привлечь его внимание:

– Не прогуляетесь со мной, дядюшка?

– Почему бы и нет?

Сэйитиро поднялся, и все присутствующие изумленно уставились на эту странную пару – Ханако в пестром европейском платье являла собой яркий контраст с мрачной фигурой дяди в кимоно.

В Токио так рано гулять не пойдешь, но здесь воздух, не испорченный дымом и пылью, приятно бодрил, а солнышко ласкало своим теплом. Сэйитиро шел молча, вызывающий облик племянницы ничуть не тронул его.

– Сколько вам лет, дядя?

– Я на четыре года старше твой матери, – без особого энтузиазма ответил Сэйитиро. Говорить ему, похоже, не очень хотелось.

Они неспешно брели на север по тропинке среди рисовых полей. Ханако глубоко вдохнула и почувствовала, как легкие наполняются синими небесами и окружающей зеленью. Тело ее словно растворилось в согретом летнем солнцем прозрачном воздухе.

– И долго вы еще собираетесь оставаться холостяком?

– Что ты хочешь этим сказать? Кому я нужен, в моем-то возрасте.

– Вы же знаете, что это не так. Вам ведь еще и шестидесяти нет, правда? Не надо мнить себя древним старцем.

– Но мне уже пятьдесят девять. Шестьдесят не за горами.

Вопрос Ханако не показался Сэйитиро забавным, и он не отнесся к нему серьезно. Ростом в пять сяку пять сунов, Ханако считалась высокой для японки. Ее дядя тоже унаследовал высокий рост и прекрасные внешние данные, но был слаб духом. Этот красавец и пальцем не пошевелил, чтобы не дать семье скатиться в пропасть. Ханако так и подмывало остановиться и встряхнуть его как следует.

Но она сумела сдержаться. Взяла Сэйитиро под руку и прижалась к нему. Оба молчали. Взглянув на дядю, Ханако увидела, что тот смотрит прямо перед собой, на лице застыло серьезное выражение.

– Вы все время дома сидите и ничего не делаете, дядя?

– Ну да.

– И вам не скучно?

– Бывает.

Ханако помедлила немного, но так и не дождалась продолжения.

– Чем вы мечтали заняться в молодости? Нам не всегда удается сделать то, что хочется, но у каждого человека есть цель, к которой он стремится.

– Дай-ка подумаю. – После продолжительной паузы Сэйитиро пожал плечами: – Похоже, никакой определенной цели в жизни у меня никогда не было.

Правая ладонь Ханако вспотела под дядиным локтем. Девушка почувствовала себя неловко и не знала, что предпринять, но тут Сэйитиро сказал:

– Отпусти мою руку, Ханако.

Он подошел к краю тропинки и повернулся к рисовым полям. Потом медленно подоткнул кимоно.

Солнце клонилось к западу, по небу лениво плыли белые облачка. Далекие горы и леса подернулись предзакатным маревом, земля и небо словно растворились друг в друге, встретившись на горизонте. Смущенная Ханако побрела обратно по тропинке, стараясь не прислушиваться к звукам за спиной. Она вдруг поняла, что упадок семейства Матани задевал за живое только женщин и совершенно не волновал главу дома.

Вернувшись в Агэногайто, они услышали во дворе детские голоса. Поскольку у детей были каникулы, Утаэ и Томокадзу привезли их с собой. Ни на секунду не задумываясь о бабушке, которая лежит в своей комнате, двоюродные братья и сестры с утра до ночи предавались бесконечным играм. Но на этот раз они устроили настоящий переполох.

– По-моему, что-то не так.

– Похоже на то.

Сэйитиро и Ханако встревожились. Девушка набрала в легкие воздуху и побежала во двор.

– В чем дело? – потребовала она ответа. Потом поглядела под ноги и судорожно сглотнула. Перед складом извивалась белая змея шести сяку длиной, слабая и беспомощная. Трудно сказать, была ли она действительно белой, или когда-то на ее шкуре имелся голубоватый узор, который со временем выцвел и почти исчез. Она ползла по водосточному желобу от восточного склада к западному и упала на землю. Умирающую обнаружил Хидэо – старший сын Томокадзу и долгожданный внук Ханы по мужской линии. Четырехлетний малыш храбро ударил старушку змею палкой.

Красные, как у белого кролика, глаза тупо уставились в небо. Внуки Ханы никогда не слышали предания об истинной хозяйке дома Матани, которая живет на складе. Они собрались вокруг несчастного существа и с присущим детям жестоким любопытством наблюдали за его мучениями. Ханако вдруг спиной почувствовала чей-то взгляд и обернулась.

– Мама…

Фумио стояла с холщовой сумкой и узелком в руках и несмело улыбалась.

– Я здесь, – сказала она, словно застенчивая школьница, на мгновение коснувшись пальцами седых волос. И снова улыбнулась.

В тот же день Ханако решила уехать в Токио. Проходя по мосту Мусота, она ощутила в своем теле отзвук полноводной Кинокавы и подумала о том, что в столице людям не хватает воды. Река с ревом низвергалась с дамбы, расположенной чуть выше по течению, и обрушивалась на опоры моста, заставляя его вибрировать. На юго-западе в небо взмывала белая башня отстроенного заново замка.

После войны префектура Вакаяма окончательно попала под власть Осаки, и было решено превратить ее главный город в туристический центр. Прежде всего нужно было вернуть из небытия замок, и три года назад этот план претворили в жизнь.

Спустя полчаса Ханако пересекла Итинохаси, вошла в парк Вакаяма и оттуда направилась вверх по склону к башне. Ворота второй крепостной стены только что покрасили, и они еще не успели высохнуть. Как и раньше, у входа продавали билеты.

Внутри главной башни, не в пример былым временам, стало гораздо светлее, а сама она превратилась в железобетонную конструкцию. Пол застелен линолеумом, вокруг огромные стеклянные витрины с вещами, принадлежавшими сёгунам Токугава. Кроме исторических реликвий, на обозрение туристам выставили знаменитые ремесленные изделия провинции Кии. Ханако быстренько осмотрела все эти сокровища и, вспомнив, как они приходили сюда с бабушкой лет двадцать тому назад, поднялась на смотровую площадку. Город Вакаяма все так же тонул в зелени.

Ее внимание привлек телескоп, вокруг которого толклись туристы, крутившие его то вправо, то влево. Опустив в прорезь монетку в десять иен, можно было поглядеть на округу.

Ханако дождалась своей очереди, скормила монстру денежку и приникла к окуляру. Внизу распростерся город, быстро поднимавшийся из руин после войны. Телескоп дернулся, и Ханако увидела синее небо. В конце концов она совладала с инструментом, навела его на Мусоту и поискала особняк Матани в Агэногайто. Он был размером с крохотное пятнышко, но ей все-таки удалось разглядеть его.

У Мусоты Кинокава была тихой и гладкой, казалось, она застыла на месте и никуда не течет. Цвет переливался от нефритового к серовато-зеленому. Ханако медленно повернула телескоп, оттенок не изменился. И вдруг в поле ее зрения попали безобразные трубы. К северу от устья реки раскинулся завод «Сумитомо кемикалз» – детище финансистов Осаки. Кэйсаку мечтал о самостоятельности Вакаямы, хотел поднять сельское хозяйство префектуры и возвести гидротехнические сооружения, чтобы никто и никогда не смог нанести вреда здешней природе. Но пришла война, и все его мечты рухнули в одночасье. Теперь уродливый завод портил весь вид. Ханако содрогнулась от отвращения и поспешно отодвинулась от телескопа. Лес труб тут же уменьшился в размерах и растворился вдали, уступив место океану.

У девушки вырвался вздох облегчения, и в этот самый момент раздался щелчок: крышка телескопа автоматически захлопнулась. Ханако отошла в сторону и еще долго смотрела на безбрежный таинственный океан, цвет которого постоянно менялся под лучами яркого солнца.