Текст книги "Хроника моей жизни"

1-го сентября ожидается сюда государь император.

Вот еще у нас новость: нашего преосвященного викария[44]44
  Епископа Филофея (Успенского), впоследствии митрополита Киевского († 1882).


[Закрыть] переводят в Кострому».

20-го сентября, в воскресенье, торжественным образом совершена была в Большом Успенском соборе хиротония ректора Московской духовной академии, Заиконоспасского архимандрита Алексия[45]45
  Ржаницына.


[Закрыть] во епископа Дмитровского, викария Московской митрополии, на место преосвященного Филофея, переведенного на епископскую кафедру в Кострому. В первый раз был я зрителем и свидетелем столь торжественного священнодействия. Главным рукоположителем был, разумеется, приснопамятный митрополит Филарет, который говорил и речь новорукоположенному епископу. После литургии у владыки митрополита, по обычаю, была торжественная трапеза, к которой и я был удостоен приглашения.

На должность ректора академии назначен был ректор Московской семинарии Высокопетровский архимандрит Евгений[46]46
  Сахаров-Платонов.


[Закрыть], сверстник по академическому образованию епископу Алексию.

На ректорскую должность в Московскую семинарию переведен был ректор Вифанской семинарии архимандрит Леонид с предоставлением ему настоятельства в ставропигиальном второклассном Заиконоспасском монастыре.

По поводу сего последнего обстоятельства писал митрополит к обер-прокурору графу Н.А. Протасову от 16 ноября:

«Сиятельнейший граф, милостивый Государь!

Пиша ныне к вашему сиятельству о занятии настоятельской вакансии в Заиконоспасском монастыре, имел я еще мысль, которую неудобно было внести в официальное отношение, но которую желаю сделать вам известною и предать вашему усмотрению.

При занятии должностных вакансий главным руководительным началом должна быть справедливость и польза службы; но, по моему мнению, позволительно присоединять и виды человеколюбия, если они не в противоречии с оным главным началом.

Вашему сиятельству известно, что ректор Московской семинарии архимандрит Леонид дворянского рода. Он имеет мать и одну или двух сестер, у которых небольшая собственность утрачена. Архимандрит Леонид со времени вступления в училищную службу делится с ними своим жалованьем. Заиконоспасский монастырь может дать ему более пособия к содержанию его и семейства, нежели Петровский.

Вот, к изложеной в моем официальном отношении, другая причина, по которой мог бы он занять Заиконоспасский монастырь с сохранением ректору академии старшинства посредством присвоения сему лично степени первоклассного».

На должность ректора Вифанской семинарии определен инспектор той же семинарии архимандрит Нафанаил[47]47
  Нектаров.


[Закрыть].

6 числа октября писал я в Тифлис наставнику семинарии игумену Моисею:

«Приятнейшее письмо ваше от 23 августа получено мною 24 сентября. Приветствую вас с новым почтенным саном – игумена и от всего сердца сорадуюсь вашим благоприятным обстоятельствам. О переходе вашем на службу в Тифлис я слышал в свое время. Слышал также прежде, чем получил ваше письмо, и о командировке вашей в Персию, а равно и о блистательном исполнении возложенного на вас поручения, слышал и от души порадовался. Дай Бог, чтоб и впредь оправдывались на вас надежды, возлагаемые правительством.

Спрашиваете, не случилось ли и со мной чего особенного? Пока ничего, все по-старому; но, может быть, в непродолжительном времени что-нибудь и случится со мною нового. Давно и много кое-что толкуют по Москве относительно меня; но всякому слуху верить нельзя, пока не оправдается что-либо самым делом, а потому я, на основании одних слухов, на сей раз не буду писать вам о себе ничего: напишу тогда, когда что-либо действительно случится. А теперь скажу только одно: что я, слава Богу, здоров и благополучен; занимаюсь, по мере сил, исполнением своих обязанностей.

О переменах, совершившихся в высшей сфере нашей церковной иерархии, вам известно, без сомнения, из газет. Вы знаете, конечно, что на место преосвященного Екатеринославского Иннокентия[48]48
  Александрова, скончавшегося на покое в 1869 году.


[Закрыть] переведен Костромской Леонид[49]49
  Зарецкий.


[Закрыть]; в Кострому перемещен наш прекраснейший викарий Филофей, а на его место возведен в сане епископа общий наш покровитель и начальник отец ректор Алексий. Я имел утешение быть свидетелем его наречения и потом возведения в сан епископа в Московском Успенском соборе; не лишен был также удовольствия, наряду с прочими, участвовать в трапезе, которую устроял по сему случаю высокопреосвященный митрополит; это было 20 сентября.

Но о движениях, соединенных с означенными переменами, может быть, вы не имеете еще определенных сведений, посему приятным долгом поставляю сообщить вам о сем. В ректора Московской академии переведен ректор Московской семинарии отец Евгений. На место отца Евгения – отец Леонид, мой достолюбезнейший благоприятель, от которого вам усердное почитание и который, бывши у меня 1 октября[50]50
  1 октября старого стиля, преподобного Саввы Вишерского.


[Закрыть], в день моего ангела, поручил мне попросить у вас извинения в том, что он до сих пор не отвечал на ваше письмо. Вифанским ректором сделан инспектор той же семинарии отец Нафанаил, который назад тому года четыре пострижен в монашество из профессоров Московской семинарии и который, вероятно, вам не известен. В инспектора Вифанской семинарии отец Евгений поусердствовал было порекомендовать владыке меня, но владыка изволил сказать ему на это: “Вишь, что вздумал! Ведь это, говоря русскою пословицею, все равно, что из кобылы да в клячи. Разве должность Синодального ризничего ниже инспекторской?” и прочее. Итак, инспектором будет, как слышно, новый – молодой инок Никодим[51]51
  Белокуров, скончавшийся в 1877 году в сане епископа Дмитровского, викария Московской епархии.


[Закрыть], кончивший курс в прошедшем году.

В Московской академии вот еще новость: добрейший наш авва отец Феодор[52]52
  Бухарев.


[Закрыть] 25 минувшего сентября, в день преподобного Сергия, возведен в сан архимандрита. Можете вообразить, каков будет архимандрит отец Феодор?!. А глубокомысленный наш философ Феодор Александрович Голубинский оставляет, наконец, духовную академию и переселяется в Москву: владыке угодно было предложить ему занять протоиерейское место при Покровском соборе (который известен более под именем церкви Василия Блаженного) – и Федор Александрович, кажется, не прочь от этого места.

Вот вам наши новости, прочее все по-старому.

Кланяется вам знаете ли кто? Михаил Семенович Боголюбский[53]53
  Магистр Московской духовной академии выпуска 1848 года, ныне заслуженный московский протоиерей.


[Закрыть]. Недавно как-то я встретился с ним в одном доме и рассказал ему о ваших обстоятельствах. Он сердечно порадовался сему и поручил мне свидетельствовать вам свое почтение… Он ныне священником на одном из богатейших московских кладбищ, где получает более двух тысяч рублей и поживает себе барином».

9-го числа получил я от земляка своего и почти сверстника по семинарскому образованию, законоучителя 3-го кадетского корпуса, магистра Киевской духовной академии священника Михаила Дмитриевича Никольского записку такого содержания:

«Покорнейше прошу вас одолжить мне (для известного вам употребления) пару своих проповедок. Время близ есть, а до 12-го урочного числа недостает несколько экземплярцев. Я и сам явился бы к вам со своей покорнейшей просьбой, – но поверите ли? – некогда. Вот и теперь должен идти служить всенощную, а потом – панихиду по умершем кадете».

Дело в том, что, по существовавшим тогда в Московской епархии порядкам, каждый священник обязан был написать и к концу года представить своему благочинному не менее 12 проповедей. Другие благочинные были снисходительны к подведомым им священникам, но благочинный Николоявленский протоиерей П.И. Беневоленский[54]54
  Магистр Московской духовной академии выпуска 1826 года и с 1830 по 1834 год бакалавр ее, скончавшийся в 1865 году.


[Закрыть], в ведомстве коего отец Никольский, был неумолим в своих требованиях от подчиненных. Поэтому-то отец Никольский, не имея досуга, а может быть, и усердия к исполнению начальственного распоряжения, а с другой стороны, не желая показаться неисправным пред очами начальства, не раз обращался ко мне, как земляку, с записками или личными просьбами выручить его из беды. И его просьбы не оставались, разумеется, без удовлетворения.

1854 год

Наступил обычной чередой новый, 1854 год и с собою принес мне некоторые новые заботы и труды. Указом Московской Святейшего Синода Конторы от 15 июля 16-го декабря 1853 года я назначен членом Комиссии по составлению новых описей церковному имуществу Синодальной 12-ти Апостолов церкви и Патриаршей ризницы по новым, Высочайше одобренным формам, составленным, как выше было сказано, Московским митрополитом Филаретом. В состав этой Комиссии назначены были, кроме меня, протопресвитер Успенского собора В.И. Заболотский-Платонов[55]55
  Скончался 11 апреля 1856 года.


[Закрыть] и протоиерей Казанского собора Александр Иванович Невоструев[56]56
  Магистр и в 1832–1834 годах бакалавр Московской духовной академии. Скончался в 1872 году.


[Закрыть]. Но главный труд в этом деле, разумеется, возложен был на меня. Предварительно составления описи надлежало произвести, чрез присяжных ценовщиков, оценку драгоценных вещей, принадлежащих Синодальной церкви и Патриаршей ризнице. Это потребовало немало времени. Затем я приступил к подробному и обстоятельному описанию, прежде всего домашних патриарших утварей, как то сребропозлащенных кубков, стоп, кружек и прочего, так как эти вещи в прежней описи были описаны слишком кратко и необстоятельно. В то же время мне предписано было исправить некоторые изветшавшие или лишившиеся от времени драгоценных украшений ризничные вещи. К счастью, в ризнице хранился достаточный запас драгоценных камней и жемчуга. Часть из этих драгоценностей употреблена была в дело взамен утраченных на облачениях и прочих ризничных вещах драгоценных камней или осыпавшегося жемчуга; а другую часть мне велено было продать с аукциона для покрытия издержек по исправлению ризничных вещей. Но из вырученной от продажи драгоценностей суммы (около 3 тысяч рублей) за покрытием издержек осталось еще более тысячи рублей.

Частная корреспонденция между тем продолжалась у меня своим чередом.

Так, 14-го января Ивановский зять мой В.А. Левашев, извещая меня о намерении своем выдать дочь Александру за причетника села Больших Пупок (Шартмы) Андрея Ивановича Дунаева, просил у меня на этот предмет денежного пособия. 23-го числа послано было мною 25 рублей.

29-го числа писал мне Ивановский священник отец Былинский:

«Осмеливаюсь спросить вас об одной новости, привезенной к нам из Москвы; здесь получена выписка из письма, будто бы к преосвященному Филарету митрополиту, с Кавказа о явлении Жены и двух чудных воинов над нашим станом и по нас поборающих. Правда ли это? И если правда, то как это описано высокопреосвященнейшему митрополиту, нельзя ли сообщить?»

Вот выписка из письма от экзарха Грузии, о которой идет речь:

«Участвовавший в последнем сражении с турками генерал-майор князь Багратион-Мухранский сообщил мне сведение весьма замечательное, которое, конечно, не будет публиковано и которое по тому самому я решился довести до сведения вашего. Пленные турки объявили, что когда сражение под Александрополем сильно разгорелось и все войска были введены в дело, турки увидели сходящую с неба светлую Жену с знаменем в руке и двумя воинами по сторонам, и свет от Нее так был ярок, что они не могли смотреть на него, как на свет солнца. Это навело ужас на всех и было причиною, что они бежали и проиграли сражение.

Русские ничего не видали, но пленные утверждают, что в турецкой армии каждый это знает и видел. Как бы то ни было, только и наши военные по окончании сражения поздравляли своего командира с победою, Богом дарованною, которую, по человеческим соображениям, трудно было ожидать».

В течение февраля месяца не было получено мною ни одного письма. Это очень удивительно.

9-го числа марта писал мне добрый товарищ, бакалавр Московской духовной академии отец Порфирий:

«Примите мою усерднейшую благодарность за ваш дорогой подарок; я усильно домогался этой книги, и она очень необходима для меня во многих отношениях. Да вознаградят вас за это столь обязательное и добросердечное памятование обо мне своим молитвенным предстательством у Бога все те святые, о которых говорит посланная вами книга.

Очень бы хотелось и лично засвидетельствовать вам мою благодарность, но обстоятельства мои никак не благоприятствуют моей поездке в Москву. Делишек скопляется более и более. Приходится читать о таких отцах, которые совершенно мне не известны и которых творения почти вовсе не переложены на русский алфавит. Начинают потчевать и курсовыми. Все это не оставляет времени для разъездов. Опасаюсь, чтобы и в своем месте не помешали мне делать нужное дело так же, как это случилось о Маслянице и на Первой неделе, а потому думаю отправиться, по предложению Глинковского священника, к одному из его бессемейных родственников в близкое к Лавре село. Очень досадно будет, если и здесь не успею сделать то, что мне нужно. Тогда лето будет для меня хуже зимы и осени.

Нового у нас ничего не известно. Говорят, что в Костромскую семинарию в ректора определен какой-то сибиряк Порфирий[57]57
  Соколовский, бывший ректором Тобольской духовной семинарии, уроженец Нижегородской епархии, впоследствии епископ Томский. Скончался в 1865 году.


[Закрыть], а о Ярославском ректорстве нет никаких слухов. Если для вас интересно наперед знать, что будет помещено в первой книжке Творений святых отцов, то могу сказать только, что кроме последней статьи “О единстве человеческого рода”[58]58
  Магистерская диссертация профессора В.Д. Кудрявцева-Платонова.


[Закрыть] и переведенной Иваном Николаевичем[59]59
  Аничковым-Платоновым.


[Закрыть] с новогреческого жизни Константинопольского патриарха Григория, по предложению отца ректора[60]60
  Архимандрита Евгения Сахарова-Платонова.


[Закрыть], приготовлены статьи и отцом Феодором[61]61
  Бухаревым.


[Закрыть] “Объяснение нескольких стихов из послания к Филиппийцам”, и Никитою Петровичем[62]62
  Гиляровым-Платоновым.


[Закрыть] “О перстосложении”.

Всеусердно желаю в совершенной радости, после окончания великопостных подвигов, встретить и провести всех веселящий праздников праздник и столько же усердно прошу не забывать в своих молитвах душевно преданного вам иеромонаха Порфирия.

Глубочайшее почтение отцу инспектору семинарии[63]63
  Иеромонаху Игнатию (Рождественскому).


[Закрыть] и Алексею Егоровичу[64]64
  Викторову.


[Закрыть]. Последний что-то замолк; да здоров ли он? Заставьте-ка его написать, например, о том, правда ли, что преосвященный Филарет Харьковский приезжал в Москву для вашей библиотеки и что ему поручено написать историю русского раскола?

Вам и отцу Игнатию кланяется еще отец Феодор и Василий Иванович, который сейчас отправляется от меня в класс с своим Баконом».

Василий Иванович Лебедев, от которого отец Порфирий посылает мне с отцом Игнатием, инспектором Московской семинарии, поклон, наш также товарищ по академии; он был оставлен при академии на должности бакалавра Логики и истории философии; затем в 1856 году выбыл в Москву на священническое место к церкви Николы Заяицкого, где в 1863 году помер, – и мною совершено было над ним отпевание.

В первых числах апреля предположено было освятить единоверческую церковь на Преображенском кладбище, устроенную из раскольнической моленной. Высокопреосвященному митрополиту угодно было самому совершить это освящение. Но, желая притом сделать приятное новым единоверцам – любителям церковной старины, мудрый архипастырь рассудил употребить при священнодействии некоторые древние священные утвари и облачения из хранящихся в Патриаршей ризнице. По этому случаю владыкою дана была следующая резолюция:

«Кафедральному ризничему с диаконом Димитрием принять от Синодального ризничего, для освящения единоверческой церкви, саккос митрополита Макария и древний наперсный крест с мощами, мною указанный, и по исполнении возвратить».

Вследствие сего мною отпущены были из Патриаршей ризницы: Саккос (№ 5) рытого немецкого бархата таусинного[65]65
  Таусинный – темно-вишневый (см. описание ризницы).


[Закрыть] цвета, украшенный жемчугами и сребропозлащенными дробницами, и наперсный крест (№ 2) – сребропозлащенный, с частицами мощей разных святых[66]66
  Об освящении единоверческой церкви на Преображенском кладбище см. донесение митрополита Филарета Святейшему Синоду от 3-го апреля в дополнительном томе «Собрания мнений и отзывов митрополита Филарета» (№ 103. СПб., 1887).


[Закрыть].

В 1854 году ректор Костромской семинарии архимандрит Агафангел определен был на должность ректора Казанской духовной академии. Еще в январе 1851 года митрополит Московский Филарет, делая отзыв, по требованию Казанского архиепископа Григория, о ректоре Московской семинарии архимандрите Евгении, коснулся в своем письме от 25-го числа и Костромского ректора Агафангела. Вот что владыка писал о нем: «Костромской ректор Агафангел имеет довольно ума, но есть странности в его поступках и отношениях к начальству». Такой отзыв митрополита об архимандрите Агафангеле на время заградил ему путь к ректорству академии. В конце 1851 года на место архимандрита Григория (Миткевича), возведенного в сан епископа Калужского, ректором Казанской академии назначен был ректор Херсонской семинарии, архимандрит Парфений (Попов). По возведении сего последнего в марте 1854 года в сан епископа Томского должность ректора академии предоставлена была уже отцу Агафангелу.

Проезжая в Казань, через Москву, отец Агафангел останавливался у меня, в Синодальном доме, и так как ему поручено было Святейшим Синодом озаботиться изданием при вверенной ему академии духовного журнала, то он приглашал меня к участию в этом издании если не личными трудами, то доставлением из рукописей Синодальной библиотеки потребных материалов. Я не мог, конечно, отказаться от такой, возможной для меня, услуги. При этом отец ректор вручил мне «Выписку из отношения к обер-прокурору Святейшего Синода от 17-го ноября 1853 года» следующего содержания:

«Журнал при Казанской духовной академии предполагаю издавать, по содержанию, догматический, герменевтический, исторический, нравственный и критический, под названием “Православный”, на первый год по четыре книжки от 8 до 10 листов, в 8 долю листа. Каждая книжка будет выходить в начале каждой четверти года, именно: в январе, апреле, июле и октябре. Журнал должен начаться с половины следующего или с начала 1855 года, смотря по изготовлению материала».

Известно, что журнал, издаваемый при Казанской академии, называется не «Православный», как назван он в этой выписке, а – «Православный Собеседник».

Отец ректор Агафангел, прибыв в Казань, не замедлил обратиться ко мне с просьбой относительно выписок из рукописей Синодальной библиотеки. 10-го апреля он писал:

«Честь имею поздравить вас со светлым праздником Воскресения Христова. Дай Бог провесть его в радости и добром здоровье! Воскресший Господь да укрепляет и да утешает вас среди многих ваших трудов.

Приношу благодарность Вашему высокопреподобию за присылку указателей; для справок они не лишни будут. Высокопреосвященнейшего митрополита Московского я действительно просил о присылке рукописей в здешнюю библиотеку, и он милостиво обещал. Теперь, впрочем, мы не имеем таких книг, но готовимся к труду, возлагая надежду на источник истины и мудрости – Господа Бога. Здесь совершены великие и поучительные дела первыми святителями Казанскими – Гурием и Варсонофием! В столице магометанской теперь процветает православие, возвышаются великолепные храмы и народ Божий благоговейно исповедует истинного Бога!

Не откажите в содействии своем для общего дела!

С истинным почитанием честь имею быть вашего высокопреподобия покорнейшим слугою, архимандрит Агафангел.

На первый раз прошу покорнейше заставить списать из великой Четьи-Минеи митрополита Макария за месяц август в конце книги повольную грамоту архиепископа Макария Великого Новгорода и Пскова (тут есть указ о трегубой аллилуиа, но нужна и вся грамота). Когда будет переписано, то прошу ваше высокопреподобие принять на себя труд или поручить кому-нибудь прочитать и проверить, потом прошу прислать ко мне с уведомлением о расходах по этому делу и по пересылке».

18 числа писал я в Абакумово отцу Михаилу Граменицкому в ответ на его письмо от 8-го числа:

«Приветствуя вас с радостнейшим праздником Воскресения Христова, душевно желаю вам восстановления вашего здоровья, на расстройство коего жалуетесь вы в своем письме. Приветствуйте от меня с праздником и все ваше семейство, а крестника моего даже и поцелуйте за меня.

Праздник Христов я встретил и проводил, слава Богу, благополучно и даже весело в кругу родных моих, братьев Царевских, по обычаю православному, делал я другим и взаимно сам получил от других посещения. Но и в ризнице у меня было посетителей столько, что надобно считать их не сотнями, а тысячами; и пыли и грязи оставили после себя столько, что придется не один день вычищать ее. Что же делать? Нельзя уже обойтись без этого.

При сей оказии посылаю вам две небольшие книжки: Катехизических бесед выпуск 3-й (первые два, помнится, я высылал вам) и Краткое обозрение Богослужения Православной Церкви. Последняя книжка, думаю, тоже небесполезна будет вам. Книги эти посылаю вам с братьями Царевскими, но им, кажется, будет неудобно доставить их вам лично, и потому, вероятно, вы получите их из Липни или Болдина, через какого-либо вашего прихожанина.

Новостей по части духовной особенных никаких у нас нет; все по-старому. Что касается до политических современных событий, то о них так много разных толков, что не только описать, пересказать даже трудно. Впрочем, словесным толкам верить совершенно нельзя: они или ложь, или искажение истины. В настоящую пору можно удовлетворять любопытству и печатными известиями. В наших газетах нынче печатают довольно откровенно: все почти, что наперед услышишь из иностранных газет, прочитаешь потом, с небольшим разве исключением, в русских. Да, весьма замечательная эпоха; какой-то будет исход всех этих движений и потрясений. Будем ожидать его с упованием на Промысл Божий: авось упование не посрамит Православной России.

С братской любовью и почтением честь имею быть…»

29-го числа писал я в Казань ректору академии архимандриту Агафангелу:

«Препровождая при сем к вашему высокопреподобию выписки из Макарьевских Четьих-Миней, честь имею объяснить, что я не только исполнил ваше поручение, но, по приказанию высокопреосвященного митрополита, сделал для вас нечто даже сверх вашего поручения. Именно, когда я испрашивал благословения у его высокопреосвященства касательно выписки из Четьи-Минеи о трегубой аллилуиа, он изволил приказать мне кстати списать для вас повесть и о сугубой аллилуиа, заключающуюся в житии преподобного Евфросина, что я с удовольствием и исполнил.

Извините, что я не скоро исполнил ваше поручение. Это зависело от того, что я нелегко мог найти писца, который бы согласился списывать у меня в келье, ибо отпускать рукописей, особенно таких, каковы Макарьевские Четьи-Минеи, я никак не могу кому бы то ни было. Списанное было перечитано и проверено частью мною, частью же другим. Писцу заплачено за 33 ¹/² листа 4 рубля. По 12 копеек серебром за лист; в этот счет поступил 1 рубль, оставшийся от 5 рублей, врученных вами мне в бытность вашу в Москве».

11-го числа июня писал мне ректор Казанской академии архимандрит Агафангел:

«Честь имею препроводить три экземпляра моего Объяснения на послание к Галатам. Один из них – в атласе с золотым обрезом – покорнейше прошу поднести его высокопреосвященству митрополиту Московскому[67]67
  Филарету.


[Закрыть]; из прочих двух один прошу представить преосвященнейшему викарию[68]68
  Алексию, епископу Дмитровскому.


[Закрыть], а другой прошу ваше высокопреподобие принять себе в знак истинного моего уважения.

Вместе с сим приношу вашему высокопреподобию благодарность за присылку выписок из Макарьевских Четьих-Миней[69]69
  29-го мая посланы были мною по почте в Казань списки с посольской грамоты архиепископа Макария с указа о трегубой аллилуиа и с повести о сугубой аллилуиа из жития преподобного Евфросина, 15-го мая.


[Закрыть]. Обращаюсь теперь к вам с новой просьбой. Из Пращицы Питирима и из “Истории расколов” Игнатия Воронежского[70]70
  Игнатия Семенова, скончавшегося в сане архиепископа Воронежского в 1850 году января 20-го.


[Закрыть] видно, что в Синодальной библиотеке хранится под печатью подлинное деяние соборное на Мартина еретика. Я имею нужду в доказательствах подлинности этого деяния; ни свидетельств, ни следов исторических существования его до Петра I нет. Посему надобно обратиться по крайней мере к самому деянию и рассмотреть, на чем оно писано, на пергаменте или на бумаге, и притом какой отделки? каким почерком и чернилами ли писано? Какой язык в нем, тот ли, который напечатан Питиримом в Пращице, или другой, а Питирим только перефразировал его? Покорнейше прошу ваше высокопреподобие, испросив благословение владыки, посмотреть на это деяние и, что окажется, сообщить мне. Об этом я пишу и высокопреосвященнейшему митрополиту.

При сем честь имею препроводить долг за письмо – 5 рублей серебром».

В ответ на это писал я от 26–30 числа:

«Сейчас имел честь представить его высокопреосвященству вашу книгу. Владыка принял ее милостиво, сказав, что он уже был об этом преуведомлен. Вместе с сим по вашему поручению я докладывал его высокопреосвященству о рукописи Синодальной библиотеки, хранящейся под печатью, в которой заключается соборное деяние на Мартина Армянина. Владыка на сие изволил сказать мне следующее: “Ни я, ни ты не имеем права распечатывать эту рукопись (так как у нее печать Святейшего Синода); напиши, однако ж, отцу ректору, что я имел некогда случай рассматривать оную и нашел, что она ни по качеству пергамента, ни по почерку письма не может принадлежать к XV веку, и потому я нигде не ссылался на это деяние. Странно, что преосвященный Никифор (Феотоки) в своих "Ответах" говорит в одном месте, что он нашел в какой-то греческой хронике указание на это соборное деяние. Я долго искал этого свидетельства по разным греческим хроникам и не мог найти. Впрочем, и нет большой надобности усиливаться доказывать подлинность и упомянутой рукописи, и вообще действительности самого собора, когда у нас и без того довольно твердых доказательств против раскольников. Надобно даже сожалеть о том, что наши предки, не рассмотрев хорошо дела, решились выдавать за подлинное соборное деяние такую рукопись, которой древность ничем не может быть доказана”. Вот ответ и совет вам его высокопреосвященства.

Со своей стороны я имел смелость предложить вниманию митрополита касательно означенной рукописи то, что подлинность оной некоторые понимают не в том смысле, якобы эта рукопись была подлинное, современное бытию собора изложение деяний оного; но подлинною она названа только по отношению к списку, сделанному с нее и препровожденному к Питириму, составителю Пращицы. Так именно понимает это дело автор “Рассуждения о соборном деянии, бывшем в Киеве 1157 года на еретика Мартина”, напечатанного в Санкт-Петербурге в 1804 году. Такое объяснение владыке показалось совершенно новым и неожиданным; впрочем, касательно действительности самого собора он все-таки остался при своем мнении. Рекомендовал бы я и вашему высокопреподобию принять к сведению и прочитать помянутое рассуждение кандидата богословия И. Лаврова, если только вы еще не читали его. Оно напечатано было в числе трех рассуждений, читанных в публичном собрании Санкт-Петербургской Александро-Невской академии в 1804 году. Из них первое “О начале, важности и знаменовании церковных облачений”. Если этой книги нет в вашей библиотеке или вообще в Казанских книгохранилищах, извольте написать мне, я вышлю ее вам; у меня есть собственная.

Что касается до сходства текста печатного деяния с текстом нашей рукописи, в этом можно быть совершенно уверенным. В нашей библиотеке имеется другой экземпляр означенного деяния, писанный на бумаге уставом начала XVIII столетия. Текст этой рукописи, по сличении К. И. Невоструевым с печатным изданием соборного деяния, совершенно одинаков.

Еще прежде, нежели высокопреосвященному митрополиту, я имел честь представить ваш дар преосвященному викарию. Его преосвященство с любовью принял его из моих рук и поручил мне благодарить вас.

Примите, высокопреподобнейший отец ректор, и от меня усерднейшую благодарность за ваш прекрасный дар. Признаюсь вам откровенно: для меня хорошая книга дороже всяких других подарков. Хоть стыдно, а надобно сознаться, что к книгам я чувствую какую-то манию. У меня редкая пройдет неделя, чтоб я не купил какой-нибудь книги. Я не имел еще времени прочитать до конца ваше сочинение; но и из немногого, что я успел прочесть, я получил уже некоторое понятие о достоинстве вашего произведения. Дай Бог, чтобы почаще являлись у нас подобные произведения».

24–30 числа июня писал мне из деревни Хороший Колодезь Ливенского уезда, Орловской губернии не раз упомянутый уже товарищ по академии, чиновник Московского Главного Архива министерства иностранных дел А.Е. Викторов: «Добрейший, бесценный мой отец Савва! Вопреки своему обещанию пишу к вам почти спустя месяц после своего отъезда. Простите мне этот грех. Положение моих дел было и есть таково, что, как увидите, почти не могло случиться иначе.

Начну с того, что я далеко не уверен, чтобы даже это письмо прибыло в Москву прежде моего возвращения. Так трудна в деревне пересылка писем! Но пора же приступить к описанию своего путешествия.

До Орла я доехал очень удобно и без особенных приключений за исключением разве маленьких неприятностей со стороны дождя и холода. В Орле пробыл 3 дня. Был у архиерея[71]71
  Преосвященным Орловским в то время был архиепископ Смарагд (Крыжановский).


[Закрыть], у большей части профессоров, у родных новой жены брата, и вообще провел время довольно разнообразно и приятно. Останавливался у отца ректора. В Орле, в первый же день я расчел, что взятых мною денег будет мало, и потому отправил к Ивану Дмитриевичу[72]72
  Бердникову, кандидату Московской духовной академии выпуска 1852 года, инспектору малолетних певчих Синодального хора.


[Закрыть] письмо с просьбою взять у вас и переслать мне 10 рублей серебром. Деньги эти теперь получены и на днях будут пересланы мне. Не писал я тогда на ваше имя, с одной стороны, потому, что еще не накопилось материалов для письма, а с другой – потому, что доставка денег на почту – комиссия довольно обременительная, и мне не хотелось ее налагать на вас. Как я после жалел, что из Орла не послал к вам хоть коротенького письма, когда, приехавши в деревню, увидел, что целые горы отделяют меня от почтовых сообщений! Но буду продолжать описание своего путешествия. К брату в деревню я приехал накануне Троицына дня. Деревня эта называется “Хорошим Колодезем”; она в 50-ти верстах от Ливен и вся состоит из 5-ти мелкопоместных миниатюрных помещиков, немногим чем отличающихся по своему состоянию от брата. Природа наделила ее прекрасною местностью, дубовым лесом, кустарником, рекою и, конечно, свежим, благоуханным и здоровым воздухом. Брат переселился в эту деревню нынешним летом, имеет здесь 50 десятин земли и теперь занимается постройкой дома. В ожидании окончания постройки дома мы живем пока кое-где: брат с женою в каком-то без окон чуланчике, я с маменькой и племянниками в амбаре, или так называемой кладовой. Я по-прежнему питаюсь молоком и яйцами. Прочие члены нашего семейства – одним хлебом и луком. Впрочем, все это с избытком вознаграждается деревенской природой, и в первые дни особенно, да я и теперь с величайшим удовольствием расхаживаю по полям, по кустарникам, смотрю на рыбную ловлю, собираю ягоды и пр. и пр. Главное же неудобство деревенской жизни – это отсутствие порядочного человеческого общества. Теперь я на опыте вижу подтверждение известной истины, что сколько бы ни была богата природа, но все-таки она не может заменить собою человека – царя ее.

29 июня. Как я предполагал, так и случилось: в Ливне решительно, нет случая для отсылки письма. Вероятно, это письмо придется уже отослать тогда, когда я буду в дороге – в переезде через Ливны или через Орел. В Орле я, вероятно, пробуду дня 4 или 5. Я везу с собою в Москву маменьку, а для нее нужно брать из консистории свидетельство; боюсь, чтоб это дело не задержало меня еще больше.