Текст книги "Хроника моей жизни"

1855 год

1855 год ознаменован был для России и в частности для меня некоторыми очень важными, частию приятными, а частию прискорбными событиями, о коих подробнее будет сказано в своем месте.

Между тем я буду продолжать свою повесть в последовательном порядке.

В день нового года, 1-го января, в Чудове монастыре возведен был в сан архимандрита инспектор Московской семинарии иеромонах Игнатий. 5-го числа скончалась сестра моя Анна Михайловна Чужинина.

В тот же день писал я в Абакумово священнику М.Д. Граменицкому:

«Приветствую вас и ваше семейство с новым годом.

По желанию вашему, посылаю вам слова и речи преосвященного Иакова[82]82
  Вечеркова, епископа Саратовского, потом Нижегородского († 20 мая 1850 года).


[Закрыть]. Случалось мне некогда читать их: по простоте, назидательности и легкому изложению они мне очень нравятся. Надеюсь, что они послужат вам на пользу. Цена им 3 рубля серебром.

За благожелания ваши усерднейше благодарю вас. Ваше искреннее желание в рассуждении меня, быть может, и совершится. Действительно, по милостивому ко мне вниманию высокопреосвященнейшего митрополита я представлен к высшему сану.

Не забывайте меня в ваших святых молитвах. Преданный вам иеромонах Савва.

Почтеннейшей Александре Васильевне и всему вашему семейству мое усерднейшее почитание, а крестнику – Божие благословение».

12-го числа, в день храмового праздника в честь святой мученицы Татианы, Московский Императорский университет торжественно праздновал столетний юбилей со времени своего основания в 12-й день января 1755 года.

Еще за год началось деятельное приготовление к этому ученому торжеству. Предположено было ознаменовать это важное и достопамятное событие изданием ученых произведений по разным отраслям науки. Открылась по этому поводу для некоторых университетских профессоров надобность в рассмотрении и изучении рукописей Синодальной библиотеки. С разрешения Синодальной конторы (от 6-го февраля 1854 года за № 170), явились ко мне для этих занятий профессора Степан Петрович Шевырев[83]83
  Скончался 8 мая 1864 года.


[Закрыть] – главный деятель и распорядитель юбилейного торжества, О.М. Бодянский[84]84
  Скончался 6 сентября 1877 года.


[Закрыть], Ф.И. Буслаев[85]85
  Скончался 31 июля 1897 года.


[Закрыть] и др.

Юбилейное торжество продолжалось несколько дней. В первый день, 12-го числа, совершена была в Университетской церкви преосвященным митрополитом Филаретом торжественная литургия и произнесено красноречивое слово[86]86
  См.: Сочинения Филарета митрополита Московского. Т. V, М., 1885. С. 293–300.


[Закрыть]. За литургией были, кроме Университетской корпорации, министр народного просвещения Авраам Сергеевич Норов († 23 января 1869 года) и множество депутатов от разных ученых учреждений и высших учебных заведений.

Вечером того же дня происходил в Университетской зале торжественный акт, на котором произнесено было несколько речей и прочитано множество адресов.

На следующий день, 13-го числа, в той же зале был торжественный обед, к которому был приглашен и Синодальный ризничий.

В числе депутатов на юбилейном университетском торжестве был профессор Санкт-Петербургской духовной академии, В. Н. Карпов. О нем писал мне 14-го числа ректор Московской семинарии архимандрит Леонид записку следующего содержания:

«Отец Синодальный ризничий не откажет, вероятно, в приеме господину ординарному профессору Карпову († 3 декабря 1867 года), который будет к нему в 12-м часу ныне. Гость желал бы воспользоваться протекцией отца Синодального ризничего и для обозрения Оружейной палаты и дворца».

В январе (на 26-е число) внезапно скончался обер-прокурор Святейшего Синода граф Николай Александрович Протасов. Тело его для погребения привезено было в Москву. В Донском монастыре совершена была митрополитом заупокойная литургия и затем панихида. Там же, на кладбище, тело было предано земле. На панихиде присутствовало все старшее московское духовенство, не исключая и Синодального ризничего. В покоях управляющего Донским монастырем – архиепископа Евгения, бывшего Ярославского, приготовлен был для участвовавших в погребении чай и обеденный стол. Все распоряжения по случаю погребения графа принял на себя бывший совоспитанник покойного, управляющий Московскою Синодальною типографиею Андрей Дмитриевич Бороздин. Но ни он, ни преосвященный Евгений не догадались пригласить на чай священнодействовавшего святителя, и митрополит прямо из церкви отправился к себе, на Троицкое подворье. На другой день в Синодальной конторе он сделал архиепископу Евгению такой сильный упрек за несоблюдение вежливости и приличия, что тот должен был заплакать. «Никогда со мною не случалось, – говорил ему митрополит, – чтобы меня после служения не напоили чаем»[87]87
  Митрополит в письме к наместнику Лавры архимандриту Антонию от 23-го января жаловался на это в следующих выражениях: «Странно случилось, что я озяб в большой церкви Донского монастыря от сквозного ветра, а потом на пути к могиле: и одного меня не позвали согреться чашкою чая, тогда как всех прочих угостили обедом». Письмо № 1021 // Письма митрополита Филарета к архимандриту Антонию. Т. III, М., 1883. С. 314.


[Закрыть].

По смерти графа Протасова исправление должности обер-прокурора Святейшего Синода возложено было на директора Духовно-учебного управления тайного советника Александра Ивановича Карасевского[88]88
  На вопрос наместника Лавры, почему бы на место Протасова не определить в должность обер-прокурора Святейшего Синода А.Н. Муравьева, митрополит в том же письме отвечал: «Андрей Николаевич по своим познаниям и по расположению духа мог бы нам быть полезен, если бы для нас был употреблен; но едва ли найдут сие удобным… Александр Иванович – человек благорасположенный и знающий дело». Письма митрополита Филарета к архимандриту Антонию. Т. III, М., 1883. С. 313, 314.


[Закрыть] († декабря 25 дня 1855 года).

В конце января работы по возобновлению Синодальной 12-ти Апостолов церкви приближались к концу. Высокопреосвященный митрополит, мимоходом из Синодальной конторы, зашел раз в церковь и, обозрев внутренние работы, спросил меня, не может ли быть готова к освящению церковь к концу Сырной недели. Я обратился с этим вопросом к дворцовому архитектору Николаю Ивановичу Чичагову – главному производителю работ; тот ответил, что, хотя не без затруднения, но постарается приготовить церковь к освящению в назначенный срок. Когда об этом доложено было митрополиту, он назначил освящение храма 5-го февраля, в субботу Сырной недели.

Начались и с моей стороны деятельные приготовления к этому предстоящему торжеству. Мне надлежало озаботиться приготовлением всего, потребного к освящению и благоукрашению престола и жертвенника. К счастию, нашлась благочестивая особа, которая предложила на сей раз свои услуги, это – вдова полковника Елисавета Дмитриевна Корсакова, близко знакомая с моим предшественником, архимандритом Евстафием, и постоянно посещавшая Синодальную церковь. 1-го февраля она писала мне:

«Губки, мыло, духи и шнурок препровождаю; шнурка, как мне сказали, требуется 70 аршин, здесь же его 75 аршин; излишек сей я желала бы, чтобы был мне возвращен по освящении храма для некоторых больных, которые приимут сие с полною верою; надеюсь, что вы в сем мне не откажете».

Вслед за тем, при другой записке, г-жа Корсакова прислала мне две срачицы для престола и жертвенника и 6 полотенцев для отирания престола.

Святитель Филарет (Дроздов)

Накануне освящения храма я просил владыку-митрополита, чтобы он употребил для совершения священнодействия облачение и прочия утвари из Патриаршей ризницы. Владыка согласился с условием, чтобы облачение было не тяжелое и что он в этом облачении совершит только освящение престола, а на литургию заменит его своим облачением, более легким. Из патриарших облачений я выбрал саккос с прочими принадлежностями патриарха Иоакима.

Совершая вечером, 4-го февраля, в обновленном храме всенощную службу и созерцая его благолепие, тем более поразительное, чем предшествовавшее состояние оного было скуднее и неблагообразнее, я чувствовал такой душевный восторг, какого в подобных случаях никогда не испытывал.

На другой день, 5-го числа, в обычный час прибыл в церковь высокопреосвященный митрополит и, по облачении в приготовленный мною патриарший саккос и прочия одеяния, совершил с обыкновенною торжественностью освящение храма и затем Божественную литургию, не переменяя облачений. Это крайне утешило и отчасти удивило меня; но это объяснилось для меня на следующий день.

К торжеству освящения Синодального храма, кроме духовенства, приглашены были прокурором Синодальной конторы А.А. Лопухиным некоторые из высших светских особ столицы. После литургии предложен был участникам духовного торжества в Мироварной палате чай и обеденный стол. Владыка, выпивши чашку чаю и скушавши кусок пирога, от обеда, по немощи своих сил, уклонился.

Когда я на следующий день, в воскресенье, совершивши в новоосвященном храме литургию, явился к митрополиту с просфорою и иконою, чтобы принести его высокопреосвященству благодарение за совершенный им труд освящения храма, он встретил меня такими совершенно неожиданными словами: «Уходил ты меня вчера; я измучился, держа на себе твое патриаршее облачение во всю литургию, а снять его не мог, потому что с правой стороны сильно дуло на меня». Оказалось, что кафедральный ключарь, ради устройства ясака для подавания знака к звону на Ивановской колокольне, распорядился, без моего ведома, раскупорить в верхнем окне форточку.

Как ни близки и искренни были наши взаимные отношения с отцом Леонидом (ректором Московской семинарии), но для него этого было недостаточно; он пожелал вступить со мною в более тесный – духовный союз. В первых числах февраля мы ехали с ним вечером от его родных. Дорогою он завел со мною речь о своем духовнике, иеромонахе Заиконоспасского монастыря; говорил, что этот старец лежит больной, пораженный параличом, и потому не может исполнять своей духовнической обязанности. В раздумье о том, кого избрать своим духовником, отец Леонид вдруг обращается ко мне и убедительно просит меня, чтобы я принял его к себе на исповедь. Такое предложение поразило меня своею неожиданностью, и я не знал, что мне отвечать на такую просьбу своего доброго друга. Я попросил у него времени на размышление и его убедил зрело обсудить настоящий столь важный вопрос. По прошествии нескольких дней отец Леонид пишет мне:

«Возлюбленнейший и многопочитаемый отец Савва!

На мой, от озабоченной души, сделанный вопрос о духовнике вы дали мне, от своей души любящей, добрый ответ и в ответе мерку, по которой, однако ж, сколько она мне ни нравится, не умею я приискать себе духовника – простите, – кроме вас самих, мой возлюбленный! Поэтому прошу вас сказать мне прямо, по-дружески: приимете ли вы мою просьбу покорнейшую – исповедовать меня. Если да, то скажите, когда мне явиться к вам: поутру ли в пятницу, часов в 9, или часа в 3–4 пополудни. Мне совершенно все равно. Если ж вы находите мою просьбу несообразною с какими-либо вашими правилами и боитесь вреда душе своей, то, не задумываясь, пошлите мне отказ. Это дело требует, как мне кажется, совершенно свободного обоюдного согласия, и я – как бы ни было велико мое желание – никогда не решусь просить настоятельно и никогда на просьбу, подобную моей, не усумнюсь отказать решительно. Говорю прямо и свободно, зная, что во всяком случае останется по общим нашим молитвам Христос посреди нас.

Архимандрит Леонид. 1855 год, февраля 9».

На это я отвечал ему на другой день:

«Высокопреподобнейший отец ректор!

Вашею просьбою вы оказываете мне, с одной стороны, слишком великую доверенность, которую я едва ли заслужил, а с другой – действительно поставляете меня в немалое затруднение. Согласиться на вашу просьбу, принять на себя великое звание судии вашей совести страшусь: ведь я человек в этом отношении малоопытный. А с другой стороны, и решительно отказать вам в просьбе воспрещает мне совесть и глубокое, искреннее чувство уважения к вам. По крайней мере, нельзя ли нам избрать в этом случае что-либо среднее? На сей раз, поелику вы не обрели себе по сердцу и по совести иное лицо, кроме меня, недостойного, я решаюсь удовлетворить вашему желанию, но с тем, чтобы со временем, когда, может быть, Господь укажет вам в ком-либо другом более достойного и более опытного, чем я, руководителя на пути духовной жизни, вы освободили меня от столь важной и ответственной обязанности.

Что касается до времени, когда вам исповедоваться, я нахожу более удобным завтра, т. е. в пятницу часов около 9-ти утра, а где – у меня ли в церкви или у вас в Заиконоспасском – это для меня решительно все равно: как вам будет угодно».

На изъявленное таким образом мною согласие быть, хотя и временно, духовником отца Леонида он поспешил написать мне в тот же день, т. е. 10-го числа, записку такого содержания:

«Истинно милосердующий батюшка!

С глубоким благодарением принимая ваше милостивое, хотя и условное, согласие, ценя в нем великую приносимую мне жертву, я располагаюсь приехать к вам завтра, на пути в Заиконоспасский монастырь, часам к 9-ти утра. С Господом и острые пути гладки, и темные светлы, и всякое бремя – не бремя.

Глубоко вам преданный и покорнейший недужный Леонид».

18-го числа, в пятницу, на второй неделе Великого поста, Россия поражена была тяжким, неожиданным ударом. В этот день, после кратковременной болезни, переселился в вечность великий самодержец России государь император Николай Павлович, тридцать лет твердо державший в своих руках бразды правления. Роковая весть о кончине императора как гром поразила умы и сердца всех верноподданных.

На другой или на третий день после сего необычайно горестного события собраны были в Москве, в кафедральный Чудов монастырь, для приведения к присяге на подданство новому, вступившему на прародительский престол императору Александру Николаевичу сенаторы, старшее духовенство и высшие военные и гражданские чины столицы[89]89
  О сем митрополит доносил Святейшему Синоду от 19 февраля № 85. См.: Собрание мнений и отзывов. Т. IV. М., 1886. № 400. О том же подробнее владыка сообщал от 21-го числа исправляющему дел обер-прокурора А.И. Карасевскому.


[Закрыть].

Между тем на Ивановской колокольне производился в это время торжественный звон. И что же случилось во время этого звона? Второй колокол, в 2 тысячи пудов, оборвался, пробил в колокольне несколько сводов и упал на землю, причинив своим падением гибель нескольких людей. При этом столь грустном и неблаговременном событии пострадало до 15-ти человек, из коих одни тут же умерли, а другие остались в живых, но со страшными ранами и увечьем. Пострадавшие все почти принадлежали к семействам Ивановских звонарей, коих квартиры находились и поныне находятся в колокольне под колоколами. Прискорбное происшествие это возбудило в Москве и вне ее множество разнообразных толков, особенно в мире раскольников, против коих незадолго пред тем приняты были некоторые репрессивные меры.

По поводу этого происшествия обер-гофмаршал Двора Его Величества В.Д. Олсуфьев[90]90
  Скончался 11 февраля 1858 года.


[Закрыть] писал из Петербурга от 11-го марта Московскому митрополиту следующее:

«Падение колокола с Ивановской колокольни произвело здесь какое-то тревожное впечатление; носятся слухи, что его приказано поднять и повесить на прежнее место. Надобно ли это будет? Колокол с поврежденными ушами опять может оборваться; всякое же железное укрепление, которое потребует сверления, неизбежно изменит звук. Всего лучше разбить его и, вынеся куски в дверь сеней, перелить в новый колокол, который чрез четыре месяца может быть готов и поднят. Впрочем, я это пишу вашему высокопреосвященству только как собственное мнение» (Русский архив. 1883. 1. С. 216).

Я не знаю, какой был дан ответ на это письмо владыкою, но известно, что колокол не был перелит, и поднят на колокольню в том виде, в каком он был до падения.

О способе поднятия колокола митрополит писал от 22 августа 1855 года исправляющему должность обер-прокурора А.И. Карасевскому (См.: Собрание мнений и отзывов митрополита Филарета. Т. IV. № 412. С. 34.)

По случаю кончины государя Московский архипастырь почел своим долгом написать слово утешения пораженной скорбию государыне императрице Александре Феодоровне. Вот что он писал:

«Не знаю, извинительно ли дерзновение, которое я приемлю, и потому медленно решаюсь, однако наконец решаюсь, предстать пред Вашим Императорским Величеством с смиренным словом.

Но что скажу о великом лишении, которым, неисповедимый в судьбах Своих, Бог так внезапно посетил Россию? Всеми и каждым оно чувствуется, но удобнее и свойственнее выражается не словами, а воздыханиями, слезами и глубоким безмолвием пронзенных печалию и с тем вместе покорных судьбам Божиим сердец.

Твою душу первее всех пройде сие оружие. Разумеем, что великости Твоей печали ничто не может быть равно, как только великость любви, соединявшей Твою душу с душею Твоего державного супруга. И с молитвою печали о Царе, в Бозе почившем, с молитвою утешения и надежды о Царе, от Бога дарованном, и о супруге Его, и о наследнике Его мы соединяем особенную молитву о Тебе, благочестивейшая Государыня, да услышит тя Господь в день печали и, осенив Твою душу Своим благодатным миром, дарует Тебе возможность рещи к Нему: по множеству болезней моих в сердце моем утешения твоя возвеселиша душу мою.

Поистине, Матерь благословенно воцарившегося Царя, Праматерь наследника Царева! В сих наименованиях не заключается ли для Тебя утешение, так же праведное и сильное, как Твоя печаль?

Да утешает тебя воспоминание, что Твой державный супруг во все продолжение царствования среди неусыпных трудов и в часы скорбей или огорчений всегда своим любящим сердцем находил верное успокоение близ Твоего любящего сердца. Храня его спокойствие, Ты хранила сокровище России. Да утешает Тебя воспоминание, как знаменательно Господь благословил его жизнь в его последних днях и часах, в которые светлые черты царя и отца семейства, христианина, несмотря на изнеможение внешнего человека, сияли так сильно, так назидательно и благотворно. Твоя молитва соединилась с его последнею молитвою. Над сим союзом не имеет власти смерть: он простирается от времени в вечность.

Молитва приближает к Богу; и близ сего средоточия существ и миров не разлучено то, что является разлученным в мире перемен. Молитвою веры и упования возверзи на Господа печаль Твою.

С утешением помышляем, что и Твоя любовь к державному Сыну побуждает Тебя умерять Твою печаль, чтобы ею не увеличивать тяготу души его тогда, как он взял на свои ремена великое бремя – Россию.

Если позволительно мне сказать нечто о себе: лишаюсь последнего утешения в близости принести последний долг в Бозе почившему Государю, который малое мое служение удостоивал внимания и милостями своими далеко выше моего достоинства меня ущедрял и на мои недостатки снисходительно взирал. Но я должен покориться двоякой необходимости: мой служебный долг привязывает меня к месту, а моя ветхость не оставляет мне надежды перенести дальний путь»[91]91
  Письмо см. в: Собрание мнений и отзывов митрополита Филарета» (Т. IV. № 401. С. 2–4).


[Закрыть].

В ответ на это ее величество изволила писать митрополиту:

«Преосвященнейший митрополит!

Письмо Вашего высокопреосвященства от 25 февраля дошло до меня на сих днях. Спешу благодарить вас от всего сердца, проникнутого горестию невыразимою, но и глубоко тронутого вашими словами утешения. Так может утешать, так может говорить только религия чрез своих проповедников. Одна она показывает нам свет во тьме бедствий, коих цели для нас непостижимы, уверяя нас в необходимости и спасительности самых болезненных испытаний, имеет власть повелевать нам и дает силу жить для исполнения долга. Но то же завещал мне и супруг, мною оплакиваемый. На одре смертном, почти в час кончины, равно ознаменованной умилительными чувствами христианина и спокойною твердостью Царя, он еще просил меня – беречь жизнь для семейства, для тех, которых, конечно, он не перестал любить и ныне. Семейством своим он называл всю Россию – и при последнем прощании с наследником престола своего сказал, что идет молиться за него и за нас. Смеем думать, что сей обет уже совершается, что Бог правды и милости принял в Свои отеческие объятия исполненную благих и истинных намерений душу его.

Оканчиваю ответ мой вашему высокопреосвященству так, как вы заключили письмо свое, – изъявлением сердечного желания вас видеть и просить вашего архипастырского благословения и с тем вместе сожаления столь же искреннего, что ему препятствуют обстоятельства и состояние вашего здоровья.

Пребываю всегда благосклонная к вам, Александра».

14-го марта писал мне из Абакумова отец Михаил Граменицкий:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за присылку 4-х томов поучений преосвященного Иакова, которые читаю я с жадностью и многое извлекаю полезное для себя. Вот вам за оные и деньги 3 рубля серебром.

С нетерпением ожидаю от вас радостного известия о вступлении вашем на высшую степень священства и надеюсь получить оное если не к Пасхе, то непременно будущим летом. Время получить вам вполне заслуженное достоинство. Слава Богу, что начальство внимательно к вашим трудам и заботам!»

Получив это письмо 16-го числа, я в тот же день отвечал на него:

«Письмо ваше от 14 сего марта и при нем 3 рубля мною получены 16-го числа.

Благодарю вас за приветствие меня с приближающимся праздником Христова Воскресения; взаимно и от меня прошу принять усерднейшее поздравление с сим великим христианским торжеством.

Что скажу вам о себе? Благодарение Господу, жив пока, но по временам испытываю головную боль, которая препятствует даже иногда заниматься делом: то ли это от дурной погоды или от других каких причин, сам не знаю; а посоветоваться с врачами или лень, или некогда.

У меня теперь единственное утешение – это благолепная, недавно освященная церковь. Да, Господь вполне вознаградил меня за трехлетнее терпение. Что за церковь, в самом деле? Все в восторге от нее. Приезжайте, пожалуйста, и вы посмотреть наш прекрасный обновленный храм. Вот вам и билет пригласительный: извините только, что немного поздно посылаю его вам. Впрочем, эти билеты, по обстоятельствам, остались у меня без употребления.

Ваш почтенный староста объяснил мне, что вы намереваетесь украсить в своем храме некоторые иконы серебряными ризами. Не хотите ли, я порекомендую вам в этом деле хорошего и честного мастера: это мой церковный староста – человек добросовестный и аккуратный. Когда состоится у вас это дело, тоже напишите мне.

С искреннею любовью и почтением имею честь быть ваш покорный слуга иеромонах Савва.

Любезнейшей куме моей Александре Васильевне и всему вашему семейству – мой низкий поклон. Крестнику, кроме благословения, посылаю конфектов. За гостинец Александру Васильевну усердно благодарю».

15-го мая, в день Пятидесятницы и на память благоверного Димитрия, царевича Углицкого и Московского, коего нетленные мощи почивают в кафедральном Архангельском соборе, я удостоен был возведения в сан архимандрита. Указ об удостоении меня этого сана получен был еще в апреле, но болезнь владыки митрополита не дозволила ему ранее привесть в исполнение Синодский указ[92]92
  О своей болезни владыка писал к лаврскому наместнику от 19-го апреля: «…простуда упрямая в левой половине тела: от ней болит левая сторона языка и мешает мне говорить, потому что при движении языка боль увеличивается». Письмо № 1037 // Письма митрополита Филарета к архимандриту Антонию. Т. III. С. 332.


[Закрыть]. В служении с высокопреосвященным митрополитом в Архангельском соборе участвовал и его викарий, преосвященный Алексий, епископ Дмитровский, который, по случаю возведения меня в высший сан, выразил мне тут же, в соборе, самое искреннее сочувствие.

4-го числа писал я в Абакумово своему другу отцу Михаилу Граменицкому:

«Вот наконец ваше дружеское желание в рассуждении меня осуществилось. 15-го минувшего мая, в день Пятидесятницы, я сподобился получить, по милости Божией и по благословению начальства, чрез святительскую десницу высокопреосвященного митрополита новую благодать Всесвятого Духа вместе с новым высшим саном архимандрита. Слава и благодарение Господу, тако о мне недостойном изволившему! Впрочем, скажу вам откровенно, как другу, радует меня не столько высший сан, сколько милостивое внимание ко мне начальства, и в особенности высокопреосвященного митрополита, которому, собственно, я и обязан этою наградою…»

12-го числа получил я записку от Капитона Ивановича Невоструева следующего содержания:

«Правда ли, слышал я, что завтра вы на похоронах отца архимандрита Пармена?[93]93
  Пармен (Соколов), настоятель Данилова монастыря.


[Закрыть] А я хотел было ударить вам челом показать ризницу часов в 10-ть приезжим из Вятки родным. В таком случае позвольте в понедельник просить вас о сем часов в 10-ть или 11-ть, если удобно вам».

К.И. Невоструев – магистр XII курса (1840 года) Московской духовной академии. По окончании курса назначен был наставником Симбирской семинарии по классу чтения Священного Писания и патристики. В 1849 году вызван был в Москву и назначен помощником профессору Московской академии А.В. Горскому при описании славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки. Помещение ему было дано в Чудовом монастыре. По своим занятиям он имел со мною весьма частые, почти ежедневные сношения. Вследствие сего между нами завязалась искренняя дружба, не прерывавшаяся до его кончины, последовавшей 30 ноября 1872 года.

23-го числа августа писал мне из Московской академии бакалавр отец Порфирий:

«Премного вы обязали меня присланною книжкою, – потому в сердце моем кроется чувствительнейшая благодарность к вам, которую считаю нужным выразить и словесно.

Взамен книжки спешу к вам с новостию, да не знаю, не одновременно ли с самой вашей рукописью. Сегодня получен из Синода указ, которым дозволяется пропустить в печать вашего Указателя, только с тем условием, чтобы исключены были исторические сведения о происхождении некоторых вещей, как не совсем (будто бы?) уместные в Указателе.

Читал ваше сочинение, сказано в указе, преосвященнейший Григорий Казанский, – и он дал такое мнение о нем».

Когда я, получивши из Цензурного комитета рукопись с опущенными в ней историческими сведениями, показал ее преосвященнейшему митрополиту, он с неудовольствием спросил: кто вычеркнул эти места? Когда я объяснил, что это сделано в Синоде архиепископом Казанским, он замолчал. Таким образом, я должен был напечатать свое произведение в том виде, в каком оно первоначально было составлено, без добавлений, внесенных по совету митрополита Филарета.

1-го числа сентября Москва осчастливлена была в первый раз высочайшим посещением нового императора Александра Николаевича. С его величеством прибыла в первопрестольную столицу и его Августейшая супруга, государыня императрица Мария Александровна и многие другие особы Царствующего дома.

На другой день, 2-го числа, был торжественный выход его величества из Большого Кремлевского Дворца в Успенский собор, где он встречен был глубоко прочувствованною речью маститого архипастыря Москвы[94]94
  Речь напечатана в III томе Слов и речей митрополита Филарета (М., 1861. С. 378). См. также в издании 1885 г. (Т. V. С. 323).


[Закрыть].

Между тем до меня дошел слух, что государю императору благоугодно посетить Патриаршую ризницу. Слух этот сколько обрадовал меня, столько же поверг и в недоумение. Я не знал, где и как встретить государя, – в библиотеке ли, которая примыкает к Дворцу, или в церкви; в облачении или без облачения; с молитвословием или без оного. За разрешением всех этих вопросов я обратился к преосвященнейшему митрополиту; но он мне сказал, что он и сам не знает, как следует на этот раз поступить. Поэтому он послал меня с этими вопросами к барону Боде, обер-гофмейстеру Московского Дворца. Но и барон отказался разрешить мне эти вопросы, сказав, что он теперь не хозяин, и посоветовал обратиться к министру Двора графу Адлербергу[95]95
  Граф Владимир Федорович Адлерберг скончался 8-го марта 1884 года в Санкт-Петербурге, погребен на Волковом кладбище.


[Закрыть]. Я отправился к графу Адлербергу, но и тот не мог дать мне удовлетворительного ответа. Впрочем, подумав немного, сказал: «Сейчас иду к государю и спрошу его об этом; побывайте у меня через час». Прихожу через час; граф встречает меня следующими словами: «Государь завтра (в воскресенье) после обедни в Благовещенском соборе изволит прийти к вам прямо из Дворца; встретить его величество в Синодальной церкви в облачении с крестом и святою водою, но без всякого молитвословия».

Настал вожделенный день и час. 4-го числа, в час пополудни, изволили прибыть, чрез Синодальную библиотеку, присутственную и секретарскую комнаты Синодальной конторы и Мироварную палату, в Синодальную 12-ти Апостолов церковь их величества, государь император и государыня императрица, их высочества: цесаревич Николай Александрович, Александр Александрович, Владимир и Алексей Александровичи; великие княгини: Александра Иосифовна, Мария Николаевна, Екатерина Михайловна с супругом своим герцогом Георгием Мекленбург-Стрелицким и принц Петр Георгиевич Ольденбургский. При вступлении в церковь их величества, приложившись к животворящему кресту, приняли окропление святою водою.

Его величество, взошедши на средину церкви и окинув иконостас взором, изволил спросить меня:

– Ведь эта церковь существовала и прежде, а теперь только переделана и обновлена; но, помнится мне, был тут какой-то придел.

– Эта церковь, отвечал я, – первоначально устроена была в 1655 году патриархом Никоном, но при императоре Петре I она преграждена была деревянным потолком, а теперь опять приведена в первоначальный вид. Что касается до придела, то, вероятно, ваше величество изволите разуметь придел апостола Филиппа, находящийся в Патриаршей ризнице. Был здесь придел во имя Нерукотворенного образа Спасова с 1828 года, но он упразднен в минувшем 1854 году по распоряжению Святейшего Синода, с высочайшего соизволения.

После сего государь с наследником цесаревичем вошли, южною дверью, в алтарь и, сделавши тот и другой по два поклона к святому престолу, обратили внимание на стоявшие в южном предалтарии сосуды со святым миром.

– Стояли и прежде здесь сосуды? – спросил государь.

Я отвечал утвердительно, объяснив при сем, что здесь хранится святое миро для отпусков в епархии, особенно в зимнее время.

– А церковь теплая? – присовокупил государь.

– Точно так, ваше величество.

Затем государь приказал вести себя в ризницу. Быстро обозревши вещи в первой палате и вошедши затем в другую, где церковь святого апостола Филиппа, государь изволил сказать:

– Вот этот-то придел я помню. – Затем спросил меня: – Часто ли здесь бывает служба?

– Однажды в год, 14-го ноября, в день апостола Филиппа.

После сего его величество изволил войти в предалтарие, где обратил внимание на прежние оловянные сосуды для хранения святого мира и откуда в окно рассматривал иконостас нижней церкви. Возвратившись опять в ризничную церковь, изволил обратить внимание на находящееся в углу при западной стене патриаршее место и на некоторые хранящиеся в витринах мелкие вещи, между прочим, на перстень святого Алексия митрополита, подаренный ему Ногайским ханом Чанибеком за чудесное исцеление от слепоты жены его Тайдулы в 1357 году. Затем, подошедши ко мне вместе с ее величеством, государынею императрицею, изволил милостиво сказать мне: «Поручаю вам мою жену, потрудитесь показать ей все вещи, а мне больше быть невозможно», – и потом поспешил выйти из ризницы вместе с великими князьями и принцами к разводу на Кремлевской площади.

Оставшись в ризнице, государыня императрица с великими княгинями Александрою Иосифовной, Мариею Николаевною и Екатериною Михайловною изволила рассматривать все ризничные вещи весьма подробно и внимательно; но с особенным вниманием и даже удивлением рассматривала саккос, первоначально устроенный царем Иоанном Васильевичем Грозным для митрополита всероссийского Дионисия и переделанный потом патриархом Никоном (№ 15). На северной двери алтаря церкви апостола Филиппа увидевши изображение святого, государыня спросила меня: «Чье это изображение?» – «Благоразумного разбойника», – отвечал я. «А как его имя?» На этот вопрос я не мог дать положительного ответа, так как мне не случалось нигде читать об этом имени. Впоследствии узнал я, что в западной церкви благоразумный разбойник читается под именем Роха.

Из ризницы высокие посетительницы перешли чрез Мироварную палату и присутственную камеру Синодальной конторы в Синодальную библиотеку. Здесь прежде всего предложены были вниманию ее величества греческие рукописи и в частности греческое Евангелие VII века, Евангелие апракос VIII века, Акафист Божией Матери в лицах, XIV века, и др. При рассматривании Акафиста государыня спросила меня: «Переведен ли он на русский язык?» Я отвечал, что Акафист этот недавно переведен на русский язык преосвященнейшим митрополитом Филаретом. Это очень заинтересовало ее величество.