Текст книги "Римский орел. Орел-завоеватель"

Глава 24

Когда шестая, не дожидаясь общего сбора, снялась и покинула лагерь, это не вызвало ни у кого удивления: всем было ясно, что центурия получила задание. А вот в чем оно состояло, волновало, конечно же, всех, и потому уходящих провожали глазами. Толки не улеглись даже после того, как багажная повозка шестой со скрипом выехала на дорогу и покатила в сторону Дурокорторума. Наконец праздные разговоры пресекли командиры, погнав болтунов на работу. Снимать собственные палатки и готовиться к маршу.

Однако охваченным радостным возбуждением легионерам шестой никто не мешал вволю строить догадки. Макрон, возглавлявший колонну, не мог не слышать галдежа в ее первых рядах, как раз и рассчитанного на то, чтобы привлечь внимание командира. Попытки солдат закидывать таким способом удочки были известны ему и вызывали улыбку. Пускай гадают, ничего плохого в том нет. Конечно, он мог приказать прекратить разговорчики, но зачем? Пока солдаты довольны, им можно дать послабление. Макрон и сам был рад случаю отделиться от легиона, он все глаза протер о солдатские спины, на протяжении двухсот миль неизменно маячившие впереди. К тому же полученное задание избавляло центурию от досадных задержек при всякого рода заторах и еще более раздражающего ежевечернего ожидания, когда надутые от сознания собственной значимости штабные бездельники соизволят указать, где его людям следует разбить бивак.

То ли дело сейчас. Впереди, до самого горизонта, более или менее прямой линией тянется совершенно пустая дорога. Небо над головой голубое, ясное, вокруг чирикают птички. Вдыхая всей грудью чистый, пьянящий утренний воздух, свободный от пыли, поднимаемой сотнями ног, Макрон пребывал в отличнейшем настроении, чего нельзя было сказать о его оптионе. Тот, находясь чуть сбоку и сзади, уныло переставлял свои длинные ноги, совершенно не обращая внимания на царящую вокруг благодать.

Макрон подотстал на шаг и хлопнул его по плечу:

– Эй, Катон, что с тобой, парень?

Тот встрепенулся:

– Да, командир?

– Я спрашиваю тебя, как дела?

– Дела, командир? Какие дела? Нам вроде бы ничего делать не надо.

– Вот именно! – Центурион просиял. – Так пользуйся этим, радуйся жизни, цыпленок! Такое приволье выпадает не часто. Это задание – просто подарок для нас. Даже если, – он снизил голос, – оно и связано с сопровождением какого-то расфуфыренного хлыща. Нам-то что до него, верно ведь, малый?

– Тебе видней, командир.

– Точно, парень, видней. Уж поверь, я знаю, что говорю. А потому не вешай носа и гляди на жизнь малость повеселее. Поверь, ты относишься к ней чересчур уж серьезно.

Катон угрюмо воззрился на непрошеного утешителя.

– Это потому, командир, что моя жизнь в данный момент очень мало меня веселит, – отозвался он с горькой ноткой.

– Ага. – Макрон дружески ткнул его в бок. – Вижу, ты сам не свой из-за этой девицы. Ну и как же прошла для тебя вчерашняя ночь?

Катона этот невинный вопрос напугал так, что он сбился с шага.

– Ну, – подмигнул Макрон, – ты ведь трахнул ее?

– Никак нет, командир.

– А что так? Наверное, что-нибудь помешало. Только не говори, будто ты, вместо того чтобы щупать девицу, всю ночь читал ей стихи. Ведь этого не было, сознавайся?

– Не было, командир, – признался Катон, соображая, можно ли выложить центуриону всю правду. – Нас прервали прежде, чем мы успели… ну, это самое.

– Понимаю, – сочувствующе кивнул Макрон. – А что же случилось?

– Мы договорились встретиться за штабным шатром у повозок. Все у нас шло хорошо, но тут вдруг вокруг поднялась кутерьма. Шум, крики и все такое. Мы, может быть, и продолжили бы, но ее кликнула госпожа, и… и она убежала.

– Надо было чуть задержаться и все закончить, – заметил Макрон.

– Для этого уже не было времени, – сказал Катон с сожалением. – Она убежала, и мы даже не успели условиться о новой встрече. Которая теперь неизвестно когда состоится: я ведь тут, а она – увы! – там.

– Не дрейфь, парень. Я уверен, она прибережет для тебя свои ласки.

– Надеюсь, что так, командир.

– Значит, ты находился там, когда принялись ловить вора? Ты видел что-нибудь?

– Ничего, командир. Когда началась кутерьма, я тут же смылся оттуда и, прибежав к нам, завалился в постель.

– Похоже, ты пропустил всю забаву.

– Да, командир. Пропустил, командир.

Катон нарочито вздохнул, впрочем вздох все равно получился искренним. Макрон от души посочувствовал пареньку.

– Давай отвлечемся и поглядим, как у меня продвигается со словами, – сказал он, и вправду желая развлечь дурачка. – Ты называешь слово, а я произношу его по буквам. Идет?

– Да, командир. Попробуем, командир.

Экзаменовка пошла. Задания были достаточно сложные, но Макрон, запинаясь, пыхтя, с честью с ними справлялся. Продравшись через такие дебри, как «крепостной вал», «часовой» и «метательное копье», он облегченно вздохнул, а Катон вновь погрузился в раздумья. Если часовой оправится от ранения, кольцо расследования начнет смыкаться. Можно не сомневаться, что оно очень скоро сомкнется, и что тогда? Пытки? Пытки, невыносимые страдания, самооговор, унизительная смерть перед строем. Правда, если с Лавинией все в порядке, она наверняка подтвердит, что он мало в чем виноват, если только… Он вновь сбился с шага, ибо мысль была неприятной. Если только она не побоится впутываться в столь опасное дело. А что сделает Флавия? В конце концов, все с ее попустительства и пошло. Она ему – друг, но притом и супруга легата. И совсем не исключено, что супруга легата возьмет сторону своей служанки. Ровно по тем же соображениям, что и та. А он шагает тут и не знает, как все там развивается – у него за спиной.

– Катон?

Он вздрогнул:

– Да, командир?

– Этот человек, которого нам нужно встретить…

– Нарцисс?

– Тише, – буркнул Макрон. – Ребятам, что сзади, не положено знать его имя.

– Прошу прощения, командир. Так что же ты хочешь спросить?

– Тебе доводилось встречать его во дворце?

– Да, командир. Он был близким другом отца или, по крайней мере, считался таким. Пока не взлетел много выше.

– Расскажи мне о нем, – попросил Макрон и пояснил, заметив вопрос на лице своего оптиона: – Я хочу знать, каков он, чтобы не дать маху при встрече. Ну там, не разозлить его из-за какой-нибудь ерунды. Как-никак он дружок императора, понимаешь? Нет, не то что бы я боялся его или решил к нему подольститься, ты ведь знаешь, такая хрень не по мне. Просто мне хочется, чтобы он, находясь на нашем попечении, был всем доволен. Думаю, нам это вовсе не повредит.

Катон задумался. Задача была непростая. О Нарциссе он знал очень много нелестного, но понимал, что распространяться об этом нельзя. А его холодность к отцу в последние годы не оставляла сомнений, что никакое приятельство прежнего времени не позволяет рассчитывать чьим-то там отпрыскам даже на тень покровительства со стороны столь влиятельного лица. И то сказать, ведь к его мнению прислушивается сам император. Чуть ли не больше, чем к мнению Мессалины, своей беспутной и амбициозной жены.

– Ну?

– Это – большой человек. Я хочу сказать, весьма выдающийся. Правда, со стороны он может показаться несколько высокомерным и замкнутым, но лишь потому, что несет на своих плечах слишком тяжкое бремя. Раньше рабы во дворце говорили, что у него больше мозгов, чем у всех. – Катон помолчал. – Короче, уважать его можно, – подытожил он и умолк, не вполне уверенный в справедливости своего заключения.

– Что ж, все это прекрасно, да только не то. Я хочу знать, можно ли мне с ним поладить?

– Поладить?

– Ну да, я имею в виду, свойский ли он малый? Любит ли выпить, ценит ли шутки? Я, например, нашел бы чем его позабавить.

– Нет, командир. Он не поймет. Не пытайся развлечь его, ладно? – Катон передернулся, представив, как покоробят утонченного сибарита грубые шуточки на солдатский манер. – Оставайся собой, командир. Просто делай, что должен. А когда вам придется общаться, побольше молчи.

Глава 25

Флавия сидела за складным рабочим столом своего отлучившегося куда-то супруга. Из соседнего отсека доносился смех Тита, с визгом отбивавшегося от пытавшейся накормить его завтраком няньки. Время катастрофически уходило, и как-то, хотя бы урывками, надо было наверстывать то, что не успелось на Рейне. Теперь она набрасывала послание дальнему родственнику, командиру кавалерийского подразделения, с которым рассчитывала увидеться по прибытии в Гесориакум, а на очереди у нее были письма римским друзьям, тем, кого следовало уведомить о своем возвращении. Также имелась настоятельная потребность черкнуть пару строк управляющим дома на холме Квиринал и виллы в Кампании. И городской особняк, и усадьба должны быть готовы к приезду хозяйки. Впрочем, все перечисленное не требовало особых усилий, кроме того, чем она занималась прямо сейчас. Часто обмакивая в чернила кончик пера, Флавия продолжала писать, останавливаясь порой, чтобы скопировать тот или иной фрагмент развернутой перед ней карты.

Через какое-то время с улицы донеслись голоса, и ей едва удалось спрятать свою работу под ворохом других документов. В палатку размашистым шагом вошел Веспасиан. Флавия улыбнулась и, отложив стило, поднялась, чтобы поцеловать мужа.

– Боюсь, дорогая, тебе придется прерваться, – сказал тот с нотками извинения в голосе. – Даже жене легата не позволено задерживать легион.

– Но разве ты не позволишь мне хотя бы прийти в себя после суматохи прошедшей ночи?

– Прийти в себя… от чего? Это армия, солдаты спят мало.

– Я не служу в армии, – возразила Флавия.

– Нет, но ты делишь с ней ложе.

– Солдафон! – Флавия нахмурилась. – И почему я не вышла за какого-нибудь толстячка, отставного сенатора, лелеющего свои виноградники возле столицы? Что мне за интерес прозябать в глуши с человеком, искренне ставящим превыше всех радостей жизни свой воинский долг?

– Я тебя сюда не тянул, – сказал негромко Веспасиан.

Флавия взяла лицо мужа в ладони, заглянула в самую глубину его глаз:

– Я же шучу, дурачок. Я старомодна и вышла замуж по любви, а не по расчету.

– Но ты могла сделать лучшую партию.

– Нет, не могла. – Флавия поцеловала его. – Тебя ждет величие. Такое, о каком ты и не мечтаешь. Это я твердо могу тебе обещать.

– Это пустой разговор, Флавия. Пожалуйста, замолчи. В последнее время о таких вещах стало опасно не только говорить, но и думать.

Флавия вновь заглянула мужу в глаза. И улыбнулась:

– Конечно-конечно. Ты прав, как всегда. Я буду осторожна в речах. Но помяни мое слово, ты войдешь в историю. И вовсе не как военачальник, командовавший каким-то там легионом. Тебе просто надо переступить через свою республиканскую скромность. Стать чуточку амбициозней, и все.

– Может быть. – Веспасиан пожал плечами. – Но всякого рода амбиции – это дело неопределенного будущего, а в настоящем, думаю, мне сильно повезет, если я удержусь на своем теперешнем месте.

– Почему, дорогой? Что случилось?

– Этот ночной инцидент…

– Пожар?

– Не сам пожар, а тот, кто его устроил. Вор. Он похитил нечто весьма ценное. То, что Нарцисс вменил мне держать в секрете. Как только этот вольноотпущенник дознается о пропаже, моей военной карьере придет конец.

– Пусть что-то украдено, но твоей вины в этом нет, – возразила Флавия. – Он не может сместить тебя только за это.

– Может. И еще как. Он будет вынужден так поступить.

– Почему? Неужели пропавшее имеет такое значение?

Веспасиан позволил себе слегка улыбнуться:

– Имеет или не имеет, особой разницы нет. Есть правила, каким все должны подчиняться.

– Правда? – обеспокоенно спросила Флавия. – В таком случае, когда мы прибудем в Гесориакум, позволь мне поговорить с этим человеком. Он был когда-то моим добрым другом. Еще во дворце, в прежние времена.

– Я предпочел бы пока не планировать ничего. Мы не в Гесориакуме, расследование ведется. Есть вероятность, что счастье нам улыбнется и мы все же отыщем и вора, и документ.

– Как часовой?

– Плох. Хирург говорит, что он потерял много крови. Марш для него – очень тяжкое испытание. Любой переход может оказаться последним.

– Тогда, если он доживет до Дурокорторума, почему бы его там не оставить? Пусть поправляется, раненый армии только обуза. А здоровый боец всегда найдет способ нагнать свой легион.

– Но он в этом случае останется без присмотра.

– Ну так оставь с ним Партенаса, он очень сведущий раб. Особенно в медицине. Ему удавалось поставить на ноги многих практически уже безнадежных больных.

– Ладно, – кивнул снисходительно Веспасиан. – До городка раненого понесут на носилках, это получше, чем трястись в санитарной повозке. А последующий покой, думаю, даст ему шанс. Ну, хорошо, а теперь ты, надеюсь, распорядишься о немедленной упаковке вещей?

– Безусловно, мой повелитель.

– Вот и прекрасно! Да, кстати. – Веспасиан пошарил за пазухой. – Скажи, тебе это знакомо?

– Дай-ка взглянуть. – Флавия бросила взгляд на ладонь мужа и утвердительно покивала. – Да. Это наголовная лента Лавинии. Откуда она у тебя?

– Я нашел ее здесь, на одной из кушеток. Странно, ты не находишь?

– Что же тут странного?

– Вечером ее не было. А Лавинии решительно нечего делать в штабном отсеке шатра. Ты не знаешь, чего ради она могла бы сюда заявиться?

– С чего бы? Ты здесь командуешь, а не я.

– Но она – твоя рабыня.

Веспасиан поднял глаза, Флавия тут же потупилась:

– А… в чем, собственно, дело?

– Возможно, ни в чем. Но, похоже, мне стоит потолковать с этой девицей. Если ты, конечно, не против. Мне кажется, она может очень многое прояснить.

Глава 26

– Если я не ошибаюсь, под этим чудовищно огромным шлемом прячется юный Катон? – Нарцисс улыбнулся и протянул юноше руки. Катон инстинктивно, но с внутренней неохотой вложил в них свои. Приветственное пожатие было на удивление крепким.

– Приятно увидеть тебя, – продолжил Нарцисс. – Но что ты делаешь здесь? И в таком странном виде? Это выше моего понимания.

– Я ведь теперь солдат, командир, – сухо ответил Катон. – Если ты помнишь, свобода была мне дарована при условии, что я вступлю в армию.

– Кажется, что-то припоминаю, – рассеянно отозвался Нарцисс. – Но смутно. Ну и как ты находишь армейскую жизнь? Я бы предположил, что юноше твоих лет свежий воздух должен идти лишь на пользу.

– Не могу пожаловаться, командир, – ответил Катон. Задетый ханжеством царедворца, он решился на шпильку. – Конечно, в сравнении с пребыванием во дворце тут приходишь в куда лучшую форму.

Нарцисс слабо улыбнулся:

– Ты прав – я не упражнялся годами. В последнее время меня занимает только политика, но я все равно рад видеть тебя. Я полагаю, он служит исправно, центурион?

– Да, командир. Он у нас оптион, хоть и молод. Вы во дворце можете по праву гордиться тем, что растите для армии таких прекрасных парней.

– Освежи мою память, будь добр. Оптион – это кто же по рангу?

– Ну… он помогает мне, командир, – ответил Макрон, глубоко потрясенный невежеством столь высокопоставленного лица. – И неплохо справляется с этим.

– Весьма приятно, что даже в армии образованному человеку находят достойное его уровня место. – Увидев, как вытянулось лицо служаки, Нарцисс добавил: – Ну-ну. Я пошутил. Тут не на что обижаться.

Сделав знак Макрону следовать за собой, императорский секретарь прошел в караулку. Глаза его окружала сетка мелких морщин, особенно углублявшихся при улыбке. Он выглядел человеком пожившим, однако не горбился, двигался быстро, легко и явно знал себе цену. Макрон поджал губы, мысленно заключив, что перед ним задавака и выскочка. С таким каши не сваришь. Нечего и пытаться.

– Что тебе приказали, центурион? – спросил Нарцисс, когда они остались одни. – Точно, конкретно.

– Сопроводить тебя к месту соединения с основными силами корпуса, а потом дожидаться подхода нашего легиона в зоне, которая пока не уточнена. Ну и еще в случае необходимости оказывать тебе помощь.

– Но степень этой необходимости определяется мной? Иными словами, ты должен мне подчиняться?

– Так точно, – откликнулся неохотно Макрон. – Во всем, что не идет вразрез с генеральным заданием.

– Хорошо, – кивнул Нарцисс. – Рад слышать, что Веспасиан хоть здесь сумел правильно распорядиться.

Столь неуважительный отзыв о его командире, вызвал в Макроне волну молчаливого возмущения. Подобное высказывание даже в устах полноценного римского гражданина звучало бы вопиюще бестактно, безродный же вольноотпущенник вообще не имел на него прав.

– Центурион, мы должны немедленно сняться с места. – Нарцисс для пущей убедительности ткнул в помрачневшего воина пальцем. – Мне необходимо как можно скорее прибыть в Гесориакум. Фактически от этого зависит успех всей кампании, если не нечто большее. – Он многозначительно помолчал. – Надеюсь, ты понял меня?

– Не вполне, командир, – откровенно ответил Макрон. – Вторжение – операция длительная. Зачем же спешить?

– Существуют такие вещи, как государственная необходимость.

– И она требует целой центурией охранять тебя на территории, подвластной Риму?

– Достаточно сказать, что кое-кто из находящихся на этой территории людей очень многое дал бы, чтобы я не добрался до места. Это все, что тебе нужно знать.

– Понятно.

– Вот и прекрасно, – сказал Нарцисс. – Тогда в путь. Я путешествую налегке. Только с рабами-носильщиками, личным телохранителем и небольшим багажом, однако те малые, что несут его, прихворнули. Распорядись, чтобы твои ребята их подменили. Пусть заберут из конюшен два моих сундука.

Темный, как туча, Макрон вышел из караулки. Катон почти слышал скрежет его зубов.

– Отряди пятерых солдат для переноски вещичек этого типа.

– Для переноски?

– Ты что, оглох? Давай шевелись. Свое оружие и поклажу парни могут забросить в возок.

– Хорошо, командир.

– И расстанься с мыслью о неспешной прогулке по Галлии. Нас поторапливают. – Макрон сплюнул. – Лучше бы мы потихонечку двигались с легионом, – заключил хмуро он.

Восемь огромных нубийцев с привычной легкостью пронесли в центр колонны довольно скромный крытый портшез, за ним встали с двумя сундуками легионеры, низведенные необычным приказом до положения рабов. Лица их были мрачны, а нубийцы, похоже, внутренне веселились, довольные тем, что кому-то из заносчивых римлян доведется узнать, насколько сладок их хлеб. Рядом с портшезом высился здоровенный мускулистый детина в отполированном черном нагруднике, вооруженный коротким мечом. Его длинные, завязанные в конский хвост волосы, множество шрамов на зверской физиономии и черная нашлепка, прикрывающая один глаз, безошибочно изобличали в нем бывшего гладиатора – ветерана арены. Неожиданно из портшеза высунулась рука, тонкие пальцы повелительно щелкнули.

– Ты! Полифем! Подними полог и закрепи его. Почему бы мне, раз уж я здесь, не ознакомиться с этой дикой страной? Эй, центурион! Мы что, ждем кого-то? Если нет, то пора бы и в путь.

Макрон с кислым видом взмахнул рукой, и центурия скорым маршем пересекла городок, чтобы выбраться на совершенно прямую дорогу, уходившую вдаль. Поднявшись на низкий кряж, Катон оглянулся и далеко позади себя заметил движение. К Дурокорторуму подтягивался выступивший из леска легион. Где-то там была и Лавиния. Вспомнив о ней, юноша горько вздохнул. Он поспешно отвернулся, чем ничуть не умерил вновь принявшуюся терзать его боль.

Глава 27

В Дурокорторуме обоз легиона застрял. В этом была повинна местная ребятня, вздумавшая швырять в тягловых животных камнями. Один из булыжников, довольно увесистый, попал в молодого быка, угодив тому прямо по яйцам. Взревев от боли и ярости, бык попытался повернуться в ярме, в результате чего подвода с тяжеленной баллистой перевернулась и перегородила главную улицу городка. Веспасиан, поскакавший назад, чтобы выяснить причину задержки, задохнулся от гнева, но ничего не мог поделать. Нехватка тяглового скота, заставившая впрячь в повозки не только волов, но и не оскопленных бычков, дала себя знать, и хорошо еще, что не под ливнем вражеских копий. В конце концов и подводу, и баллисту оттащили в боковой переулок, где механики занялись их починкой. Быка, успокоенного погонщиком, отогнали к стаду охромевших животных, представлявших собой ходячий запас свежего мяса для поваров, проштрафившемуся мальцу задали порку, и колонна возобновила движение, однако от всего этого Веспасиану не сделалось легче. Не улучшилось его настроение и к полудню, когда легион остановился на отдых. Усевшись за стол, он велел привести к нему новую служанку жены, а сам отдал должное холодной курятине с местным вином – непонятного происхождения и ужасающе кислым.

Лавинию привели. Легат, энергично работая челюстями, дал себе время ее рассмотреть. «Да, – решил он, – это и впрямь весьма аппетитная штучка». Использовать такую красотку для домашних работ просто нелепо: любой римский бордель с радостью выложит за нее очень и очень хорошие деньги.

Быстро прополоскав рот водой, легат приступил к делу. Вынув из-за пазухи ленту, он положил ее на стол и с удовлетворением отметил, что рабыня явно ее узнала.

– Твоя?

– Да, господин. Я думала, что потеряла ее.

– Ты и потеряла. Она завалилась за подушку одной из кушеток, расставленных в штабном отсеке моей палатки.

Лавиния потянулась за лентой, но Веспасиан, улыбнувшись, накрыл свою находку ладонью.

– Нет, – сказал он. – Сначала поговорим. Ответь-ка мне, как она там оказалась?

– Господин?

– Что ты делала в штабном отсеке прошедшей ночью?

– Прошедшей ночью? – переспросила Лавиния, широко раскрывая невинные, непонимающие глаза.

– Именно. Когда я уходил оттуда, ленты там не было. Так что скажи мне, Лавиния, и скажи без утайки, честно, что же ты делала там?

– Ничего, господин! Клянусь! – Ее глаза молили о снисхождении. – Я просто зашла туда отдохнуть. Прилечь на минутку. Я очень устала. И искала укромное место. Должно быть, лента за что-нибудь зацепилась, когда я легла.

Веспасиан смерил ее нарочито долгим, суровым взглядом:

– Ты просто хотела там отдохнуть? И это все?

Лавиния кивнула.

– И ты ничего не брала там?

– Нет, господин.

– И ты не видела ничего и никого, пока там находилась?

– Нет, господин.

– Понятно. Держи.

Он подвинул ленту к краю стола и откинулся на спинку стула. Девчонка, похоже, не врет, хотя после допроса с пристрастием вполне может заговорить по-другому. Впрочем, мысль о пытках Веспасиан тут же отбросил. И отнюдь не из жалости к этой оказавшейся не в то время и не в том месте дурехе. Просто он слишком хорошо знал, что подозреваемые говорят в пыточных правду много реже, чем лгут, пытаясь угадать, что из них хотят выбить мучители. Да и сама по себе эта рабыня стоит немало, а потому к ней нужен иной, более деликатный подход.

– Жена говорит, что ты взята в наш дом совсем недавно.

– Да, это так, господин.

– А кому ты принадлежала раньше?

– Трибуну Плинию, господин.

– Плинию! – Брови Веспасиана взметнулись. Это меняло дело. Что делает в его доме бывшая невольница Плиния? Она лазутчица? Шпионка, пытающаяся получить доступ к документам повышенной важности? Правда, с виду в ней нет ни большого ума, ни коварства, однако не исключено, что все ее внешнее простодушие не более чем притворство, игра.

– А почему Плиний продал тебя?

– Я ему надоела.

– Ты уж прости, но я нахожу, что в это трудно поверить.

– Это так, господин, – возразила она.

– Наверняка было что-то еще. Говори, девушка, и говори только правду.

– Было, – призналась Лавиния и склонила голову. Виновато и покаянно, как учила ее госпожа. – Трибун… он использовал меня… особенным образом.

«Естественно, а чего б ты хотела», – подумал Веспасиан.

– Но этого ему было мало. Он хотел большего, хотел, чтобы я была нежной с ним. Я старалась, но у меня мало что получалось, и господин злился на меня все сильней и сильней. А потом, когда узнал, что я встречаюсь с другим, прибил меня. Прибил и продал, чтобы больше не видеть.

Веспасиан сочувственно хмыкнул:

– Ну-ну. И кто же этот другой, твой возлюбленный?

– Пожалуйста, господин. – Лавиния подняла глаза, в уголках их блестели слезы. – Мне не хочется называть его.

– Ты должна сказать мне, Лавиния. – Веспасиан подался вперед и успокаивающе погладил ее по руке. – Я должен знать его имя. Это очень важно. Не вынуждай меня прибегать к другим средствам, чтобы заставить тебя говорить.

– Вителлий! – выпалила она и разразилась слезами, закрывая руками лицо.

Вителлий? Значит, она спит с Вителлием? Вот так номер! Это забавно. Вителлий и Плиний – молочные братья. Тут ему в голову пришла еще одна мысль.

– Виделась ли ты с Вителлием после того, как тебя взяли в наш дом?

– Господин?

– Ты слышала. Ты встречаешься с ним?

Она кивнула.

– Ты виделась с ним и прошлой ночью? В моем шатре? Да?

Лавиния подняла на него затравленный взгляд и помотала головой.

– Но ты собиралась?

– Он не пришел, господин. Я ждала, а он все не шел и не шел. И я ушла. А лента, как видно, осталась.

– Понятно. А Вителлий просил тебя когда-нибудь рассказать обо мне? О моих привычках, укладе жизни и прочем?

– Ну… мы говорим с ним, господин, – осторожно ответила Лавиния. – О том о сем, иногда о тебе. И о госпоже Флавии тоже. Но чтобы он проявлял к этому особенный интерес… нет, такого я не припомню.

– И он никогда не просил тебя стянуть у меня что-нибудь или, скажем, взять на какое-то время?

– Нет, господин. Никогда.

Веспасиан стал внимательно всматриваться в ее заплаканные глаза, пытаясь определить, говорит ли девушка правду. Секунду-другую Лавиния храбро выдерживала его взгляд, потом оробела и сникла. Нет, вроде бы она не лжет. Однако дела это вовсе не упрощает. Возможно, эта красотка и нужна-то Вителлию лишь затем, чтобы иметь возможность тайком проникнуть в его шатер. При этом не исключено, что старший трибун для того и условился о свидании. А потом дождался, когда девушка удалится, и уже без помех подобрался подсказанным ею путем к сундуку.

– Ладно, Лавиния. Можешь идти. – Веспасиан махнул рукой. – Но я хочу, чтобы ты запомнила следующее. Если Вителлий снова попросит тебя о встрече или начнет расспрашивать обо мне, я хочу тут же об этом узнать. Предупреждаю, если ты попытаешься что-либо от меня утаить, это закончится для тебя плохо. Я серьезно говорю, очень серьезно. Ты поняла меня?

– Да, господин.

– Ну, хорошо. А теперь ступай. И не забудь о нашем с тобой уговоре.

– Ну, как все прошло? – спросила Флавия, рассеянно глядя на устанавливающих палатки легионеров.

– По-моему, он поверил мне, госпожа. Но я так и не поняла, зачем нужно было впутывать в это дело Вителлия?

– А ты предпочла бы впутать в него Катона?

– Нет, госпожа. Конечно же нет.

– Вот и прекрасно. Раз мы решили выгородить Катона, значит должны выдвинуть на его место кого-то другого. Вителлий идеально вписывается в эту историю. О лучшей кандидатуре, я бы сказала, нельзя и мечтать.

Лавиния изумленно глянула на госпожу. Что-то уж больно много довольства слышалось в ее тоне. Гораздо больше, чем надо бы, ведь речь шла всего лишь о сокрытии амурных грешков какого-то там оптиона. Девушке вдруг пришло в голову, что и она сама, и Катон, скорее всего, являются только разменными пешками в некоей хитрой, изощренной игре.

Флавия, словно прочитав ее мысли, медленно повернулась.

– Ты должна держаться той версии, о какой мы договорились, Лавиния, – сказала она. – Не отступай от нее, и все будет в порядке. И никаких разъяснений у меня не проси! Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Просто доверься мне, ладно?

– Да, госпожа. Благодарю, госпожа.