Текст книги "Музей как лицо эпохи. Сборник статей и интервью, опубликованных в научно-популярном журнале «Знание – сила»"

О Крымских, и Нагайских, и Калмытцких послех…

И так далее и так далее…

Сочинение получилось длинным, а жизнь Котошихина на чужбине до смешного короткой.

Причина смерти Котошихина очевидна и подтверждается следующим документом, составленным 12 сентября 1667 года:

«Поелику русский подьячий Иван Александрович Селецкий, называющий себя также Григорием Карповичем Котошихиным, сознался в том, что он 25 августа в пьяном виде заколол… своего хозяина Даниила Анастазиуса, вследствие чего последний спустя две недели умер, суд не может пощадить его и на основании Божеских и шведских законов присуждает его к смерти».

Однако обстоятельства самого преступления вызывают много вопросов.

С одной стороны, все понятно: «приударил» Котошихин, у которого в Московии навсегда осталась жена, за молоденькой хозяйкой. Хозяин, понятное дело, приревновал. Оба выпили, подрались, и в драке Котошихин ударил этого Анастазиуса ножом. Тот, промучившись две недели, умер. После чего, само собой разумеется, как и полагается по шведским законам – суд и смертный приговор.

Где-то в начале ноября (точная дата не установлена) 1667 года Котошихина повесили.

А вот с другой стороны… Время было на Московии уже не прежнее, расслабленное да благолепное. В царствование Алексея Михайловича начинается интенсивное усиление централизованной власти. Утверждается герб. А вместе с гербом и Приказ Тайных дел, подчинявшийся только царю и пристально надзиравший за ВСЕМИ государственными учреждениями. Разведка, контрразведка, шифровальная служба (по-тогдашнему – «тарабарская грамота»), охрана царя, его семьи, его сановников.

На эту службу брали самых способных, проверенных подьячих со всех других приказов. Они проходили специальное обучение (что-то вроде разведывательной школы, при Спасском монастыре). Им хорошо платили.

Была и целая служба по работе с перебежчиками. То есть, если человек, совершивший преступление, например, или сильно задолжавший, бежал в Литву или в Польшу, или еще куда-то и пожил там, то его всячески пытались «обработать» московские эмиссары, чтобы вернуть на родину. Дома от него требовали только «слив» разнообразной информации о странах, по которым он «побегал», за что московское государство обещало простить преступнику его преступление, должнику – долги, а крепостному – давало свободу. Если возвращенец был «пустой», а именно ничего толкового сообщить не мог, то и тогда его награждали. И ни разу никого не обманули!

Но не обманывал Кремль и невозвращенцев. Особенно таких, кто бежал не от преследований на родине, не от приговора или долгов, а предал сознательно. Кто сообщал информацию о Московии, гордившейся тогда своей «закрытостью» для мира, ее иностранным недругам. Им выносился на родине смертный приговор. А поскольку на то был царский указ, то он должен был быть приведен в исполнение. В любом месте. Любыми средствами.

Котошихин был первым, на чьем примере русское государство дало всем понять – век у шпиона из Московии отныне будет оч-чень коротким! Чтобы другим неповадно было!

А дальше, как говорится – дело техники. Подпоить, спровоцировать пьяную драку с поножовщиной…

И каков замысел – казнить изменника посредством правосудия той страны, в пользу которой он совершил свою измену!

Еще одно обстоятельство – в назидание потомкам: по чьему-то (?) указанию тело «шпиона Котосикни» не было захоронено. Оно подверглось анатомированию, затем его кости были нанизаны на медные проволоки, и вся «конструкция» выставлена на всеобщее обозрение в музее Университета в Упсале.

Таким образом, формула Котосикни получается следующей:

Комплекс недооцененности + алчность + беспринципность + случай = измена. Здесь все кажется ясным.

А с другой стороны… Разве дурное дело не породило нечто важное и очень ценное? Конечно, встав на путь измены, Котошихин продолжал изменять, срывая пелену секретности со своей бывшей родины, помогая тем самым ее врагам, но при этом разве не открыл он это государство для исследователей будущих времен?!

Государство Алексея Михайловича жестоко покарало «шпиона Котосикни».

А он увековечил это государство для потомков!

Разве не парадокс?!

«ЗНАНИЕ – СИЛА» № 1/2014

Галина Шуцкая. Очень яркое время

Что можно разглядеть из нашего далека в межвременное окно, которое распахивают перед своими посетителями древние палаты на Варварке? Об этом нашему корреспонденту Игорю Харичеву рассказывает заведующая музеем «Палаты бояр Романовых» Галина Константиновна Щуцкая.

– Галина Константиновна, какой была повседневная жизнь во времена первых Романовых?

– Образ жизни почти у всех русских людей в патриархальное допетровское время был одинаков. И цари, и бояре, и князья, о простом люде и говорить нечего, рано вставали и очень рано ложились – по световому дню. До середины XVII века время на Руси исчисляли по солнцу. Летом солнце встает в 4 часа – говорили, что это первый час дня, 5 часов – второй час дня и так далее. Этому есть подтверждение в источниках. В середине XVII века, при Михаиле Федоровиче и особенно при Алексее Михайловиче в домах русских людей появляются первые часы. У нас в музее в трапезной, на самой вершине поставца, стоят часы, сделанные в Германии в 1592 году (на них есть дата). Кстати, первым, кто увлекся собиранием разнообразных часов, был царь Михаил Федорович. А часы были и настольные, и в горках, и настенные, и зипунные, то есть карманные. У Михаила Федоровича даже была специальная комната в Кремле, где он дер жал часы.

В середине XVI века в России появились стрелецкие полки – первый прообраз регулярной русской армии. Стрельцы были вооружены мушкетами, правда, скорострельность их была небольшая. Каждый боярин, выступая со своим отрядом, должен был иметь свой знак – «прапор». В музее сделана научная реконструкция прапора последнего боярина из рода Романовых – Никиты Ивановича.

Согласно «Уложению о службе» 1556 года боярин должен был выходить на службу «конен, люден и оружен», то есть, быть на коне и вооружить свою челядь, причем за свои деньги. Боярин был служилым человеком и получал жалованье. (Кроме этого, он получал доход от своих вотчин и кормлений.) Размер жалованья мы знаем из документов XVII века: в середине века бояре получали от 300 до 500 рублей в год, не считая дохода от вотчин и кормлений. Это были большие деньги. Пуд пшеницы и пуд ржи стоили около рубля. Хороший жирный гусь – 12 копеек. При Алексее Михайловиче печатный букварь можно было купить за 1 копейку. Но привозные вещи – пряности, вино – стоили дорого. Например, бочка фряжского (итальянского) вина стоила 25–30 рублей, а то и больше. Священник получал 5–7 рублей годового жалованья. Стрельцы – 6 рублей в год. Кстати, это была одна из причин их восстания при Петре I – выступали не только за Софью, но и по причине малого жалованья и кормления. А бояре не бедствовали. К концу XVII века, до Петра, оклады у некоторых бояр доходили до 800 рублей годовых. Устраивая пиры, боярин мог позволить себе все. Пиры были на славу и длились по нескольку дней.

Бояре, князья в то время уподобляли свою жизнь царскому дому. Они старались строить и украшать свои дома так же, как кремлевский дворец. Иностранцы, в частности, поляк Станислав Немоевский, писали, что боярские усадьбы у русских поражают причудливостью построек не менее царского дворца, которому они подражают. Подражали и царскому распорядку дня. Царь вставал в 4, в полпятого, к этому времени должны были вставать и бояре. Умывались, завтракали тем, что было, и к 6 часам думные бояре должны были быть уже в Кремле, в приемных сенях. В шесть выходил царь, это был первый его выход. И все должны были стоять. Если кто-то из думских бояр отсутствовал без уважительной причины, его могло ждать наказание, поэтому старались не опаздывать. Затем все шли в церковь на утреннюю службу, а оттуда – на заседание боярской думы.

Дума заседала до 12 часов. Романовы все были думные бояре, поэтому у них распорядок был именно такой. По окончании заседания бояре могли разъезжаться – как правило, по домам на обед. Обедали обычно дома, в семье, когда собирались все за столом, но боярин мог обедать и отдельно: в доме были мужская и женская половина. После обеда все в московском государстве обязательно спали. И царь-батюшка, и бояре, и князья, и последний нищий – все отдыхали. Эта особенность русского быта особенно ярко проявилась в связи с Лжедмитрием I. Русские его вроде бы и приветствовали, и венчали на царство, и считали Рюриковичем, как он сам себя позиционировал. Но вот беда: мало того, что одет по-европейски, с бритым лицом, он еще и не спит после обеда, не чтит русских традиций, это вызвало страшное возмущение. Тут ему припомнили и бритое лицо, и что одевается не так, и служит не так, и католиков понавез. Против него поднялось восстание, его убили.

После дневного сна вставали часа в 4 и продолжали работу. Боярин мог заниматься хозяйственными делами, на то у него была своя комната. Он мог требовать документы, проверять, как ведется хозяйство, наставлять челядь.

Вечером собирались семьей. Очень любили – и в царских, и в боярских покоях – слушать странников, юродивых. Их призывали в верхние покои, и они рассказывали всякие были и небылицы, кто где был и что видел. Ужинали тем, что оставалось от обеда, но пища должна была быть очень легкой. А затем расходились, ложились рано, особенно зимой, когда в 4–5 уже темно.

– А как жили женщины и челядь?

– Дом традиционно делился на мужскую и женскую половины. Посторонние мужчины на женскую половину не ходили. Женщины, приезжавшие в гости к хозяйке дома, не ходили на мужскую. Пировали тоже отдельно, каждый со своими гостями на своей половине. По «Домострою» (кстати, эта книга, свод устоев, правил и традиций жизни, – написанная в конце XV века и переработанная в XVI-м – представлена у нас в экспозиции), глава дома – хозяин. Его называют «государем», жену его – «государыней»: «Домострой» считает семью маленьким государством. Хозяин был главным в доме, но должен был советоваться с женой, как и она – с мужем. Все хозяйство было на плечах хозяйки-государыни. В ее обязанности входило рождение и воспитание детей, ведение дома. Она должна была заниматься рукоделием – для этого наверху была светлица: рукодельная, мастерская, – следить за всей прислугой наравне с хозяином.

Хозяину «Домострой» предписывает: ни в коем случае, если кто-то из челяди провинился – не бить его, особенно – по глазам, по голове, по ушам, по сердцу, дабы не нанести увечье. А если и бить, то не прилюдно (это главное в воспитании). Хозяйка в таком случае тоже должна позвать слугу, указать на его вину и прочитать мораль. Если человек все понял – отпустить. Если не понял, а провинность большая – порка на конюшне. Но на первом месте – увещевание. «Домострой» всегда советует прежде постараться доказать, что человек поступил неправильно, а уж потом наказывать.

Это относится и к хозяйке дома. Мы, наверное, со школы помним, что «Домострой» велит мужу бить жену в случае ее провинности. Ничего подобного в «Домострое» нет! Он должен был подойти к ней, взять за обе ручки и, посмотрев в глаза, поувещевать ее. Если вина была невелика, этим всё и заканчивалось. Она соглашалась, что виновата, и муж должен был простить ее. Но если вина была более серьезная, «Домострой» говорит: поувещевал, а затем легонько отхлестай плеточкой. Но русские часто многое понимают по-своему, поэтому, конечно, мужья своих жен били.

Боярскую усадьбу обслуживала многочисленная дворня. Конюхи, повара… Думный дьяк Г. К. Котошихин писал: «Да бояре же и думные и ближние люди в домах своих держат людей мужского пола и женского по 100 и по 200 и по 300… смотря по своей чести». Так что у бояр Романовых было не менее 100 слуг.

Интересно, что мы нашли человека, который был поваром на усадьбе Романовых! Его похоронили в XVII веке в Ново-Спасском монастыре, где усыпальница бояр Романовых. Нашла плиту с надписью, а там его имя: Никифор Власьев. Оно встречалось мне и в документах. Видно, хороший повар был.

– Что тогда ели и пили?

– В обыденной жизни излюбленное русское блюдо – щи. Любили пареную репу – картофеля у нас до конца XVII века не было. Готовили много рыбных блюд. Пекли пироги с разными начинками: рыбные, мясные, с капустой, с репой. Иностранцы писали: «У них какие-то странные печености, не очень похожие на наши», – на Руси пекли большие пироги, а у них – маленькие пирожки. При Иване Грозном появились оладьи. Было много мяса, в основном говядины и дичи – любимой еды знати. Телятину не ели. Причем на Западе любили мясо жареное, а у нас – печеное и вареное.

Богатые могли себе позволить и разные сладости. На пирах любили пастилу, засахаренные фрукты в патоке, варенье из разных фруктов и ягод. И разнообразное питие: квасы, меды ставленые, много разных сортов, их и варили, и ставили с добавками различных трав, ягод. Иностранцы всякий раз отмечают, что это питье очень вкусное и хмельное. Конечно, водка. Потом стали появляться заморские вина. Их привозили довольно много, и богатые покупали их в большом количестве. Но самое интересное: на богатых столах – в царском ли приеме, на боярском или княжеском столе – могли быть дыни и арбузы! Это всегда изумляло иностранцев, особенно, когда за окном они видели снега. У царя в Кремле и в Измайлове были теплицы. И чего там только не росло! Даже грецкие орехи.

Говорят, что русский народ – сплошь пьяницы и пропойцы. Это сильное преувеличение. Кабаки, конечно, были, выпить любили, но не больше, чем в Западной Европе. Кстати, в России было много дней постных, когда выпивки себе тоже не позволяли. И цари XVII века – Михаил Федорович, Алексей Михайлович, Федор Алексеевич – были очень набожны, соблюдали посты, и в такие дни они, как последний русский человек, сидели на воде, черном хлебе, квашеной капусте, соленых огурцах.

А после постов хотелось наверстать упущенное, и устраивались пиры. Праздников было много, чуть ли не каждый день был днем какого-то святого, и можно было пировать. Но главное – отмечались все большие православные праздники, а их тоже было немало. Поэтому пиры на Руси – занятие частое и любимое.

Заглянем на какой-нибудь из них. Например, в боярский дом. Там в красном углу, под иконами всегда стоит кресло. Оно для хозяина или царя, если он соизволит приехать. А далее рассаживались за столом не кто как хотел, а каждый должен был знать свое место. Еще с конца XI века на Руси было местничество, которое очень долго не могли изжить. От правой руки хозяина начинали рассаживаться по знатности и родовитости. Каждый знал, за кем он может сидеть.

«Домострой» говорит: если ты пришел на пир чуть раньше и еще не все сели, не спеши садиться за стол, а то займешь не свое место, и придется вставать, уступать его более знатному. Но люди не всегда мирились на пирах с тем, как они сели. Тогда начинали местничать – спорить за место за столом. Каждый доказывал, что его предки более древнего рода, чем у другого, и начинались споры, ругань, а та переходила в драку. И у царей, даже в Грановитой палате, бывали жуткие драки. Знатные, важные люди таскали друг друга за бороды, как пишет дьяк посольского приказа Котошихин. Доходило до того, что приходилось выносить этих бояр с пира. У Пушкина есть великолепные строки: «…Езерский Варлаам / Гордыней славился боярской: / За спор то с тем он, то с другим / С большим бесчестьем выводим / Бывал из-за трапезы царской, / Но снова шел под страшный гнев, / И умер, Сицких пересев».

Была и еще причина для драк. В нашей экспозиции есть маленькие тарели. В то время на стол их ставилось немного: две, три – только для самых почетных и знатных гостей. Остальным ставилось большое блюдо с едой, а перемен блюд бывало у бояр, как на царском пиру – до ста. На двух-трех человек ставилось большое блюдо, и те, кто сидели ближе, могли есть из одной тарели. Вспомним поговорку: «быть не в своей тарелке». Она как раз об этом. Это значит попасть в неловкое положение: ты должен «сидеть в блюде» с этим, а полез в тарелку другого. Такие случаи бывали довольно часто и тоже служили причиной для драк и выяснения отношений. А если случалось, что, будучи ниже родом, ты оказывался с кем-то знатным в одной тарелке и тот не возражал, тогда люди кичились этим, рассказывали всем, как об удаче – им, дескать, оказали уважение. Как же! Я «сидел в одном блюде» с таким знатным человеком, и мы ели из одной тарелки!

Когда гости все-таки рассаживались за столом, начинали подавать еду. «Домострой» советует, как слуга должен нести еду на стол. «А блюда и напитки на стол нести оглядев, что б посуда, в которой несешь – была чиста, а еда безо всяких там пригаров. Напитки были в чистой посуде. А поставив на стол еду или напитки… не кашлять над ними, не сморкаться, но отойдя в сторону прокашлять и вычистить нос, потом все это ногой растереть, чтобы все это было вежливо и негрубо».

Как писал все тот же Г. К. Котошихин, «…а бывает всяких яств по 50 и по 100». Блюда часто менялись. Прежде всего на стол ставили судки для соли, перца, горчицы, уксуса и хрена. Пищу готовили без приправ – каждый гость сам «…в те яства прибавлял на столе…». Порядок подачи блюд сохранился с XVI века. Сначала подавались холодные закуски, затем печеное (жареная и отварная рыба, мясо) и только в конце – горячие похлебки. В продолжение всего обеда пили мед, вино, квас, в заключение на стол ставились всевозможные сладости.

Салфеток, ножей и вилок в обиходе еще не было. Позже вилку стали подавать только знатному гостю, но чаще – хозяину, а остальные ели по старинке – ложками и руками. В конце XVII века вилки редкостью уже не были, их стали производить в России, хотя они по-прежнему оставались предметом роскоши. В нашей экспозиции на поставце представлены вилка и нож немецкой работы конца XVII века.

Есть у нас и маленький сосуд в виде ладьи, отделанный эмалью. Это корчег – он немножко напоминает скопкари, из которых тоже пили. Но те – большие, а этот очень маленький. Такие сосуды возникают только в XVII веке: в это время появляются очень крепкие напитки с Запада, в частности, коньяк. Его надо было пить маленькими порциями, поэтому и появился маленький корчег. И еще один маленький сосуд был – достакан (достокан; это первоначальное название стакана). Были и другие сосуды, но большие, например, стопа; шарообразные братины. Из них пили вкруговую, братались, восхваляли хозяина дома. Отсюда и название.

Карион Истомин, известный просветитель и поэт XVII века, писал:

 
Кушай помалу, чего доведется,
Поядши испий, егда поднесется.
Брашны питьем юн не тяготися.
Словом, вежеством всем честен явися.
Не обращайся легкомысленно вскоре,
При честных людех не глаголи в споре
И не разгребай на блюде рукою,
Не обляжь на стол, не колышь ногою.
 

«Домострой» велит на пирах не засиживаться: «во многом питии рождается брань и драки». Провожая гостей, хозяин старался одаривать их гостинцем, который своим размером соответствовал чину гостя. Это была древняя традиция, да и гость старался приходить тоже с гостинцем. «Домострой» строго велел не упиваться. Тех же, кто все-таки не мог сам дойти до дома, разводили слуги.

– А как передвигались по городу? Дорог-то не было…

– Это не совсем так. Россия была одна из первых стран, где уже в конце XI – начале XII века в Кремле появилось первое мощение улиц досками. За пределами Кремля первое мощение ближайших прикремлевских улиц – Ильинки, Варварки, улицы Великой, Мокринского переулка происходило, очевидно, в XVI–XVII веках, археологи нашли остатки мощения этого времени. Сначала клали бревна вдоль, потом накладывали поперек, закрепляли их, а иногда сверху укрепляли целые листы, чтобы выровнять. Но это не всегда спасало от бездорожья: развозило и это мощение. Картины Васнецова, Рябушкина, Маковского показывают, как выглядела Москва в XVI–XVII веке. Из-под бревенчатого мощения осенью и весной вылезает непролазная грязь. И люди, подхватывая длинные полы одежды, пытаются как-то перебраться через нее. А зимой была другая проблема: грязь замерзала, превращалась в лед, дороги не успевали убирать. Алексей Михайлович однажды посетовал, что не смог проехать в пасхальный день от Спасских ворот по Варварке до церкви Всех святых на Кулишках. Легче было иной раз добраться верхом на лошади, в санях или повозке.

Говоря о русском Средневековье, мы представляем его темным, серым – «темные века». Ничего подобного! Это было очень яркое время. Не только в архитектуре – украшали и красили дома, коньки крыш, золотили шпили, богато украшали дом внутри. И очень разнообразно и красочно одевались. Одежда была яркая. Черный цвет вообще на Руси не любили и не носили. И одежду из черной ткани не шили – даже траурная одежда, даже власяница Ивана Грозного была темно-коричневого цвета. Почему не любили черный цвет? Может быть, потому что слово «черный» казалось связанным с «чертом»? А на Западе – наоборот: вся одежда для вельмож шилась из черной ткани. Вспомните Испанию, раннюю Францию, Англию… А в России, когда видели на улице иностранцев в черной одежде, считали, что в него дьявол вселился!

Стоит еще помнить, что и XVI век, и первая половина XVII века резко отличаются от второй его половины. Западная Европа уже жила в Новом времени, а для России это был только переходный период от Средневековья. Раньше считалось, что окно в Европу прорубил Петр. Но это не так! Все потихоньку началось с Михаил Федоровича, но еще робко. Осознанно и активно вполне европейские реформы начинает проводить Алексей Михайлович. Много сделал для обновления России его сын – Федор Алексеевич, несправедливо забытый. Вступил на престол молодым, правил всего 7 лет, был болезненным, но чрезвычайно умным и образованным – знал греческий, латынь, сочинял музыку. Именно Федор Алексеевич незадолго до смерти (он умер в 1682 году), в 1681-м, издал указ, чтобы придворные больше не приходили в Кремль в длиннополой старомодной русской одежде. Одеваться надо было по польской моде – недлинная шуба и шляпа корабликом. В Историческом музее хранится портрет князя Репнина в полный рост, одетого по польской моде и по указу 1681 года.

О Федоре Алексеевиче надо сказать еще пару слов, особенно о планах, которые выдают в нем человека европейского уровня и размаха. В его планы входило создание школы для нищих по западноевропейскому образцу, греко-латинской академии – она открылась только через несколько лет после его смерти. Более того, за несколько месяцев до смерти, в 1682-м, Федор Алексеевич отменяет местничество как «братоненавистное и любовь отгоняющее» явление. На это до него никто не решался.

«ЗНАНИЕ – СИЛА» № 6/2017