Текст книги "Призвание – писатель. Том 3"

Роман с городом

 
Ты танцуешь фокстрот под дождём на изломанных крышах,
Пишешь мне эсэмэски на ярких, но рваных афишах.
Я одета в шелка, ты – в бетонную мощь тротуаров,
И о нас говорят: «Да не пара они! Нет, не пара!»
 
 
Я ношу твои флаги, живу в твоих бешеных ритмах
И в соборах пред Богом склоняюсь за близких в молитвах.
Ты, играя со мной, прячешь солнце в неоновых фарах,
А каштаны безудержно шепчут: «Не пара! Не пара!»
 
 
В день рождения твой я ликую в рядах белорусов,
По рекламным щитам познаю географию вкусов.
Ты меня отобрал у земного огромного шара,
И с тобою, мой город-герой, мы отличная пара!
 

Плачу…

 
Досмотрю ли я кино, не знаю:
На осколки битого стекла
Юноша босой ногой ступает.
Боль его мне душу обожгла.
Офицер немецкий смотрит зверем
(Женщина его ли родила?).
В правоте своей вполне уверен,
В действиях своих не видит зла.
А юнец с улыбкой, словно в танце,
Лихо, да вприсядку, – на врага!
Побелел фашист, сжимая пальцы.
Сбит солдат ударом сапога.
И в бессильной злобе, что пощады
Этот русский всё ж не попросил,
Выстрелил и, рот скривив с досады,
Почему-то губы прикусил.
…А в селе до дней своих последних
Всё молилась и страдала мать:
«Где ты, мой сыночек, мой наследник?
Доведётся ль мне тебя обнять?»
 
 
Не болят уже солдата раны.
Нет и матери его давным-давно.
И течёт слеза рекой упрямо:
Он погиб… Окончено кино…
На войне как на войне? Да бросьте!
Жизнь бесценна! Это Божий дар!
Смерть опять с людьми играет в кости.
Полыхает алчности пожар.
Вновь вражда гуляет по планете.
Как же это всё остановить?!
Где-то чьи-то снова гибнут дети,
А ведь им бы жить ещё да жить!
 

Кукушка

 
Кому ты, кукушка, считаешь года,
Летая над полем, где жизнь умерла,
Где юные судьбы, в крови утонув,
Тебя не услышат, навечно уснув?
 
 
Кому ты, кукушка, решила сказать,
Что солнце взошло, чтобы вновь целовать
Холодные руки, что землю свою
Как мать обнимали в том смертном бою?
 
 
Не тем ли, кто в плачущей зёрнами ржи
Себя не жалели?.. Кукушка, скажи —
Кого тёплый ветер, как мудрый отец,
Похвалит за доблесть и храбрость сердец?
 
 
Ответь: для кого так стараешься ты
У огненной этой незримой черты?
Быть может, для тех, кому впредь суждено
Для жизни собрать в этом поле зерно?
 
 
Считай же, кукушка, года, не ленись!
И пусть это слышат летящие ввысь
Бессмертные души. Для них нет помех…
Считай для живущих потомков! Для всех!
 

Быть в гармонии с собой

 
Я шепнула памяти уснувшей:
«Вспомни-ка минувшие года…
Нам хотелось выше, дальше, лучше!
Помоги мне заглянуть туда».
 
 
Обратилась к совести уставшей:
«Ты со мной до самого конца?
Мы с тобой подруги, как и раньше?
До суда Великого Творца?»
 
 
А душа в груди затрепетала,
Вдруг промолвив странные слова:
«Мы с тобою вынесли немало…
Иногда слаба я… Но жива!»
 
 
… Пусть порой трудна судьбы дорога…
Да и крест… У каждого он свой.
Память, совесть и душа помогут
Быть всегда в гармонии с собой!
 

Оксана Лумбина

В девичестве Светличная. Родилась 31 августа 1979 года в г. Севастополе (Крым).

Детство прошло на севере в посёлке Тикси. Когда мне было тринадцать лет, наша семья переехала в Украину, в небольшой посёлок Золочев под Харьковом. В 1995 году окончила школу и поступила в ХПТУ-21, освоила профессию пекаря.

Позже переехала в Крым, жила и работала в Алуште. Вернулась в Харьков, вышла замуж. У меня двое прекрасных детей, сын и дочка. Мои дети – мой мир. Они первые слушатели моих стихов. Люблю Чехова и Чайковского.

В 2021 году стала лауреатом международной премии «Содружество». Живу дальше…

«Я улыбаюсь медными строчками…»

 
Я улыбаюсь медными строчками,
И вылечит ядом немая тоска.
Живые слова на белом листочке,
И зрелость стихами стучится в дома.
Она проскользнёт без лишних признаний
Последней фамилией в жизни моей.
Я не боюсь твоё сердце изранить,
Мы не меняемся, но стали мудрей.
Руки целуют бегущие числа,
Где время улыбчиво смотрит на нас,
И запятые ныряют за смыслом
Коралловым почерком брошенных фраз.
Лишь для тебя я рисую на небе
И только тобою дышу на земле.
Живу посекундно в мире и хлебе
Танцующей рифмой в пустом ремесле.
 

«Святая муза – милый преферанс…»

 
Святая муза – милый преферанс —
Опять поэзией моей скандалит.
Давай с тобой сыграем в декаданс,
Где я свои сведу диагонали.
Где не погаснет пламени свеча,
Где ты босая по стеклу вернулась,
И я ругалась матом сгоряча,
А ты улыбкой до земли нагнулась.
И сторожила силуэтом на окне
Мои косынкой собранные ризы,
А я горела в тихом ремесле,
Тревожила случайные капризы.
Лишь ты свидетель обещания петли,
Пусть «восклицатели» глаза поднимут,
Пусть до конца прочтут мои стихи,
И ваши ангелы меня обнимут.
Сегодня муза – милый секундант —
Опять поэзией моей скандалит…
И на бумаге выбран вариант,
Где мы стихами на двоих сдавали.
 

«Только первый день моей весны…»

 
Только первый день моей весны…
Мне б на паузу сейчас поставить.
Мне правду не купить за полцены,
А прошлое не вернуть, не исправить.
Только первый миг моей вечности —
Кровь уже выпита, нервы вытерпят.
Игры разума моей человечности…
Лишь Господь мою душу вычистит.
Только первый дождь моей смелости —
Он умоет меня, страх мой вылечит.
И пришедших лет моей зрелости
Меня заново выкричит, выкроит.
Только первый крик моей памяти —
Он за двери прошлого выставит.
По прошествии лет срока давности
Эпизоды из сердца вон вытеснит.
Только первый лист моей повести —
Я оставлю его нетронутым.
Чтоб слезами моей совести
Он когда-нибудь был заполненным.
 

«Твой образ сегодня в молчании ветра…»

 
Твой образ сегодня в молчании ветра,
Моё вдохновенье как крыльев размах.
До неба осталось каких-то полметра —
Лишь мною в исписанных черновиках.
 
 
Моими руками кривляются маски,
Их обаянье не сразу поймёшь.
На белой бумаге поведаны пляски,
Ты по кускам их опять подберёшь.
 
 
А сила поэта – молчанье и смелость,
Спасение слога, как отблеск зеркал,
В процеженных строках словесная крепость —
До вознесенья на пьедестал.
 
 
А на бумаге никак не умолкнет
И не утихнет мой замкнутый крик…
Подкожной пульсацией при случае вздрогнет
Мною на белом прожитый миг…
 

«Прошедшие годы глухою молитвой…»

 
Прошедшие годы глухою молитвой,
И волосы скоро укроет зима.
В родимой усадьбе милые ивы —
Их также ласкает земная тюрьма.
Улыбкою дня в рассвете прелюдий
Крикливой старухой скандалят слова,
Лишь вечное время
Однажды рассудит,
И камнем к порогу летит голова.
Родные морщины, зрелые лица,
Прибитые намертво верой до пят,
И где-то внутри надежда хранится,
Да ваши ангелы в небе парят.
Ленивые мысли лишь гости, и только.
Бери карандаш и на белом пиши.
Прошедшие годы и горько и вольно —
Немые разливы открытой души…
 

Евгения Палетте

Родилась во Владивостоке, в семье офицера военно-морского флота.

В 1946 году отец был направлен в Кёнигсберг для дальнейшего прохождения службы. В том же году этот район получил название «Калининградская область». Вся жизнь прошла сначала в Балтийске, потом в Калининграде.

Писать начала в девятом классе, вначале стихи, позже пришла проза. В 1978 году была делегирована на Всесоюзную конференцию молодых литераторов в Ленинграде.

В течение сорока лет работала в скорой помощи, параллельно преподавала в медицинском училище. Трудилась в СЭС, была судовым врачом на большом морозильном траулере. Но никогда, ни в какие времена не оставляла «скорую». И писала…

Опубликован роман «Пейзаж с голубым до самого горизонта», основанный на воспоминаниях о первых послевоенных годах жизни в Балтийске. Вышли в свет романы «Бенефис», «Алиби», «Квадрат», «Интрига», сборник повестей («Сёрфинг», «Пека», «Сослагательное наклонение», «Агнес», «Я только посмотрю и вернусь»), две книги стихов.

Евгения Валентиновна состоит в Российском союзе писателей. Печаталась в журнале «Запад России». Повесть «Агнес» переведена на немецкий и опубликована издательством «Календарь» (Г>ермания), участвовала во многих коллективных сборниках и альманахах.

Является членом Интернационального Союза писателей. Недавно принята в Международную Академию наук и искусств при ИСП.

«Как радостна и как тиха она…»

 
Как радостна и как тиха она,
упрямая надежда, что таится
в прозрачности живой – ни стен, ни дна, —
лишь лёгкое тепло из глубины струится.
И вот уже раскрепощённый дух
украдкою вдыхает полной грудью,
хотя пасьянс судьбы – одно из двух —
пока ещё не сложен. Многолюдье
терзает неизвестность, ранит страх,
простых вещей подчас непониманье,
опасных игрищ предзнаменованье
и миропониманья полный крах —
разрозненный аккорд военной меди,
и диссонанс гармонии с судьбой,
и потускневший памятник победе
неандертальца над самим собой.
И – реки вспять. И – фуэте верблюда.
И – хохот гор, молчанью вопреки.
И – нерукопожатие, откуда,
как ни старайся, не пожать руки.
Взгляд – никуда, безмолвный и бездумный,
отставленный от мира и идей.
И снова, снова! Человек Разумный
совсем один. Один среди людей.
и снова – допотопная туманность,
где будто не ступала и нога…
И – вирусно-немая первозданность
творящего надежду очага.
Как радостно между ветрами, между
дождями – очагу в них не гореть —
почувствовать тепло живой надежды,
и жизнь, уже озябшую, согреть.
 

Влажный ветер Леванте
(фрагмент из поэмы «Греция времён афинской демократии»)

 
Велик Дионисий, рожденный великим Народом,
кто дружным восторгом дарует любого, коль нет ни гроша.
В угоду себе и рабам, и свободным в угоду
спешит сообщить всем, что жизнь – хороша.
Комедия в театре отводит людей от порока.
Трагедия – вовсе хороших свершений пример.
В Афины весна собралась две недели до срока.
Но греческий люд не смутить недостатком манер.
Правдив и доверчив он, без самомненья.
Готов для обряда отдать свою сотню быков.
И так же, с улыбкою и без сомненья,
с любым разделить и одежду, и кров.
Сегодня весь люд под охраной его, Диониса,
нельзя арестовывать, требовать в праздник долги.
Народным собраньям – запрет. Никаких компромиссов.
Судебные иски отставить. Никто – не друзья, не враги.
Равны и велики в веселье и люди, и боги.
Они – все двенадцать средь песен и танцев вокруг…
Им всем – в одну сторону. Всем – по дороге.
Туда, где братается праздничный Дух.
Где нет и вершка между «ними» и «нами»,
из тех, кто вознёсся… Кого ни возьми.
Где люди нечаянно стали богами,
а боги нечаянно стали людьми…
 

«Всё станет на свои места…»

 
Всё станет на свои места,
лишь здравой мысли перст железный
сомкнёт смешно и бесполезно
тебя зовущие уста.
Всё станет на свои места.
И будет тем, чем было прежде, —
рояль бесстрастен и тосклив.
Будильник слишком суетлив.
И старый дог в большой надежде,
что станет мир не так болтлив.
Забьётся в угол пустота
среди шипов воспоминаний.
И вздрогнет, как напоминанье,
звонка глухая немота.
И мысль трудна, хоть и проста —
всё станет на свои места…
 

«Как ярок свет. Слепит, как никогда…»

 
Как ярок свет. Слепит, как никогда.
Идёт парóм средь тысяч солнц, и дали
безоблачны. И прошлое едва ли
догонит, распростившись навсегда.
Идёт паром вперед. Идёт – туда…
Мне не туда. Мне по пути – обратно.
И солнце, отраженное стократно,
единственным вдруг станет. И вода
его отпустит в полумрак каминный,
туда, где Бинц, и вечные ветра,
и сенбернар, свидетель ночи длинной,
распахнутой в «сегодня» из «вчера».
И необъятность дня, и тайна ночи,
и разноцветье крыш, и – чувств река,
и тихий шёпот потаённых строчек —
остаться до «последнего звонка»…
Прибоя натиск, рокот непокоя,
дневные, неприкаянные сны.
И что-то неизбывное, земное
придёт, тебя увидев со спины.
И смолкнет тишина на полуслове,
и я своё вязанье отложу.
И трепетнёт мгновенье – лещ в прилове —
и ты – «Не уходи» – «Не ухожу»…
 

«– Ты здесь? Не торопись. Откуда и куда…»

 
– Ты здесь? Не торопись. Откуда и куда
несёшь в себе опять свои заботы?
Бесплотный образ твой… Ни звука, ни следа…
Ни тени… Ни огня… Хотя я знаю – кто ты…
Знакомый дождь в безмолвной тишине,
когда, казалось, мир на время замер
без соглядатаев, без света и без камер,
как перед исповедью – я тебе, ты мне…
– О чём ты? – Не поверишь, о воде!
И в самом деле, дождь… О чём же боле?..
Прохладных струй прикосновенье где,
там нет ни сожаления, ни боли.
И нелюбовь коснулась не лица,
но сердца, будто полного обиды.
И монолог дождя без паузы и конца
незримо уведёт в безмолвье Атлантиды —
в животворящий мир воды и водных струй.
Коль выучил урок, не заплывай за буй,
спасительный рубеж и сердца и ума,
и неизменный пункт, источник непокоя.
Настойчивая мысль, что это – жизнь сама
определила путь себя увидеть, кто я…
И будут в тишине ступать года.
И трепетнёт душа, хоть всякий раз напрасно,
пока её Высокая Вода
не позовёт за буй неистово и властно…
 

«Весёлый день. Начало всех начал…»

 
Весёлый день. Начало всех начал.
Всего, чего от мира не бывало…
Ни в мыслях, ни во сне, ни в глубине зеркал,
где Дух живёт ОТ и ДО Карнавала.
С самим собой печалясь и смеясь,
ища в себе восторг и вдохновенье,
он в зеркале своём, развеселясь,
вознёсся, как во вдруг освобожденье…
Он был волной, коснувшейся небес,
танцующим среди песков верблюдом.
Летал на гору, окунулся в лес,
надеясь повстречаться с Робин Гудом.
Он был звездой, плывущей по воде
без сожаленья или укоризны.
Был стрекозой. Летящим Па-де-де,
поднявшимся над всем в начале жизни.
Был карнавальной трапезой, питьём.
И музыкой освобождённых ритмов.
Он был Красоткой. И Весёлый Гном
влюбился навсегда. Без алгоритмов,
не зная, что он – Дух, что никогда
никем другим он для него не станет.
И долго, долго будет течь вода,
пока, быть может, он его вспомянет.
Вселенский Дух. В нём дышит всё и вся.
И в глубине родного Зазеркалья
он, неизбежно жребий свой неся,
хранит сосуд с Вселенскою Печалью.
Затем, чтобы в надёжной глубине
хранилось всё, не ставшее забвеньем…
И тонкий флёр былого где-то вне
скользнул по радости непреходящей тенью…
 

«Проснется день, таинственный и новый…»

 
Проснется день, таинственный и новый.
В нём – облака, к Востоку, как вчера..
И отблеск ночи, жёлтый и лиловый —
в сознанье, как Вселенская Дыра.
Она крадёт, крадёт в ночи у мира
всё, чем он жив – реке ли обмелеть, —
что создала любви бессмертной Лира
за тем одним, чтобы не умереть.
Она крадёт тепло и состраданье,
и у души её саму крадёт.
И непослушной пастве в назиданье
грозит всеотлученьем наперёд.
И с каждым днем дыра всё шире, шире,
а в мире – всё темней и холодней.
И формула, что «дважды два – четыре»
сомненьям подвергается, а в ней —
вся будущность и продолженье мира.
Другого нет и не было пути.
И в сотворении себе кумира —
тельца златого – мира не найти.
Мешают вехи жизненного кода,
и тех, других, молящие глаза.
И эта данность – продолженье рода,
извечной жизни светлая слеза.
Взгляни на небо в середине ночи —
там тишь и безмятежность до утра.
Но между звёздами, как между строчек, —
огромная Вселенская Дыра…
В ней человечьи тайные желанья
о хлебе, о приязни, о добре.
С родными лицами нерасставанье.
И о тепле от печки в декабре…
 

Одуванчиковый Луг
диптих

 
Жёлтый Север, жёлтый Юг.
Всюду солнечная нега.
Одуванчиковый Луг,
окунусь в тебя с разбега —
в твой прохладный ветерок,
струн его чистейших звуки,
где любимый лепесток
увядает от разлуки.
И восторженный зенит
двуединых душ навстречу
засветится, зазвенит
главной правдой человечьей —
никакой враждебный дух,
ни влиянье, если шире,
не разделят души двух,
что едины в этом мире —
ты и я, сердечный друг,
Одуванчиковый Луг.
 
 
Восторженно, и каждый раз как снова
из непредвосхищённой новизны
гляжу на одуванчики – ни слова,
ни звука из безмолвной желтизны.
Весенний ветерок, как пунш, игристый,
и ожиданья трепет молодой,
открытый взор призывно-золотистый…
И – мир вокруг – наивный и простой.
Простой в желаньях, радости, надежде
продлить часы, когда зловещий пух
отменит жизнь, короткую, как нежность
перед разлукой. И нетленный дух
возьмет её к себе, чтобы однажды
она пришла в языческой мольбе —
в христианской или варварской, не важно —
и тем продлила жизнь твою в себе.
Долины Аттики за римскими холмами,
средневековый замковый лужок,
и папский выезд жёлтыми полями —
везде ещё не отданный должок
природе, жизни, радостной и трудной,
восторженной, поди, останови!
И неисповедально-безрассудной,
когда вопрос касается любви.
Гляжу в цветы – Великая Безбрежность,
и – щедрость всем, кто рядом в дождь и зной.
И – эта нерастраченная нежность,
которая витает надо мной…
 

Потроховый мост
(из цикла «Мосты Кёнигсберга»)

 
Когда закат клонится к ночи
и на волну ложится тень,
спит Потроховый мост (Рабочий),
пока настанет новый день.
Но из эфира незабвенья,
из своего из далека,
придут, чьё каждое мгновенье
вдруг вспомнит спящая река.
Не философствуя о бренном,
храня в себе свой Diamant,
не размышляя о мгновенном,
прошествует по мóсту Кант.
Неслышно и неторопливо,
смеясь над глупым петухом,
поскольку тот неторопливо
звал утро, но какой-то ком
в гортани уводил от цели,
пройдёт и Гофман, и легко
растает… Правда, до постели
ему совсем недалеко —
в Французской улице.
А следом, как будто на одном крыле, —
одна из фей, с готовым пледом,
на длинном, длинном помеле.
Её позволили не трогать —
все феи изгонялись – вон!
Но этой феи каждый ноготь
был ценен – феи Rosensch’on.
Вердикт гласил – она красива.
Она добра. В конце концов,
пусть в королевстве нашем диво
пребудет, милостью отцов.
Пускай летает, пьёт крюшон
себе на радость Rosensch’on.
Какой-то Herr, ничуть не труся,
вымаливал лужок для гуся.
Он говорил: «Мой господин,
ведь гусь-то у меня один…»
А вот и утро. Вдалеке —
повозки с ветром… Налегке…
Там – скотобойня. Через мост
тянулись люди, длинный хвост…
Куда тянулись – не вопрос.
Проснулся Потроховый мост…
 

«Умолкнет телефон в полночном изголовье…»

 
Умолкнет телефон в полночном изголовье.
И в нижнем этаже закроется окно.
И многотрудный день, вздыхая по-воловьи,
уйдет в небытие, где тихо и темно.
Останутся слова – абзацы, фразы, строки,
раздумий фейерверк, знакомый окоём,
любви и нелюбви воздушные потоки,
и вспышки их в ночи, как днём.
И запоёт Земля вполголоса, вполслова
о солнце, о дожде, о радости – живи!
О хлебе – пополам. Ей отдавать не ново.
И – шёпотом для всех – о празднике любви.
И – необъятна ночь. И – высоко дыханье.
И понимаешь жизнь, в ней главное и не…
Благословенна ночь, Прозренье Мирозданья,
и – тихая звезда в окне.
И – нежный синий свет. И – тайна – око в око…
И – заповедных чувств настойчивый призыв.
И – тихие слова о близком и далёком,
понятным и большом, которым каждый жив.
И времени движок жужжит неторопливо,
и нервом бьётся жизнь, что не увидишь днем.
Благословенна ночь, где можно быть счастливым.
И – эта тишина. И – комната с окном.
Пока крикливый день, взорвавшись, не проснулся.
Пока не вспомнил он про бранные дела.
Пока не понял мир, что он перевернулся…
Пока, исчезнув, жизнь из мира не ушла.
 

Дмитрий Поваляев

Родился в 1970 году в г. Орле, неподалёку от живописного парка «Дворянское гнездо», упоминавшегося в произведениях И. Бунина, К. Бальмонта, И. Тургенева, в городе на берегу реки Оки, который, по словам Н. Лескова, вспоил в своих мелких водах столько русских литераторов, сколько не поставил их на пользу родины никакой другой русский город.

Первый опыт, «проба пера», состоялся ещё в школе, далее были публикации в областной орловской газете. Избрав профессию врача, окончив Медицинскую академию в Санкт-Петербурге, в ауре которого незримо витает поэтическое вдохновение, автор неоднократно возвращался к лаконичной стихотворной форме.

В настоящее время Дмитрий Владимирович работает в одной из клиник Москвы, он автор ряда научно-медицинских публикаций и продолжает заниматься созданием поэтических произведений.

«С четою берёз над Окою-рекой…»

 
С четою берёз над Окою-рекой,
К родной стороне припадая щекой,
Мелодия неба… симфония солнца
В душе отзовётся, в душе отзовётся…
 

20.02.2022 г.

«Стихия снега… Зимы стихия…»

 
Стихия снега… Зимы стихия…
И снег ложится… И мы такие…
Мы принимаем зимы безмерность.
Мы принимаем свою неверность
И одномерность большого мира…
Не слышим Бога, словно глухие…
 
 
Словно не будет любви на свете.
Мы верим снегу почти как дети…
А он повсюду, он на ресницах,
Он на судьбы нашей лежит страницах…
Чьих-то следов проступят строки,
Что мы не боги, что мы не боги…
 

15.01.2022 г.

«Мой милый друг, год новый настаёт…»

 
Мой милый друг, год новый настаёт,
Печалям прошлым не предвидится возврата…
Ты знаешь всё, ты знаешь наперёд, —
Меняется твоя таинственная карта…
 
 
Судьба благоволит и будет столь щедра,
Что проведёт тебя дорогами рассвета…
Все джокеры опять в твоих руках,
Все для тебя пути и стороны все света!
 

31.12.2021 г.

Снегопад

 
Улиц столичных просторных величие
Снег засыпает, стирая отличия…
Все безразличия в рамках приличия, —
Снег засыпает, безмолвно отличия…
 
 
И прижимает, поверь, неспроста
Снежный свой палец к тревожным устам…
 
 
Значит, так нужно… Значит, так надо —
В сердце хранить тишину снегопада…
 

5.12.2021 г.

«Одну тебя, как мантру, повторяю…»

 
Одну тебя, как мантру, повторяю
На кромке ветра, бездны на краю…
И не устану я ходить по краю…
Пока в тебя я верю, и люблю…
Тебя одну, как музыку, вдыхаю,
 
 
Тебе одной я быть повелеваю
Поэзией для вдохновенных душ…
Душа моя, молчи… Я знаю…
И белых строф в бокал я наливаю…
Ты только эту тайну не нарушь…
 

14.08.2021 г.