Текст книги "Гений романтизма. 220 лет Александру Дюма"

Гений романтизма: 220 лет Александру Дюма
Составитель Андрей Ложкин

© Интернациональный Союз писателей, 2023

Уважаемые читатели!

С радостью представляем вам сборник современных произведений, посвященный 220-летию знаменитого французского писателя Александра Дюма. Мы не могли обойти вниманием такую важную литературную дату хотя бы потому, что автор более 500 томов уникальных произведений самых разнообразных жанров на протяжении долгих лет грезил о России и 15 июня 1858 года выехал-таки на поезде из Парижа, чтобы через несколько дней на корабле прибыть в Кронштадт и Петербург. Девять месяцев длилось путешествие Александра Дюма по «загадочной Московии». Он проехал всю центральную Россию от Санкт-Петербурга, Москвы и Нижнего Новгорода до Дербента, Баку и Тифлиса. Особенно сильное впечатление произвел на писателя Петербург. Потрясенный белыми ночами, он написал: «Я не видел ничего подобного ночам Петербурга. Да, стихи Пушкина прекрасны, но все же это – поэзия человека, а петербургские ночи – это поэзия Божества». Этот спецвыпуск альманаха – наша дань великому французу, чьи произведения в восьмидесятых годах прошлого столетия печатались в России примерно по 4 миллиона экземпляров в месяц.

Для многих поколений Дюма был олицетворением литературного гения, известного безграничным воображением и невероятной способностью создавать незабываемых персонажей и захватывающие сюжеты. Блестяще умея обрисовать целостную картину времени, о котором пишет, Дюма погружает нас в эпоху рыцарства и турниров, прекрасных дам и смелых мужчин, эпоху, в которую честь ценится прежде всего.

В этом сборнике вы найдете истории, которые не только продолжают традиции Дюма, но и демонстрируют, как его наследие продолжает жить и вдохновлять современных авторов.

Приглашаем вас отправиться в увлекательное путешествие через время и пространство с этими захватывающими историями, которые подарят незабываемые моменты приключений, романтики и драмы.

Арина Камбарова,

шеф-редактор журнала «Российский колокол»

Борис Алексеев

Москвич. Член Союза писателей России (Московская городская организация).

Лауреат Литературной премии им. Гиляровского и серебряный лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси – 2016».

Дипломант литературной премии Союза писателей России «Серебряный крест» за 2018 г.

Дипломант литературного конкурса Союза писателей России «Лучшая книга года» за 2016–2018 гг.

Дипломант Национальной литературной премии им. В. Распутина за 2019 г. (шорт-лист).

В 2020 г. присвоено почетное звание «Заслуженный писатель МГО Союза писателей России», также награжден медалью МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы».

Награжден двумя орденами Русской Православной Церкви.

Классное собрание

То, что произошло позавчера днем в школе дураков, не рассказать нельзя. Зря улыбаетесь. По-вашему, где дураки – там дурь и запредельная хохма? Вовсе нет. Дурак такой же человек, как тот, кто дураком себя не считает. Единственная, пожалуй, разница между ними в том, что у дурака нет задних мыслей. Вот и всё.

Как литератор, общающийся с миром в категории нон-фикшн, поясню: все, что будет сказано далее, – чистая правда. Та самая правда, о которой еще Бродский сладко пропел без музыки:

 
Не в том суть жизни, что в ней есть,
но в вере в то, что в ней должно быть.
 

Поэтому не станем ерничать над предложенной темой – школа дураков, экая невидаль! – но задумаемся, так ли она никакосова и нерентабельна с точки зрения высших человеческих ценностей.

* * *

Классное собрание в восьмом «Б» было, что называется, в разгаре. Второй час дети обсуждали предложенный советом учителей новый порядок занятий. Скажу по секрету, завуч Екатерина Олеговна сверстала школьное расписание еще неделю назад, но директор школы Петр Алексеевич постановил: обсуждать учебное новшество непременно на классных собраниях. «Задача школы, – говорил он на летучках и оперативках, – вовлекать наших особистов (так он называл детей с особой психикой) в реальную диалектику жизни. И если предложенная детям демократия – не более чем театральная постановка, что же тут плохого? Во-первых, детишки у нас дефективные и потому доверчивые ко всякому слову, а во-вторых, мы ходим в театр не за тем, чтобы примерить на себя чужую жизнь. Вот еще! Развлечься, провести время с пользой – всё. И будьте любезны!»

Собрание подходило к концу. Мария Абрамовна, классная руководительница восьмого «Б», словчила на пять с плюсом, перенаправив поток детских предложений в нужное, утвержденное Петром Алексеевичем русло. Вдруг распахнулась входная дверь, и в класс вбежали четыре человека в камуфляжной форме и с черными повязками на лицах. В руках они держали короткоствольные автоматы Калашникова.

– Школа захвачена. Всем оставаться на местах, руки за головы! – рыкнул один из ворвавшихся в класс разбойников.

Рыкнувший был до того мал и плюгав, что у детей скользнули по лицам ехидные усмешки. Ведь многие из них к пятнадцати годам были гораздо выше ростом, чем этот сморчок с автоматом. И пусть читателя не удивляют детские усмешки. Дети не испугались разбойников! Поврежденная психика оказалась свободна от страха. Чтобы бояться, надо уметь отличать добро от зла, но дети, которых собрала под крыло эта особенная школа, смотрели на мир как на источник радости и счастья. Их «дурацкие» мозги не были запрограммированы на потерю или возможную боль. Поэтому, когда разбойники потребовали от них повиновения, дети решили, что им предложена новая, неизвестная прежде игра, а направленные на них автоматы приняли за атрибут увлекательного действа. Ребята позабыли про расписание и стали наперебой проявлять себя, стараясь заслужить внимание и любовь забавных руководителей игры.

За третьей партой в левом крайнем ряду сидела Танечка Голикова. Каждый день после уроков Таня отправлялась с мамой в музыкальное училище. Скрипку она брала с собой в школу вместе с портфелем и во время занятий прятала под партой. Танечка поднялась, раскрыла футляр, поднастроила пару струн и, счастливо улыбаясь, заиграла этюд Шопена.

Главарь бандитов, да-да, тот самый коротышка-мерзавец, подскочил к девочке, вырвал из рук инструмент и разбил его об угол парты.

– Получила, гадина?! – заорал он в тряпку. – Будешь тут мусолиться!

Бандиты одобрительно хохотнули. Танечка подняла с пола разбитую скрипичную деку и… продолжая улыбаться, сказала:

– Это теперь ваше! Берите. – Она протянула мертвый инструмент главарю. – Я попрошу, и мама купит мне новую.

– Глохни, дура! – вспенился главарь.

Послышалось…

 
В свежих ранах крупинки соли.
Ночью снятся колосья ржи.
Никогда не боялась боли —
Только лжи…
 

Верочка Голикова, самая высокая девочка в классе (она сидела в среднем ряду, за последней партой), поднялась и, перехватив улыбку Тани, стала читать свое любимое стихотворение Веры Полозковой. Она читала, смотрела бандитам в глаза и как бы говорила самой себе: «Солдатикам трудно, они герои!» Думала и одновременно читала…

– Харе!

Главарь понесся к дальним партам. Подскочив к Верочке, он снова заорал:

– Харе!

Дети с поврежденной психикой мало общаются со своими сверстниками во дворах, поэтому мат, ставший в последние годы российским всевозрастным обиходом, им чужд и малопонятен. Слова главаря не произвели на девочку тягостного действия. Напротив, она подумала еще твёрже: «Как же этому солдатику плохо, на нем лица нет!»

На другом конце среднего ряда поднялся Виталик, хрупкий воспитанный мальчик, и предложил бандитам, стоявшим у классной доски, бутерброды:

– Пожалуйста!..

Каждый день бабушка Арина, собирая любимого внучка в школу, запихивала в ранец огромное количество бутербродов.

– Ба-а, з-зачем с-столько? – бубнил Виталик. – Я-аже поп-пачкаюсь!

– А я в пакетик положила, – щебетала бабушка Арина, – не съешь – раздай, другие съедят, спасибо скажут.

Разбойники переглянулись, зыркнули на главаря и приняли у Виталика бутерброды.

– Вы че, пацаны?! – заорал главарь.

Оттолкнув Верочку, он помчался к доске, на бегу протянул руку и хотел вырвать бутерброд у ближайшего подельника, но тот сблокировал его плюгавую ручонку и в свою очередь рявкнул:

– Да пошел ты! Жрать хочу!

Класс впал в недоумение. Однако уже на второй секунде слово «жрать» произвело эффект разорвавшейся бомбы. Дети принялись извлекать из ранцев бутерброды, яблоки, термосы с компотом, пирожки и, повскакав с мест, наперебой угощать бандитов. При этом они смеялись и торжествовали, когда те, ухмыляясь, принимали дары и отправляли по назначению.

Вдруг главарь передернул затвор и произвел короткую очередь вверх.

– Ух ты! – воскликнули восьмиклассники, зажимая уши.

Кто-то даже крикнул: «Новый год!» А Верочка, она ведь была выше всех – будущая баскетболистка! – вдруг как-то странно осела и молча повалилась на пол.

– Вера! Верочка! – расталкивая детей и бандитов, бросилась к неподвижной девочке Мария Абрамовна.

Чувствительная женщина потеряла сознание сразу, как только бандиты ворвались в класс, но автоматная очередь внезапным образом вернула ей сознание.

– В-верочка!.. – выла Мария Абрамовна, зажимая ладонью рану на шее Веры.

Кровь сочилась между пальцев, и остановить ее не было никаких сил.

– Бинт! Бинт, сволочи! – прохрипела учительница, прижимая к себе голову Веры.

– Херня! Я те че…

Главарь не договорил. Один из бандитов обрушил на голову коротышки кулак с зажатой свинчаткой.

– Бинт! Бинт… – теряя силы, простонала Мария Абрамовна…

P. S.

На звук выстрелов прибежала охрана (как бандиты проникли в школу и почему выбрали именно восьмой «Б», так и осталось загадкой). По счастью, в медкабинете оказался дежурный врач, и Верочку спасли. Но главное: что-то еще произошло помимо случившегося, и это «что-то» неведомым образом изменило все вокруг. Бандиты добровольно сдались органам правопорядка. Мария Абрамовна долго не могла прийти в себя. На другой день она написала заявление об уходе, мотивируя свое решение словами: «Мне стыдно. Я обманула детей, не уберегла их, потому что не уберегла в себе правду». А дети… Что ж, дети не поняли, скорее почувствовали: в их детское счастье закралась потеря, и так, как раньше, уже не будет никогда. Они плакали и жалели неведомую потерю, будто самую счастливую часть прежнего счастья. Плакали и одновременно взрослели…

Гаджммурад Гасанов

Родился 1 июня 1956 г. в селении Караг Табасаранского района Республики Дагестан. Проживает в Махачкале, Республика Дагестан. Окончил филологический факультет Дагестанского государственного университета. Работал редактором, главным редактором республиканских газет.

Является автором трех сборников рассказов и повестей на табасаранском языке: «Зайнаб», «След рыси», «Петля судьбы». В 2016 г. в издательстве «Написано пером» на русском языке издал сборник рассказов и повестей «Зайнаб». В 2017 г. в издательстве «Современники и классики» вышел двухтомник «Млечный путь Зайнаб. Зарра». В том же году в «СуперИздательстве» в двух томах вышел сборник рассказов и повестей «Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада». В 2020 г. в Интернациональном Союзе писателей опубликованы романы «Тайна Дюрка» и «Жажда Дюрка».

В Ялте на конкурсе «Ялос-2017» за книгу «Зайнаб» присуждено 3-е место в номинации «Прозаическое» с присвоением звания «Лучший писатель года». В 2020 г. стал финалистом Московской литературной премии. Романы «Тайна Дюрка» и «Жажда Дюрка» стали финалистами Международной Лондонской литературной премии (2020). В 2021 г. награжден орденом Святой Анны. В 2022 г. награжден орденом А. Невского. В 2022 г. Международной Академией наук и искусств награжден дипломом и золотой медалью А. Нобеля. Награжден почетными грамотами правительства, министерства печати и культуры Республики Дагестан, Союза журналистов России.

Является заслуженным работником культуры Республики Дагестан, членом Интернационального Союза писателей, Союза журналистов России, членом-корреспондентом Международной Академии наук и искусств.

Циклоп
Повесть

На седловине горного плато с небольшой поляной, высящегося за мечетью, тысячелетний дуб доживает свой век. Он, как страж, стоит на отшибе, поодаль от небольшого горного аула. Горное плато обрывается над узким ущельем, по которому голубой змейкой протекает река, берущая начало в верховьях Джуфдага. Ствол дуба так огромен, что, если семь взрослых мужчин обхватят его цепью, руки не сомкнутся. Огромный коренастый дуб, как дракон, покрыт многовековой чешуйчатой корой, рубцами, выступающими узлами, жилами, откуда сочится алая кровь. Эти увечья он получил за долгую, многовековую жизнь от природных стихий, рук людей. На стволе дуба, кряжистых ветках, чешуйчатых корнях, огромными удавами выступающих из земли, образовались чашеобразные выпуклости, темные ноздреватые углубления. Они делают его похожим на уродливого, но величественного великана.

Великан держится на могучих извилистых корнях-лапищах не как обычное дерево. Его искривленные, перекрученные подагрой стариковские корни, покрытые наростами, металлической чешуёй, выступают из земли на два человеческих роста и куполом соединяются. От этого купола берет начало гигантский ствол, дающий жизненные силы огромному дряхлеющему телу великана. Могучие чашеобразные корни, сплетенные между собой сложными узлами, как удавы жертву, в своих петлях держат каменную глыбу огромной величины. А из расщелины глыбы сочится родник с чистой холодной водой.

Дуб за свое многовековое существование стал свидетелем множества падений, поражений, незабываемых героических свершений здешнего племени. Нашествия иноземных полчищ, межродовые кровавые столкновения, природные катаклизмы, измены, предательства – чего только за свой век не видел дуб! На его испещренном морщинами лике кривые сабли гуннов, хазар, персов, турок, арабов, множества северных степных племен, двужильный меч Хромого Тимура, пика Батыя, пушки, пищали Надир-шаха оставляли немало кровавых отметин. Дуб за свою жизнь увидел немало кровопролитных войн, смертельные лики черной чумы, оспы, убивающих целые аулы, нескончаемые межродовые столкновения. Дуб становился свидетелем убийства отца единственным сыном, позора брата, убившего брата и разделившего с его вдовой супружеское ложе… Многое повидал старый могучий дуб, немало увечий и отметин осталось на его изрубленном, испещренном ранами теле.

На старого великана с верховий гор, низин степей не раз обрушивались грозы, метели; с прикаспийских пустынь – смерчи, шквальные ветры, которые истязали его, откалывали, срывали с него могучие ветки, сбрасывая в бездонные ущелья.

Накануне могучий дуб вновь стал свидетелем небывалого природного катаклизма в горах – с громом, молниями и градом. В ту грозу дуб был совсем измучен. Его могучее тело, казалось, как магнит к себе притягивало все молнии, обрушивающиеся с небес. Ударами молний от дуба были отсечены все сохранившиеся после предыдущих побоищ ветки. Напоследок молнии не пощадили и стержневые разветвления дуба, раскололи их, раскромсали, превратили в торчащие кровоточащие рогатины. Теперь дуб смотрелся огромным четырехпалым великаном-калекой.

Ураганный ветер, в конце осени – начале весны, как правило, бушующий на вершинах Джуфдага, методически налетал на горное плато с дубом, добивая его, срывая оставшиеся ветки, оставляя на дряхлеющем теле гноящиеся язвы.

Лютые январские морозы, летний палящий зной выжигали то, что от него осталось. Но могучие останки дуба, кровоточащие рогатины, обрубки культей, корни почему-то, наполовину отмерев, всё еще держатся, всё еще цепляются за жизнь. Старый великан наперекор судьбе все еще стоит на страже своего аула.

Со дня рождения дуба до его возмужания, физического становления, старости прошли тысячи лет. За это время в ауле сменилось не одно поколение людей, менялись времена, нравы, религии. А старый дуб, покрытый рубцами, язвами, отражая натиски огня и грома с небес, с плато грозя врагу своими огромными культями, в дряхлеющем теле все еще бережет старческий дух. Он все еще могуч и величественно стоит на макушке горы. Стоит, как страж, как Божье напоминание враждебным силам, которые на жителей аула наслали невиданные доселе беды и испытания. Величественный дуб стоит как олицетворение мужества, стойкости, как напоминание с Небес грядущим поколениям, что любое людское преступление, свершенное на этой земле, записывается Небесами и не остается без возмездия.

Старый, больной дуб – немой судья страшного преступления, свершенного в ауле странником приютившим его жителям, выкормившим, вырвавшим его из когтей смерти. Дуб остался жив как напоминание об ужасном преступлении, свершенном человеком, спасенным аулом. Дуб подобен судье судного дня.

* * *

Никто в ауле не ведает, сколько лет исполнилось старому дубу. Там его почитают праотцом, ангелом-хранителем, стражем, охраняющим их покой от напастей небес, злых козней земных и потусторонних сил, коварства людей. Дуб стоит на пороге аула, на самом видном месте, привлекая к себе взоры небесных и земных сил, жителей соседних аулов, взоры друзей, недругов. Тайну, сколько лет дуб-великан сторожит, живет, сколько времени поит жителей аула своей живой водой, струящейся из огромного брюха, откроет лишь он сам.

И сегодня жителей аула, как их древних пращуров, волновали одни заботы: о сохранности племени, пропитании, здоровье. Земледельцы в суровых условиях гор сеют и выращивают хлеб. Животноводы разводят домашний скот, доят коров, молоко перерабатывают в масло, творог, простоквашу, айран. Женщины прядут пряжу, ткут ковры, сумахи, паласы. Из года в год рождаются, взрослеют дети. Седобородые аксакалы, досказав внукам сказку о прошлом, настоящем своего племени, уходят в мир праотцов. На их место приходят сыновья, внуки, правнуки. Они взрослеют, влюбляются, женятся, выходят замуж, разводятся. Словом, жизнь в ауле течет своим чередом. Дуб, как вечный страж, стоит на своем месте. А бесконечная круговерть Вселенной, как заведено со дня сотворения мира, делает виражи в текущей, вновь рождающейся жизни.

В ауле, как было заведено веками, завещано предками, все бы шло своим чередом, не меняясь, если бы неожиданно в его привычную круговерть не вмешались инородные, колдовские силы. Они нарушили ритм жизни аула, его круговерть. И колесо времени повернулось вспять.

Аул сполз со своей вековой оси, жизнь жителей пошла под откос.

* * *

Странник третьи сутки скитался по горам. Уходил от возмездия преследующих врагов. Ночевал где попало: в пещерах, звериных норах, в подземных гротах, дуплах деревьев. Наконец ночью, озябший, обессилевший, голодный, истекающий кровью, дополз до седловины горы, над которой высится могучий дуб.

Он полз туда на журчание воды. У него было звериное чутье. Его ухо, воспаленный мозг улавливали малейшее движение вокруг: дуновенье ветра, плеск воды. Его привлекло журчание родника, доносящееся из-под корней могучего дуба. Мучила жажда. Странник приподнялся на руках, прилагая огромные усилия, из последних сил подполз к роднику.

Родник спрятан в паутине гигантских корней, которые на весу держат огромную каменную глыбу. Из ее расщелины струится вода. Еще немного усилий – и странник окажется у горнила живительной влаги. Но он ослаб, еле дышал. Кровоточащие руки подкашивались, из рук и ног уходили остатки сил. Голова, не удерживаясь, ныряла в снег. В глазах двоилось, сознание мутнело.

Воспаленные глаза странника различали слабый свет керосиновых ламп, отражающийся в стеклах окон саклей, в ледяных узорах. Усилием воли приподнял голову из снежной шубы, обращая взор туда, где теплилась жизнь. Кровоточащей щекой прижался к мерзлой земле, зовя людей. Показалось, что его крик, полный жажды жизни, отражаясь в скалах, разбудил весь аул. Но из его воспаленного горла вырвался всего лишь писк существа, из которого уходит жизнь. Уронил голову в снег. В глазах помутилось, сознание провалилось в темноту…

* * *

Мать-волчица, находясь еще далеко от родного логова, ощутила угрозу, нависшую над ее детенышами. Казалось, что ее уши улавливают в логове, на подстилке из листьев, шорохи стоп врага волчьего племени. Нос обоняет его кислые запахи. Глаза видят его еле различимый силуэт, отчего сердце в груди тревожно забилось. Заскулила, ускорила бег. И тихая лунная ночь, и лес в инее, и искрящиеся заснеженные холмы, и скалы, круто обрывающиеся в долину реки Рубас, предупреждали о беде, нависшей над ее логовом. Сердце матери трепетало, лапы подкашивались от напряжения. Ощущала холод, идущий со стороны логова с ее волчатами, вместе с запахами детенышей чуяла еле уловимый кислый запах угасающей там чужой жизни.

Волчицу затрясло. Она до предела ускорила бег. По мере приближения к логову сердце выскакивало из груди, она задыхалась. Теперь не то что сердцем, но и щетиной на загривке стала ощущать опасность, нависшую над ее сосунками. От страха за их жизнь она, задыхаясь, теряла силы, падала на подкашивающихся лапах, кувыркаясь, вставала, вновь рвалась вперед. Скользила на животе со склона, перекатывалась с боку на бок. Вставала, вновь падала, ползла на животе.

Волчица начала понимать, что так она до волчат, над которыми нависла угроза, скоро не дотянет. Тогда она отважилась на отчаянный шаг: прокатилась по узкой ложбине, проложенной с хребта к реке осенне-весенними паводками. А от подножия склона недолго добираться до логова. Она, скользя, кубарем катилась по ложбине; головой, боками больно ударялась об острые выступы. Докатилась до реки, скованной льдом. Там тоже больно ударилась головой об острый выступ камня – в голове пошли круги, в глазах потемнело. Под конец скатилась в полынью запруды. Очнулась наполовину лежащей в полынье, примерзающей шерстью ко льду. Вскочила, что есть мочи пустилась к логову.

* * *

Еще издалека ее чуткий нос уловил противные запахи незваного пришельца. Уши улавливали чужие шорохи, несущиеся со стороны логова.

Странник брел по руслу реки к подножию карниза, нависшего над логовом волчицы, куда зимой всегда падали лучи восходящего и заходящего солнца. Со стороны гор по долине реки пронесся легкий ветерок. Он донес до чуткого носа мчащейся матери запахи двуного зверя, перемешанные с запахами гноящихся ран, крови.

Волчица негодовала: «Как двуногий зверь осмелился переступить границы моих владений? Каким образом он, еле живой, дополз до этой глухомани? – Она злобно зарычала. – Что, он, кровожадный, пришел сожрать моих детенышей?!»

Тревожно приостановилась, чуткими ноздрями уткнулась в кровавые следы, оставляемые двуногим зверем на снегу. По запаху крови определила, что он ранен, еле живой. И раны гниют. Ее чувствительный нос также улавливал противный кислый запах гниющей одежды. Она чихнула, раздраженная запахами гниющей плоти.

Шерсть на загривке ощетинилась, волчица утробно зарычала. Чем ближе становилось логово, тем сильнее в ее сердце поднималась тревога за сосунков. Это придавало ей силы. Не замечая острых камней, сучков, торчащих из мерзлой земли, она понеслась к логову.

* * *

Логово располагалось в пещере под огромным карнизом, нависающим над небольшим выступом. Волчьей семье он служил и смотровой площадкой, и местом игр волчат, и местом принятия в короткие зимние дни солнечных ванн. Узкий лаз в логово находился за площадкой.

Волчица замерла, не дойдя до логова. Чуя врага, притаилась за огромным валуном, громоздившимся на берегу реки. На другом берегу, на ледяном панцире, распластался человек в кровоточащих ранах, ссадинах. Волчица присела, готовясь к молниеносной атаке. Распласталась на земле, хрустя панцирем льда, тугими связками ног и спинными позвонками. Приподнялась на передних лапах, распрямляя позвоночник. Утробно зарычала, предвещая прыжок. Двуногий зверь, лежащий на снегу, не среагировал на предостерегающий рык, не зашевелился.

Волчица озадаченно застыла. Слышала, как он прерывисто дышит воспаленными легкими, постанывает. Из его ран на лед сочилась кровь с гноем. Из него медленно уходила жизнь. Озабоченная судьбой волчат, мать, потеряв интерес к умирающему двуногому зверю, заторопилась в логово.

Пересекла речку, скованную льдом, бросилась к детенышам. Не останавливаясь на входной площадке, влетела в логово.

Ее детеныши, чувствуя вражеский дух, забились в угол. Но, почуяв мать, сосунки один за другим с визгом бросились ей навстречу. Каждый из них норовил первым лизнуть ее, тыкая мордочкой в грудь, требуя молока. Мать, довольно урча, тянулась к каждому волчонку, облизывая мордочку и под хвостом. Волчата со всех сторон обступали маму. Между ними, чтобы первым лизнуть ее, первым пихнуться в набухшие от молока сосцы, пошла схватка. Наиболее назойливых драчунов передними лапами отпихивала от себя. Волчата, не обращая внимания на шлепки матери, дерясь за каждый сосок, поднимая щенячий визг, лезли под нее.

Волчица прилегла набок, приподняв заднюю лапу. Наконец каждому из волчат достался определенный сосок с вожделенным вкусным молоком, брызжущим им в пасти. Детеныши, жмурясь, жадно припали к соскам. Мать, обнимая передними лапами, вылизывала каждого волчонка. До такой степени расслабилась, что на время позабыла об умирающем человеке.

Со стороны реки до ее ушей донеслись стоны. Чувствовалась предсмертная агония, охватившая двуногого зверя. На мгновение представила себе окровавленного с головы до ног двуногого зверя, из которого уходит жизнь.

Перед ее глазами встал взрослый, годовалый волчонок, которого зимой потеряла на охоте. В долгих поисках она нашла его далеко от своего логова, но еле живого, с перебитым хребтом. А рядом с ним на снегу отпечатались мерзкие следы от сапог двуногого зверя. Она с дрожью вспоминала, как тогда завывала над телом умирающего детеныша. Жалобно скуля, легла рядом с волчонком, облизывая его, подталкивая к соскам. Умирающего волчонка в зубах принесла в свое логово. Не отходила, охраняя его покой. Отлучалась только для того, чтобы поохотиться и запастись для него парным мясом. Волчонок к еде не притрагивался. Ударом кованого сапога у него была сломана и челюсть. Так умер ее старший детеныш: в муках, на глазах страдающей матери. Неутешная волчица долго оплакивала его.

После того случая она на всю жизнь возненавидела двуногого зверя.

Но сегодня столкнулась совсем с другим двуногим зверем. На берегу лежит не человек с ружьем, а немощный, умирающий от ран, нанесенных другим двуногим зверем. Такой он жалкий, беззащитный, лежит, угасая, на снегу, как ее старший детеныш лежал с перебитым позвоночником. Мать на секунду зажмурила глаза, представляя, как старший волчонок вместе с месячными сосунками присасывается к ее груди. Почувствовала касание его холодного рта к своей груди, легкое покалывание в одном из сосков. Призывно завыла.

Со стороны речки двуногий зверь ответно заскулил так, что волчица не выдержала сердечного напряжения. Вскочила, зарычала на волчат, чтобы они за ней не последовали. Выбежала на смотровую площадку. Оттуда стала наблюдать за человеком, все еще лежащим у речки в луже гниющей мерзлой крови. Спустилась поближе к двуногому зверю, в котором все еще тлела жизнь. Подошла сзади. Человек не отреагировал на ее появление.

Осторожно, делая круги, приближалась к нему. Остановилась в шаге. Потянулась мордой, шершавым языком лизнула щеку. Двуногий зверь подал признаки жизни. Он был большой, беззащитный. Озадаченно замерла. Если затащить к себе в логово, не навредит ли он детенышам? Здесь вскоре умрет. Материнская забота взяла верх над тревогой. Зубами вцепилась в рукав бешмета и, делая неимоверные усилия, потащила. Ей пришлось приложить невероятные усилия, потратить уйму времени, чтобы затащить несчастного двуного зверя в логово.

Волчата, испугавшись двуногого зверя, забились в угол, скуля, удивленно изучая его немигающими глазами. Они никогда не видели такого существа. Но природный инстинкт подсказывал, что он – их извечный враг и его надо остерегаться. Но, видя, как к двуногому зверю относится мать, наиболее смелые волчата поползли к нему. Встали, прижимаясь к матери. Не знали, то ли огрызаться на него, то ли держаться за ней. Поощряемые матерью, они подползали к нему.

* * *

Странный зверь стал членом семьи волчицы. Спустя пару суток волчата ложились рядом с ним, как мать, вылизывали его раны.

Двуногий зверь в волчьем логове все еще не приходил в себя. Страшные кровоточащие раны еще не затянулись. К тому же он сильно простудился – слышался хрип в легких. Временами стонал, вздрагивал, съеживался, отбиваясь руками от чьих-то ударов. Волчица понимала: чтобы выжить, приемышу нужно жирное парное мясо. Не переставая вылизывала его раны. Когда у двуного зверя начинался озноб, всем телом прижималась к нему.

Через пару дней глубокие раны двуногого зверя перестали кровоточить. Гнойники покрылись корками, ссадины местами порозовели. Волчица чуяла: ее приемыш возвращается к жизни. Он, временами вздрагивая, вскакивал с места, ничего не понимая, дико озирался по сторонам, руками, ногами отталкивал льнущих к нему волчат. Когда прояснялось сознание, видел, что находится в пещере, в окружении волчат и их матери. Не понимал, как он здесь оказался. Почему волчица, вместо того чтобы растерзать, вылизывает его раны, греет своим телом? Еще сложнее было понять, как она поит его своей грудью вместе с волчатами.

Волчица, когда приемыш приходил в себя, прежде чем накормить своих волчат, ложилась перед его лицом, грудью прижималась к его губам. Он, сопя носом, прикладывался то к одному соску, то к другому. Она ощущала, как его ищущие горячие губы жадно присасываются к ее соскам, как он с упоением сосет один сосок за другим.

Двуногий зверь изо дня в день крепчал, набирался сил. Волчица, успокоившись, ненадолго отправлялась на охоту. Прибегала она вскоре, отягощенная волчьей недоверчивостью.

Странник приходил в себя. Освоился в волчьем логове. Вставал на четвереньки, иногда включался в игру с волчатами. Жил вместе с волчатами, с ними ложился, с ними вставал. Теперь, питаясь молоком, еще кормился и мясом, отрыгнутым перед ним волчицей. Засыпал, как волчата, прижавшись к волчице, чмокая губами, вздрагивая во сне, чесал бока задними ногами, скуля и визжа.

* * *

Так проходили дни и ночи. Волчица оставляла логово только для того, чтобы отправиться на охоту. Задавив дичь, наедалась досыта. Прибегала в логово, перед детенышами и двуногим приемышем отрыгивала полупереваренное мясо.

Двуногий приемыш научился первым встречать мать. Визжа, огрызаясь на волчат, отталкивая их локтями, ногами, первым кидался на куски мяса, пахнущие паром. Набивал желудок до отвала. Убегал в одну из расщелин в логове, встав спиной, отрыгивал лишнее. Свой запас сверху накрывал плоским камнем. Когда все волчата, обступив мать, предавались отдыху, тенью прятался, доедал.