Текст книги "Гений романтизма. 220 лет Александру Дюма"

Посвящаю старинному княжескому роду Еникеевых и их сродникам князьям Кугушевым – татарам-мишарам, вольготно проживавшим на бескрайних мордовских просторах с незапамятных времен.

Большинство из них в XVI–XVII вв. приняли православие и сыграли довольно заметную роль на военной и государственной службе.

Потомки их и по сей день живут в России и за границей

На солнечной полянке возле старого, покосившегося дома сидели трое мужчин солидного вида. Судя по одежде и головным уборам, это были поволжские татары-мишари. Весенний ветерок ласково трепал волосы на голове одного из них. Обритые головы двух других были покрыты национальными головными уборами – тюбетейками. С давних времен мишари носили такие четырехгранные шапочки, называемые в народе – кэпэч. В каждом роду был свой орнамент. Верили степняки, что, прикрыв голову тюбетейкой, защитишь себя от злых духов и позора.

– Быть дождю! – многозначительно произнес один, надевая тюбетейку на макушку и поднося ладони к глазам, а затем неспешно опуская их на колени.

– Мурза гонцов прислал. Калым большой собрал. Отдай ему дочь, не гневи Всевышнего, Рефат-ака! – тихо и спокойно произнес старший из сидевших под раскидистой липой мужчин.

– Мурза старый стал, разум совсем потерял! Зачем ему моя дочь, у него три жены. Моя дочь совсем ребенок, одиннадцать весен всего на свете живет, не отдам ее! – с горечью в голосе ответил второй из мужчин, сверкнув глазами в сторону брата.

– Мурза людей пришлет, силой ее заберет. Войну начнет. Отдай дочь! – продолжал старший, сохраняя спокойствие и стараясь убедить собеседника в правоте своих слов.

– Йок (Нет)! Пусть через два года приходит! А войной пойдет – себе смерть найдет! – не сдавался другой.

– Что скажешь, средний брат? – обратился старший из мужчин к тому, который молча сидел все это время.

– Скажу, что прав Рефат, совсем мурза совесть потерял! Зачем ему дочь Рефата? А затем, что хочет он нас под себя подмять и земли нашей лишить!

Действительно, знает давно хитрый мурза, что богаты мордовские земли, табуны коней пасутся на бескрайних лугах, много дичи в непроходимых лесах и болотах. Прав был Рефат, не первый год присматривался мурза к широким степям и травным лугам, принадлежавшим не только мордве, но и предкам татар – вольным племенам, издавна населявшим эти обширные территории. Завладеть этими богатствами – такой была мечта старого мурзы. Много тюркских племен пришло на мордовские земли за последние сто лет, но не было до сих пор такого варварского отношения к населявшим эти земли племенам степняков. Мурза был жесток и хитер! Никто не мог сравниться с ним в ловкости и силе много лет назад, когда он, выходец из Золотой Орды, создавал улусный центр в Наровчате – удобном для торговли месте. Прошли годы с той поры, основанный им улус Мухша окреп и разросся до большого и богатого улуса, а сам мурза обрюзг и постарел. И какой шайтан нашептал ему на ухо, что надо укрепить свои позиции, взяв в жены младшую дочь из рода князя Кугуша? Одно знал наверняка старый мурза: раз не дал ему Всевышний сыновей от трех его жен, надо породниться с сильным родом, в котором много молодых воинов.

Положение мурзы год от года становилось все слабее. Он это понимал и, несмотря на благосклонность Белого царя, привлекавшего темниковских татар для несения охранной службы на засечных чертах, ждал часа, когда попытается его отодвинуть от котла кто-то из молодых и ловких. Среди охотников за большим куском были князья и мурзы, чьи земельные наделы освобождались по тарханным грамотам от уплаты денежных и натуральных податей, спешившие основать и укрепить татарские поселения вдоль засечных черт в благодатном Мордовском крае.

Каждый мурза стремился обезопасить свои владения, порой составляя договор со служилыми соплеменниками, а то и просто по обычаю беря в жены дочерей и сестер известных и состоятельных татарских родов.

– А слыхал ли ты, наш старший брат, что на днях из Темникова на Саранско-Атемарскую засеку прибудут сорок мурз и служилых татар? – спросил Рефат своего мудрого и сильного брата Касыма.

– Знаю, знаю. Да только радоваться нечему. Делить придется все, что до сей поры нашим было! Один мурза – один рот, а сорок – бездонная яма!

– Про то и я думаю, – шепотом сказал Рефат. – Пора решать, остаемся тут и отдаем свое нажитое или, может, через лес на Рязань уйдем, там улус свой разобьем. Жить как встарь будем. Есть у меня друг из мордвы, говорит, за лесом луга бескрайние, реки широкие, просторы нетронутые. Нет там никого, кроме зверя лесного. Вот туда идти хочу!

– Эй, брат, опять ты за свое! Один туда пойдешь – беду на свою голову найдешь! А всем идти – надо время найти! – прищурив правый глаз, сказал старший брат. – Есть еще один путь – дочь свою отдай в жены мурзе. Мурза старый, врагов много. Хочет с нами породниться. За дочь свою калым возьмешь, власть и богатство мурзы потом обретешь. Подумай, брат! Не время с места на место как перекати-поле кататься! Пора зубами за землю хвататься!

– Яры (Хорошо), брат! Думать буду! – ответил Рефат и, легко поднявшись с земли, направился к своему коню.

Вечер клонился к ночи. Давно уж перестали шуметь обглоданными костями сторожевые собаки. Постепенно все затихало вокруг, лишь из леса доносились птичьи голоса.

– Собрала ли ты детей? – спросил жену Рефат, привязывая двух запасных коней к краю повозки.

– Все готово! – шепотом ответила Румия, понимая, насколько опасное дело решил совершить ее любимый муж.

– Давай узлы сюда, а сама сбоку садись, – командовал он быстро и уверенно.

Накрыв дочь и младшего сына одеялом, Рефат повел коня к лесу.

* * *

Утро следующего дня в улусе выдалось прохладным. С самого рассвета дождь лил как из ведра, смывая с дороги следы ушедшей в новые места семьи молодого и гордого Рефата. Ни одна собака не хотела вылезать из своего укрытия под разверзшиеся хляби небесные. Старшая жена Касыма, Кутлу-бике, не зря считалась мудрой женщиной, нутром почувствовала она необычную тишину рядом с домом младшего брата ее мужа. Не поет его красавица дочь Нигар свои протяжные песни, не бегает с собакой наперегонки младший сын его Тимер-бек. Тишина и покой шептали в самое сердце старой женщины о непоправимой утрате: ушла семья и не вернется назад. Оторвано дерево молодое от мощного родового корня.

– Молчать надо! – сказала себе под нос Кутлу-бике, понимая, насколько опасным может быть для всей семьи это происшествие.

Положив в корзинку несколько кизяков и прихватив из укромного места сухие березовые ветки, загодя нарубленные и сложенные под небольшую тесовую крышу от дождя и снега, она поспешила в дом разводить очаг. Мысли ее путались, хотелось первой рассказать своему мужу Касыму эту новость, но что-то подсказывало ей не спешить с разговором, пусть время идет, пусть эту новость кто-то другой в ее дом принесет.

Кутлу-бике давно жила на этом свете и хорошо знала нрав Касыма. Не всегда нужно видеть то, на что смотришь, не всегда надо говорить о том, что услышал. Касым был хитер и отважен в молодые годы, чем и привлек к себе внимание юной Кутлу-бике – единственной дочери богатого муфтия Хорамши. Она сама выбрала его себе в мужья и родила ему семерых сыновей-батыров. Бежали годы, как степные кони, и вот постарела Кутлу-бике, ссутулилась и исхудала она от женских хворей. Касым же за эти годы окреп, как мощный тур. В последнее время все реже он говорил со своей Кутлу-бике, все чаще сторонился и не замечал ее. Понимала все мудрая женщина по-своему. Хочет Касым себе молодую жену рядом, чтобы она ему сочные силы свои отдала, ночами горячим телом его согревала, красивых дочерей нарожала. Хорошо, когда есть в семье красавица дочь! Можно заключить удачный союз с любым другом, да и с бывшим соперником и жить в мире и покое. Так часто думала Кутлу-бике и не противилась, когда Касым, наконец решившись, привез в дом вторую жену.

Строптивая была молодая жена. Во всем искала подвох и обман. Ночной птицей нашептывала Касыму небылицы про постаревшую Кутлу-бике. Забота об очаге – вот что осталось теперь из обязанностей бывшей хозяйки у первой жены. «Ну, так бывает часто», – рассуждала мудрая женщина, стараясь лишний раз не попадаться помолодевшему мужу на глаза.

Меж тем дождь прекратился, из-за туч выглянуло небесное светило, и в окрестном лесу запели неугомонные птицы.

Пожарив махан (конину) на открытом огне, Кутлу-бике поставила миску с мясом и жиром перед мужем и убралась в дальний угол, ожидая приказаний от Касыма.

– Исэнмесез! Куирылырга кияшта (Здоровья тебе! Не обжечься на солнце), Касым-ака! – заходя в дом, сказал давний товарищ Касыма, сосед Тимур-кутлуг, садясь к казану с мясом и положив свою красивую плетку справа от себя.

– Исэнмесез (Здравствуй)! Кутлу булсун (Будь счастлив), Тимур-ака! Какие новости, брат? Не размыл ли ливень брод через реку?

– Не размыл дождь переправу, однако брата твоего младшего со всем его семейством смыл! Нет нигде Рефата! Как в воду канул!

– Ушел брат! – довольно ухмыляясь, проговорил Касым, задумчиво выпятив толстые губы и почесывая грудь правой рукой. – Что поделать? Смыло ливнем в реку следы брата, Тимур-ака! Великая сила воды забрала брата моего, и жену его, и детей его! Аша (Ешь, угощайся), Тимур-ака! К мурзе поедем, новость повезем. Предложу ему вместо дочери моего брата любую невесту из нашего рода на выбор. Пусть калым дает, жену молодую себе берет.

* * *

Вот уже несколько часов шел Рефат рядом с повозкой по бескрайнему и темному мордовскому лесу. Передний верный конь его все чаще спотыкался, цепляясь за корни и ветки деревьев.

– Привал! Тут остановимся до утренней зари, – сказал Рефат, останавливая коня за сбрую. – Устал, знаю!

Ласково похлопав по шее любимца, Рефат ткнулся головой в широкий лоб верного друга, шепча слова молитвы:

– Бисмилляхи Рахмани Рахим! Сбереги моих коней, моих детей и меня, о Великий Тенгри!

Много сил потратил Рефат на этот путь! Надо успеть накормить коней да подкрепиться самому, пока есть еще силы и не сморила усталость.

Ловкая жена – большая помощь мужчине во всех делах! Вот и теперь, наломав сосновых веток, она быстро соорудила подобие шалаша. Готовился костер, кипела женская работа. Рефат гордился своей женой. Гибкая, как лоза, ловкая, как лиса, улыбчивая, как солнце, Румия была его надежным другом и верной спутницей почти пятнадцать лет. Смешной девчонкой встретил он ее в лесу возле старого улуса много лет назад. Большой охотничий лук, висевший на ее правом плече, почти касался земли, когда она, как зверек, выглянула из высокой травы оврага. Слева на поясе висела дикая утка. Словно волшебный образ степной девы-воительницы из сказок слепого старца возник перед Рефатом в тот момент и с тех пор уже никогда не уходил из его мыслей. Румия! Насмешливая и гордая, сильная духом и непокорная, верная и любящая, как и подобает мишарке.

Рефат, невольно заглядевшись на жену, почувствовал в сердце трепет и нежность. Поющие на разные голоса лесные птицы наперебой галдели об успешном начале долгого и опасного пути. Рефат, смахивая большим пальцем правой руки катившийся по лицу пот, готовил место для костра и ночлега.

Дети, изрядно заскучавшие долгой дорогой, резвясь на полянке, играли в догонялки, пили лесную воду из лужи через тонкие соломинки и между делом собирали хворост для костра.

– Кызым (Дочка), набери-ка воды, – спокойно и ласково сказала Румия.

– Эни (Мама), я из этой лужи воду возьму, тут каменное лицо на дне, на меня смотрит, – сказала девочка, подобрав длинное платье и ловко усаживаясь на колени перед лужей, поросшей травой и мелкими лесными цветами – белыми звездочками на тонких и ломких стебельках.

– Яры (Хорошо)! Штаны не мочи, бересту под колени подложи, – посоветовала мама между делом.

Младший брат, стоя рядом на краю лужи, внимательно рассматривал лежащий на дне камень, а затем, быстро показав кулак непонятной каменной голове, сказал сестре:

– Не бойся его, сестра! Я рядом с тобой! Пусть только вылезет!

Девочка, невольно улыбнувшись, ответила:

– Рахмат (Спасибо), братец! Будь со мной! Не оставляй меня одну!

Тем временем Рефат увидел в нескольких шагах от поляны, где они остановились, большой камень-валун, похожий на вылезающего из-под земли огромного медведя. Мужчина сел на колени перед камнем, оперевшись на руки, склонил перед ним голову и начал молитву:

– О Великий Кюк-Тенгри (Синее Небо) – Бог Единый, Творец всего, что есть вокруг! Рахмат Тебе за жизнь мою, моих детей, моего верного коня! Пусть будет счастливым мой путь от восхода до заката! Пусть будет мой враг сильным, а я сильнее! Пусть будет мой враг умным, а я мудрее! Пусть новая земля будет щедрой ко мне! Хвала Тебе, о Великий Кюк-Тенгри! Да множатся силы мои! Да держит мой хребет голову мою, как держишь Ты, о могущественный, Йер-Суб (землю и воду) на плечах Своих!

Помолившись, Рефат почувствовал прилив сил и уверенности. Словно невидимый поток вошел в его мощное, молодое тело.

Костер горел, играя языками и румяня мясо. Дети, утомленные дневным переходом, наигравшись за вечер и сытно поев, задремали в обнимку под толстым покрывалом из овечьих шкур. Рефат задумчиво смотрел сквозь пламя костра на свою жену. Встретившись взглядами, они встали и пошли в темноту.

– Куда они? – сквозь дремоту спросил мальчик.

– Спи сладко! Они от нас не уйдут. Они рядом. Спи! – ответила сестра, укрывая брата потеплее овчиной.

* * *

Ранним июньским утром, собрав подводу с провиантом и дарами для мурзы, Касым и брат его Тутай готовились в дальний путь. Молодая жена Касыма, подойдя к повозке, положила в самый уголок мешочек с травами – защиту от препятствий и бед в дороге.

– Возьми меня с собой, Касым! – откуда ни возьмись раздался глухой женский голос. – Твоя старая Кутлу-бике будет тебе ноги мыть, воду пить! Не оставляй меня тут, Касым! – спокойно и уверенно сказала старшая жена Касыма, гордо выпрямившись под его насмешливым взглядом.

– Эйдэ утыр (Дома сиди), старуха! – сердито ответил Касым, поправляя поклажу.

– Не возьмешь меня – не вернешься! Возьмешь – домой богатым придешь! Знаешь ведь, мы узлами связаны! Не гони старую жену! Молодая жена – для тела, старая – для дела! Знаю хитрость одну, возьмешь с собой, пригожусь тебе, Касым!

– Во второй повозке поедешь. Чтоб мои глаза тебя не видали! Дело свое мне на пользу делать будешь, а то к кобыльему хвосту привяжу! – сквозь зубы сказал Касым.

Кутлу-бике, ухмыльнувшись своей успешной затее, взяла в охапку свой мешок и, как много лет назад, легкой походкой направилась ко второй повозке.

– Эй, Касым, возьми мурзе в подарок тюбетейку, которую твоя молодая жена на днях вышила, – сказала Кутлу-бике мужу, отворачиваясь от него и пряча ухмылку.

– Зачем это? Для чего мурзе моя тюбетейка?

– Подаришь ему, скажешь, что это подарок в память о вашем общем роде, что готов ты и твои люди его от врагов уберегать, если он будет другом тебе.

– Шурале (Черт, нечисть лесная) тебе отец, жен карчыгы (ведьма)! – пробормотал Касым, однако велел принести ему его новую тюбетейку, искусно вышитую молодой женой.

* * *

Пасмурный день наводил на мурзу Аникея грусть и тоску. Вот уже несколько лет он пытается укрепить свое положение в обществе. Много денег отдал он в подарок государевым слугам да приближенным, но все никак не получается у него закрепиться среди наиважнейших лиц в московских землях. Как все просто было в старые времена! Когда была сильной рука Властелина, когда русские князья сами шли в Орду на поклон, привозя несметные богатства для многочисленных воинов, жен и детей. Изменилось время, изменились люди! Перевод татарских мурз на службу в Московское, Тверское и Рязанское княжества начался еще во времена Золотой Орды, такие переходы не считались изменой, так как все княжества были подданными великого хана. После захвата Казани русским войском год назад некоторые мурзы перешли на русскую службу, а другие и вовсе были казнены. Многие утратили свои земельные владения и стали купцами. Сумел хитростью удержаться в своем положении мурза Аникей! Нужда теперь настала – укрепиться, увеличить свои силы!

– О мудрейший, безге кунаклар килде (у нас гости)! Дозволь сказать тебе, князь мишарский Кугуш пришел, дары принес! – низко поклонившись и замерев в поклоне, сказал слуга.

– Давай сюда князя Кугуша! – величественно и в то же время обыденно сказал мурза. – Здравствуй, брат Касым! Давно не видал тебя! Здоров ли ты? Сильны ли кони твои?

– Слава Всевышнему, брат Аникей! Пришел к тебе я с миром и принес подарки от родных просторов тебе, дорогой брат Аникей! Вот, прими от меня в знак дружбы меха – шубы беличьи, лисьи тож, палаши да клинки степные, чаи травяные, сбруи сыромятные, да вот еще тебе особый подарок – тюбетейка, моей молодой женой вышитая, знак уважения и верности тебе, брат Аникей! Перед тобой любая голова склоняется, да не на каждой голове тюбетейка крепко держится! Пусть эта вещица тебя от врагов бережет, мудрые мысли дает, с родом нашим общим связь укрепляет, от дум тяжелых спасает!

– О-хо-хо! Яры, яры (Хорошо, хорошо)! Рахмэт (Спасибо), брат Касым! Достойные подарки твои! Так скажи теперь, зачем пришел? Такой долгий путь прошел! – грузно усаживаясь на подушки, спросил мурза.

– Пришел говорить с тобой, брат Аникей, о делах дальнейших. Русский царь гонит в мордовские земли сорок мурз со служивыми людьми. Мурзы земли отбирать начнут, богатеть захотят. Власть меняться станет. Придется мне уступать им кое-какие мои места! Не хочу своего отдавать, брат Аникей! Остался у меня один брат да семеро сыновей. Помощь мне нужна!

– Что предлагаешь, брат? Против русского царя не пойду! Какую помощь ищешь у меня? Говори! – напряженно спросил мурза, желая поскорее завершить разговор, ничего не дать, не пообещать, подарки принять, а брата Касыма проводить поскорее восвояси.

– Предлагаю тебе, брат, укрепить нашу дружбу, взяв чистую кровь из нашего рода в жены. Какую захочешь, ту и бери, брат Аникей, только будь мне братом и другом на годы вперед!

– Так ты мне уж обещал дочь своего младшего брата. Или еще одну даешь? – довольно расхохотавшись, но продолжая наблюдать сквозь прищур хитрых глаз за поведением Касыма, громко спросил мурза.

– Беда случилась с братом моим и с дочерью его, смыла их весной большая вода в реку! Нет больше брата Рефата моего рядом со мной! Поэтому и пришел сам к тебе!

– О как! Великий Тенгри забрал, значит, мою невесту?! Что ж, ложе мое не должно остывать, брат Касым! Якши! Отправлю с тобой своих людей. Пусть выберут мне жену. А тебе дам служивых, найдешь им место и пастбища дашь. Остальное они сами найдут.

* * *

– Принял ли твои дары мурза? – вкрадчиво спросила Кутлу-бике, впервые заговорив с Касымом с того самого дня, как они отправились в дальний путь из своего улуса.

– Принял, жена! – ответил Касым, почему-то назвав Кутлу-бике женой, а не как последние годы – старухой. – Тюбетейку тоже принял и сразу надел! – продолжал довольно Касым. – Про брата удивился, но не расспрашивал. Служивых мне дал, новую жену выбирать решил. Все якши, жена! Все якши! В чем хитрость твоя была? Зачем со мной увязалась? – игриво, как много лет назад спросил Касым. – Неужто без меня глаза твои печалятся? Или не так все?

– Йок, дорогой мой муж! Не печалятся без тебя глаза мои, не седеет волос мой от разлуки с тобой! Знаю, что первая любовь не погибает! Хотела с тобой, как раньше, наедине побыть. Ждала, когда туман с твоих глаз спадет! Когда меня увидишь снова такой, какой всегда видал! – переходя на глубокий, грудной голос, будоража все внутри сильного, умудренного опытом Касыма, сказала Кутлу-бике.

– Киль бере, моя ведьма! – по-молодецки схватил ее за руку и притянул в свои объятья Касым.

* * *

– Едут! Едут! – кричали ребятишки, веселой стайкой пытаясь бежать рядом со служивыми, взъезжавшими в старый улус.

Впереди на гнедом коне ехал Касым. Брат его, сильный и гордый Тутай, крепкой рукой сдерживал вороного коня, требуя перейти на шаг. Конь скалил зубы, гнул шею, не желая смирять свой норов. Касым искоса довольно наблюдал за братом, отмечая силу и красоту его стана, умение гордо гарцевать, показывая всем вокруг свою независимость и благородство.

Подъехав к основному своему дому, Касым окинул взглядом хозяйство, приметив повсюду разбросанные колеса и дуги.

«Нет порядка!» – подумал Касым. Мысль о том, что за порядком во всем и везде в его хозяйстве присматривала старшая жена, молнией озарила его уставшую от долгого переезда душу. Хитро улыбнувшись своим сокровенным воспоминаниям о вернувшейся к нему горячей и трепетной любви к первой жене, довольно кряхтя, Касым сошел с коня и направился в дом.

– Здравствуй, любимый! – сказала младшая жена, стремясь прильнуть к его ногам.

Касым внимательным взглядом окинул располневший стан молодой жены.

– Готовь воду. Мыть меня будешь! – сказал спокойно Касым.

Женщина, встав, поклонилась и поспешила за дверь.

– Хвала Всевышнему! – сказал старший сын, заходя в покои отца. – Всем ли ты доволен, отец?

– А ты, сын мой старший? Доволен ли ты всем, что есть у тебя? – спросил Касым, чувствуя неискренность старшего сына.

– Все якши, отец! Долго не видел тебя, отвык.

– Как орлу мух не ловить, так и сыну отца не забыть! – сказал Касым, обнимая сына, глядя пристально ему в глаза. – Сын от отца отвыкнуть без чар не может! Кто она, твоя чаровница, сынок? – пытаясь пошутить, спросил Касым.

* * *

– Зачем опозорила меня? – сидя в большом деревянном корыте и стараясь смыть с себя не только дорожную пыль, но и житейскую грязь, которой встретила его молодая жена, медленно и тихо спросил Касым.

Женщина упала на пол и, скуля как собака, стала молить о прощении.

– Не спрашиваю, кто он, знаю! Как посмела ты опозорить меня?! – словно в забытьи, продолжал Касым. – Возьми клинок, женщина, сама убей себя! Нет тебе прощения! Уйди с глаз моих! – Князь стукнул металлическим прутом по пустому медному баку.

Прибежал слуга. Касым, приняв халат, вышел из воды и, не глядя на распластавшуюся на полу предательницу, ровным шагом вышел в распахнувшиеся двери.

Погруженный в тяжелые думы, разговаривая со Всевышним, Касым пытался справиться с гневом из-за предательства старшего сына и своей молодой жены. Как мог сын, первенец, любимейший из семи сыновей, так поступить с ним? Где сделал он ошибку, воспитывая своего старшего сына? Почему не сдержался он и не справился с соблазном молодой женщины? Да, да, соблазн! Как могла она, дерзкая соблазнительница, совратить и испортить его любимого сына, обрекая того на предательство родителя?! Как жить с этим? Что нужно сделать? Как велит поступать в таких случаях Великая Книга Мудростей? И возможно ли найти ответ на такой вопрос в этой книге? Сотни горячих мыслей пчелиным роем вились в голове Касыма.

Вот уже стемнело вокруг и утихли голоса в доме. Мертвая тишина опустилась и заняла все потайные уголки богатого дома Касыма. «Большой и богатый мой дом, да нет верности и счастья в нем!» – услышал Касым голос в своей голове. По опаленным солнечными лучами и закаленным ветрами щекам в одночасье осунувшегося и постаревшего батыра текли горячие слезы.

* * *

– Исэнме, абый (Здравствуй, брат)! – услышал Касым сквозь сон. – Прости, брат, плохую весть тебе несу, – тихо, с грустью в голосе сказал Тутай.

– Здравствуй, младший брат! Еще не закончились плохие новости в этом доме? – ответил Касым.

– Пропали твой старший сын и твоя молодая жена. Ушли они ночью. Велишь погоню выслать?

– Йок, Тутай! Пусть уходят! Нет у меня больше сына, и нет у меня больше жены! Змею на груди пригрел. Сам виноват! Сына потерял, молиться надо!

– Твое решение – закон для меня, брат! Хочешь, найду их и привезу тебе их сердца? Хочешь, поймаю, на куски разорву, собак кормить буду! Только скажи, брат, что мне сделать для тебя?

– Пусть уходят, Тутай! Позови ко мне мою верную Кутлу-бике. Первая жена – Всевышним дана! Правду говорит народ!

Вышел Тутай из дома старшего брата, и горькая обида и гнев захлестнули его горячее сердце. Никогда до сих пор не испытывал он такой любви к старшему брату. Никогда он не видел Касыма таким слабым и беспомощным, как теперь!

– О Всевышний, ни один волос с головы моего старшего брата не упадет без воли Твоей! Зачем Ты послал ему такие испытания, не разделив их со мной? Прошу Тебя, Великий Тенгри, верни моему брату Касыму силу разума и волю к жизни! Трех лучших баранов моего стада принесу Тебе в дар за исцеление брата! – уверенно сказал Тутай и, широко шагая, придерживая правой рукой поясной клинок, направился к своему дому.

* * *

Вот уж которую ночь Касым не мог заснуть. С приходом темноты чудился ему образ старшего сына то тут, то там. Ничто не помогало Касыму. Пробовал он писать суры из Священной книги, да все не то! Дрожала рука, портилась ценная бумага!

Одно успокаивало Касыма – верная жена Кутлу-бике, с которой он мог говорить о молодости, вспоминать времена службы в царском войске, битвы с казанцами, а то и помолчать мог, уютно устроившись головой на ее теплых коленях. Гладила его голову Кутлу-бике, и успокаивался старый воин Касым.

– А помнишь ли, как я привез тебе из Новгорода материю, а ты сшила кафтан и шальвары нашему старшему сыну? – тихо спросил Касым однажды, вспоминая молодые годы. – Забавным он был малышом! Как лихо скакал он на палке-лошадке! Смелым и горячим рос наш первенец. А первый раз как он на настоящего коня сел, помнишь ли?

– Все помню, – тихо отвечала ему всем сердцем преданная и любящая Кутлу-бике. – Он тогда обронил тюбетейку в колодец, плакал горько. Боялся, что Всевышний накажет за то, что открыл он свое темя перед злыми духами. Боялся, что духи войдут в его голову и будут мучить его и смущать, на плохие поступки толкать! Позора боялся наш маленький сын!

– Малым был – боялся, вырос – забыл бояться! Я тоже позора боялся, когда Белый царь на службу призвал. Татарин татарина бить шел, брат брата убивал. Много лет думаю, сколько крови на моих руках!

– Эй, Касым, не равняй! Мишар казанцы своими не считают. Ты сам знаешь. Война, она кому беда, а кому – мать родна! Сколько бед было от казанцев, вспомни, как наши по лесам прятались от них. Нет, не думай про кровь на твоих руках! Ты свой народ спасал, свою землю защищал!

– Много воды утекло, а помню как вчера все. Молодость, сил много, хитрости мало! – продолжал размышлять вслух Касым. – Вот влетели мы на ханский двор, рубили, рубили их! А они все в шелковых халатах, кони глаза таращат, на дыбы встают… Белый царь на службу позвал, воевать врагов сказал! А среди врагов-то вчерашние братья! – продолжал Касым сквозь пелену сна и переживаний.

– Засни, Касым, пусть духи предков заберут из твоей души эту боль!

Заснул Касым впервые за несколько дней. Снился ему сон, как он подкидывает на руках малыша в тюбетейке, старшего сына своего, высоко-высоко, а тот хохочет радостно и звонко. Вдруг падает тюбетейка с головы сына, и становится ребенок страшным и беззубым стариком-карликом, который, злобно оскалившись, кричит ему: «Прикрой мою голову! Спаси меня от позора!»

Очнулся в поту Касым, сидит с ним рядом его верная Кутлу-бике и читает молитвы о его здоровье, долголетии и прощении грехов.

– Почему не спишь, жена? – спросил Касым.

– Ты отдыхай, я рядом сидеть буду, твой сон охранять. Спи, свет души моей! Пусть все беды уйдут с рассветом!

Касым, успокоившись, заснул крепким здоровым сном.

* * *

Разросся улус Мухша-Наровчат. Далеко вперед, до горизонта, стоят добротные дома, покрытые соломой, а то и тесом. Богатые ярмарки в улусе известны уж много лет в округе. Московские, рязанские, владимирские и новгородские купцы заезжают в улус торг вести. Рыбой богатые реки, дичью богатые обширные мордовские леса влекут к себе люд служивый и торговый со всех весей окрест. Кого только не встретишь на площади улуса! Мордовки в широких сарафанах с поперечным рисунком по подолу ищут себе тесьму да ленты, чувашки, стеснительно пряча глаза, проходят вдоль рядов с медными подвесками, серьгами да герданами, стараясь не столкнуться с парнями-мишарами.

– Ой, бяда, девки, бяда, куды мне дяваца! Два татарина казанских лезут целоваца! – приплясывая, во все горло орал полураздетый юродивый Васятка, известный в округе Божий человек. – Ой, бяда, девки, бяда, татарва крестилася! От кровушки родимыя слезками омылыся! – орал Васятка, трясясь всем телом.

– Никак Васятка новую песню затянул? – сказал проезжавший мимо на своем рысаке Тимур-кутлуг, добрый сосед Касыма.

– Так ведь известное дело, старший-то сын князя Касыма Кугуша православным стал. От отца и рода своего отрекся. Не один он таков, есть еще много. Мало того, что братьев-татар истребляли в казанских землях, так теперь вон – право-славиться взялись! Одним словом – мишари! – не унимался мужик, не обращая внимания на Тимура.

– Эй, ты кому говоришь, видишь?! – замахнувшись на мужика плеткой, воскликнул Тимур-кутлуг.

– Нет, браток, почитай двадцать лет, как ничаво уж не вижу. Выковырили мне мои гляделки на боярском дворе, вот я на слух токи и рыщу, кусок хлеба ищу! Не обессудь, браток! – Мужик, протяжно, по-рязански, проговаривая каждое слово, наконец развернулся к Тимуру, показав лицо с заросшими глазницами.

* * *

– Эй, а ну стой! – раздался громкий окрик из-за огромного дуба. – Кто такая? Куда идешь?

– Мин татарча! – ответила Нигар, резко остановившись от неожиданного крика.

Вот уже несколько лет прошло, как они уехали из старого улуса и обосновались неподалеку от мордовских поселений. Отец вел хозяйство, часто уезжая из их нового поселения. В последний год в улус пришло жить много семей татар-мишар из рязанских и новгородских земель. Хозяйство крепло, уважение к Рефату, младшему татарскому князю Кугушу, росло. Многие из прибывших слышали и знали о славном роде Кугушей, который не первую сотню лет славился сильными и смелыми воинами. Жизнь в лесу многое изменила в характере детей Рефата. Дочь Нигар повзрослела и вошла в девичью пору, словно молодая лань. Длинные густые волосы ее пшеничного цвета были необыкновенно привлекательными, сверкая и переливаясь на солнце золотыми нитями. Слегка раскосые зеленые глаза с хитрым прищуром уверенно и смело смотрели на каждого из решивших заговорить с красавицей. Все в улусе знали, что ловкая, как ящерица, и смелая, как ласка, Нигар искусно владеет луком и ножом. Подрос и брат ее Тимер-бек. Как и раньше, он следовал всюду за своей старшей сестрой, помогал ей в охоте и сам осваивал разные житейские хитрости.

– Ты татарка, что ли? – спросил ее уже негромко молодой воин, выходя из-за могучего дерева. – Татарлар баля-сын (По-татарски говоришь) только или и по-русски балакаешь? – без стеснения рассматривая девушку, спросил он.